Мемуары, или Как проебать жизнь 3

Автор: Все события реальны
Первый раз за бугром

Я к полякам в Улан-Батор
Не поеду наконец!
(В. Высоцкий)

Смутное Горбачевское время. Перестройка-перестрелка, а у нас на рудниках жизнь идет своим чередом. На северах теплее ни хуя не становится, все как всегда, десять месяцев зима, остальное лето. Я – уже давненько не электрослесарь подземных работ, а самый, что ни на есть, бурильщик. Хотя, когда менял профессию – чего тока не наслушался:
- И где тебе, с твоей-то комплекцией!
- И сдохнешь там!
Ну, и правда, охуенной телесной мощью я никогда не блистал – 172 ростом, 64 килограмма весом. Плюс-минус полкило на посрать. Две пачки «Явы» в сутки – с сигаретами были проблемы, спасал родной дядющка, засылал грев с Москвы. Потому и заслуженно нес я по руднику славу самого тощего бурильщика. Зато и самого шустрого. Как-то на спор поднялся по восстающему с одного горизонта на другой ногами вверх, цепляясь за перекладины лесенок носками сапог. Честных семьдесят метров.
Но нехуй тут, хватит хвастаться, разговор не на тему, чьи яйца круче. Разговор об отпуске.
Отпуск! Для северянина – отпуск, это святое! Тем более для подземного бурильщика апатитовых рудников – у нас отпуск 72 рабочих дня. Можно поделить на две части - зимой начальство весьма охотно идет на такую подставу, чтоб летом побольше народу работало. И не говорите мне, что летом пиво теплое, а бабы потные. Кстати, пива я до того отпуска и не пил. Невкусным казалось. Белоруссия, бля, приучила к бормотухе. Яблычне мицне па руп чатыре капейки, трапкой па бруху! Портюшок три семерки – вкуснее Божоле…
Итак, год 1987 от рождества Христова, зима, Колотун-Бабай тока что приходила, подарка приносила. Я собрался в кусочек законного отпуска, и, размышляя над тем, куда бы съебаться погреться, чуть не снес с пути истинного нашего рудничного комсорга. Бля, а вот и идея! Ебана свет! Я ж с 14 лет, сука, свое честное комсомольское имя возношу к невъебеням социализма, сразу опосля снятия красного галстука! Комсорг! Убегает, сука.. Ни хуя!!
Комсорг, бля! Я чо, взносы не вовремя плачу? С честно набуренного? Отправь, бля, меня по комсомольской путевке, опытом делиться буду, революцию в массы нести! Я ж не шмель поганый, что трутнем живет? Молот мне, так я любого своего перекую… Бля, ну, последнее предложение я у Высоцкого спиздил, прости, Владимир Семенович. Я перед этой хуетой эпиграф из тебя поставлю.
Эээ, Константин Игоревич – хитро прищурясь, говорит мне наш комсорг Михаил Израэлевич, - такое дело. Есть сейчас путевка в Японию, оттуда и магнитофон двухкассетный привести можно, да вот беда. Меняют туда только 50 рублей, да и то, только тем, кто себя зарекомендовал, так сказать. Кто не сбежит попрошайничать подданства. А ты, говорит, человек непроверенный. Это из горы, говорит, ты никуда не съебешься, потому что бурить долго. А вот в феврале будет путевка в Чехословакию – в соцстраны пятьсот рублей меняют! Там мы тебя и проверим на стойкость идеалам ленинизма.
Прихуел я маленько, да думаю… доллар – тридцать копеек. Квартира у меня уже и так вся обшарпана: телевизор Шарп, магнитофон Шарп, даже часы на стенке – нет, пиздеж, часы – Ситизен! На хуй мне эта страна восходящего солнца? Пойдет и Чехословакия. Славяне ж, типа. Мне со славянами привычней. Ну и подписался на путевку. Эх, Михаил Израэлевич, уговорил, красноречивый.

«Интурист», заведовавший тогда всеми гражданско-пиздобольскими перемещениями через границу, не зря набирал группы по 36 человек – именно столько входит в полную комплектацию вагона-купе на железной дороге. Причем, ходили упорные слухи, что 35 человек – это нормальные туристы, а один – непременно сотрудник КГБ. Следящий, чтоб , бля, секреты добычи апатита мы за границу не вывезли. Среди группы отъезжающих ползли слушки, что все хуйня, что КГБ не ебет, если ты там кого и выебешь даже, не их это интересы. А вот если пару красных червонцев продашь нелегально – это уже хуже. Но – для кого-то и допустимо, хотя и на грани фола. Читая памятку туристу, заботливо выданную мне организаторами, я резонно поразмыслил и понял, что КГБ не хуй до меня докапываться, мелковат матросик, потому и засунул по десять красных брежневских десяток (вот каламбур, то, бля) под каждую стельку, и со спокойной душою сел в вагон поезда. Непонятно, почему в соцстранах ценились именно десятки – ни трешки с пятаками, ни куда более престижные в союзе двадцатьпятки и полтинники, не говоря уже о редких сотенных.
Первый этап путешествия предполагал перемещение наших бренных тел до столицы. Мы пили. В Москве потеряли Витька.
Просто был человек, и исчез. Надо то было, всего - переехать с Ленинградского на Киевский, и подождать часов шесть до поезда – последнего действа суетная душа Витька не перенесла. Он мастером на четвертом участке работал, у нас на руднике. Говорили, тот еще кадр – три года подряд не мог с севера в отпуск уехать. Каждый раз в Кандалакше его снимали с поезда, уже пьяного в умат, и отправляли через жд ментовку назад, в Апатиты. Чего он там такого успевал натворить за сто километров – непонятно. Но, видать, хватало. Тут, с группой, пролезло ему как-то, а вот в Москве взял и потерялся.
Короче, как мы ни ждали – до последнего, но счастливый поезд в забугорье тронулся без Витька. Через сутки я впервые увидел Хохляндию не по телевизору. Блядь, на каком языке они балакают – ни хуя не понятно. Вот и знаменитая станция Чоп. На стыке рубежей, бля. Смотреть, как меняют колесные пары с родных широких на европейские узкие – прикольно, но быстро настоябывает. Чтобы не уставать, мы пили.
Наши погранцы – они наши. Всем все понятно, все на хрен. Проезжаем чуток – и заходит чех. Ну, или словак там, нам-то тогда не похуй ли было? Честно говоря, мы их и сейчас нихуя не различаем. Все на одно лицо. Другое дело – Обама: манки, гоу ту пальма, бля!! Его-то ни с кем не спутаешь! Разве что – с Нельсоном Манделлой. Ну, это так, мысли в сторону. Чех-то, он же на человека похож. В форме. Мы, не отрываясь от карт, и даже спрятав водку, подаем ему через левого крайнего стопку из четырех паспортов. И тут я прихуел!
Европа, бля! Вот это культура!!!
Чех берет эти четыре тоненькие книжицы, пару секунд держит их в руках, и с улыбкой возвращает левому крайнему: «Пожалуйста, каждый предъявите свой документ» Мы настолько охуели, что подчинились безропотно.
Едем по Чехословакии. К нашему последнему вагону подцепили три чешских, их проводник, сжав зубы, презрительно требует, чтоб пришел наш и отключил красный фонарь в тамбуре, потому что наш вагон уже не последний. А то он, типа, его разобьет. Вот долбоеб. Нашему-то проводнику – не похуй ли? На ихней узкой колее вагон шатает ощутительно сильнее. Компенсируем. Пьём.
Здравствуй, Братислава! Ничего, что мы сегодня не на танках?
Как-то не глянулась нам Братислава. Городок слишком уж похож на наши, родные. Те же унылые многоэтажки. До центра – двадцать минут трамваем, прокатился, не впечатлило. Из этих двадцати минут восемнадцать пробовал прокомпостировать билет – компостеры у них совсем не такие! Пожилая тетка-аборигенка осуждающе метала молнии из глаз, всеми телесами колыхаясь на сиденье. Я вышел, так и не уступив компостеру.
Первый день отдыха в Братиславе заканчивался, все собрались в фойе одноименного отеля, сидим, переговариваемся. Почти со всеми познакомился в еще поезде. Бля, глаз запал на молодую, наглую, бессисечную особу, щебечущую с подругой. Ля-ля-ля, тополя. Подсел, флиртую малость. Кочевряжится, сука! Намекнул ей, что роль кикиморы для нее – самый цимус, можно сделать карьеру в самодеятельности. Кокетничает, сука! Типа, я что, не могу мужчину в свои сети привлечь? Так я ночью приду, говорю. Так приходи!
Лады!
Поздний вечер, крадусь по коридору – ее номер через один от моего. Видеокамер тогда не было, лишь бы портье не засек. Стучусь тихонько, не открывает же, сука! Ах ты бля!
Во мне спиртного – хватит на то, чтобы танк полчаса работал. Возвращаюсь в свой номер, выходящий, как и ее, на непарадную сторону отеля. Пятый этаж, бля. Первых три этажа в этом ебаном отеле вообще без балконов. Четвертый и пятый – почему-то есть площадки, но они ничем не огорожены. И только начиная с шестого – полноценные балконы. Выпитое за день и торчащая шишка возобладали над разумом. Февраль. Эти ебаные недобалконы все в снегу и льду – европа же. И я на пятом этаже прыгаю с одного на другой, потом еще на один. Все! Я у окна ее комнаты!
Только собрался постучать – слышу – стонет сука! Ебана в рот! Ее уже кто-то ебет! Вот это облом. Резко трезвею, становится страшно, но хули делать. Назад. Еще два прыжка – и я у своего окна. Вползаю в номер мрачнее той поебени, из которой сыплются молнии. Пью пиво. Высовываюсь в окно, охуеваю от собственной ебанутости. Это ж надо было!
Холодно, бля, из окна дует. В пизду этот день. Раздеваюсь догола, захожу в душевую и смываю с себя все переживания. Шишка стоит, сука. Ладно. Сегодня просто подрочим.
Завтра уезжаем в Градец Кралове. Город королев, типа, мож там кого выебу.
Все эти чешские замки и исторические места – такая поебень. Все однообразно. Единственное, с чего я охуел – с их исторических правил. Стою в каком-то, бля, музее, а там картина висит. Почти икона. Древняя невъебенно. На полотне двое страждущих усердно пилят повдоль третьего, подвешенного за ноги. От яиц и до макушки. Рядом баба сидит. Оказывается, у них так казнили за прелюбодеяние – обоих полосовали напрочь и складывали в два гробика по половинке от каждого. Какое почтение Любви!
Прага. Ну, Прага – это точняк, европа. Забегая вперед, могу сказать, что ни хуя ничем она не отличается от виденных позже Будапешта, Вены и других евростолиц. Ненавижу эти остроугольные костелы, смотрятся как-то сатанински. Это не наши церкви с куполами. И вообще, во всей европе – самый красивый город, это Стокгольм. Хотя, я бы его даже и не причислял к европе. Специально с маленькой буквы пишу. Короче, знаменитые часы на Пражской ратуше меня тоже не впечатлили. А вот кабачок Швейка – вполне! Женскому полу, кстати, туда вход запрещён. По крайней мере, тогда так было. Идем с коллегой, по уши набравшись классного темного пива, через Карлов мост, ссать хочется. Бля, навстречу чех. Делаем вид, что фотографируемся.
-Плохое место для фото, говорит. Здесь раньше головы отрубали – и уходит. А нам-то – не по хуй ли? Головы – не головки. Внизу тихо журчит подогреваемая нами Влтава.
Про пиво: Ебаный «Интурист». За его счет в Чехословакии нам давали по поллитра пива на завтрак, обед и ужин. Ежедневно. Ни чая, ни кофе. Как мне, монголу, без чая? Нет, можно было поменять пиво на сок, так что я, совсем уж ебанутый, что ли? К концу поездки мы все уже прикупали пиво дополнительно к полагающемуся, за свои кровные. Ибо пиво в Чехии нихуёвое. Когда я вернулся домой, первым делом послал жену за пивом. Сказать, что она охуела – ничего не сказать.
Про отель: Если в Братиславе нас селили в отель с именем города, то в Праге нас засунули в ботель. «Рацек» называется. Чайка – по нашенски. Явно, его уже нет. Потому как сделан был этот ботель из переоборудованного старого теплохода, навечно прикованного в водах Влтавы к берегам дальней окраины Праги. Заселяясь, наши девочки умилялись: ах, как здорово! На воде. Лед по речке плывет, а вокруг нашего кораблика – лебеди плавают!
Ага. Все, что плавает – говно.
Заселили нас, сука, в трюм! Где громче всего слышно, как эти ебучие лебеди ежедневно в шесть часов утра начинают горланить – типа, туристы, охуели! Кормите нас!
Да, в первый день нашего охуевания от лебедей появился Витёк. Тот самый, которого мы в Москве потеряли. Оказывается, в ментовку попал, а паспорт и все вещи – в камере хранения. Ну, профессионализм не пропьешь, что тут еще сказать. Первое, что сделал Витёк в кают-компании: с гордым видом встал перед официантами, заявил:
-Смотрите, суки, как русские пьют!
Залудил с горла бутылку водки, лихо закрутив содержимое штопором и направив струю в глотку. Через пять минут он тихо спал за телевизором. Блядь, он что, не мог это дома проделать?