Шаман (далее)

Автор: продолжение вот этого вот: http://litprom.ru/thread62146.html

- И вот в этот момент Ваша реплика должна быть как выстрел! И каждая следующая тоже как выстрел! И ещё! – преподаватель Вячеслав Ильич, указав пальцем в потолок, обвёл торжествующим взглядом группу обучающихся. – Как только Вы почувствовали, что инициатива перешла в Ваши руки, тут же, не дав опомниться, добиваете оппонента. Аргументированно! Веско! Бескомпромиссно!

Егор Балазейкин попал на эти курсы случайно. Он даже не понял о чём речь, когда в первый раз услышал это словосочетание. Нейролингвистическое программирование.

- Егор, мы решили тебя премировать! – руководитель коммерческого отдела, Сергей Сергеевич бросил быстрый взгляд на вошедшего Егора и опять обратился к монитору. – Вот, посмотри. Ты делаешь успехи последнее время. Весьма заметные успехи в переговорном процессе с контрагентами. Из помощника менеджера ты за каких-то четыре месяца вырос до кого?
- До менеджера, Сергей Сергеевич.
- Совершенно верно, Егор. А это успех. И даже больше тебе скажу, это не только успех, но и начало пути к тому, чтобы тебе занять моё место. Почему? Потому, что мне пора на пенсию. Но мы не об этом. Мы о твоей премии, Егор. А твоя премия сегодня это ни много, ни мало целая неделя обучения за счёт компании основам практического «энэлпи».
- Чего основам, Сергей Сергеевич?
- Три буквы, Егор. НЛП – нейролингвистическое программирование. Что, никогда не слышал о таком?
- Не доводилось.
- Вот держи. Здесь программа курса и оплаченный счёт. Начало занятий в понедельник. Поздравляю тебя. Вернёшься в наш дружный коллектив после этого обучения совершенно другим человеком.
- Это почему, Сергей Сергеевич? Какое-то особенное обучение?
- Узнаешь. Всё узнаешь сам, Егор.

Так Егор попал в группу к Вячеславу Ильичу, тренеру-практику по нейролингвистическому программированию. Суггестия, милтон-модель, раппорт, субмодальность и так далее и так далее. В первые дни обучения Егору порой хотелось сказать Вячеславу Ильичу, что с людьми так нельзя. Но Вячеслав Ильич, казалось предугадывал все эти мысли.

- Ещё раз, дорогие мои. То, что я Вам преподаю, нужно Вам, не мне. Вы этого захотели, Вы заплатили за это деньги. Вы все знаете, что это Вам может пригодиться в работе. А до какой степени применять полученные знания решать Вам. Здесь я умываю руки и отправляюсь замаливать грехи. И тратить Ваши деньги.

Знания Вячеслав Ильич действительно давал ценные. Егор словно заново открывал для себя мир взаимоотношений с людьми. Если в двух словах, то согласно науке Вячеслава Ильича, нет такого человека, которым невозможно манипулировать. Манипулировать можно и нужно всеми. Применяя всевозможные методы воздействия.

Именно этим Егор и занялся со всем энтузиазмом, получив спустя неделю сертификат об успешном окончании курса и сдаче экзамена. В общении и взаимоотношениях с клиентами. Потом и с коллегами по работе. Несмотря на то, что в курсе Вячеслава Ильича было много вещей, высосанных, что называется из пальца, но, тем не менее, читать по лицам и движениям настроения человека он научил Егора отменно. Сложности начались позже.

Они начались тогда, когда Егор начал практиковать это самое своё «энэлпи» в семье. То есть с Соней. Отношения и так уже давно не клеились. Соня часто бывала недовольна и поздними возвращениями Егора с работы, и до сих пор съёмной квартирой. Егор отчасти понимал её. Конечно ей, как хозяйке очага, принципиально иметь и свой собственный угол, и уютного мужа в полном своём распоряжении. Но отказать себе в вечерних возлияниях Егор не мог. Как и накопить на квартиру, меняя в среднем раз в два года работу.

Со временем Егор заметил странную вещь. Ему вполне успешно могло удаваться к примеру недели две, а то и три подряд уводить Соню от скандальных разговоров. Вовремя менять тему, заговаривать её любыми пустяками лишь бы она не начинала его пилить своими претензиями и вопросами, не имеющими ответа. И всё бы ничего, но раз от раза всё более усугубляющимся и закономерным результатом этих успешных действий Егора становилась очередная Сонина истерика. Со временем истерики стали походить на нервные неконтролируемые Соней срывы. Егор не чувствовал себя виноватым. Он стал опасаться Сони в такие моменты. И при это совершенно чётко отдавал себе отчёт в том, что это именно он довёл её до такого состояния своими действиями.

Вспоминая потом эти давно минувшие события долгими вечерами, просиживая у костра на острове, он перестал винить Соню в её уходе, понимая, что сам во многом подготовил её к этому.

***

Егорча застыл на берегу, прислушиваясь. Первые два выстрела вроде прошли дуплетом, третий с заминкой, как после перезарядки.

Совершенно некстати в голове всплыли слова Вячеслава Ильича: «Зачастую не люди определяют события, но события меняют людей».

Егорча положил обратно в нос лодки подхваченные было капканы. Отчего-то порадовался, что подходил с подветренной стороны, а значит моторку его скорей всего с той части острова слышно не было. Там и прибой, и ельник шумит на ветру. До избы примерно с километр, если по берегу. Чуть покороче, если напрямки, посередь острова, через бурелом. Варианта не иначе, как два. Либо кто-то разряжает патроны, прося о помощи, либо бедокурит. Другое в голову не шло. Судя по звукам, обычная гладкостволка. Егорча подхватил автомат в правую руку и скорой бережливой рысью ломанулся в самую чащобу, вглубь острова. Следовало как можно скорее разобраться с этой пальбой.

Мысли на бегу путаные, роятся. Тут и вперёд выглядывать и бег свой, собственный всё же струнить, чтоб не коровой через взгорки ломиться. Про заимку вроде знать некому. Уже который год никто не наведывается. Это если не считать Пахома, земля ему пухом, да Генки. Местные, те окрест, бывает, стрекочут моторками, но и то в сезон если, по ягоду. А три раза подряд садить это что ж выходит? Зверя на острове такого осенью не будет, чтоб по нему стрелять. Ни медведь, ни сохатый до стойкого льда не появятся. Беда если какая у кого, так тоже какой резон, не зная заимки, шуметь. Даром, что островьё, хоть и рядом материк, а до обитаемых мест глушью прилично выйдет.

Егорча специально забирал чуть левее от избы, там, сразу за болотиной ельник гуще не в пример. Прямо в мох, в самый ягель и черничник свисают густые еловые лапы, удобно подойти незаметно к самой заимке. А правее, сразу за избой, там прогалина, обрамлённая светлыми соснами.

Сдерживая, успокаивая дыхание, Егорча перешёл на быстрый скользящий шаг. Бесшумно ступал по мягкому мху, стараясь не шелестеть черничником. До избы оставалось метров сто, когда Егорча сквозь шум ветра в кронах услышал перекликающиеся голоса.

Медленно, пригибаясь к самой земле, огибал Егорча ель за елью, приближаясь к избе. Вот уже раз, другой мелькнула она тёсаным срубом сквозь густые ветви. Скрадывая шаги, Егорча прислушался. Вот вроде звякнули кружки. Обрывки разговора. Надо подойти ещё поближе. Егорча перехватил автомат, поправил ремень на плече, аккуратно снял с предохранителя. Не помешает. Чёрт их знает, этих пришлецов. Ещё метров десять вперёд. По пути, на мху осколки стекла. Вот оно что. По бутылкам палили.

Их было трое. Они сидели вокруг дощатого стола, возле самой избы, у костровища. На столе стояло две бутылки водки, вынесенная из избы щука в сковороде, зажаренная накануне Егорчей. Возле стола, прислонённые к сосновому столу стояли ружья, из которых и палили по бутылкам нежданные гости. Две гладкостволки. Егорча, не торопясь себя обнаруживать, присматривался под прикрытием елей к пришлецам. Странные какие-то все трое. В потрёпанной грязной одежде, сами тоже какие-то чумазые.

- Мокий, а ну как хозяин заявится, что будем делать?
- Да какой тут хозяин? Рыбачьё промыслует наверно.
- Изба-то обжита вроде.
- Ну и что? Ружьё тебе на что? Шмальнём разок поверх головы, сам испарится. Давай, Кныш, наливай ещё по сотке.

Верховодил троицей видимо этот самый Мокий в рваном армейском ватнике и с давно не стриженной копной волос. Он по-хозяйски облокотился на стол и ковырялся в зубах лезвием финки. Второй, которого назвали Кнышем, подхватил бутылку водки, плеснул изрядно в кружки. Не более тридцати им, определил Егорча. Лица испитые. Что за банда такая? И как их теперь выпроваживать? Эти по добру не уйдут.

- Кныш, что там? Пустая? Давай, сооружай мишень. Шмальнём ещё. Сахар, сгоняй-ка ещё за водярой в лодку. Заканчивается уже. – раздавал указания самый здоровый из троицы, Мокий.

Третий, до поры сидевший спиной, поднялся из-за стола, чтобы идти на берег. Как только он повернулся лицом, Егорча узнал его.

***

«Мираж» открылся всего три месяца назад и был самым популярным клубом в городе. Егор ходил туда ради Юльки. Отношения их начались на второй неделе первого курса. Юлька сама подошла первой, улыбнулась и просто сказала: «Ты мне нравишься Егор». У неё были каштановые волосы до плеч, карие, с загадочным блеском глаза и соблазнительная фигура.

Поначалу Егор был даже удивлён. Первые дни учёбы в институте, всё новое, однокурсники пока только приглядываются друг к другу. Юлька вообще не особо подпускала к себе парней, а тут такое дело – подошла первой. У неё была интересная особенность, которую раньше Егор не замечал у других девушек. Юлька умела подолгу и без слов смотреть в глаза. Но это всё случилось позже. Сначала у Егора появился конкурент. Звали его Женька. Женька Сахаров.

Юлька поначалу старалась не показывать своего отношения к Егору при однокурсниках. Они могли стоять вдвоём вместо какой-нибудь пары внизу, на первом этаже. В вестибюле, возле окна, выходящего на задний двор института, и болтать о чём угодно. Могли пообедать в столовке подгоревшей гречей или кислыми щами. Иногда, далеко не каждый день, Егор провожал Юльку. Три остановки на троллейбусе и ещё немного вниз под горку пешком. До Юлькиной квартиры на первом этаже потрёпанной временем «хрущёвки». В общем, отношения их, по крайней мере для сокурсников, выглядели как угодно, только не любовью. Скорее обычной дружбой. Если такая, конечно, бывает.

Вообще всё было очень странным для Егора в этих отношениях с Юлькой. Он не сразу понял, почему его тянет к ней всё сильнее. Егор приезжал вечером под окна её квартиры и бродил, коченея на пронизывающем ветру. Осенью под дождём, зимой под снегом. Потом он начал приходить к ней в гости. Знакомство с Юлькиной мамой, горячий чай на мизерной кухне. Юлькина комната, её любимые книги, аудиокассеты. Вот тогда и появился Женька Сахаров.

Он учился с ними на одном потоке. Женьку особо никто из ребят не замечал. Он был слегка дороден и картав. Рыжие волосы, глаза чуть навыкат. Неумело курил на крыльце, стараясь не отставать от остальных. Когда Женька говорил, он нарочно растягивал слова и зачем-то старался вложить и в интонацию, и во взгляд как можно больше презрения.

По всей видимости симпатию к Юльке он таил очень давно, а её публичную дружбу с Егором помехой для своих ухаживаний не считал. У Егора с ним на эту тему состоялся всего один единственный разговор. Это произошло в начале декабря.

Как раз в один из вечеров декабря, в пятницу Юлька собралась в «Мираж». Обычно она ходила на дискотеку с подругами, своей шумной компанией. Егор приходил отдельно, с парнями и ждал медляков, чтобы пригласить Юльку. Но к этой пятнице у Юльки что-то не срослось с подругами по планам и она предложила Егору пойти вместе. Условились, что он зайдёт за ней в начале десятого вечера.

Юлька открыла Егору входную дверь, сверкнула своими влажными блестящими глазами и улыбнулась.

- А у нас сегодня неожиданные гости – прошептала она Егору.
- И кто же?
- Сахаров Евгений.

Егор удивлённо взглянул на Юльку. Она, принимая у него куртку, мелко закивала головой, сдерживая смех.

- Да, Егор. У меня теперь есть второй кавалер. Он пришёл с розой, но потом ему стало плохо и сейчас он выпил таблетку и лежит на моей постели.
- Неожиданно. Как минимум.
- И он сказал, что я очень красивая и идеально ему подхожу.
- А ты что?
- А я ничего. Я тебя жду. – Юлька опять хитро прищурила глаза, улыбнулась, заговорщицки подмигнула Егору и пошла первой по коридору к себе в комнату.

Сахаров действительно возлежал на Юлькиной кровати. И даже не приподнялся, подавая Егору для приветствия свою рыхлую руку, покрытую рыжеватыми веснушками. Когда Юлька ушла на кухню ставить чайник, Женька неловко завозился на кровати.

- И часто ты к Юле в гости ходишь? – спросил он у Егора, старательно глядя в потолок.
- Бывает.
- Я к чему, я к тому, что ты не подумай, это я так.
- Я вижу. – сказал Егор, рассматривая алую розу в целлофане на Юлькином письменном столе.
- Если ты думаешь, что я люблю её, то это не так. – совсем невпопад сказал Женька.
- Да ничего я не думаю.

Хуже всего было то, что Сахаров поплёлся вместе с ними в «Мираж», и Юлька ему в этом не отказала.

А потом Женька успел пригласить Юльку на медленный танец. Егор как раз заканчивал с пятой кружкой пива в баре, когда заиграла «Аиша». Именно под эту песню он в первый раз танцевал с Юлькой медляк. Егор метнулся из бара в зал, на танцпол, и как раз подоспел к тому моменту, когда плотоядная Женькина рука обхватила Юльку за талию.

Потом уже, после, когда Егор вспоминал этот вечер, он неоднократно ловил себя на мысли, что ему было жалко Сахарова. Жалко даже в тот момент, когда Егор пинал его, лежащего в сугробе, по окровавленному лицу. Ведь Женька Сахаров был совсем не виноват в том, что ему нравилась Юлька.

***

Кныш подхватил со стола пустую бутылку из-под водки и направился уже неровным шагом прямо в сторону ели, за которой схоронился Егорча. Сейчас приткнёт её на какой-нибудь сучок, как и предыдущие, осколки которых валяются во мху. И начнут садить дробью. Егорча выпрямился за елью, приподнимаясь со мха, взял на изготовку автомат. До Кныша шагов десять, Женька Сахаров, который теперь просто Сахар, как раз пока ещё на пути к берегу. А за столом остался самый опасный из троих, Мокий, и рядом с ним два ружья.

Егорча глубоко вздохнул и шагнул из-за ёлки навстречу Кнышу.

- Стой. – негромко сказал Егорча приближающемуся Кнышу, направив прямо на него автомат. Кныш замер на месте с открытым ртом. Дальнейшего не ожидали ни он, ни Егорча.

Мокий наблюдая за Кнышом, сразу увидел, как Егорча вышел из-за ели с автоматом наизготовку. Прикрываясь тем, что Кныш загораживал Егорче обзор, Мокий шагнул из-за стола к сосне, подхватил ружьё. Не глядя переломил, сунул руку в карман бушлата. Картечь, «нулёвка».

- Кныш, лежать! – крикнул Мокий и в тот момент, когда Кныш обвалился на ягель с пустой бутылкой в руке, Мокий вскинул ружьё и выстрелил. Метил чуть выше, по ветвям ельника, чтоб не задеть ненароком лежащего Кныша. Однако этот, с автоматом, неожиданно присел, буквально за полсекунды до выстрела и прянул в сторону, за ель. И всё. Только раскачиваются задетые им в прыжке еловые лапы. Вот это реакция. Матерясь вполголоса и на ходу перезаряжая, Мокий бросился к Кнышу. Подбежав, вслепую шарахнул по ельнику, но куда там. Успел убежать этот лесовик. От берега доносился топот сапог. Это Сахар, заслышав выстрелы, ломился сквозь кустарник, размахивая третьим ружьём, оставленным им поначалу в лодке. Добро.

- Берите стволы и за мной! – крикнул Мокий Кнышу с Сахаром и бросился в дремучий ельник. Преодолев первые метров двадцать стремительным бегом, Мокий остановился, прислушиваясь. Сзади трещали сучьями Кныш с Сахаром, продираясь сквозь заросли. Этого и след простыл. С автомата он не стрелял. Сконил, значит. Убоялся. Значит можно нагнать. Так размышлял Мокий. Сдобренный водкой азарт охоты кипятил кровь.

- Чуть правее заберите, вдоль берега. А я напрямую. Загоним, как оленя.
- Мокий, ты чего по людям-то палишь? А вдруг он с автомата?
- С автомата он бы всех положил уже, если б хотел.
- Мокий, ты сдурел, что ли? – это Кныш. Вон и Сахар мнётся следом за ним. Сосунки.

Мокий перехватил ружьё в левую руку, правой прянул в карман ватника. Штук пять-шесть патронов. Хватит.

- Чо обосрались-то? Погоняем в охотку его. Стрелять не будем.
- Мокий, это человек всё-таки. Тормози, в натуре.
- Не бздеть, сынки. Я отвечаю. – Мокий повернулся и с бережением направился вглубь острова, держа ствол наизготовку. Никуда не денется. В озеро не убежит чай.

***

Егорча сразу после первого выстрела Мокия стремительно прянул вправо, вдоль болотины, там, где густой комариный ельник обступал побережье плотной стеной. В нём и с трёх метров не увидишь, кто таится за густыми, ниспадающими книзу еловыми лапами. Осклизаясь стоптанными кирзачами на валунах, срывая мох и ломая ветви, метнулся напрямки метров пятьдесят. После присел, прислушался. Голоса приглушённо доносились от избы сквозь порывы ветра. Что-то кричал тот, которого звали Мокием. Не иначе, отрядятся в погоню. Отморозки. Принесло идиотов, на беду.

В рожке у Егорчи оставалось четыре патрона, ни больше, ни меньше. Было бы лишку, саданул бы очередью поверх голов, небось стихомирились бы разом. Со своими гладкостволками, хоть и три их было на каждого. А после и проводил бы с острова нежданных гостей. Никак. Второй автомат с полным магазином мирно покоился под крышей заимки, надёжно укрытый от влаги в пакете и стареньком ватнике поверх слоя песка над досочным перекрытием. Автоматные патроны Егорча расходовал экономно с тех пор как на ладан дышала старенькая двустволка, полученная в наследство от прежнего хозяина заимки четыре года назад. Да и особой нужды расходовать боезапас не было. Рыбы на зиму Егорча солил в достатке, пока сетевал на осеннем нересте. Года не проходило, чтоб не вальнуть лося, либо оленя, опять же по осени, чтоб навялить мяса на зимнее межсезонье, упрятать опять же в добротной кадушке в сенях, рядом с рыбным соленьем.

А тут такое дело. Четыре патрона и трое отморозков, невесть откуда взявшихся. Егорча шумно выдохнул, и, уберегаясь, сдерживая дыханье, двинул вглубь острова, по каменистому взгорью, стараясь не оставлять следов. Аккуратно отводил ветви, стараясь ступать по каменистой россыпи, не оставляя следов во мху.

Что они смогут сделать? Двинут следом, рассыпавшись веером. Из вида друг друга не упустят, вряд ли поодиночке решатся ходить. В таком разе, если примут по следам вправо, вдоль прибрежного ельника, то так и пойдут, по восточному побережью острова. Знают ли остров, не знают, но вариантов у Егорчи пока что много. Либо забрать по каменистому взгорью левее, выйти к перешейку, а там перебраться на вторую, большую часть острова. Моторку вряд ли найдут, если только случайно не наткнутся. Либо, если пойдут вдоль берега. Но на то им резона нет. Поразмыслив, Егорча этот вариант откинул. Схорониться на западной части острова, оно, конечно, надёжнее, но оставлять избу на руки этим охотникам. Пока у них хмель выветрится. Так, если прикинуть, какие-то залётные, погульбанят, запасы попортят, пока водка у них есть, может и уйдут по добру. А ну как набедокурят, заимку сожгут? Им-то что.

Нет, оставлять хозяйство без ведома не годится. Пугнуть бы их хорошенько, да так, чтоб издали. Но для этого сперва надобно к избе, разжиться патронами для автомата. А после так выгадать, чтоб издалека быть, иначе достанут с ружей, хоть и дробью.

Егорча остановился, шумно выдохнул, прислушался. Вроде перекликаются голосами вдали. Доносит ветром отголоски с побережья. Ин так и вышло, видать забрали вправо, вдоль берега. Тут, либо схорониться и спробовать пропустить их вглубь острова, затаившись. Схронов Егорча по всему острову знал прилично. Большей частью прошлых лет найденные берлоги. Но таиться зайцем в неведении, да с четырьмя патронами в запасе, опять же не зная, пройдут они мимо, или ещё чего удумают. Не годится.

Странно, но Егорча, прислушавшись к себе, удивился своему спокойствию. Казалось бы, дрожать ему всеми поджилками, скрываясь от негаданной напасти, ан нет. То ли хозяйство своё, выстраданное годами, вымученное трудами, столь дорого, то ли огрубел душой за время одиночества. Тут, как ни поворачивай, но пришлецов надо отвадить.

И Егорча решился. Круто заворачивая налево, к центральной части острова, не жалея дыхалки, побежал, уберегаясь, чтобы, дав хорошего круга, выйти к заимке с наветренной стороны.

***

Мокий, потеряв этого лесовика из виду в густом ельнике, сразу прикинул, что так за ним по острову не угнаться. Будет петлять зайцем, или залезет в какую нору и затаится. С другой стороны, не резон ему, вроде как, и в прятки играть. Вышел же на выстрелы, значит избушка его. Сразу видно, что обжитая. А то, что сконил и с автоматом в бега ударился, тоже хорошо. Значит прищучить его можно будет, никуда не денется. Мокий направил Сахара с Кнышом вдогон, пусть идут следом, да шумят погромче, а сам, повернувшись в обратку, двинул к избушке. Если он не разучился ещё соображать, этот Робинзон Крузо будет ошиваться где-то поблизости, вместо того, чтобы играть в кошки-мышки.

Мокий, держа наизготовку ружьё и прислушиваясь к долетавшим с побережья порывам ветра, неслышно продвигался, петляя в густом ельнике. На автомате вспоминалось всё то, что казалось уже давно забытым. Все навыки и умения, приобретённые Мокием на войне.

***

Родители Серёжки Мокеева развелись, когда ему было пять лет. Отчим пришёл к матери уже на следующий день после отъезда отца. Это потом уже Серёжка понял, что развелись мамка с папкой именно из-за него.

- Серёж, дядя Саша будет жить с нами, ты не против ведь, правда? – мама стоит в коридоре, рядом с ней дядя Саша. Мама поглядывает виновато, сминает нервно в ладони подол ситцевой юбки.
- А папа? Где папа, мам? Он уехал, да?
- Да, Серёж.
- По работе уехал, да? А когда вернётся?

Отчим напивался вечерами на кухне. Сидел перед печкой на скрипучем расшатанном табурете, курил папиросу в поддувало. Бывало, позовёт Серёжку к себе.

- Ты мужик, или не мужик? У тебя яйца есть? – спросит отчим и раскачивается на своём табурете, пристально всматриваясь Серёжке в глаза. А Серёжка стоит перед ним, растерянный, ёжится в одной майке и не знает, что отвечать. Отчим не отпускает, говорит что-то невнятно, клюёт носом, опуская голову всё ниже и ниже.

Это потом научится Серёжка отвечать. Позже, гораздо позже.

Мама избегала разговоров об отце, сколько бы Серёжка ни спрашивал. Когда ему исполнилось восемь лет, он спросил об отчиме напрямую.

- Ты уже совсем взрослый, Серёж. Я не прошу, чтобы ты понял меня. Надеюсь, что когда-нибудь сможешь простить. Так бывает, сыночка.

Серёжка молчал. Он научился молчать. И не плакать научился со временем. Ночью, в подушку, сдерживаясь. Потому, что за ситцевой занавеской, на диване мамка с отчимом.

В тринадцать лет Серёжка записался в качальный зал при погранотряде. Проводил там каждый вечер. Он был выше своих сверстников на голову. Как и отец в своё время. Серёжка видел фотографии. Потом мамка куда-то дела этот альбом, но у него сохранилось с десяток фотографий. Вот папка капитан футбольной команды в старших классах. Вот папка в армии. Он ВДВ. И был в Афганистане. Вон он с автоматом в руках и в песочного цвета форме.

Первый серьёзный разговор с отчимом у Серёжки случился, когда ему исполнилось пятнадцать. В тот вечер отчим, как обычно, напился.

- Серёга! А ну-ка иди сюда! Или тебе уже поговорить со мной не о чем? Ты мужик, или не мужик в конце концов, а?

Серёга зашёл на кухню, и не глядя, с правой ноги ушатал отчима виском прямо об печку. Схватил за руку, вытащил в коридор.

- Ты на кого залупаешься, сучонок? Да я тебя на ноги поднял, бля! Да я тебе ща…

Серёга приподнял отчима за подмышки, толкнул ногой дверь и уже с руки вышиб через крыльцо на улицу. Обернулся. Мамка стояла на пороге комнаты. На Серёгу она не смотрела. Нервно комкала в ладони ситцевую занавеску.

Отчим умер через полгода. Замёрз пьяный зимой в сугробе. Мамка не плакала на похоронах. Стояла на стылом ветру, пока закапывали могилу, кутала шею в чёрный шарф.

Потом запила. Через год Серёга, после девятого класса, собрав немногочисленные свои вещи, поехал в город поступать, чтобы выучиться на тракториста.

Высотная улица, дом 1. Именно так значился адрес военкомата в приписном Серёги Мокеева. Вместе с повесткой о прибытии к шестнадцатому июня. Тогда всё и началось. К тому времени у Серёги была за плечами хабзайка и среднее техническое на тракториста. Вариантов было немного, и, как и ожидалось, Серёга по распределению попал в танковые войска. Извещение о смерти мамки пришло спустя полгода учебки. Возвращаться в деревню было не к кому. А ещё через месяц в часть пришла первая разнарядка по призыву желающих в так называемую «горячую точку».

После второй компании боевых действий в Чечне Серёга Мокеев и вернулся. На словах всё было проще. Гораздо более просто, нежели в новостных сводках по центральным телеканалам. Выводили контингент из Грозного. Те, кто там был, предпочитали не говорить лишнего. Опять же давали подписку о неразглашении. Да и говорить не хотелось. Ничего не хотелось.

Спился Серёга быстро. Встречи с друзьями детства, геройское возвращение в качестве ветерана войны. Конечно, вёз с собой деньги, и немалые. Поправил обветшавший после мамкиной смерти дом, накупил бытовой техники. Но встроить себя в мирную жизнь не удавалось. Леспромхоз к тому времени уже не работал, население перебивалось случайными заработками. А палёной водки было много. Как и желающих выпить вместе с Серёгой. Через год он уже практически бичевал. Родительский дом более походил на притон таких же, как и Мокий, деревенских отщепенцев. В это лето к нему повадились ходить пьянствовать Кныш и приехавший на лето из города к своей престарелой бабке Женька Сахаров.

Собственно, Сахар и предложил сгонять развеяться на рыбалку. Притащил оставшиеся после деда ружья, снарядил лодку. Отправились на острова, Кныш обещал знатную рыбалку, бывал когда-то в этих местах. По пьяни заплутали, так и наткнулись на это зимовье на одном из случайных островов.

***

Мокий забрал сперва чуть к берегу, проверил моторку, на которой они с Сахаром и Кнышом приплыли на остров. После, пригибаясь к земле, осторожно стал подкрадываться к избе. Короткими перебежками, всё как раньше. Правда, нет привычного автомата в руках, как нет и всех ребят, что прикроют фланги и тыл. Давно уже никого нет.

Изредка Мокия накрывало тоскливыми мыслями о своей никчёмной жизни. Старался заглушить очередными запоями. А что оставалось делать? Можно было, конечно, остаться в своё время и дальше по контракту в армейке. Потому как втиснуть исковерканную войной психику в укладку обычной мирной жизни не удалось. А водка как никак глушила всё то, что неизбежно всплывало в памяти после тех лет.

Мокий не ошибся. Он вовремя заприметил, как осторожно подобрался к избе этот местный житель. Теперь Мокий успел разглядеть его получше. Сносная лесная одёжа, лицом не заросший, хотя, судя по зимовью, обосновался он тут основательно. Навскидку, лет на пять младше. Оглянувшись по сторонам, этот с автоматом быстро взобрался по короткой лестнице, приставленной к срубу со стороны входа и исчез под двускатной крышей зимовья. Понятное дело, он сам Мокию был ни к чему. Мокию был нужен автомат. Его можно загнать за хорошие деньги мужикам в деревне, что промышляют по зиме медведем. Мокий взвёл курок и, благо скрадывали шаги порывы ветра в шумящих кронах, успел подобраться под прикрытие бревенчатой стены как раз в тот момент, когда этот стал спускаться обратно. Вот теперь никуда не денется. Выждав пару секунд, Мокий вывернул с ружьём наизготовку из-за угла и направил ствол прямо в спину Егорче, спускавшемуся вниз с автоматом в руках.

- На землю, быстро. На землю, лицом вниз, я сказал.

***

Егорча после своего марш-броска вышел к заимке аккурат с берега. Уберегаясь, с оглядкой вышел из-под прикрытия елей. Вроде никого. Ни голосов, ни шума погони. Сдерживая шумное дыхание, метнулся по лестнице под крышу, наскоро разгрёб сухой песок в дальнем левом углу. Вытянул свёрток со вторым автоматом, переменил магазин на полный. Теперь главное вовремя схорониться на выгодной позиции неподалёку. Так, чтоб самому успеть заприметить возвращение нежданных гостей. Мелькнула было мысль затаиться тут же, под крышей, но нет. Всё одно их трое, а Егорче, в случае чего, в одиночку отсюда справляться будет не с руки. Считай, сам, как на ладони, взаперти, да и всяко лучше иметь в запасе возможность манёвра.

Наскоро окинув взглядом ту часть подступающего к заимке леса, что была видна Егорче с под крыши, он стал было спускаться вниз, когда уже возле самой земли почувствовал уткнувшееся в спину дуло ружья.

- На землю, быстро. На землю, лицом вниз, я сказал.

Это был Мокий.

- Спокойно, паря, не дрейфь. Побегал и будет. Автомат аккуратно прислонил к стене, а сам лицом в пол.

Пока Егорча медленно припадал на левое колено, судорожно соображая, как быть дальше, Мокий отступил на полшага назад, снял палец со спускового крючка, чуть отставив дуло ружья в сторону, чтобы подхватить автомат. В этот самый момент что-то с еле различимым шорохом порскнуло вниз с близстоящей ели. Тяжёлый удар в бок и в спину отбросил Мокия в стену сруба, длинные когти с двух сторон облапили голову, резанули по брызнувшим мякотью глазам.

За спиной Егорчи раздался истошный, раздирающий воздух крик. Это Мокий заваливался на спину, прижимая руки к окровавленному лицу. Он нутром почувствовал, что это всё, что это уже не исправить. Ненужное боле ружьё валялось тут же, выпавшее из левой его руки. Обернувшись, Егорча успел увидеть, как длинными стремительными прыжками уходила в густолесье крупная рысь.

Та самая рысь, с которой Егорча был знаком чуть ли не с самого начала своей жизни на острове. Бывало, он подкармливал её, оставляя рыбу или мясо чуть поодаль от избы, особливо по зиме, в пору стылых, трескучих морозов, когда вся лесная живность замирала в ожидании растепления. Два года назад, опять же зимою, в феврале Егорче случилось ей помочь. Он как раз выходил к перешейку, когда увидел, как стая волков, растянувшись широким полумесяцем по заснеженному озеру, отсекла эту рысь от спасительного берега. То ли она неосторожно пыталась успеть проскочить напрямки через пролив между близлежащими островами, то ли стая нарочно её выслеживала, но Егорча в тот раз, не дожидаясь неминуемой кровавой развязки, дал короткую очередь в три выстрела по волкам. Хоть и близко было, но торопился, стрелял не прицельно. Стая метнулась в одну сторону, рысь в другую. На том и разошлись.

Егорча схватил ружьё Мокия, и, аккуратно спустив курок, забросил его на сруб, под крышу. Пусть полежит там покуда. Подобрав автомат, бросился в другую сторону, под укрытие елей. Отбежав метров тридцать, притаился. Мокий тем временем успел отползти на карачках от избы в сторону побережья, не переставая кричать. Скоро следует ожидать появления его приспешников. Если не успели далеко уйти, аккурат должны появиться из-за избы, будут как на ладони.

Так и вышло. Не прошло и пяти минут, как Сахар с Кнышом, тяжело дыша, как оглашенные вывалились из ельника, ошалело глядя по сторонам. Увидели Мокия, с криками ползающего по земле, и разом посерев лицами, подбежали к нему.

- Мокий, что с тобой? – первым оправился от испуга Кныш, пытаясь разлепить тому крепко прижатые к окровавленному лицу руки.

Мокий, не в силах видимо говорить, по-прежнему пытался на коленях ползти вперёд, рыча сквозь стиснутые зубы что-то нечленораздельное. Когда Кнышу удалось взглянуть на его изувеченное лицо, он невольно вскрикнул и подался назад. Оглянулся на Сахара. Тот вообще стоял, не двигаясь с места, с белым от испуга лицом. О чём-то перекинувшись короткими фразами, они подхватили Мокия под руки и потащили к берегу, к своей моторке. Егорче издалека не было слышно, о чём они говорили. Он, потихоньку пробираясь за прикрытием деревьев вслед на ними, видел, как они перебросили Мокия через борт лодки, покидали следом ружья. Черпая сапогами прибой, спихнули лодку в воду, преодолели мелководье, толкаясь вёслами. Кныш бросился к мотору. Видно было, как нервничая и торопясь, он дёргает раз за разом стартер. Моторка взревела на холостых и тут же на полной гари пошла прочь из залива.

Егорча проводил её взглядом и, уже не таясь, вышел на побережье. Ветер постепенно стихал к ночи. Волны, обрушиваясь на прибрежный песок, шипели, пенясь, стирали оставшиеся следы сегодняшних непрошенных гостей.

Егорча постоял на берегу, слушая успокаивающий шум прибоя. Сгущались сумерки, накрывая серой пеленой безмолвную громаду острова. Егорча повернулся и скрылся в густом подлеске прибрежья.