Автор: Levitan 11 «Калейдоскоп»


Море было зелёным. Иногда оно становилось тёмно-синим. Временами, как правило, при сильных порывах ветра, море меняло свой цвет на грязновато-бурый оттенок. Долгими зимними вечерами ему особенно нравилось наблюдать эту необычную, по-детски завораживающую, игру красок. В последнее время он приходил сюда, на безлюдный по причине закрывшегося сезона городской пляж, довольно часто. Специально трясся около двадцати минут в общественном транспорте, а после - добирался пешком пару километров от автобусной остановки. Опираясь на дорогую резную трость и шаркая негнущимися от артрита ногами, он брёл по слегка запорошенному снегом песку. Дойдя до выброшенного морем ещё во время осеннего шторма бревна, присаживался на него, стараясь устроиться поудобней. Это было его излюбленное место. Здесь, поглаживая широкой мозолистой ладонью отбеленную солёной водой древесину, он предавался тягостным раздумьям. Подводил, если так можно выразиться, итоги своего долгого земного существования. Волны монотонно бились о берег. Некоторые, особенно дерзкие из них, умудрялись порой лизнуть носки его зимних, подбитых изнутри мехом, сапог. Он не обращал на волны внимания. И, вообще, казалось, настолько был занят своими размышлениями, что со стороны напоминал застывшую в мраморе скульптуру Родена. Хотя, если честно: мысли его ходили в основном по кругу и были похожи на маленькую светлую точку, которая безостановочно пульсировала в огромной кромешной мгле. Иногда, в моменты просветления, точка ненадолго вырастала в размерах, а затем вновь резко сужалась, продолжая мерцать в привычном спокойном ритме. Подобное состояние медитации длилось у него обычно не менее получаса. После чего он резко вставал с бревна и шёл прочь, ковыляя обратно по направлению к автобусной остановке. Но сегодняшний день стал исключением из правил. Сегодня его привычный ритуал был нарушен одной занятной находкой. Меланхолично ковыряясь тростью в песке под ногами, он неожиданно обнаружил там зелёный пластмассовый цилиндрик. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это детская игрушка – калейдоскоп. Вероятно, какой-то безалаберный ребёнок потерял его здесь, отдыхая летом с родителями на пляже. – Надо же, а я уж грешным делом считал, что такую забаву больше не выпускают, - удивлённо хмыкнул он, бережно взяв в руки свою находку. Сам калейдоскоп был гораздо меньших размеров, чем аналогичная игрушка из времён его далёкого детства. Однако данное обстоятельство ничуть не отменяло волшебную магию трубки с зеркальными пластинками и разноцветными осколками стекляшек внутри. Прильнув глазом к смотровому отверстию, он принялся с интересом наблюдать затейливые узоры, возникающие при вращении корпуса калейдоскопа. Узоры напоминали падающие с неба снежинки, которые стремительно кристаллизировались и так же стремительно таяли. На его памяти море никогда не замерзало. Наверное, именно эта климатическая особенность природного водоёма была основной причиной того, что он таскался по вечерам сюда на пустынный берег пляжа. Там, где довелось родиться и провести бесшабашную юность ему, в зимнюю пору вокруг замерзало всё: речка, дома, мосты, дороги. Казалось, сама жизнь в тех краях умирала до середины марта. Здешняя же зима была на редкость тёплой. Одно название. За сорок с лишним лет он – коренной сибиряк так и не смог привыкнуть к её хронической промозглости и слякоти. А наступление данного времени года ассоциировалось у него лишь с ужасной головной болью и нытьём плохо сросшихся переломов костей, что являлось следствием травм полученных им ещё в молодости. Но если раньше он старался не обращать на хвори особого внимания, то с возрастом болячки стали напоминать о себе всё чаще и чаще. Потому, чего там кривить душой: местные зимы он не любил вовсе. Для него до сих пор было непривычно встречать Новый год без падающего на землю мягкого пушистого снега, огромных наметённых вдоль дорог сугробов, да трескучего, щиплющего за кончики ушей мороза. Вместо этого приходилось наблюдать на редкость унылый пейзаж - голые деревья, известняковые холмы, пасмурное нависшее над ними небо и мелко накрапывающий дождик. Понятное дело, что подобная действительность могла вогнать в депрессию даже закоренелого оптимиста. Аборигены не катались на ледяных горках, не лепили снежных баб, не бегали на лыжах и не играли в хоккей. Лишённые всех этих обычных для жителей Сибири зимних развлечений, они и новогодний праздник отмечали как-то вяло и неохотно. Словно порядком поднадоевшую обязательную повинность. Да что там Новый год! Любое торжество превращалось тут в скучное, безликое и душевно холодное мероприятие. Были ли тому виной флегматичный менталитет южан или просто наступившие ныне бездуховные времена – кто его знает? Во всяком случае, частенько размышляя об этом феномене, он так и не нашёл для себя ответа на данный вопрос. Кстати, насчёт времён: кто бы мог подумать, что ему удастся застать творящуюся вокруг вакханалию и безумие. А поди ж ты - застал. На смену обществу хозяйственных созидателей пришло общество алчных потребителей. Если раньше люди думали о будущем своих детей и внуков, то теперь они беспокоятся лишь о собственном комфорте и благополучии. Надо же, так открыто и заявляют: «Главное, чтобы мне здесь и сейчас хорошо было. А потом – хоть трава не расти». - Тьфу! Не люди пошли, а сплошные желудки! – сплюнул он в сердцах на песок себе под ноги. Вообще, в последнее время его многое раздражало. Особенно раздражала молодёжь. Она вечно куда-то торопилась, вечно громко и без повода хохотала, а при встрече не проявляла должного, как ему казалось, уважения. Некоторые молодые люди могли выдать лишь дежурное: «Здрасьте!», но основной контингент, как правило, проходил мимо, даже не удостаивая его своим вниманием. – Ишь, какие невоспитанные, - сетовал он, печально качая головой. – Куда только смотрят их родители? Например, нас в детстве, за такое непочтительное отношение к старшим, выдрали бы, как «сидоровых коз». Шумная и неуёмная энергия молодёжи была для него утомительна. Порой он ловил себя на мысли, что эти неоперившиеся юнцы, словно, пришельцы с другой далёкой отсюда планеты. – Вот же ж чудные. И чего им всё неймётся? Всё суетятся, всё выпендриваются друг перед другом. Занялись бы лучше чем-нибудь полезным. Вот наше поколение в их возрасте… - хотел поворчать он, и вдруг осёкся на полуслове. А действительно: разве его поколение было каким-то другим? Возникая из хаоса, снежинки в калейдоскопе формировали свою причудливую структуру, чтобы затем вновь рассыпаться на мелкие осколки. Он крутанул игрушку против часовой стрелки и тотчас, будто, по мановению волшебной палочки, перенёсся обратно в детство. В ту далёкую пору, когда мир казался таким огромным, эмоции такими свежими, а душу переполняло такое безграничное чувство счастья. Эх, что за чудесные зимы были тогда! Воспоминания, прорванной плотиной, одно за другим нахлынули на него. Вот он ещё совсем мальчишкой по первому морозу лизнул сдуру уличный турник. Лизнул, да так и остался стоять посреди двора с прилипшим к обледенелому металлу языком. Прибежавшая на зов испуганных друзей мать, принесла с собою чайник. Спасая сына, она полила турник горячей водой, но язык в результате всё равно пострадал, оторвавшись частично с мясом. Вот он играет со взрослыми ребятами в хоккей на спортивной коробке, расположенной аккурат за его домом. Он защищает ворота и очень горд тем доверием, что оказали ему старшие. Горд до того момента, пока угодившая в лицо шайба не рассекает ему левую бровь. Вздрогнув, он инстинктивно дотронулся кончиками пальцев до старой раны. Шрам от той злополучной шайбы остался у него на всю жизнь. Вот он участвует в школьной спартакиаде и бежит завершающий этап лыжной гонки. Сопли размазались по лицу стылыми ручейками. Лёгкие готовы вырваться наружу. Он бежит «классикой», попеременным одношажным ходом. Уйдя в отрыв от основной массы участников ещё в самом начале дистанции, он старается держать высокий темп, чтобы наверняка попасть в призёры. До финиша остаётся совсем немного. И у него ещё достаточно сил для решающего спурта. Однако впереди маячат спины двух соперников. Эта парочка с первых секунд гонки захватила лидерство и, похоже, вовсе не собирается его уступать. Они идут вровень, голова к голове. Причём, один из них наваливает по правой запасной лыжне, которая проложена специально для обгона. Таким образом, соперники технично перекрывают ему дорогу, не давая разогнаться, как следует. – Лыжню! – кричит он то одному, то второму, требуя уступить трассу. По правилам спортсмен с основной колеи должен перейти на запасную, либо спортсмен с запасной должен выйти вперёд и освободить свою лыжню. Тем не менее, оба делают вид, что не слышат его настойчивых криков. И даже не реагируют, когда он бьёт их палками по задникам лыж. Финиш уже почти близко. Поэтому у него не остаётся иного выхода, как рискнуть и попытаться обогнать изворотливых конкурентов по непроторенному пути. Задача осложняется тем, чтобы в соревновательном азарте не сбиться с «классики» на коньковый ход, ибо бдительные судьи тотчас снимут тебя с дистанции. Он собирает остаток сил, а затем совершает неимоверный рывок по целине. Десятисекундное ускорение кажется вечностью. Кроша подмёрзший наст снега, ему удаётся сломить сопротивление соперников и, оставив за спиной обоих, вырвать победу буквально на финишной ленточке. Боже! Как давно всё это было! Как будто сто лет назад. И не с ним, а с кем-то другим, в совершенно иной - параллельной жизни. Но в то же время ощущения от пережитых воспоминаний оказались настолько острыми, словно эти события произошли только что, несколькими минутами ранее. Он зажмурился и прикрыл глаза ладонью. Безобидная детская игрушка невольно разбередила его старые душевные раны. Проглотив подступивший к горлу ком, он смахнул покатившуюся по морщинистой щеке горькую каплю слезы. С возрастом в нём проснулась излишняя сентиментальность. Вследствие чего, теперь он довольно часто плакал. Плакал из жалости. К окружающим, к ушедшим в мир иной друзьям и, в конце концов, к самому себе. Причём, он прекрасно осознавал, что подобное проявление слабости постыдно, однако ничего не мог с этим поделать. Толи от нечаянного толчка, толи от сильного порыва ветра, лежащая рядом трость покатилась, упав с бревна на песок. Он, было, потянулся за ней, как вдруг резкая боль уколола его сзади в спину, аккурат под левую лопатку. После чего в области сердца возникло неприятное жжение. Будто победитовый наконечник перфоратора принялся настойчиво сверлить в его теле сквозную дыру. Опёршись рукой на бревно, он задышал – глубоко и учащённо. Вд-о-о-о-х-вы-ы-ы-дох. Вд-о-о-о-х-вы-ы-ы-дох. Широко раскрывая рот, он судорожными глотками наполнял свои лёгкие холодным морским бризом. Волны прислушались к заданному ритму и задышали с ним в унисон. Вд-о-о-о-х-вы-ы-ы-дох. Вд-о-о-о-х-вы-ы-ы-дох. Понемногу боль утихла, а жжение в груди перестало быть таким нестерпимо острым. – Фух. Надо же, как прихватило. Сегодня, пожалуй, даже посильней, чем обычно, – переводя дух, с поразительным спокойствием констатировал он. Может, действительно следует прислушаться к уговорам жены и сходить на обследование к врачам? Хотя, каким образом эти эскулапы помогут ему? Лекарство от старости вроде бы ещё никто не изобрёл. А значит, и посещение медицинских кабинетов будет лишь пустой тратой времени и денег. Жена, конечно, по-своему заботится о нём. Правда делает это скорее по инерции. Словно выполняя привычную обязанность, она готовит ему кушать, стирает его бельё и даже иногда ведёт с ним по вечерам задушевные разговоры. Однако ни для кого не секрет, что главной её заботой являются дети и внуки. Именно их жизнью живёт его супруга. Он же из интересного и любимого мужчины давно превратился для неё в некий атрибут домашней обстановки, навроде книжного шкафа, с полок которого необходимо периодически смахивать пыль. Поначалу подобное охлаждение в отношениях крайне возмущало его. Несколько лет он безуспешно пытался убедить свою благоверную в том, что с возрастом чувства не должны заканчиваться, а дети уже достаточно взрослые и вполне могут самостоятельно позаботиться о себе. Потом он привык. Двое сыновей, создав собственные семьи, погрязли в бытовухе. С каждым годом они всё реже и реже навещали родительский дом, ограничиваясь скупыми телефонными звонками. В отличие от жены он не корил их за это. Более того, испытывал к сыновьям тайную благодарность за то, что те не нагружали его личными проблемами. Только сейчас к концу жизни он в полной мере осознал масштабность своего одиночества. Близким родственникам, друзьям, знакомым – всем им по большому счёту было наплевать на него. Нет, кто-то, разумеется, порой интересовался положением дел или состоянием здоровья, но от этих людей за версту несло лицемерием. А настоящих, верных друзей, способных подставить в трудную минуту плечо, у него практически не осталось. Так, одни знакомые. Да и те мрут, как мухи, с пугающей регулярностью увеличивая ряды могил на городском кладбище. Раньше его общение с друзьями и знакомыми всегда сопровождалось выпивкой. Эх, до чего же весёлые тогда были времена! Теперь пить нельзя категорически. Теперь он бережёт остатки здоровья. В груди опять засверлил бур перфоратора, и стало нарастать болезненное жжение. - Ну вот, а ты всё хорохоришься. Всё норовишь выглядеть бодрячком. Не пора ли признать очевидное? Сердечко то барахлит, причём иногда довольно таки серьёзно, – мысленно пожурил он себя за беспечное отношение к своему реальному возрасту. Старость действительно подкралась как-то незаметно. Казалось, ещё недавно он был полон сил и энергии, испытывая неподдельный интерес к женскому полу и, вообще, к любым проявлениям жизни. Как вдруг – ба-бах! Его, словно, огрели из-за угла мешком по голове, после чего вся охота к земным удовольствиям куда-то моментально испарилась. Он хорошо запомнил тот злополучный день, когда это произошло. Стояло хмурое осеннее утро. За окном едва забрезжил рассвет. Кутаясь в байковое одеяло, он лежал на кровати, вперив пустой взгляд в потолок спальни. Со стороны кухни доносилось громыхание посуды. Там уже вовсю хозяйничала жена, которая периодически зазывала его на завтрак. Однако у него не было ни малейшего желания вылезать из тёплой постели. Навалившаяся апатия парализовала тело, неожиданно сформулировав в мозгу чёткое понимание: молодость ушла далеко и безвозвратно. Да, именно тогда, в то осеннее утро пять лет назад он впервые почувствовал себя стариком. Стараясь отвлечься от мрачных мыслей, он вновь приник к окуляру калейдоскопа. Красиво хороводят цветные стекляшки - прямо загляденье! Когда он приехал сюда, в этот город у моря, мир вокруг казался таким же красивым и радужным. Перед ним открывались тысячи перспектив. Требовалось лишь не облажаться и сделать максимально правильный выбор. Он сделал. И что в остатке? Если честно: не так уж много. Старость и одиночество. Таков его нынешний удел. Тем не менее, он прожил эту жизнь. Хорошо ли, плохо ли - но всё-таки прожил. Следуя избитой народной пословице, свой мужской долг ему удалось выполнить полностью. Причём даже с лихвой. Ведь деревьев он посадил, чуть ли не с аллею, сыновей вырастил аж двоих, да и дом, давно им возведённый, радовал глаз уже более трёх десятков лет. Поэтому вроде бы упрекать себя было практически не в чем. Однако что-то неуловимо важное не давало ему покоя. Какая-то подспудная мыслишка постоянно терзала его мозг. Может быть, он абсолютно бестолково распорядился собственной жизнью? Может быть, пошёл не по тому пути, так и не разгадав своё истинное предназначение в этом мире? Только разве кто даст исчерпывающие ответы на подобные вопросы? Он окинул прожитые годы критическим взглядом. Всё суетился, всё куда-то спешил. А была ли в той суете хоть капля здравого смысла? После тридцати лет дни, вообще, полетели столь стремительно, что он порой даже не успевал отслеживать их. Пробуждение, работа, дом, сон. Изредка в серые однообразные будни вкрапливались светлые эпизоды праздников или чьих-нибудь юбилеев. Пробуждение, работа, дом, сон. И так из года в год, из десятилетия в десятилетие. Нескончаемый «день сурка», как у героя из одноимённого американского фильма. До выхода на пенсию он, по сути, и не имел свободного времени, чтобы задуматься о целесообразности своего земного существования. Жил, как будто плыл по течению. Зато теперь времени было предостаточно и это обстоятельство давало обильную пищу для размышлений. Между тем боль, охватив всю левую половину тела, усилилась настолько, что у него потемнело в глазах. Он попытался сосредоточиться на дыхании, но в голову вместо спасительного комплекса аэробной гимнастики лезли лишь обрывки глупых детских воспоминаний. В какой-то момент жжение в груди стало просто невыносимым. Захрипев, он схватился свободной рукою за сердце. Пальцы другой - конвульсивно разжались, уронив калейдоскоп на песок… Вечерело. Кровавое солнце медленно опускалось в море, скрываясь за линией горизонта. На заснеженный песок легли длинные сумеречные тени. Ветер гнал по пляжу бумажный мусор и обрывки полиэтиленовых пакетов. Завывая от бессильной злобы, он трепал полы плаща-пуховика у одинокой сгорбившейся на пне фигуры. Фигуры умершего человека. Старика звали Василий Петрович Кравчук. Было ему семьдесят четыре года.