Зелёная книжица

Автор: Марат Князов Ко дню рождения И. М. Губермана

Игорь Губерман писал много. Выходили
из под его пера работы серьёзные и почти научные, книги, посвящённые лагерной тематике, случалось ему, принуждать себя к каторжному труду литературного негра. Так набивалась рука. Так обретался язык, разговаривая на котором он сделался понятен и любим очень многими.

Кто из нас читал его "Чудеса и трагедии чёрного ящика" или "Бехтерев: страницы жизни"? Единицы. Кто слышал о гариках? Думаю, уместнее прозвучал бы вопрос: "Кто о них не слышал?" Скорее всего, тоже единицы.

О самом же Губермане полагаю, слышали все. Лично мне, хватило всего четырёх строк, чтобы всерьёз заинтересоваться автором. Вот они:

К бумаге страстью занедужив,
писатель был мужик ледащий;
стонала тема: глубже, глубже,
а он был в силах только чаще

Были они прочитаны в зелёной книжице с мягкой обложкой и странным названием "Гарики на каждый день". Она была издана в 1992 году, примерно тогда же попала мне в руки. Кажется, в СССР это была его первая публикация, если не считать самиздата. Гарики читались, оставляя приятное послевкусие.

О самом Губермане в книжке почти ничего не сообщалось. Но образ автора вырисовывался крайне необычным:

Мне жаль потерь и больно от разлук,
но я не сожалею оглянувшись,
о том далёком прошлом, где споткнувшись,
я будущее выронил из рук.

и тут же,

Совсем на жизнь я не в обиде,
ничуть свой жребий не кляну;
как все, в говне по шею сидя,
усердно делаю волну.

Позже, попадались биографические сведения. Игорь Миронович родился в Харькове в 1936 году, учился, работал, писал. Творил под псевдонимами И. Миронов и Абрам Хайям. Его сочли диссидентом. В 1979 сел за самиздат, хотя статью "пришили" совершенно мелкоуголовную, связанную со скупкой краденых икон. Освободился. В 1988 эмигрировал в Израиль, где и сейчас здравствует.

Поразительно, что любые крупицы информации об этом явлении русской (ну не советской же, или израильской) литературы, лишь дополняли образ вылепившийся ранее. Даже скупка краденых икон совершенно не удивляла.

Напрасно мы погрязли в эгоизме,
надеясь на кладбищенский итог:
такие стали дыры в атеизме,
что ясно через них заметен Бог.

Темы, охваченные творчеством Губермана многообразны. О женщинах и водке он пишет не менее остроумно, чем о Боге и политике. Но умение сочетать в одном четверостишье сразу всё, порою обескураживает. Так же как и его способность, делать любую философическую выкладку лёгкой и глубокой, одновременно. Читая некоторые гарики, задумываешься: кто же нашёптывает поэту эти слова? Что помогает ему, находить кратчайшую дорогу к сути описываемого? Бог весть. Ясно только, что не под силу такое житейскому опыту или учёности.

Я охладел к научным книжкам
не потому, что стал ленив;
ученья корень горек слишком,
а плод, как правило, червив.

Эта зелёная книжица со мной и ныне. Уголки некоторых страниц небрежно загнуты. Это следы первого знакомства. Щегольнуть чем-то из Губермана на память, было показателем недурного вкуса. Своеобразным знаком, что мальчик вырос из школьной программы и следует по жизненному морю уж если не собственным, то наверняка независимым фарватером. Потом напротив некоторых гариков стали появляться еле заметные карандашные "птички". Отпечатки "прикладного" периода. Да-да, отмеченные подобным образом стихи заучивались в целях сугубо практических. Если они читались во время застолья, то кто-то из присутствующих девушек обязательно оказывался под впечатлением. Ну и в постели, чего уж там.

Ключ к женщине - восторг и фимиам,
ей больше ничего от нас не надо,
и стоит нам упасть к её ногам,
как женщина, вздохнув, ложится рядом

Честно сказать, даже не поверил собственным глазам, когда в одном из интервью Губермана прочёл такие его слова: "...Ни разу в жизни я не пользовался стихами, чтобы совратить бабу! Ни разу, клянусь... Я, наверное, слишком люблю стихи, чтобы пользоваться ими употребительно..." Честь и хвала Игорю Мироновичу! Полагаю, впрочем, что женщинами он пользовался гораздо с меньшей щепетильностью, чем стихами.

Однако, не только благосклонностью женщин и критиков определяется успешность поэта. Истинная мера признания видится мне в количестве последователей двинувшихся за ним. Перу Губермана принадлежит что-то около девяти тысяч гариков. Количество же "псевдогариков" вряд ли известно даже всезнайке гуглу. Авторы радуются уже тому, что кое-как сподобились кумиру. Хотя некоторые из них отрастили остренькие зубки, и не прочь "куснуть груди своей кормилицы". Возьмём Наума Сагаловского. Отличный, как по мне, поэт. В его стихотворении "Автобиография" есть строки:

Метраж у нас был очень мал,
я рос у самого порога,
меня обрезали немного,
чтоб меньше места занимал

За них он пенял Губерману, упрекая того в плагиате. Вот гарик, оспариваемый Наумом:

Евреи рвутся и дерзают,
Везде дрожжами лезут в тесто,
Нас потому и обрезают,
Чтоб занимали меньше места

Не берусь рядиться в эксперты и судить о справедливости обвинения. Разборка уж слишком кошерна. Пусть поэтов рассудит ровня. Вот что написал по этому поводу Георгий Фрумкер:

Не знаю, зависть – грех или не грех,
Но всё-таки могу предположить,
Что свой позор нетрудно пережить.
Сложнее пережить чужой успех

Забавно, что и это четверостишие иногда приписывают Губерману.

Велик интернет! Чего только не может там отыскаться. Оттуда узнавал я о гастролях Губермана по просторам бывшего союза, о его работе в штабе кандидата в израильские премьеры, и даже о сотрудничестве поэта с крупным туристическим агентством. Он был нанят туда для сопровождения экскурсионных групп. Не гидом, а именно сопровождающим, то есть "душой компании". Что ж, отрадно, когда поэты кушают хлеб с маслом, не всё же им грызть перья. Родитель гариков считает точно так же:

Наследства нет, а мир суров;
что делать бедному еврею?
Я продаю свое перо,
и жаль, что пуха не имею.

Тёртая зелёная книжица стоит на полке, рядом с подарочным изданием Хайяма. И ничуть от того не проигрывает. Иногда на её полях появляются новые метки. Теперь я делаю их жёлтым маркером. Наверное, период такой начался, "маркерный". Самым последним, отмеченным гариком, числится этот:

Дорога к истине заказана
непонимающим того,
что суть не просто глубже разума,
но вне возможностей его.