Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Децкий сад:: - Достоевский![]() ДостоевскийАвтор: Gіggs - Игнат Матвеич! Сколько лет, сколько зим! – прокричал маленький толстый человечек в очках с толстыми линзами, из толпы огромному, на вид цыгану, усатому мужчине с большой копной густых кудрявых иссиня-черных волос.Огромный мужчина сурово вгляделся в толпу, скопившуюся перед магазином и, заметив кричавшего, улыбнулся, обнажив ряд золотых зубов и помахал ему рукой. Круглый толстячок, активно работая локтями, начал выдираться из толпы. Неожиданно перед ним возникла сморщенная физиономия какой-то старушенции. - Куда ты котисся, Колобок? Аль на свидание с лисой опаздываешь? – сострила бабка и захохотала, брызгая слюной. Толстячок поманил ее рукой к себе, бабка подставила покрытое порослью волос ухо. - Дуууураааа!!! – проорал ей в самое ухо толстяк с такой силой, что вены вздулись на его короткой шее. Бабка покачнулась и побледнела. Молодежь в толпе довольно заржала. Толстяк вырвался, наконец, на свободу и кинулся в объятия к другу. Чернявый великан даже прослезился от переполнявших его чувств. - Едреть твою меть, Силыч, - только и смог вымолвить золотозубый. - Ну что, Матвеич, покуролесим, как в молодости? – радостно спрашивал толстяк. - Я год только об этом и мечтал, Силыч, - признался гигант, который, если бы был собакой, сейчас, очевидно, резал бы хвостом воздух со сверхзвуковой скоростью. - В парк? - В парк! Парочка пошла в гастроном. В магазине толстяк образцово-показательно стянул кошелек у какого-то иностранца: - На мели сижу, - прокомментировал свой поступок Афанасий Силыч. Великан понимающе кивнул. Накупили водки и всякой закуски. - Суууука, как же давно я в приличной компании не пил! – признался толстяк. Игнат Матвеич как всегда ответил кивком. Он набил полный рот закуски и никак не мог проглотить. - Боже, целый год с одними уебанами общался! Тупость непролазная! О Достоевском, слышишь, о Достоевском не слыхивали, а лезут с нравоучениями, твари тупые! Великан, выпучив глаза, заталкивал пальцем пищу в рот, и было трудно сказать, слушает ли он Афанасия Силыча. Толстяка, похоже, это особо не смущало, и он продолжал, наливая себе снова и снова: - Вот взять хоть нашего бухгалтера, Зябликова. Почтенный с виду старик и как бы даже бухгалтер, да? – сказал толстяк и кивнул за Игната Матвеича, который немного подавился и ладонью громко стучал себе почему-то в область затылка: - Так что этот хам выкинул? Подходит ко мне как-то в обеденный перерыв и заявляет со своим жидовским акцентом: «Нехорошо-с, батенька, Вы поступили. Недостойно-с». Я, натурально, интересуюсь, мол, чего-с, курва старая, те опять не нравится? Он ебло-то в сторону, театрально так и чуть ли не на идише, скотина, говорит: «Вы, Афанасий Силыч, место в автобусе Анне Поликарповне не уступили, в то время как женщине 50 лет и она беременна». - Место в автобусе? – вдруг оживился Игнат Матвеич. - Ну да. А ты б видел ту корову. Ей не место, а автобус надо уступать. Полотно железнодорожное таким составам уступают, а не место бля. Я ему: «Что Вы говорите! И что ж? Как же она доехала и не умерла? Вы ей уступили?» Он так, по-бычьи надулся и, значит, кумекает, как бы ловчее вывернуться. Ну а я стою спокойно и непринужденно так жду. Мол, думай, думай, это тебе не платежки по банкам развозить, жидяра. - А че, те трудно уступить было? – пробасил Игнат Матвеич, отчего-то злясь. - Да я эту корову поганой метлой бы давно из кооператива! Уступить! Да я эту рассомаху жирную сам автобусом бы переехал с удовольствием! Дуре старой далеко за 50, а она еще рожать удумала – очередного дегенерата Рассеи-матушке подарить ей бля не терпится! Всегда спокойный Игнат Матвеич сидел мрачнее тучи. Он перестал есть и пить и только злобно смотрел не переносицу толстяка. - Что еще ты ей делал? - Что значит «делал»? Не уступить Кинг-Конгу место еще не преступление. - А автобусом кто хотел переехать ее? Достоевский? - Чего ты пристал, Матвеич? Речь не о том вообще. - А она что тебе сделала, что ты ее так ненавидишь? Козни тебе на работе строила? – не унимался Игнат. - Ой, я тебя умоляю. Козни бля. Пустит газ, что потом по коридору перебежками от двери к двери передвигаешься, чтоб не задохнуться – вот те и все ее козни. Самое большое зло, которое она может причинить – это запереться где-нибудь в подвале и сдохнуть, чтоб город в смраде ее разлагающегося мяса несколько лет стоял… - А вот, предположим, перейдет она на другую работу. А ты ее встретишь где-нибудь на пустыре, что ты тогда с ней сделаешь? Толстяк улыбнулся: - Прибью, конечно. Потом вырою большую яму и зако… Кхэ! Хээээ! Ты чего?! Кхээ! Великан схватил толстячка за шею двумя руками и начал душить, приговаривая: - А не трогал бы ты моей жены, убийца, а не трогал бы… Лицо толстяка побагровело и немного надулось, Игнату даже показалось, что еще немного, и оно лопнет, окатив его кровью и мозгами. Ручки Афанасия Силыча то колотили по предплечьям великана, то пытались разжать его железную хватку, но все было бесполезно. Наконец, в его шее что-то хрустнуло, руки безжизненно повисли вдоль туловища. - Отстрелялся, Достоевский, - мрачно сказал Игнат Матвеич, вставая. Он отошел на несколько метров от трупа, потом развернулся и, подбежав, изо всех сил пнул тело Афанасия Силыча: - Я те покажу «автобусом переехать»! Теги:
![]() -2 ![]() Комментарии
Еше свежачок Я с утра искал бурундучка-
(полосатого зверька такого). Милого, пушистого, смешного. Он вчера сбежал из сундучка. Я искал его в смывном бачке, под столом, а также под подушкой. Что бы почесать ему за ушком. Я забочусь о бурундучке!... Москва надела ночи белый плащ.
Такой и Мурманск надевал, и Питер. В июне эти ночи не проспите! Пустынны стогны города и плац. Таких ночей люблю я тишину, В которой нет ни счастья, ни печали. Застывший маятник хранит молчанье. И понимаешь истину одну.... ![]() Примечание автора: все имена, события и названия выдуманы, любые совпадения случайны.
Мы ехали на чёрном джипе по лесной дороге. Внезапно машина остановилась. - Монти, в чём дело? У нас не так много времени. - Элли, кажется, двигатель заглох, я посмотрю, в чём дело.... В конце июня двадцать пятого
Под небом в легких облаках Душа, печалью незапятнана, Сравнима лишь со словом «Ах». Пир жизни только начинается, И, холод утренний храня, Как будто бы для первой здравицы, Свет наполняет чашу дня.... Я подключил реальный сканер
И гаджета зажëг экран. Я часто пил по полстакану И целый иногда стакан. С души счищаю слой за слоем, Чтоб чистым оказался лист. Да, я в жестоком был запое, Как депрессивный пессимист. Я жил погано и бездарно, Вернуть пытался юный пыл, Оптимистично, регулярно, И не закусывая, пил.... |