Житие блудницы Надюши

Автор: Леонид Очаковский Эх, жизнь моя! Она в натуре непредсказуемой была. Искал-то я одно, а находил совсем другое. Вот что было после памятного девяносто третьего года? Я-то ведь тогда серьезно думал о монашестве тогда. Ну, не нравилась мне жизнь просто. Такой жизни не хотелось. А монашество - та же отрицаловка. А вышло все не так, как мне мнилось. Вышло все по своему. Как решили на Небесах.
Ну, на то Рождество я получил благодать. Вот, постился по уставу церковному весь Рождественский пост, отстаивал все службы. Чисто по уставу! Среда и пятница - без растительного масла, сухоядение. Остальные дни - масло растительное, там растительная пища. По выходным - рыбное. Ну, и пиво, вино. И праздники есть полиелейных или просто великих святых. На которые красной вязью в богослужебном уставе прописано - пием вино. Вот именно - я начал пить алко по уставу церковному строго. А маманя ныла, как я худею от церковных постов. Я начал пить строго по церковному уставу. Дошел до самого Рождества. И вдруг почуял на рождественской обедне среди ночи, что меня поперло. Блядь! Как на обедне мне стало хорошо, когда в алтаре совершалось таинство причастие, когда должны были читаться известные мне евхаристические молитвы. Меня вставило с церковных служб. А пред глазами представало человеческое жертвоприношение, перерезанное горло младенца, сочащаяся кровь. И вот чуешь - тебя прет! Это я сейчас могу так сказать, а тогда думал - вот за Рождественский пост и получил благодать. Ну, и искушения тоже. Значит - все путем!
Потом в мою жизнь вошел компьютер. Маманя тогда работала у своей подруге по службе. Когда-то маманя пристраивала эту тетю работать переводчицей в Минздраве, я не раз слышал по телефону, как маманя застала эту тетю на месте преступления, по базару мамани. Ну, как та с какой-то бабой базарила, а я услышал случайно. Вот тогда реальные нелады с маманей и начались. Не раз она приходила с работы с перевернутым лицом. Сначала я ни во что не въезжал. Понял позднее. Были две равные коллеги одной профессии. Потом одна стала начальницей, потребовала к себе уважения. Маманя демонстрировала ей уважение, а начала срываться на мне. За плохо помытую посуду, а я ее мыл, как умел.
Срывалась галимо. Я словами, унижениями так не умею. Это тонкая интеллигентская штучка без мата объяснить тебе, что ты говно полное в жизни. И что раз она деньги домой приносит, то хозяйка - она. А на меня всегда можно наорать и высказать все, что она про меня думает. И поныть при этом - вот немки заботятся только о своем здоровье, а дети им ручку целуют. Вот так начиналась жуткая война, в которой сгорело все В которой домашний мальчик неожиданно научился отвечать ей матом. И на ее ор: где сидел? - получала ответ: а тебе чего, русские хуи не нравятся, немецкие слаще, что ли? В войну таких называли овчарками немецкими. А матушка давилась и краснела. И говорила: ну да, немецкие слаще, потому что немцы для себя живут! И таких не терпят! От тебя за версту разит потом! Посмотри на себя! Вон- как живот выпирает! Займись спортом! А от тебя, мама, за версту разит духом нацистских концлагерей, говорил я ей Нет, правильно в Спарте делали! - орала маманя. Не надо больным детям жить, головой о скалу - и всем спокойнее! Мам, ты опоздала записать в СС, говорил я ей. Я лучше в церковь пойду, надоело тебя слушать. Иди в церковь свою! - орала она. Ты как шелудивый пес, прибившейся к развалившейся церкви. В которой никем не можешь стать! Мам, а ведь в Библии пес - это кинэд. Продажный педераст, говорил я ей. А маманя говорила: вот, в церкви много гомосексуалистов. Вспомнишь мои слова, когда-нибудь тебя в монастыре каком-нибудь в жопу выебут. Все монахи - голубые и очень развратные.
Эти базары прекратились, когда раз маманя пришла с работы совсем поникшая. И с ужасом рассказывала своим подругам по тому же телефону: нет, мы ж в Минздраве вместе работали, немцы позвонили, хотели со мной поговорить. А эта гадюка сказала, что у меня нервный срыв. Случайно узнав об этом от немцев, маманя ревела белугой. Когда-то они были равными. Переносить свою знакомую коллегу в качестве начальницы мамане давалось с трудом. Я не знаю, но чрез два года маманя, будучи сама начальницей, не могла переносить свою другую знакомую коллегу в качестве секретарши, а та - ее. Деловых отношений мамани с ее начальницей я не видел, здесь надо воздержаться от суждения, а у мамани с ее подругой, которую она позвала в секретарши видел своими глазами. Та считала, что ее просто эксплуатируют, а маманя с ней воевала вот чисто в самоутверждение. Маманя хотела быть для нее главной, а та ее главной не признавала. Такая же ситуация сложилась позднее с моими женами и маманей. У меня таких понтов никогда не было. Я чувствовал свое превосходство не в возможности наорать, унизить, а в том, что я знаю то, чего не знают другие. Схема (не российская, а мировая, как мне кажется): ты -начальник, я - дурак; я -начальник, ты - дурак; для меня всегда была западло. В любом качестве. Как начальника, так и подчиненного. И я позднее быстро научился находить на таких начальников других начальников из государственных органов. Ты объяснял мне долго, что я - дурак, так давай-давай, начинай объяснять начальнику другому с ксивой государственной, что ты не дурак.
Ну вот. А на той работе маманя научилась пользоваться компом, факсом, чем очень гордилась. Подругу ее немцы неожиданно уволили, а вместо ее начальницей назначили маманю. Маманя вела переговоры, руководила бюро. И на полгода почувствовала себя очень большим человеком. Ее постоянным базаром было - нам нужно купить компьютер. Ну, и купили. Вообще, бабла у нас было немеренно. Причем маманя чисто по своей привычке складывала бабло в чулок. Чего она озаботились поменять в быту - так это поставила металлическую дверь и решетки на окна. Чтоб не спиздили комп и заначки маманины, которые она прятала по всей квартире.
Маманя к покупке компа подключила своего племянника, моего двоюродного братца, в тогдашнее время - восходящую звезду КПРФ. Личного друга Зюганова. Братец записался в партию Анпилова в первом симметричном году, а из нее плавно перетек к Зюганову, про которого сам говорил, что тот, конечно, нечестный человек и хуя почти год не делал. Договорились с ним, что комп покупаем, я поменял валюту в обменнике. И дома у нас тогда лежало на столе около трех лимонов рублями, которые мы долго пересчитывали. Такой суммы я до этого никогда не держал в руках. И очень боялся, что обокрадут, но все прошло благополучно. Не обокрали. На эту сумму мы купили и принтер игольчатый нетипичный и комп. Тогда, помню, под штуку баксов ушло на это. Принтер 210 баксов стоил, а комп - 790 вроде. SX-386 с винчестером в 100 мегабайт и оперативной памятью в 1 мегабайт. Моя первая конфигурация компа.
Братец комп долго налаживал, ставил какую-то раннюю версию DOS, потом 6 версию, потом не смог поставить добытый маманей на ее работе Windows, а я его как-то играючи поставил чрез день. И начал осваивать комп. За месяц освоил хорошо. DOS, Windows, Word, кучу текстовых редакторов, пару простых графических редакторов, пробовал писать программы. Так как я уже 11 лет все привык для себя все датировать по еврейскому календарю, я методов проб и ошибок написал программу, которая рассчитывала еврейский Новый год и еврейскую Пасху. Песах. Потом я освоил программы для верстки.
Компьютер захватил меня полностью. Не поковырявшись в нем, не погоняв разные программы, я чувствовал себя неуютно. Матушка тогда, как я и сказал, конфликтовала на работе с этой своей знакомой - начальницей, и дома срывалась на мне все чаще и безобразнее. Я быстро понял, что просто вымытая посуда ее не устраивает. Посуда должна быть вымыта и разложена так, как это делала она. Сделай по-моему - вот отношение мамани к быту. Я раньше всегда стирал на стиральной машине, гладил и сушил белье, кстати, очень даже неплохо готовил некоторые блюда, покупал в магазине продукты. Но если из-за дня в день, возвращаясь с работы, маманя орет: ты опять ничего не сделал, а ты поел, вымыл посуду, притер стол, погладил белье (я вот брюки и юбки не умею правильно гладить, оставлял их мамане, а ее и это бесило), купил продукты в магазине, а тебе говорится, что ты ничего не сделал - ну, это просто достает. Я же сделал то, что просила. Лучше б не делал, я так посуду не мою, такие продукты я бы никогда не купила. И однажды во время очередного скандала я ей так и сказал: если я все делаю неправильно, не так, то я больше по дому ничего делать не буду. И я за свой базар ответил. Я перестал мыть посуду. Ее не в падло мыть, но если вечером орут и обзывают тебя, что вымыто и поставлено не так - хули тогда делать. Значит, посуду мыть не умею, ну, и не буду ее мыть. Все копилось в раковине до возвращении вечно раздраженной мамани домой.
Какие там у нее проблемы были на работе - я не знаю толком. Начальницей - своей тезкой и другими сотрудниками она была весьма недовольно, слова доброго про них я от нее никогда не слышал. Она рассказывала, что на этой фирме процветает стукачество. Вменяемое полосатыми в постыдный атрибут советской эпохи стукачество процветало и в пост перестроечное время на немецкой фирме, причем поощрялось немцами. Реально ли немецким менеджерам было очень интересно знать, что про них сказали их русские подчиненные - я не знаю. Когда я позднее в другом симметричном году нового тысячелетия стал непосредственным начальником четырех глупеньких девчонок, мне было по барабану, кто что из них про меня сказал. Некоторые их базары про меня я слышал, большая часть их меня откровенно веселила (ну, блин, они ж меня за наркоманского авторитета считали поди). Хотя неприятно было услышать, как моя рыжая помощница сказала, что я нравлюсь как начальник, но не нравлюсь, как человек. Неприятно, но ведь я ж не червонец, чтобы всем нравиться. Так что я в натуре немецких менеджеров, собиравших сплетни, что кто про них сказал, не понимаю. Это им к бабулям у нашего подъезда надо тогда.
Так, если из ее слов исходить, коллектив был еще тот гадюшник. Пауки в банке, стремящиеся подставить друг друга. Неожиданно из далекого Мюнхена пришел факс, что маманина подружка уволена, а временно исполняет обязанности главы этого гадюшника маманя. Ей и переговоры вести и кассой распоряжаться, пока не подберут новую директрису. На маманю посыпался поток подарков разных и бабла. А бабло-то было горячее. Немцы никак ее не регистрировали и не хотели. На это в УК РФ вообще-то статья есть. Маманя начала ходить под статьей. Ну, она там жаловалась еще, что там одни жуки, мафиози. Где-то летом она закрутила роман с двадцатишестилетним шофером с этой фирмочки (а ей тогда было пятьдесят четыре года). И вот после этого кипешивать дома она стала намного реже и тише. Этого пацана я видел несколько раз. Его тянуло на баб изрядного возраста. И в глазах что-то такое играло. Какой-то шайтан.
Той зимой подорвали ручную гранату у окна магазина в доме с башенкой, где я чрез шесть лет познакомился со своей первой женой. Иногда в Очаково слышались выстрелы. Наш сосед обзавелся газовым пистолетом, это для него как игрушка была. Набухавшись однажды, он затащил в лифт бродячую собаку и пальнул ей в глаза газовым патроном. Собака его здорово покусала, он ходил перевязанный и делал прививки. Но набухавшись, любил палить на лестничной площадке холостыми патронами. Но однажды ночью я услышал два выстрела. Потом говорили, что застрелили какого-то предпринимателя. Якобы с него требовали деньги, заплатить не мог, его и застрелили в машине. Шизофреничка Людочка рассказывала мне про солнцевскую мафию. Мол, там гебисты все держат, а есть их соперники молодые отсидевшие, они друг друга убивают, в Очаково все мафия держит. Эти параши я слышал не только от нее. Поэтому и думаю о массовой шизофрении. Реальные организованные преступные группировки занимаются своими реальными бандитскими делами, равно как и реальные наркоманы занимаются своими реальными наркоманскими делами. Если образ наркомана в массовом сознании не соответствует действительности, скорее всего, образ мафии, ОПГ тоже не соответствует. Угрожающих всем, держащим в страхе весь район бандюков я не видел никогда. Бандюки реально были, но занимались только теми, кто представлял для них интерес. Одного предпринимателя замочили. А для остальных были просто невидимы. Как и наркоманы, несомненно присутствующие в нашем районе. Еще параша была, что какую-то торговку с рынка облили бензином и подожгли. За достоверность ее я не могу ручаться. Скорее всего, просто парашу пустили о происшедшей простой рыночной драчке, где не было никакого бензина. Тогда у нас около станции электричек рынок был. Но в те времена верилось всему. Что кругом торжествующее зло.
Я это к тому говорю, что массовый психоз продолжался. Маманя была ВИО директрисой лоховской немецкой фирмочки. Но ни мусора, ни братва, ни налоговые органы к нам интереса не проявляли, хотя под статьей маманя ходила реально. В Средние века был страх пред ведьмами и демонами, в эпоху молодости покойной бабули - пред иностранными разведками и вредителями, в то время - пред вездесущей мафией, ФСБ и наркоманами. Боялись реально, реально, кто боялся, с предметом своего страха не сталкивался. И соль в том, что это было не на уровне церковных бабуль, боявшихся оборотней, колдунов и того, что их убьют в целях отобрать у них квартиру. И не на уровне бабуль у подъезда. Это были массовые фобии, тиражируемые в СМИ. Массовая истерия. Пожилые тети и бабули в церкви спрашивали отца Дмитрия - а можно считать, что мы живем во времена Антихриста? Отец Дмитрий мялся. Он сам внутри, видимо, так думал, но понимал, что Антихрист христианского мифа все же такой. Мялся и говорил: ну, Антихрист явно царствовать будет, сейчас такого все же нет. А те его спрашивали: ну, а можно считать, что мы живем во времена духовного Антихриста. Пообщавшись с церковным людом, я понял, что слово «ДУХОВНОЫЙ», «ДУХОВНОЕ» для них является мнимой компонентой комплексного числа. Под которое к библейским метафорам можно подогнать все то, что им нравиться или не нравиться. Замороченный восстановлением храма, почитателями и окормлением зеков отец Дмитрий мялся еще больше и говорил: ну, конечно, можно, вроде старцы уже благословляют послушников собирать вещи для бегства в укрытия. Там в леса, в тайгу. Мне это было близко и понятно. Я сам жил ожиданиями близкого конца света. Только он был для меня радостным и желанным.
Я читал древние пророчества Исаии, исполнение которых будто разыгрывалось пред моими глазами. «Земля ваша опустошена, города ваши сожжены огнем; поля ваши в глазах ваших съедают чужие; все опустело, как после разорения чужими. И осталась дщерь Сиона, как шатер в винограднике, как шалаш в огороде, как осажденный город. Если бы Господь Саваоф не оставил нам небольшого остатка, то мы были бы тоже, что Содом, уподобились бы Гоморре.... Как сделалась блудницею верная столица, исполненная правосудия! Правда обитала в ней, а теперь - убийцы. Серебро твое стало изгарью, вино твое испорчено водою; князья твои - законопреступники и сообщники воров; все они любят подарки и гоняются за мздою; не защищают сироты и дело вдовы не доходит до них. Посему так говорит Господь, Господь Саваоф, Сильный Израилев: о, удовлетворю Я Себя над противниками Моими и отмщу врагам Моим! И обращу на тебя руку Мою и, как в щелочи, очищу с тебя примесь, и отделю от тебя все свинцовое; и опять буду поставлять тебе судей, как прежде, и советников, как в начале; тогда будут говорить о тебе: город правды, столица верная. Сион спасется правосудием, и обратившиеся его - правдою; всем же отступникам и грешникам - погибель, и оставившие Господа истребятся... И сильный будет отрепьем, и дело его - искрою; и будут гореть вместе, - и никто не потушит!» Очень сладко было читать пророков. Ибо они провозвещали жизнь на новой земле под новыми небесами, где будет все по другому, нежели сейчас. А идти к этому приходится чрез грандиозные катастрофы. На предупреждение пророка Амоса: «Горе желающим дня Господня!» я как-то не обращал внимания.
Я действительно ходил в церковь и сидел за компом. Сидение за компом неожиданно сделало меня полезным мамани. Я сначала форматировал ее текст, а потом у нас образовался такой тандем - маманя переводит, я рисую графики и делаю верстку. Так я стал чего-то зарабатывать, причем мама стремилась найти мне подработку лишний раз. Появились свои заработанные деньги. Платили, правда, немного, маманя говорила мне, что надо просить больше. Я говорил, но мне больше платить не хотели. А чего я мог сделать? Заказов-то у меня было маловато всегда. Что-то лучше, чем ничего. И я начал набирать и верстать журнал на английском языке по сельскому хозяйству. Обзор статей наших в разной прессе по аграрным проблемам. Заказчиком была Сельскохозяйственная библиотека при Министерстве сельского хозяйства. Еще я получал заказы в Институте управления народного хозяйства, переименованного впоследствии в Академию госслужбы. Там маманя переводила статьи и магистерские и кандидатские работы немецких аспирантов, а я их оформлял и верстал. Иногда мне просто подкидывали быстро набрать текст. Вот такая у меня началась частичная занятость. И маманя этому обрадовалась. Только ныла, что другим за это же платят больше.
Помимо компа, с помощью которого я стал играючи зарабатывать, у меня была церковная жизнь. Ходил в церковь, как на работу. Там в активе церковном где-то 20-30 человек было. Постоянных прихожан, пришедших с отцом Дмитрием, помогавших восстанавливать храм. Большинство - молодые девушки. Студентки. Тихо бросавшие свои вузы. Потому как отец Дмитрий не благословлял никого учиться в то время Костяком общины были именно девушки и женщины средних лет. И само собой, бабки. Все они заглядывались своему батюшке в рот и рассказывали, какой он крутой батюшка. Что без него они бы давно пропали. Случайно заходили знавшие его ранее старухи. Помнится, одна высказала свое фэ: да я помню, как он шпаненком по двору бегал, это чего, теперь я руку ему целовать должна?! Но такие в церкви были эпизодически, потому что храм только-только начинал приобретать нормальный вид, да и стоял на отшибе. Маманя бы сказала: клуб по интересам. Старухи, прожившие свою жизнь, приходившие помянуть своих ушедших в мир иной близких, помолиться о собственном здоровье и рассказать отцу Дмитрию на исповеди, какие у них плохие дети, снохи, зятья. Дамы среднего возраста плюс мои сверстницы. У кого муж чалил срок, у кого пил горькую, кого бросил, кто сама ушла, но жизнь так или иначе не сложилась. И они искали утешения в православии. И молодые девчонки студенческого возраста, плюс-малолетки-школьники, которые вообще хрен знает чего искали. Которые искали Творца и параллельно тусовались при храме. Мы все друг другу примелькались.
Я ходил на их сходки, я не раз по приглашению был участником восстановления храма. В мае, помню, раз на таких работах за любовь, то есть, на халяву, присутствовал при раскопке старой могилы. Там мы нашли две полусгнившие доски, а подняв их - фрагментарно скелетированный труп, ежели выражаться языком судебной медицины. Пожелтевший череп в обрамлении желтоватых длинных волос, густые желтые усы на нем, грудная клетка, обтянутая полусгнившим зеленом мундиром с большими пуговицами, кожаный ремень широкий. Рук уже не было, ниже колен костей не было, просто лежали два кожаных сапога со шпорами. Могиле этой было примерно лет сто, ежели по мундиру судить. Отец Дмитрий спустился в могилу, взял одну пуговицу, потом доски положили, могилу закопали, поставили крест. Хотя все обсуждали, кто это. Почему-то отец Дмитрий беспокоился, не масон ли это. Он прочел, что где-то в Очаково похоронен масон Новиков. А бабки думали, что откопали царя или короля. Вот так довелось присутствовать при эксгумации могилы, хотя и не в качестве понятого, а просто очевидцем.
У меня появились знакомые. Две набожные семьи, разведенные дамы с детьми и молодые девушки. Все из церкви. Хотя отец Дмитрий не одобрял того, что мы купили комп, но ведь печатать бумаги церкви нужно? Нужно. Иногда он посылал за ними девушек этих. Первой в мой дом пришла пухленькая Лена (у нее такая кликуха церковная была - Лена пухлая). Ведь в церковном активе было три Лены. Это пухлая, другую называли Леной ризничной (ризничная - церковное обозначение должности завхоза, она завхозом была, на два года младше меня), а третью звали Леной ментовской, потому что она была замужем за опером из нашего районного УГРО, позднее переименованного в криминальную милицию; это на четыре года старше меня была, у нее двое детей было дочь и сын. Ментовская Лена меня как-то мало интересовала, а вот уже в ту весну двум Ленам, что пухлой, что ризничной откровенно хотелось заглянуть под юбку. Вот так и было.
Ну. как? Голодный, год и три месяца после смерти бабушки я вообще не дрочил, смотришь на этих Лен, слушаешь церковное пение - и чего-то такое промеж ног чувствуешь. А еще там из симпатичных девчонок была тихая застенчивая Наташа маленькая с выпученными глазами (эндокринология, видать), Ольга, старше меня на два года, разведенка, очкастая Виктория с длинной до жопы косой с больными почками. Сашка (это вообще малолетка пятнадцати лет, но когда она пела на клиросе, я от нее глаз отвести не мог; как магнитом взор приковывала), полная супруга отца Дмитрия с властным лицом матушка Мария, верховодившая всеми тамошними, необычайно толстая повариха с редким именем Иулитта, первая подруга матушки Марии и ее наперсница, бой-баба. И Надюша, про которую все стали говорить, что в ней поют бесы. Вот такой был женский состав православного прихода (по-церковному, не по-нашему). Еще у Наташи маленькой была младшая сестра Вера, но это была совсем больная девушка. Она на каждой службе глупо хихикала и корчила дикие рожи, периодически ее клали в дурку. Она почему-то мне не нравилась. Не мой тип лица. Некоторых из этих девушек я ранее видел в своем родном ПНД в очереди к психиатру. Вот скажи, Зоя, чем не отрицаловка обыденной жизни эту церковь восстанавливала? А там еще одна Саша была, тоже пучеглазая. Эта в том же году за звонаря - собачника вышла замуж и рожала потом каждый год. А еще тогда такой прикольный пацан ходил в храм. Лохматый, нечесанный, в камуфляжной форме, с газовым пистолетом. Он все рожи корчил иногда во время службы. Оказывается, его контузило в Афгане. Сергеем звали.
Тогда православные считали телевизор бесовским изобретением, смотреть телевизор - грехом. Но документооборот есть, красиво ксивы им делать хотелось. И они обсуждали, а как это будет - телевизор в храме. Телевизором они называли монитор компа. Тогда завести его так и не решились, ходили ко мне, а печатал я. Маманя сначала обрадовалась. И хвасталась своим подругам, что ко мне ходят молодые девушки из церкви. Ее беспокоило одно - знают они о моих эпилептических приступов или нет. Я сказал, что знают. Ведь каждый год Великий вторник, что пред православной Пасхой, со мной на обедне случался эпилептический приступ, при котором я падал и терял сознание. Маманя поехала со мной и рассказала это своему знакомому психиатру, бывшему когда-то моим лечащим врачом в дурке имени Ганушкина. Он стал сейчас в церковь ходить, там молодые девушки, они к нему в гости приходят, а вот как им сказать. Ну, надо их ко мне привезти, ответил доктор с важным видом. Я с ними поговорю, потом скажу. Маманя была убеждена, что этот действительно хороший психиатр, написавший не одну статью про эпилепсию (я ж, бля, помню, как он от восторга завыл, когда я описал ему явления дереализации и феномен исчезновения времени при малом приступе с галюками; сразу бросился это записывать!), хотел просто предупредить девушку об эпилепсии у ее жениха. А я так не думаю. Потому что он говорил мне: узнает девушка - будет против. Или мама ее узнает - будет против. Эх! Надо было сказать ему: фильтровал бы ты базар свой, лепила! Мне чего, по жизни только конверты клеить да рукоделием заниматься?!
Ну вот. Маманя стала меня спрашивать: а тебе какая девушка нравиться? Я ей говорю: все. Маманя тогда спрашивала: а какая больше? Сашка, которая поет в хоре, отвечал я ей. Она мне действительно сначала больше всех нравилась. Потому как низенькая, плотно сбитая, груди хорошо видно под кофтой, темноволосая. А меня маманя учила так: женись на ней. У тебя будет церковная жена, какая тебе и нужна. Только вот у тебя отца нет. Как тебе рассказать, как ты будешь ночными делами с ней заниматься - я даже не знаю. Нет, я могу, конечно, но как-то неудобно. Сынок, запомни одно - нельзя женщине сразу засовывать. Сначала надо поцеловать ее, мочку ушка языком полизать, груди погладить, соски полизать. Ощущай, когда у нее пися влажной станет, а только потом засовывай. Так женщине приятно будет. А лучше б ты спросил отца Дмитрия. Он тебе лучше может рассказать, как с женщиной обращаться надо.
Засунуть кому-то мне хотелось. Надоело звонить матушкиной подруге Танечке с телефона - автомата. Чтобы услышать ее милый голос и повесить трубку. При одном упоминании ее имени и фамилии у меня вставало. Но попросить ее дать я как-то стеснялся и жутко краснел при одной мысли об этом. И спрашивал маманю: а чего, мне так и сказать, что иди за меня замуж? Маманя вздыхала и говорила: нет, ну ты дари ей шоколадки, девочка поймет, что ты как-то по-особому к ней относишься, сама предложит тебе пожениться. Ну, я стал дарить Сашке шоколадки. Сашка их жрала с удовольствием, потому что любила шоколад. Но пожениться не предложила. Неожиданно съебалась в монастырь. Стала послушницей, научилась водить трактор, а потом и монашеский постриг приняла. Так мы и не потрахались. А девчонка мне нравилась!
Ну вот. Принес я шоколадку снова. А Сашки нет. Другой раз приношу, третий, четвертый. Туже самую. Слышу, съебалась в монастырь. Ну, там матушка ее подгребла к отцу Дмитрию кипешивать. Мол, вот моя дочь в Вашу церковь ходила, месяц от нее ни слуха, ни духа, вдруг письмо, что уходит в монастырь. Как это понимать? Орет на весь храм. Отец Дмитрий говорил, что он вообще не при чем, сам не знает, куда его певчая подевалась. Матушка ее все ныла, раза два приходила, а потом рукой махнула. Мол, хоть еще сын есть, который в церковь не ходит. Я хотел шоколадку ту Наташе маленькой отдать, а та говорит, у нее аллергия. Предлагаю Вике, а та говорит - диета, больные почки. Подходит тут Надюша и говорит: давай мне, я люблю шоколад. Вот с тех пор я и стал носить шоколадки Надюше, которая их с удовольствием хавала. Чрез месяц она попросила у меня сотку баксов, потом еще сотку баксов. Я ей давал и шоколадки и деньги. Она общительная была. И всегда со мной общалась. Стал ее провожать до остановки автобусов у станции электричек. Говорили дорогой о церковном пении и о церковных службах, в которых она здорово шарила.
Тем летом ей должно было исполниться 19 лет. Надя была очень красивой девушкой. Миниатюрной, с хорошей фигуркой, очень даже ладно сложенной. Я помнил ее белобрысой девчонкой, выговаривавшей бабке на остановке у храма Михаила Архангела: вот накричали на эту женщину, и она больше никогда не придет в церковь. А Вам грех будет. Но тогда волосы у нее стали темно-русыми, покрасилась, что ли. А может, сама потемнела. Но лицо-то иконописное было. Очень такое смиренное и красивое. С такой аскетической бледностью, светло-серыми глазами. И неестественно узким зраком, что тогда мне ровным счетом ничего не говорило.
Летом начинается Петров пост. От первого воскресенья после праздника Троицы до 12 июля. Дня апостолов Петра и Павла. И вот тогда запала мне задумка поехать снова поехать в Дивеево на начало этого поста, чтобы прослушать всю Цветную Триодь до этого здесь, а там - надеясь услышать уставные междочасия, которые я еще нигде не слышал, хотя в Часослове они были. И я знал, как их положено совершать по уставу.
Монастырь - это было, пожалуй, общей мечтой церковного люда. Собиравшегося в этом храме. Отец Дмитрий мечтал о ранневизантийском монастыре, с колодцем и осликом. Как описано в разных патериках. Это была просто его мечта, которую он приоткрывал особо близким людям. А всем проповедовал о монастыре в миру. Мол, мирские тоже могут жить, как монахи, ежели захотят. На катехизаторских беседах он читал на выдержки из книги епископа Варнавы «Об искусстве святости». С точки зрения аскетики, это очень хорошая книга. Но только не с точки зрения апологетики. Адресована своим, а не внешним. Ознакомившись с этой книгой, мне захотелось чего-то иного. И я стал читать Фридриха Ницше.. И сразу понял, что великого мудреца народов мира просто обосрали. Не о том он писал. А о самом важном.
Зоя, но это было потом. Бабушка ушла навсегда, дома, кроме компа и вечно ворчащей мамани, никого больше нет, чего делать? Разве не захочется из такого дома съебаться подальше? А почему бы мне самому по себе не съездить в православный монастырь, да еще мощам знаменитого святого Серафима Саровского. Где я уже был. Я чего думал? Ну, там им крупы типа гречки-манки привезу, подогреют, приютят, накормят. А какие там были упоительные вечера!
Само собой, по своей прирожденной открытости, я в церкви рассказал о своих намерениях, да еще благословение у отца Дмитрия попросил. Он благословил. А в напарницы мне напросились Софья Николаевна, крепко шизанутая старушка с бронхиальной астмой и бредом преследования. И Мария, быстро промеж меня и мамани получившая кликуху Паломница. Это которая чрез год напросилась со мной в святую землю Израиля ехать. Мария - Паломница, на десять лет старше моей мамани Напрашиваясь, она обычно ныла: да я нормально буду, я ж не буду соблазнять, возраст уже не тот, я старше твоей матери..... Вот им я и покупал билеты на поезд до Арзамаса. И тогда в кассе достаточно было сказать - нам до Арзамаса три купейных на такое-то число (на Неделю всех святых вечером, когда начинается Петров пост). И тогда еще никаких паспортов на поезд не спрашивали.
Ну, вот так мы и поехали. С намерением приехать в Дивеево к первому понедельнику Петрова поста. Софья Николаевна, которую мне хотелось взять бабушкой взамен моей отшедшей бабушки родной, панически боялась, что у нее отберут квартиру. И что ее соседи - оборотни и колдуны. И что лучше будет, если они меня видеть не будут, а то мне несдобровать. Эти оборотни могут ведь ко мне прицепиться. И по дороге на Казанский вокзал, она рассказывала, какие страшные оборотни ее соседи, как одна баба разрисовала себе лицо киселем, как соседи подкидывают ей на балкон наркотики. Как ее чуть однажды не убили едва. Эта история была такая. Раз она почувствовала резкий запах. Сразу поняла, что соседи поливают ее подоконник каким-то наркотиком, чтобы она одурела и выбросилась в окно. В окно Софья Николаевна бросаться не захотела, вместо этого она схватила зонтик и выбежала в коридор. В коридоре она увидела сына соседки, который подозрительно скрючился у окна лестничной площадки. И Софья Николаевна с криком: «Я что тебе сделала, за что ты меня убиваешь?!» отоварила его зонтиком по бошке. Пацан побежал с расстегнутой ширинкой, а бабка бежала за ним и умудрилась еще пару раз огреть его зонтиком. Еще она рассказала про ритуальное убийство в ее доме. Какого-то мужика выбросили из окна, и он лежал на асфальте мертвым с раскинутыми руками, будто распятый на кресте. Поза трупа и навела Софью Николаевну на мысль, что это было ритуальное убийство. С этим она пошла в ментовку, заодно решив пожаловаться и на преследующих ее соседей оборотней, Ее отправили к участковому. Тот выслушал ее и задал ей роковой вопрос: а у Вас еще ножки стола эти оборотни не подпиливают? Софья Николаевна тут сразу поняла, что их участковый - то же оборотень.
И чего было делать бедной старушке, которой все время соседи делали пакости, как говорила она? РЭУ и менты помогать ей отказывались. Так вот, Софья Николаевна таскала из церкви святую воду трехлитровыми банками. Святую воду она разливала по множеству грелок. А грелки она пихала себе под одежду наподобие бронежилета. Одну грелку привязывала платком к голове. Святая вода, по ее мнению, экранировала все пакости оборотней и колдунов, а чтобы защита была более мощной, бабуля разрисовала всю свою квартиру крестами. Единственно от чего она не могла избавиться - так это от одного соседа - оборотня. Он постоянно делал ей непристойные предложения. Софья Николаевна стала всерьез опасаться за свою честь. До такой степени, что раз, выпив трехлитровую банку святой воды, полезла в логово оборотней с намерением все рассказать жене того оборотня и потребовать, чтобы ее муж прекратил все свои грязные домогательства. Но семейство оборотней только ржали до усеру.
Единственно, что избавляло как-то от их злотворного воздействия старушку - это церковь, святая вода да отец Дмитрий. Бабуля была убеждена, что она жива до сих лишь благодаря наличию недалеко от дома нашей церкви и именно с отцом Дмитрием. Именно поэтому она принесла и отдала ему все рыжие и седые цацки с камушками, которые у нее были. Отец Дмитрий ее поблагодарил. И цацки эти стала носить матушка Мария, хотя рыжья и белья у нее и без того было сверх меры.
Софья Николаевна была вообще очень зашуганной. Когда мы заняли наши места в купе, она спросила: а теперь, наверно, нельзя сидеть у окна, камнем дать могут. Я заверил ее, что этого не будет, но она сразу залезла на вторую полку. И свесив ноги, продолжала рассказывать свою шизу. Паломница была молчаливой, только часто крестилась. Зевнет и сначала рот перекрестит, а потом осенит себя крестным знамением. Она боялась, что чрез рот в нее может войти бес. Бесов боялась и Софья Николаевна. Она тоже часто крестилась и зырилась по сторонам. И обе старушки очень боялись помимо бесов еще и врачей. Не снимая нигде нательного крестика, они обязательно снимали его в сортире поликлиники, когда шли на прием к врачу. Будучи железно уверенными, что увидев крестик, врачи попытаются их отравить или как-то менее фатально ухудшить их здоровье за то, что они православные. Я отвечаю - это мнение среди церковного люда очень даже распространено. И многие озабочены найти себе православного врача.
В Арзамас мы доехали без происшествий, очень удачно заняли места в автобусе, идущем до Дивеево. В автобусе сопровождавшие меня бабули познакомились с молодым пацаном в рясе. Это был молодой дьякон из Рязанской области, и он вызвался нас проводить к некой матушке Матроне, где нам могут оказать странноприимство. Приютят, покормят, обогреют. Этого дьякона звали тоже Дмитрием. Он нам сказал, что в нем сидит бес. Узнав о бесноватости, епископ вывел дьякона за штат и посоветовал тому ездить по всяким монастырям - может, бес в ходе очередного паломничества из него выйдет. Вот он и поехал на свое второе паломничество в Дивеево.
И прямо с автовокзала мы направились к этой матушке Матроне. Дом ее находился на некотором отшибе от монастыря. Обычная изба с двумя верандами. Матушка Матрона была низенькой седой старушкой, немного горбатой, никогда не расстававшейся с платком. Она тоже боялась бесов, по ночам читала Псалтирь, спала не более двух часов. Дом ее порой был битком набит паломниками. Только она денег не брала ни с кого, а пускала к себе Христа ради, как она и говорила. У нее уже жили две семьи священников с большим количеством малых детей и молодая девчонка Лена. Лена у нее жила на печи. Меня бабка Матрона разместила как раз на печь к этой Лене, сказав: больше уже класть некуда. Бабуль моих она разместила на полу под печкой. Дом ее мне помнится каким-то закопченным.
Разместившись, мы пошли в собор. Я заметил, что рака с мощами Серафима Саровского значительно благоукрасилась по сравнению с прошлым годом, да и вся церковь тоже. Служба там шла, но она на меня не производила особого впечатления. В нашем храме богослужение было почти что по уставу, а тут - как в большинстве храмов с большими сокращениями, да монашки и пели плохо и читали недостаточно громко, чтобы можно было разобрать каждое слово. Мы пришли с крупами и спросили, куда их сдать на пожертвование монастырю. Сонная монашка сказала: а на канун просто положите все, вам зачтется. Мы положили. Помню, бабка одна прикапалась ко мне. Как ей помянуть народ во здравие. Какой народ? - спросил я ее. Эх ты, а еще с бородой, сказала она мне. Народ - это дети малые. Бороду отрастил, а ничего не знаешь!
Как раз к отпусту обедни ко мне сзади прикапалась монашка. Молоденькая такая, с шайтаном в глазах своих выпученных. Э, браток, первый раз тебя вижу. Кто ты и откуда? Я говорю, откуда. Она спрашивает: давно приехал и с кем? Я ей отвечаю. Она спрашивает: а кто благословил? Я ссылаюсь на нашего батюшку. Она мне: брат, пошли со мной, я тебя на послушание поставлю. Сейчас пойдем, я тебе спецовку выдам. Потрудишься со славу Божию. А матушки, с которыми ты приехал - они тоже потрудятся. Только на кухне. Посуду мыть. Покажи мне их, если они здесь. Я показал, их на кухню определила она. А эта монашка потом меня повела чрез двор в кладовку, выдает мне спецовку. И говорит: давай паспорт мне. Я ей отвечаю: а паспорта у меня с собой нет, я его оставил с вещами. Она спросила: остановились что ли где? Да, говорю, у матушки Матроны. Она немного подумала и говорит: ясное дело, знаем ее. Значит, там все жить будете, ладно. Ты самое главное, хоть сегодня на послушание выйди. А какое послушание - спрашиваю я ее. Храм восстанавливать, православную Россию восстанавливать, ответила она.
Ну, пошли. Там какая-то церковь была. У нее ожидала бригада новоприбывших паломников. Так вот, нам поставили задачу - вынести из этой церкви как можно больше листов шифера, которые там складировались. Где-то часа два я вместе с тремя мужиками таскал эти листы. Никто ни у кого ничего не спрашивал. Листов было не так много, мы бы могли от них помещение храма очистить за полдня. Но напарники мои носили эти листы, как говориться, чрез пень-колоду. Вынесем пару листов, потом они достают сигареты и курят. Монашки им ничего за это не говорили, да и не гоняли нас. Наоборот, обещали хорошо накормить. Хотя бы если б они не курили, можно было бы очистить всю церковь от этих листов. Вынесенный шифер складировался возле вагончика-времянки, где монашки готовили хавчик. Вот часа два так поносили шифер с перекурами, а потом стали чего-то ждать. А тут вдруг приехал автокран и грузовик, автокраном стали шифер и толстые бревна грузить в кузов грузовика. По окончанию этой погрузки пожилая монашка вынесла две поллитровки. Одну отдала крановщику, а другую - водителю грузовика. Они поцеловали ей руку и отбыли куда-то. А нас пригласили обедать во времянку.
Это был первый понедельник Петрова поста. Трапеза была монастырской в натуре. Перловка, огурец, помидорка, пайка в четвертушку буханки, компот и чай. Пока мы это хавали, послушница-малолетка, не старше 15 лет, читала нам вслух житие пророка Елисея, день памятования которого был тогда. Это - древний монастырский обычай. Читать за трапезой вслух житие святого, память которого на этот день приходится. Похавали. Потом нас всех распустили восвояси, вернув нам нашу обычную одежду. Я пошел и окунулся в источник матушки Александры. Чтоб смыть с себя всю пыль. После этого я почувствовал себя лучше. И решил пойти в монастырскую столовку.
Пошел на знакомое место, где в прошлом году ели на бревнах. Честно говоря - охуел. За год монашки построили себе большую столовку под навесом. Со столами, скамейками. Остался неизменным только котел, откуда они нагружали перловую кашу на воде и постном масле с той же четвертушкой хлеба необычайно мягкого и вкусного хлеба. В этот раз лука зеленого выдавали много вместе с кресс-салатом, а к половине огурца прибавился еще соленый огурец и четвертушка помидора.. Там я нашел своих старушек, они там мыли посуду и хавали. Там похавал и я с ними.
Потом мы пошли к бабке Матроне. Обнаружили, что там сперли мешок мой с сухарями, которые маманя насушила мне на дорогу. Бабка Матрона поискала их и сказала - ну, народа до хуя здесь, значит, решил Бог, что кому-то они нужнее, чем тебе. Смириться надо. Мы решили отдохнуть. И я пошел на печь, где уже лежала Лена. И там я с ней, собственно говоря, и познакомился.
Собственно говоря, на эту Лену я обратил внимание еще в соборе. Она там стояла за мной и во весь голос на обедне пела: ВЕРУЮ и ОТЧЕ НАШ. А голос ее напоминал мне трубы иерихонские. Теперь эта девушка сидела на печи. Я поближе рассмотрел ее. Молодая, свежая. Груди крупные., одежда не по размеру. Лицо свежее, девичье, но с крупногабаритным красноватым носом в угрях. Глубоко прокуренный голос, грубоватый. Я отвечаю - очень похожий на голос моей коханы. Знакомимся. Браток, ты откуда? - спрашивает меня она. Из Москвы, Очаково, - отвечаю ей. Ну, а я из Гуся Хрустального. А так - из детдома. У меня родаки - алкаши, их родительских прав лишили. А меня в детдом закрыли. Вот так мы и познакомились.
Вот так я и познакомился с Леной из детдома. Так я узнал реальную детдомовку. Она мне спокойно рассказывала о своем прошлом и о своей непростой судьбе. Сначала не было никаких эротических намеков. Было просто общение. За жизнь.
Лена мне рассказала про свою судьбу. Отца не знает, мать загнулась от постоянной пьянки с циррозом печени, детдом. В детдом, блин, приезжали суки-янки, усыновляли детей. И самых здоровых, с намерением разобрать на органы. Ну, чтоб откровенно больных детей усыновляли - такого не было. В детдоме Лене было очень даже хорошо. Кормили три раза в день, не били, не издевались, койка своя была. Нормально было. Но исполнилось 18 лет. И иди, девочка, куда знаешь. Вышла из детдома, пошла, подумала учиться на певчую в церковном училище. Ксивы не берут. Попробовала устроиться на работе - и на работу не берут. Пошла к председателю сельсовета. Мол. Землю мне выделите. А тот ей сказал - замуж выходи. А ей замуж не хочется. Пошла в церковь. Взяли в церковный хор, дали уголок в подсобке. Кроме того, настоятель благословил ее проповедовать о скором конце света, так как ей не сиделось долго на одном месте. Любила мотаться по монастырям. Вот такая нетипичная судьба была у девушки. Меня после этого рассказа о ее жизни тянуло к ней, как магнитом. Она еще рассказывала, что американцы усыновляют самых здоровых детей в первую очередь, а вот действительно тяжело больных детей никто в Америку не усыновляет. А усыновленных янки разбирают на органы.
Лена хотела поступить в Дивеевский женский монастырь, но с ней там дела иметь не захотели по неизвестной мне причине. Лену это не обескуражило. Про монашек она отзывалось нелестно. Да, говаривала, монастырь хороший, да только сестры здесь - одни ковырялки. В моем детдоме им бы объяснили, кто они. Я сама в таком монастыре не осталась бы, я лучше в странницы пойду. И я этого никогда не забуду. Она так на меня посмотрела. И говорит мне: слушай, а с тобой интересно, ты много знаешь, ты спокойный. Давай вместе странствовать пойдем. Подвиг странников поднимем вместе. Я думал об этом подвиге, мечтал о нем, но тогда поднять его готов не был.
Нет, вот с этой Леной из детдома мне было очень хорошо. Побудь мы подольше вместе - может, она бы и стала моей женой. Мы спали на одной печи, ничего не было. Но нас тянуло друг к другу просто пообщаться. Нам было интересно вместе. Говорить на библейские темы, обсуждать возможный конец света вместе с тем, что нам от конца света обломиться. Про церковные обычаи и церковное богослужение. Про написанное в Библии и как это интерпретировать под скорый конец света. Вот это детдомовка могла бы вполне стать моей женой. А девять лет с той поры, блин, пришлось ждать свою настоящую спутницу жизни. Свою половинку с трассы.
В этой детдомовке Лене предо мной предстала реальная отрицаловка церкви и обыденной жизни. Лена эта была религиозной, искренне верующей девушкой, но церковную иерархию не уважала и не испытывала в ней нужды. Тогда вообще мы неожиданно столкнулись с настоящей православной отрицаловкой, будто бы сошедшей со страниц книг про старообрядцев. Это была горбатая седая бабка с горящими глазами. Стояли все на обедни в соборе, где мощи Серафима Саровского, вдруг я слышу базар за спиной. Поворачиваюсь. Вижу, мои старушки базарят с низкой седой старухой с горбом небольшим. Старуха им гонит жуткие для церковного люда темы. Вы ничего не знаете. Был патриарх Сергий. Он знался с ЦК, с ЧК. Его купили, баб дали, он все в церкви вверх дном перевернул. Он продал всех батюшек нечистому. Сейчас молодые батюшки не знают, но у них нет благодати, рукоположение их безбожное. И крестный ход против солнца водить стали. Я знал и влез. Так это патриарх Никон церковь реформировал, это староверы так ходят. Так оно и было. В этой бабке предо мной олицетворилось русское сектантство староверов. Кардинальное отличие между старообрядцами и никоновской церковью. А бабка мне ответила: нет, это патриарх Сергий, который коммунист был, но липовый. Ненастоящий коммунист был. Это он, сука, сделал. И кто батюшек его слушаться будет, то по их благословению в Ад пойдет. Крест, мощи - это приложиться можно, можно причаститься. Ради нас оставлено ненастоящей церкви благодать в таинствах. А ручку нашим батюшкам не целуйте и не слушайте их. Ежели спастись хотите. И где видите штрих-код с тремя шестерками, пусть не в ряд - не покупайте. На нас сейчас антиеву печать хотят поставить. В этом соборе будет Антихрист, еще пока я жива буду. Если Всевышний не помилует. Но скоро будет конец света! Да, вот такое было российское сектантское сознание в постперестроечной России.
Фишку со штрих-кодом я и от Лены этой слышал. Мол, там зашифровано число Антихриста. Не во всех, а только там, где присутствуют три шестерки. Все эти параши про штрих-код, а позднее про ИНН (каким-то макаром он у церковного люда связывался со штрих-кодом) полностью не соответствуют Апокалипсису. Там сказано так: «И он сделает то, что всем, малым и великим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его.» А святой глюколов Нил Мироточивый с Афона объяснял, что в антиевой печати зашифрован диалог. Я твой еси. Да, ты мой есмь. Волею иду к тебе, а не насильно. И я тебя принимаю добровольно, а не по принуждению. Вот это так. Принятие печати Антихриста и служение ему - это осознанный выбор. Сатана - не фраер, человеческая шняга ему просто не нужна. Тут должен быть осознанный выбор.
А тогда мы забили на все послушания, ходили за жидким хавчиком в монастырскую столовку, потом по источникам, чтоб там раздеться и окунуться три раза. Я помнил с прошлого года, что в пятницу ехать беспонтово. Потому как там всякие коммерсанты скупают билеты на поезд, чтоб везти в галимую Москву овощи и фрукты. А первое воскресенье Петрова поста - это ж День всех святых, в земле Российской просиявших, длинный перечень коих на литии конкретно заебывает Поэтому я бабулям предложил съебаться из монастыря этого именно в субботу. Чтоб не быть на службе, когда длинное перечисление прославленных начинает просто доставать.
Да, накануне дня российских святых мы похавали в монастырской столовке, собрали свои баулы да и съебались в Арзамас. Без всяких происшествий. На прощание Лена со мной поцеловалась в уста, я оставил ей свой телефон, мол, будешь в Москве - позвони, я буду тебе рад. Но она мне не позвонила. И я больше ее никогда не видел. Помяни, Творче всяческих, ее во благо! Ей это очень нужно, а впрочем, Ты Сам знаешь нужду каждого из нас. А в Арзамасе все было нормально. Часа три почалдонили по вокзалу, взяли билеты, поехали домой. И я вернулся к привычной для меня жизни. Но церковные мне вроде потом завидовали. Мол, сам съездил к святыне. А мне из того паломничества запомнилось одно. Чувство, что постоянно жрать хочется. И что я, очутившись в совершенно непривычной ситуации один, не пропал. Вот так вернулся домой после этого самого паломничества.
Вот с этого паломничества в Дивеево у меня все и началось по сути. Это было уже третье лето восстановления храма. И тем третьим летом пошла такая тенденция. Там кругом кусты были, а вечерами девчонки там уединялись с церковными парнями. Ну, однажды тоже в этих кустиках красавица Надюша показала мне, что у нее под длинной юбкой, предварительно натянув ртом презерватив. Это была четвертая женщина в моей жизни, первая девчонка, моложе меня. Первые три были старше меня на 17, 14 и 11 лет. А Надюша - моложе меня на 11. Кстати, первые две были Людочки. Людочка маленькая из этой же церкви и просто Люда. Племянник которой из церковного хора спятил в тот год. Мы как раз потрахались, когда его в Кащенко закрыли.
Дело было так. Все началось у паренька того, студента МГУ раньше этого паломничества. Сначала его матушка Тамара говорила, что у него началось все с мысли о женитьбе. Якобы он сказал ей: знаешь, а я может жениться буду. Мне надо. И пошло-поехало. После Петрова поста он мясо и молочное с яичками есть перестал. Осенью я его видел не раз, производил странное впечатление. Помнится, спросил раз на катехизаторских беседах, когда отец Дмитрий сказал: монашество рассматривать как таинство второго крещения. Принятие пострига искупает сделанные ранее грехи Коля покрутил головой и спросил: батюшка, а браковенчание грехи искупает? Бабка одна заржала: молодец, пацан! Браковенчание искупает блудные грехи! Отец Дмитрий сконфузился. Вот что спрашиваешь меня - это уже грех дерзости, сказал он. Не, батюшка, а вот как по-церковному - браковенчание блудные грехи искупает, спросила его та бабка. Отец Дмитрий только головой покачал. И сказал: это мне у духовника спросить надо Я не знаю.
Другой раз под окончание той же катехизаторской беседы, этот Коля вдруг заорал на одну бабку: матушка, а хули ты на меня так смотришь?! Ведь это оскорбление! Этот второкурсник геологического МГУ чудил все больше и больше. Его попробовали отвезти в Лавру к отцу Герману на отчитку. Отвезли. Отец Герман пробовал его отчитать, но быстро капитулировал. Это не бес в нем, это чего-то другое. Отчитать его не могу - так якобы его родакам сказал он. Давайте лучше к психиатру с ним ступайте. Они не послушались. Чрез два дня после моей днюхи справляли ему день ангела. На этот его праздник крыша у певчего совсем поехала. К нему без всяких веществ прилетели шестикрылые серафимы, и он начал пророчествовать. О близком конце света, и что учиться смысла уже не имеет. И что надо не есть и не пить - вот-вот затрубят трубы Страшного суда. После трех дней общения своего сына с шестикрылыми серафимами его родаки отвезли его в мой родной ПНД. Где он повторил все этой целой комиссии лепил. Так, с понтом, со слов его матери, подошел к раковине, набрал воды в ладонь, и окропил комиссию психиатров во главе м главврачом водой под пение: «Во Иордане крещающуся Тебе. Врачи выписали ему направление в дурку, в Кащенко его закрыли. И стали лечить галоперидолом. Чрез две недели он начал приходить в себя. И первый его вопрос был: это чего такого я натворил.
Вот все это прелюдией. Обе Людочки не произвели на меня никакого впечатления. Они были прилипчивы, в разговорах, с ними было общаться приятно, а вот в постели заниматься любовью - не очень. Я толком не умел еще, с непривычки никак не мог кончить. Люда маленькая была равнодушна к сексу вообще, а другая Люда влюбилась в отца Дмитрия. Увидев его, она краснела. Потому и отдалась мне, чтобы устыдиться и покаяться. Она мне рассказала, что на исповеди призналась отцу Дмитрию в своих чувствах. Я помню, как он выпучил глаза на нее и покачал головой. И что он сказал, спросил я ее. Люда мне ответила: я думала, что прогонит меня, а он сказал, что все матушки в нашем храме как с ума посходили - не я первая на него запала. Это искушение. Вот что сказал. Больше ебаться она со мной не хотела, а по мне - не хочет, ну, и не надо. Действительно искушение.
Такой же прелюдией были и прогулки с Надюшей. И занятия любовью с ней в кустах около церкви. Сначала я просто провожал ее до станции, где она садилась на автобус, как-то раз она меня поцеловала. Мы стали обниматься и целоваться в кустах. В следующий раз она сделала мне минет. А потом я задрал ей юбку. Мы потрахались. Вот такая прелюдия была к новой жизни моей. А началось-то все неожиданно. Как-то само собою. Ежели по-настоящему - с несчастного случая с моей матушкой.
Несчастный случай этот имел свою предысторию. На этой фирме матушка проработала год и три месяца. И только после этого выбила себе две недели отпуска в сентябре. Мы никуда не поехали, мы просто гуляли по лесу. И раз, перейдя МКАД, забрели на хутор. Как хутор? Познакомившись с его обитателями, мы узнали, что официально назывался он лесхозом. Деревенские домики возле военного объекта военно-медицинских войск, который я еще знал ребенком. Там жили три сестры постарше мамани, а их матери было 98 лет. Они держали корову и коз. Мы стали покупать у них молоко. Зная, что у отца Дмитрия есть маленькие дети, я предложил и ему. Он согласился, и я полтора года обеспечивал храм молоком, отчего в приходскую братию был записан молочником. Ассоциации сейчас - еще те. Но это было обычное коровье и козье молоко, за которым на выходных я и маманя исправно ходили в этот лесхоз. Я любил всегда пить парное молоко. Вот я его и пил там. И пил дома без кипячения.
Ну вот. В ночь на 26 ноября мне приснилась неожиданно моя милая бабушка. Будто она ходит по комнате и ругается матом. Отмечаю факт, который рационально объяснить просто невозможно. Бабушка после смерти своей один раз приснилась просто так, в первую ночь после своей смерти. Потом снилось очень редко и всегда - к чему-то неприятному и нехорошему именно в тот день, накануне которого она приснилась. Тогда была суббота. Мы пошли на хутор за молоком. Взяли его, маманя пообщалась со старушками. Потом пошли назад. В деревне Говорово, деревенском аппендиксе среди окраин Москвы, маманя поскользнулась на кочке. Упала и сломала руку.
Бля, Зоя, я никогда не забуду. Мать заорала, как будто у нее приступ начался. Я подбежал к ней, она лежит, рука на весу, на снегу кровь. Смотрю - у нее из руки торчит обрубок кости. Такая знаешь белесоватая выпуклость с неровными краями. Рядом мужик заводил машину. Помог мамане подняться, сесть в авто свое, отвез нас в травмопункт. Предлагали бабло - не взял. Да будет помянут во благо Творцом. В травмопункте мамани диагностировали открытый перелом со смещением, выписали путевку в больницу. И ее отвезли по месту жительства в больницу № 71, что на Можайском шоссе. Там ее прооперировали, но правильно собрать руку не могли. С этих пор кость той руки стала у нее гнить. Остеомиелит гнойный. Эта операция была первая из девяти, перенесенных маманей по этой травме. А я впервые за тридцать лет остался один.
Вот тут я понял, что это такое - остаться одному совсем. Во-первых, все бытовые проблемы, которых я ранее не знал. Удивительно, что решать мне их захотелось своеобразно. Собственно говоря, посуды много. А почему нельзя поесть из грязной тарелки? Я три раза в день ел из одной и той же тарелки, не моя ее. Посуду я употреблял многократно и складировал ее в раковину. И меня ничуть не напрягало, что по горе грязной посуды бегают тараканы, весело шевеля своими усами. Стряхивать крошки со стола, подметать пол - а на фиг это надо! Когда посуда совсем засаливалась, а другой уже не было, я ее мыл, а вот на фиг каждый раз после еды ее мыть. С пищей мне сильно помог Рождественский пост, который я стал соблюдать строго по уставу. Ну, вот помоешь картошку, напихаешь в духовку ее. И все. Испечешь, пожрешь с солью. Не надо ни чистить, ни резать. Пыль притирать, пол мыть - а на фиг мне это вообще надо? Обувь свою мыл раз в неделю, в ванну лез мыться только тогда, когда невыносимо начинала чесаться голова. А в остальном просиживал за компом или бегал в церковь, где хавал, чтоб самому не готовить. Ну, и само собой, в больничку к мамане ездил.
Чрез десять дней маманю выписали. Я взял ее домой, отвез на авто. Еще в больничке она наорала на меня - мол, не смог ей с работы ее авто организовать! А я там кого толком знаю? Ну, а домой пришла, посмотрела на квартиру. Просто смешно. Привычным жестом стащила с меня штаны, взяла туфлю. И чувствительно отшлепала туфлей по голому заду. Четыре удара. Мне было просто смешно. Тогда и потом. А у мамани - торжествующее лицо. Это не унизительно, это просто смешно было. В 30 лет мать отлупила молча без всякого объяснения причин. И думала, что все в порядке. Эх, матушка, как же ты лоханулась!
Чрез неделю я снова отвез ее в больничку. На этот раз больничку имени Боткина. Где ей какое-то медицинское светило по знакомству взялся сделать операцию и поставить болты в руку. На этот раз маманя осталась в больничке на полтора месяца. А я остался один совершенно. И вот тут все и началось.
И началось все как-то само собой. В быту тяжелее всего было быть морально, а не физически. Вот я просто остался один. А тараканы на кухне, не вытертая пыль меня совершенно не напрягали. И я частично ответил за свой базар: мам, а я себе готовить, как ты мне, просто не буду. Просто не готовил. Печеная картошка, церковная пайка. Рождественский пост. У нас пост и по уставу - так мог сказать, как говорили церковные старушки. Носки и трусы не менял, одежду менял вместе с трусами и носками раз в неделю. Смысла ежедневной замены носков я просто не понимал. Их можно было положить сушиться на батарею, а утром - нормально одеть. И носить так три дня, а вовсе не один. В быту таком жить можно было вполне. А вот морально было очень тяжело.
Именно тогда мне впервые захотелось жениться. Чтобы не быть одному. Ведь рано или поздно маманя уйдет от меня навсегда. И я останусь один в четырех стенах. Сейчас матушка в больничке, а тогда она будет в могиле. Я понял, как ужасно одиночество. Порой у меня от него просто опускались руки. Так побродишь по квартире и ляжешь. Ничего и делать не хотелось. Даже за компом сидеть. Вот просто тошно. Пиздец! И понимаешь - что деваться некуда. Вот это - будущее. Где тебе никто не будет рад. Можешь волком выть в этих четырех стенах. Та только ничего от этого не изменится.
В таком настроении я прожил неделю. Ожидая всенощной. Думаю, там хоть с кем-то пообщаюсь, кому-то расскажу, как мне хуево одному. Пошел. Был на богослужении. Провожать пошел Надю, потому вроде как одна шла. Она такая общительная была разговорились. Я ей рассказал, что матушка руку сломала, там, операции делают, еще не одна нужна операция ей. Мать в больнице, вот, хожу к ней. А Надюша слушает и спрашивает: значит, пожить у тебя можно какое-то время, ежели родаки заели? Вот сейчас? Я так не въезжаю. Спрашиваю: а про кого это ты? А она спросила: нет, а мне вот дома надоело, я могу у тебя неделю-другую пожить? Родители заели просто. У подруги такая же ситуация. Сам сказал, тебе одному скучно. Может, я у тебя пока поживу? И пошла ко мне домой после той всенощной. А мне ж одному действительно скучно. Базара нет.
Хочешь верь, а хочешь - прими за сказку. Мне все равно. Надя была меня младше на 11 лет. Вот там схемы: привел молодую девчонку, чтоб попользоваться ей. Причем были поцелуи, обжимания, несколько раз сама сделала мне минет без просьб с моей стороны. Но мы с ней сразу не трахались и сначала спали раздельно. Неделю она у меня просто отсыпалась, мало ела постную кухню по уставу. Сначала единственно, что я заметил за ней странного - ее манера надолго запираться в сортире. Что у меня, что у мамани такой манеры просто не было. В сортире мы не запирались, хотя порой я решал в сортире задачи по физике, а матушка делала и перевод там. При чем спали мы с Надей в одной комнате на разных кроватях. Надя знала православные службы тоже. Мы их вместе совершали. Надя пела ирмосы и уставные припевы, а я читал тропари канонов. И раз после такой домашней утрени Надя мне сказала: слушай, а может нам забить на пост, а? Тупой ты, сказала мне Надя. Хорошо мне у тебя. Давай спать вместе, почему нет? Я там сначала: да в пост нельзя ведь, а она мне: всегда покаяться можно. Если не согрешишь - не покаешься, недаром говориться.
Вот тут, наверно, может понять только тот, кто поздно начал половую жизнь. Вот хочется узнать - а что это такое. Маманя и бабушка всегда про интимные отношения говорили: спать, переспать. Я думал, что полное наслаждение с женщиной можно получить только, если спать с ней. Мимолетные сексуальные опыты с женщинами старше меня оставили скорее неприятное впечатление. Было интересно, чего с девушкой можно сделать, но когда доходило до дела - толком не знал, куда ей засунуть. Несколько раз совершенно случайно попадал в зад, а их это бесило, этих дам в возрасте. А Надюшу - нет. В первый раз трахались в постели, блин, думаю, чего делать, ладно, как получится. Членом чую дырка, засунул, сухо чего-то, кончил. А Надюша мне потом сказала: а ты знаешь, что ты меня в зад взял? Я не поверил сначала. А она подтверждает: отъебал ее в жопу. И именно так она любит. Так ее еще в школе трахали.
Вот так в постели в моих объятиях Надюша стала мне отрывками рассказывать про свою жизнь. Для меня тогда невероятную, но удивительно пересекающуюся с привычной для моей коханы жизнью. Как первый раз потрахалась? Не помню, день рождения у меня был, 13 лет исполнилось, там с одним целовалась, у него брат на два года старше. Выпили шампанское, бухие были все, два брата этих стали ко мне в комнату ломиться. Ночевать их оставила. Старший и порвал мне целку. Жалею, что дала. Очень больно было в первый раз. Чрез год на свою днюху Надюша залетела в психушку по юношеской шизе, долго там лежала. В ту же дурку имени Ганушкина, где я раньше лежал. Нет, ты прикинь - молодая девушка со мной спит, живет у меня. И оказывается, в одной дурке лежали Эх, могли бы и там в дворике встретиться. Припадочный и психичка. Ну, что эта девушка могла быть с женского отделения наркологии, что над нами на два этажа выше было, когда я там семь недель лежал. И это не пьяный базар. За эти семь недель в дурке семнадцатилетним пацаном я подружился близко во дворике психушки с двумя девушками с седьмого этажа. С женского наркологического отделения. Девушки были по 22 лет обе, залетели в дурку из-за алкоголя, а не наркоты. Вот чисто втроем вместе гуляли, не лапал их, не целовались. Просто гуляли по дворику и разговаривали. Потом еще к нам присоединилась девушка с женского отделения эпилепсии, а она еще девчонку с пятого этажа привела потом. Что там на пятом этаже было, не знаю, говорили все - это для психических. Там с шизофренией лечились. Ну, мы просто гуляли по дворику с фонтаном, мне с ними было приятно и интересно общаться. Они были грубоватые, отчасти глуповатые, не красавицы, но живые и интересные. И главное - проявлявшие живой интерес ко мне. Вот Надюша мне напомнила моих подруг из дворика дурки имени Ганушкина. И мне тоже с ней было очень интересно. Тем более, она со мной спала. И хорошо сосала, что сначала мне нравилось больше, чем засовывать.
И все как-то само собой получалось. Вот сейчас смешно самому. Я смотрел на ее следы от вмазок и думал, что у нее диатез. Зрак в точку, как она там себя ведет - мне это не говорили, и незнакомый с темой человек не может пропалить опиатного опьянения у системщика. Сейчас знаю. Меня что удивляло поначалу - ее манера надолго запираться в сортире, наличие зажигалки у некурящей девушке (Надю я не помню курящей, эта наркоманка не курила), интерес к одноразовым баянам, которыми запаслась маманя ранее. И которые она теперь от меня тщательно ныкает. А следы вмазок - наверно, у нее диатез, как и у меня. Так думал я. Помню, заметил раз, что одна ложка закопчена снизу, не понял совсем. Ее спрашиваю: а с чего такая ложка темная снизу? Она говорит: забыла помыть, извини. Да мне по фиг было.
Раз чего-то не спалось, выхожу на кухню. А там - молодая интересная подруга с уже пустым баяном в руке. А я и тогда толком не въехал. Спрашиваю: Надя, тебе плохо, заболела? Я знал, диабетики всегда себе уколы делают. А Надя на приходе мне сказала: нет, Лёня, я колюсь героином, хочешь, сейчас уйду, поздно, правда, да и идти некуда.
Любопытство к психоактивным веществам было у меня лет с 10. Просто двоюродный братец в на летнем отдыхе в деревне мне пересказывал какой-то зарубежный детектив, про та, как в Штаты возят наркотики. Я его спросил - а что такое наркотики? Он сказал: это такие вещества. Если человек их принимает, то он становиться больным. Наркоманом. Что это значит - он мне объяснить не мог, потому что просто не знал. И мне захотелось узнать, а что же такое наркотики и наркоманы. Вернувшись домой, я стал читать Краткий терапевтический справочник 1959 года выпуска. Там была статья про морфинизм, а в разделе ТОКСИКОЛОГИЯ (мой любимый раздел был, кстати) была короткая статья про отравление анашой, напоминавшей по описанию типичной травяной передоз с высадкой на измены. Мне показалось интересным. Я вообще любил читать медицинскую литературу про инфекционные болезни, невропатологию, психиатрию, судебную медицину. В 14 лет мне попалась хороший учебник по наркологии, где были описаны алкоголизм и разные наркомании. И мне просто захотелось узнать, что это такое. Пережить те состояния, о которых я читал в монографиях по психиатрии и наркологии. Мне было просто интересно. В 17 лет я матушке сказал: мама, а вот мне так хочется анашу попробовать, там галлюцинации должны быть. Может, ты мне сможешь где-нибудь анаши немного достать? Маманя мне ответила раздраженно: водки я тебе купить могу, это тоже самое. Мама, а сколько нужно пить водки, чтобы началась белая горячка? - спросил я ее. Я так хочу, чтобы у меня былая горячка. Так что не подсаживали меня, сам напросился. Сначала Наде не поверил. Спрашиваю ее: а этот героин на самом деле можно вот так купить и уколоться? А ты можешь мне укол сделать в вену? Надя на меня посмотрела и сказала: можно. А ты точно этого хочешь? Попробовать - хочу, ответил я ей. Вот чисто из интереса. Пережить те состояния, о которых я читал в психиатрической литературе. Тогда интерес был только этот, а это позднее понял, что это и само по себе приятно. Вот с этого и начался мой вход в тему дури. Я рад и не жалею до сего дня, что моим первым веществом был героин в эпоху героинового бума. Сначала - героин, а потом - все остальное.
Реальная девятнадцатилетняя наркоманка Надя вовсе не подходила под образ наркоманов в общественном сознании. Она не уговаривала меня попробовать в первый раз бесплатно, не стремилась вовлечь меня. Тогда у нее больше не было. И она сказала, может как-нибудь потом. Надя прекрасно знала, где у нас лежат дома деньги. Но не взяла ни копейки. В ней не было ничего негативного. Я просил, как часто она употребляет. Она сказала, что каждый день по разу.
На другой день она куда-то пошла, потом позвонила мне и сказала, что на некоторое время она поедет к подруге в Чехов, поживет там. Мне позвонит. И я снова остался один на последнюю неделю пред Новым годом. Это была самая тяжелая неделя, потому что маманю снова прооперировали, чувствовала она себя после наркоза плохо. Не звонила и настойчиво просила чрез своих подруг, посещавших ее, меня не посещать ее. Мол, ей сейчас плохо - и все. Она не хочет, чтобы я видел ее в таком состоянии, не хочет меня пугать и расстраивать. Одному - тошно и нудно. Успокаивало только привычное приготовление к Новому году. Пригласил к себе шизанутую Софью Николаевну, чтобы она помогла мне делать новогоднюю уборку. Бабуля пришла, мы с ней весь день квартиру драили. Я дал ей почитать сборник «Мировоззрение талмудистов» - подобранные по темам высказывания разных мудрецов Израиля. Бабуля полистала, одев очки, комментировала: это как у нас, а вот такого у нас нет. На Рождество она раззвонила церковным старухам, что я дал ей читать Талмуд. Это очень впечатлило церковный люд, на меня потом стали коситься там. Отец Дмитрий даже спросил про это. Я ему рассказал, он только покачал головой.
А бабка та повадилась мне звонить по утрам. Вот позвонит, она ж болтливая, где-то пол-одиннадцатого и заведет беседу на два часа. Все мне на своих соседей - оборотней ныла, рассказывала, какие они ей пакости делают, и как она от них защищается. Сливала мне по телефону свою шизу, а и тому рад был. Все не так скучно. Договорился с ней, что 30 декабря придет и поможет мне нарядить ёлку. Я пригласил ее на Новый год, чтоб не одному быть, а она к племяннице своей собралась.
Кстати, с Новым годом, действительно общенародным праздником, у церковного люда большие проблемы. Дело в том, что для церкви это вообще не праздник, это простой декабрьский день. 31 декабря григорианского стиля соответствует 18 декабрю юлианского стиля. Рождественский пост. В том году это была суббота, когда по уставу положена рыба и вино. Смешно, но я начал пить вино строго по уставу. Вот написано у меня в Минеи: испиваем вина. Ага! Я прочитаю вечерню, налью себе бокал вина и выпью со славу Божию. Про героин в уставе ничего написано не было. Я постился. Так подумал, что употребление инъекционным путем поста не нарушает. Написано, чего нельзя есть, пить, а насчет того, чем колоться можно, а чем нельзя - про это-то ведь не сказано. Что не запрещено, то разрешено, не так ли? Я никогда не верил в общепринятые схемы. Надя со мной спала и оказалась наркоманкой. Наркоманов все рисовали как лики абсолютного зла. А Надюша жалась ко мне и давала мне.
Я давно начал понимать, что опоздал родиться. Талмудический возраст брачный древних времен: для мальчиков 13 лет, для девочек - 12 лет. В 13 лет рыжая Мириам кормила грудью уже младенца Иешуа. К 16-18 лет сто назад меня бы женили. Без выбора. Просто бы сказали - твоей женой будет эта девушка. А ей бы сказали - твоим мужем будет этот. То есть, я. Мне бы подобрали какую-нибудь глухонемую, горбатую, психичку. И нас бы поженили. Но, бля, опоздал родиться. Не в то время родился и не в том месте. И эти четыре стены с решетками на окне, как в зоне - это и есть мое будущее. Да будущего просто нет. Мать все равно уйдет, не по своей воли, как ушла бабушка. Ибо сказано в «Поучении отцов»: «Не по своей воли мы родились, не по своей воле мы умрем, не по своей воле мы предстанем пред Царем всех царей, благословен Он». Бабушка ушла, рано и поздно уйдет маманя, а я? Я-то останусь? И чего тогда будет? Одиночество давило меня, как наваливающаяся тоска неизбывная пред большим приступом.
И поэтому я был очень рад, когда проснулся 29 декабря от звонка телефона. Поднимаю трубку, голос Надюши: Леонидушка! А можно, я к тебе сегодня с подругой приеду? Ты можешь нам дать 50 баксов? Она только эту ночь переночует и уедет. А я могу с тобой встретить Новый год. Хорошо, Надя, ответил я ей. А то у меня депрессия начиналась.
Вот так я согласился. Подружка моя сказала еще - вот если повезет, то можем приятно встретить Новый год. С ним. А сотку баксов дать можешь? Да, ответил я. Тогда я деньги не тратил, их у нас до хуя было.
Вечером Надюша приехала вместе со своей подругой Людой, как она мне ее представила. Люда была маленькой темноволосой девушкой в очках. Очень бледной. Ровесница Нади, вроде ее однокурсница. Сейчас бы сказал - опиатчица. Мне было с ними весело, внутри как-то спокойнее. Но Надю все равно спросил про героин. Наркоманка с иконописным лицом мне сделала такое предложение. Я даю им сто баксов по 50 купюрами. Они уезжают завтра рано утром. А 31 декабря мы мутим. Чего? - спросил я. Надюша сморщилась. Короче, на эти деньги я приобретаю грамм героина, и ставимся. Ну, колемся. Вместе с тобой. Идет?
Я согласился. Они у меня переночевали, даже с Надюшей не потрахался. Утром отдал им сотку зеленую, Надюша обещала прийти непременно. Это потом я узнал, что героинщики могут и наебать и кинуть, но вот она так никогда не делала. Я просто не знал, а ей доверял. И она меня не обманула. Что несомненно на Высшем суде помянется во благо. Надя и Люба свалили, а ко мне около полудня заявилась чумоватая бабуля Софья Николаевна. С которой мы стали ставить в ведро и наряжать ёлку. Бабуля эта отчасти позабавила. Она так забавно подпрыгивала на одном месте. Разбила две елочных игрушки, но я ничего ей не сказал. Бабуля, помню, сконфузилась, заныла. Тем не менее мы нарядили ёлку, поздно вечером бабуля свалила домой к себе. А я пошел мыться в ванну. Традиционно. Но на этот раз получилось не по традициям новогодним. Я просто уснул в горячей ванне. И проснулся, когда вода остыла. Кое-как вымылся, еле отмыл голову и завалился спать в постель, где поменял постельное белье.
Проснулся я около половины одиннадцатого в последний день уходящего года, в котором мне исполнилось тридцать лет. Возраст, в котором Иешуа вышел на проповедь. Не зная, что мне суждено выйти в этом же возрасте на торчевое поприще. Проснулся от звонка телефона. Сначала звонила бабка шизанутая. Чтоб поздравить меня с Новым годом и пожелать всего самого хорошего. Потом звонила тетка за тем же. Потом я пошел в магаз за рыбой и вином. Готовить себе рыбу мне было в лом, я просто купил себе рыбные палочки, бутылку шампанского, две баклажки пива «Очаковское» и две бутылки вина. Кагор и какое-то болгарское сухое. Когда я пришел, позвонила Надюша. Потом она еще раза два звонила на крайнем взводе, что может ничего и не получиться. Но в любом случае, она ко мне приедет и встретит со мной Новый год. Да, а ведь маманю тогда как раз прооперировали. И дома стало много трамала, который, видимо, и привлекал эту девчонку. Когда не получалось замутить. Трам я тогда стал покупать по чистым рецептам, которые доставляли мне материны подруги из больнички, чтобы при первой возможности его передать. Трам мамане сразу не понравился, она от него отказалась, как и ее раковая тетка в свое время отказалась от промедола. Но рецепты выписывались, мною отоваривались. Так что дома у меня образовался изрядный запас трама тогда. И Надя это знала.
Где-то около 21 час Надюша приехала. Позвонила мне в дверь и крайне взволнованная, радостная, с лихорадочно горящими глазами вошла в квартиру. Взяла! - первое, что она мне сказала с неподдельной радостью. Затем сняла свою зимнюю курточку, разулась, расстегнула блузку с длинными рукавами шерстяную и вытащила из лифчика такой скрученный шарообразный пакетик с бело-сероватым порошком Радостно помахала им предо мною. Я с интересом смотрел на настоящий наркотик впервые в жизни. А Надюша попросила принести шприцы. Одноразовых самых разных калибров дома было тоже навалом. Я спросил ее - каких. Двухкубиковых или инсулинок. Я так понял, что речь идет об инсулиновых шприцах для подкожных инъекций, но вот их-то у меня и не было. Принес на два кубика. Один. Говорит она - неси второй. Я сказал, что хочу понюхать, а колоться в вену чего-то не хочется. Она стала протестовать - чего я снюхаю, ей на три раза хватит. Ладно, несу второй, я ж на все согласен. Пока ходил, она уже высыпала на чайную ложку, она же весло, она же лопата, порошок. Вообще-то, он не был белым, а каким-то слегка сероватым. Достала зажигалку. Зажгла. Зажигалка грела ложку. Я видел, как дно ложки стало покрываться мелкими пузырьками. Порошок весь растворяться не хотел. Надюша сжала губы, попросила еще пару шприцов. Минут 10-15 провозилась, колдуя со своей экипировкой. Пока я ходил туда и сюда за другими баянами, она уже набрала какой-то белесовато-мутный раствор. Спросила оживленно - куда вмазывать? Я пожал плечами. Я ж ничего этого не знал, только входил во все это. Тогда она предложила в левую руку в централку. Закатал рукав. Сел. Говорит - зажми руку и качай. Показала - как. Делал так. Она сказала, что получится хорошо и что ей бы такие вены. Велела смотреть на кровь в шприце.
Я вообще-то всегда боялся инъекций в вену. Может, за счет этой фобии и не подсел системно. Надюша прицелилась. И я вдруг почувствовал жжение в руке. Игла медленно вошла в мою вену. Попала Надюша с первого раза - практика! Чего тут еще сказать? Она оттянула поршень, - и я увидел темную венозную кровь в баяне - терминологию эту я узнавал по ходу. От нее. Есть контроль - сказала она. Вмазываю! Потом место вмазки зажми и держи, чтоб подушки не было. Раствор медленно пошел в мою кровь. Становилось тепло. Надя выдернула иглу, я крепко зажал пробитую вену. На кончиках пальцев ног стало жарко. Горячая волна вскипела у начала ногтей ног и медленно поднялась вверх. Ноги начало колоть мелкими иголками. Вот он - героиновый приход! Прямо начинается на вмазке почти что. Горячая волна прямо-таки ударила в голову - отчетливо помню чувство толчка в затылок, когда эта волна достигла головы.
В глазах поплыло, в ушах сильно загудело. Прямо как турбина в самолете заработала. Концы конечностей закололо тонкими иглами. Такое ощущение было, будто на самом деле сижу на игле. На множестве иголок. Стало тепло и уютно. Пот градом полил. Рубашка стала быстро мокрая пятнами от падающего со лба пота. Пот прямо тек. Нос тоже соплями забит. Полная расслабуха. Не было сил двигаться. Все по фиг стало. Запомнил характерную дымка в глазах золотистого цвета. Э, да у тебя зрак сел совсем - сказала Надюша. Сама готовилась вмазаться. Мне до этого дела не было. Ведь мне стало очень хорошо, тихо, спокойно. Нирвана полная. А она, чертыхаясь, ищет вену. А мне уже хорошо совсем стало, отпускаю руку, Крови нет, но вижу маленькую гематому. Ощущаю полное изнеможение и провал. Встаю из последних сил и приваливаюсь к стене. А с меня пот тек ручьем тогда. Капли капали на рубаху. В ушах сильно шумит. Состояние оглушенности полное - проблемы таяли, а с ними таял я. Тепло, спать хотелось, вернее - прилечь. Дохожу до софы в комнате и в изнеможении валюсь. Закрываю глаза и чую - начинаю проваливаться в шахту. Лежу отрешенный от всего, тихий и довольный. Вдруг как бы выныриваю немного из черной глубины. Замечаю, что редко дышу. Глубокий вдох, долгая пауза, выдох, пауза покороче, очередной глубокий вдох. Дыхательный рефлекс угнетает. Вдруг понимаю, что особо дышать не хочется. Но это не пугало совсем. Вообще, сознание что-то фиксировало из происходящего, но не реагировало активно. Вспоминаю про суженные зрачки. Только немного очухался, мне стало интересно посмотреть на зрачки свои. Этот интерес с первого раза остался при любом кайфе. Иду к зеркалу, еле двигая ноги. Чувствую - тащу их из последних сил. Смотрю. Зрачок сжался в маленькую черную точку. Вот я и наркоман, думаю. И чувствую, что я отрешен от всего. Стоял так какое-то время пред зеркалом. Вдруг тянет блевать. Сдержаться не могу. И я тут же блюю прямо на пол. Блевать необычайно приятно. Становится легче, чувство облегчения и удовольствия. Надюша моя за это время уже успела поставиться и насладиться приходом. И ее тоже потянуло блевать. Только она успела добраться до сортира.
Сил нет никаких. Поблевав, иду в комнату и снова валюсь на софу. Очень приятно, но такая тошнота. Вдруг подкатывает снова. Открываю рот и не вставая блюю на пол. Тут Надюша ко мне присоединилась в комнате. Ну, с понтом: а чего ты блюешь прямо под себя. Так я ж лыка не вязал уже. И чего думаешь? Только легли, она на пол блеванула. Потом лежали, обнявшись на софе. Говорить не хотелось ни мне, ни ей.
Вот так лежим в обнимочку, и вдруг стал отмечать изменение состояния. Ну, оно стало колебаться. Такая амплитуда. Оглушенность осталась, но как-то стала колебаться. То отпускает немного, то наваливается. Будто ныряешь в глубину и выныриваешь. Когда ныряешь в себя вглубь, пред глазами закрытыми представали всякие образы. Ставшие для меня своего рода классикой героиновой. Как было и потом при следующих вмазках. Черные вороны, летящие с помойных баков, крысы, всплывающие серебристые пузырьки. Вот как бы сны с закрытыми глазами, бодрствуя, видишь. И будто живешь в этих грезах - вот что это. О чем думаешь, что в голове у тебя сидит - то и предстает перед глазами. Пустынная дорога к церкви, редкие церковные девчонки, помойки. Крысы. А крыс тогда много развелось, не раз их видел. Предновогодняя уборка. Я просто погрузился в эти грезы. Будто летел. Несмотря на то, что в животе начинали расти неприятные ощущения. Как меня тошнило! Вроде могу двигаться, пошатываясь, встаю и бреду в туалет. Но по дороге снова блюю на пол в прихожей. Я живой, двигаюсь, но хожу как во сне. Будто не живой. Хочется пить сильно. Поблевав, иду на кухню и начинаю пить. Сначала воду, потом пиво. От пива нарастают ощущения оглушенности. И такое чувство, будто на салазках катишься вниз с горки. Допиваю пиво, налитое мною в кружку. То выныриваю в реальность, то будто погружаюсь в мир грез. Ништяк! Очень приятно. И блевать приятно. А вот сливать трудно. Долго сливаешь. Обронить так вовсе не хочется. И член не встает. Да и не хочется вовсе любовью заниматься. Вот что запомнилось мне из моего первого опыта с героином.
Ослабевая, это состояние продолжалось примерно до утра, то есть, перло часов 12. Перло тихо и вяло, оглушенно до часов 10 утра первого дня Нового года. Первого года моего наркоманского стажа. Потом пошли остаточные ощущения. Полный пофигизм, хорошее настроение и равнодушие ко всем проблемам. Но был и негатив - икота и тошнота. При виде пищи начинало страшно тошнить. Есть не хотелось совсем. Приятные остаточные ощущения продолжались примерно сутки с вмазки. А вот тошнота при виде пищи и полное отсутствие аппетита - дня два вроде было. Чувствовал себя разбитым полностью. Утром Нового года Надюша предложила вмазаться снова. Я отказался. Мне не очень хорошо было, хотя и приятно очень. Что приятно - этого не могу не отметить. Этот первый настоящий героиновый кайф мне скорее не понравился, чем понравился. Ну, квартиру потом отмывать всю пришлось. Очухались так, потом два часа квартиру по новой отмывали. От блевотины. Надюша потом поставилась снова, а я поехал к мамане. Она тогда впервые после операции дала согласие на мой визит в больничку к ней. А лежала она тогда в Боткинской больничке. В травматологии. Если с улицы 1905 года заходить, то надо было идти мимо морга. Я поехал к мамане, а Надюшу оставил втыкать дома у меня.
Съездил к вечеру. Маманя в самом деле была плоха. Какая-то бледно-сероватая вся лежала, да и у меня вид не лучший был после вмазки. Она мне только сказала: ой, какой ты бледный, как ты похудел. Поди ешь плохо или постишься? Да пост по уставу соблюдаю, ответил я ей. Я выйду, постараюсь тебя откормить, зачем ты так постишься, тебе ж витамины нужны, сказала маманя. И спросила: припадки у тебя не начались снова? Да нет, мам, говорю, бывают, как обычно. Редко. Скучно без тебя. И я так недолго у нее был. Она чего-то ныть стала, что устала, что плохо ей, спать хочет, шел бы я лучше домой. Ну, я и пошел домой, где меня ждала Надюша. Которая не ныла.
Вот так я и стал наркоманом. В смысле попробовал вкус психоактивных веществ. Прикоснулся к запретному Сначала впечатление сложилось такое: ну на фиг за свои деньги так травиться. Надюша поставила меня по себе. Или просто тогда героин был намного лучше. Хрен знает. Только поставиться по новой особо мне не хотелось. Мы готовились к Рождеству. И пели с Надюшей церковные песнопения из Праздничной Минеи.
Второй раз я употребил хмурик на Рождество. Причем к употреблению меня как бы склонил церковный люд. Ну, там базары шли, что надо после поста разговеться перво-наперво водкой или коньяком. Чем-то крепко алкогольным. Мол, так отец Дмитрий и сказал. Я это Надюше рассказываю, а она мне сказала: а давай героином разговеемся. Дай еще пятьдесят баксов снова, а? Вес возьмем, торчать вместе будем, переспим под это дело. Ведь пост уже окончится. Надюша жила у меня, мы вместе готовились встречать Рождество. И я согласился. Я слабый человек, мне трудно кому-либо отказать. А бабла было изрядно, мне б столько сейчас!
Надюша у меня в доме немного прибралась к Рождеству, я купил продукты, приготовили вместе рождественскую трапезу. Баранину пожарили, пивом и вином запаслись. В церковь ходили на все службы сочельника. Накануне сочельника Надя поехала мутить, замутила успешно и быстро, поставилась сама. Сочельник Рождественский мы посвятили участию в богослужении. Тогда отец Дмитрий решил служить все по уставу. Великое повечерие началось в десять вечера, плавное перетекло в утреню рождественскую, где канон пелся на 16 с двумя ирмосами и всеми припевами к девятой песне. Величай, душе моя, в вертепе рождшагося Царя! И все остальные припевы. Потом читали часы, после которых началась рождественская обедня. Вообщем, ушли из церкви в начале шестого. Богослужение продолжалось более семи часов. Мы с Надюшей еще причастились. И пошли домой. Оба сильно устали. Пришли, похавали, вина попили. Поспали. А проснувшись поставились. Надюша меня вмазала, потом сама поставилась.
Зная о возможной рвоте, я приготовил банку. На этот раз мы не облевали квартиру. Я только раз два в банку блеванул, а Надюша раз в сортир сбегала. На второй раз показалось приятнее, да и последствия уже мягче. Уже такой двухдневной тошноты после не было, но отметил только упадок сил и изможденность на другие сутки после приема. Надюша сказала, что в первый раз мне по себе поставила. Посидели так дома, повтыкали, а потом пошли в церковь на вечерню с великим прокимном. Мое мнение о двух первых героиновых опытах сложилось такое: это какой-то тупой кайф и тяжелый. Недаром ведь героин называют тяжелым наркотиком. Надюша мне хмурый больше не предлагала, а я у нее сам не просил. И четыре с половиной года после этого знакомства с героином его вообще не употреблял и не искал. Но у меня и не появилось негативного отношению к героину. Я не увидел в нем ничего страшного, жуткого, равно как и не увидел чего-то затягивающего. Хотя объективно героин тот был хорошим. Но вот чего-то побочки мне давал. Может, потому что я в то время еще хавал барбитуру от эпилепсии. Вот так я впервые познакомился с героином.
Маму выписали из больницы только после Крещения. На Святках - периоде между Рождеством и Крещением, Надюша то приходила, то уходила. Придет со мной спать, а потом на два-три дня пропадет. Стала она захаживать со своими подругами. Ее ровесницами. Так я поближе познакомился с Викой очкастой, рыжей Юлей с пробитыми венами. У этой уже целые дороги на руках были. Люба это заходила пару раз еще вроде. Если Надя оставалась у меня на два-три дня, ее подруги вообще превращали мою квартиру в проходной двор. Одна посидит, уходит, приходит другая, а то и две. Раз, помню, приперлась, ожидая приема у врача шизанутая бабуля и рассказывала мне и Надюше часа два за чаем про новые пакости, которые ее соседи - оборотни сделали ей на Рождество. Засунули ей под коврик у двери старый советский рубль, обмотанный черными волосами, а она стала сразу мыть всю лестничную площадку святой водой. Потом она решила плеснуть святой водой на коврик у двери оборотней. Сделала это, и оборотней это сильно взбесило. Сразу они начали чего-то в своей квартире перетаскивать. Рубль с волосами она сожгла. Мы уже не знали, как от нее избавиться. Два часа старушка просидела у меня тогда.
Тогда мне не было так хуево, как месяц назад. Потому что Надюша частенько заходила ко мне, а к ней - ее подружки. Звонила и шизанутая старушка. И каждый день я ездил к мамане, которая заметно пошла на поправку. Выглядела лучше, не ныла, моим визитам радовалась заметно. Ее, правда, огорчали мои грязные ботинки. Она спрашивала, как часто я их мою. Я ей сказал, что когда совсем загрязнятся, раз так в десять дней. Маму это расстроило приметно. Ну неужели так трудно помыть обувь на ночь? А зачем, мам? - спросил я ее. На другой день на улицу выйдешь, так они снова запачкаются. А ее это разозлило почему-то.
Ну вот. А раз Надя пришла ко мне вместе со своими подругами. Они просто отдыхали, ну, само собой, поставились. А у одной косяк был. Травку она курила, ну, и мне предложила. Я тогда вообще не курил. Ни плана, ни сигарет. Это на Старый Новый год было. Надюша мне говорит: а ты попробуй, может, тебе это больше герыча понравиться. Я спросил: а что это? Надя отвечает: анашка. Думаю: а дай-ка попробую. Девчонки посоветовали мне затягиваться поглубже и задерживать дыхание. Та девчонка (ее звали Катей вроде, но вот точно не помню, увы) подорвала косяк, затянулась пару раз и передала его мне.
Я взял косяк, неумело затянулся. Ощутил характерный маслянистый вкус во рту от сладковатого дыма. Дымок этот дико ел мне горло, после второго пыха я дико закашлялся и передал косяк девушке. Та два раза пыхнула, и снова мне передает. Я давился кашлем, пытаясь задержать в себе дым Божьей травки и выкашливал ее. Но стал ощущать холодные мурашки на своем лбу. И думал - а где же галлюцинации? Примерно чрез пять минут после курения голова моя склонилась на грудь, оцепенение и сладкая истома разлилась по моему телу. Сильно шумело в ушах. Мне этот шум напоминал стук шестеренок. И вот тут я почувствовал, будто у меня в груди вращаются шесть шестеренок. И только подумал - тут же это внутри себя вижу. Шесть крутящихся шестеренок на уровне плеч. Вот так я впервые узнал зеленый кайф. И он мне понравился.
Трам мамане не понравился, потому как от него у нее какая-то голова чемурная делалась с ее слов, а ей это не нравилось. И весь этот трам в достаточно больших запасах в стекляшках и капсулах лежал у нас дома. Кроме того, я во время той предновогодней уборки нашел в кладовке оставшиеся после бабушкиной сестры две пачки промедола, в которых было 10 ампул. Ну вот. Попросил я у Надюши еще анашки, а она ж видела, что трамала много у меня. И предложила мне бартер - кораблик травки в обмен на трам. Ну, пачку. Я ей сказал про промедол. Она загорелась. И на другой день принесла мне 5 корабликов травки и пачку беломора, а две пачки промедола забрала. Вот эти пять корабликов я курил очень долго. Поначалу я баловался травкой раза два-три в месяц, совершенно не ощущая никакой зависимости от нее и никаких негативных последствий, за исключением кашля. Но кашель начался гораздо позднее. Поначалу при курении просто горло очень сильно першило и драло.
Потом маманю выписали, она прибыла домой, а Надюше почему-то с моей матушкой никак не хотела пересекаться, хотя ее в глаза не видела. Она говорила, что ей своей хватает вполне. Мы продолжали время от времени на выходных обычно встречаться в том храме. Маманя, увидев, в какое состояние пришла квартира, плотно поджала губы. Но в руке у нее был металл, убираться и прибираться, как раньше, она не могла. И здесь я свою мать не пойму. Если б она меня попросила поднять кастрюлю с водой и поставить ее на конфорку или снять с конфорки, я бы это сделал. Но она не просила. Поднимала и снимала кастрюли и ведра сама, а потом ругалась на меня, что ей приходится таскать тяжести со сломанной рукой. Я ей говорил, что не могу же все время стоять у нее на подхвате и ждать, когда ей надо будет чего-то поднять или снять. Надо попросить. Мамане, видимо, в падло просить было, потому что она мне говорила на это раздраженно: да чего тебя просить!
Работу ту маманя потеряла, два месяца ее ждать не стали, главной сделали какую-то молодую стервозную девку, которую маманя называла мадам Елисеева. Больничный ей не оплатили. Чрез месяц она снова брала переводы и делала их дома, а я верстал тот дайджест на английском языке для иностранных аграрных экспертов, сканировал и делал графику в маманины переводы, набирал диссертации и статьи аспирантов. Компьютер затягивал меня все больше и больше, а вот травку курил очень редко. В том году впервые побывал на теткиной даче, которая чрез восемь лет послужила убежищем для влюбленной пары. Кстати, работая дома, маманя стала намного спокойнее и прекратила срываться на меня временно.
В июне матушка нашла новую работу. В Москву приехал старый немец доктор Метцнер с доверенностью немецкой фирмы и большими деньгами, на которые он развел своего приятеля - владельца немецкой фирмы. Чтобы открыть в Москве филиал этой фирмы, торговать медтехникой. Параллельно он искал контактов с криминалом - ему хотелось скупать и вывозить драгметаллы и камушки разные. Ходить непустым чрез таможню он умел нехило, порой проносил до 8 банок черной икры. Он начинал сильнее прихрамывать, кашлять громко. Таможенники его и не трясли. А вот в российском бизнесе он оказался полным лохом. Его наебывали и грели на нем руки все его российские партнеры. Он взял маманю к себе на работу. Приезжал он нечасто, матушке платил зеленую штуку в месяц, да еще оставлял много денег на текущие расходы. Останавливался доктор Метцнер в гостинице на Ленинградке. Там, где моя родная Академия. И у нее же доктор Метцнер арендовал две комнаты под офис. Там маманя и работала, сделала мне пропуск. И стал ходить туда настраивать ей оргтехнику и отлаживать комп.
Одновременно с этим с рукой мамани произошла новая неприятность. Два болта из трех в ее пластинке сломались, кость треснула. Маманя снова легла в больничку на операцию, а Надюша снова стала навещать меня, греть в постели и обменивать трамал на травку. Курил я до новой госпитализации матушки столь же редко, как и в начале года, герычем не интересовался, равно как и Надюша его мне не предлагала. Маманя лежала в больничке на этот раз три недели, как раз пред тем, как туда лечь, она принесла мне одну компьютерную игру. Стратегическую. О второй мировой войне. Поначалу я просижывал ночи за компом, играя в нее, не мог оторваться от монитора и мышки. Когда один был. Однажды чего-то стал холод низать по ногам. Выиграв операцию, вышел из игры и выключил комп. Было уже полшестого утра. Комп с этой игрой, Надя и травка как - то отвлекали меня от дум о моем одиночестве. Уносили от окружающего. Вот тогда и я стал курить травку раз в неделю. Стал больше пить вина.
К Надюше снова заходили ко мне ее подружки. Иногда оставались начинать. Из их базаров я понял, что эти девушки тусуются при разных церквях, учатся вместе в каком-то православном институте, употребляют героин и занимаются проституцией. Иногда благостроители и благоукрасители храмов иногда приглашали этих девушек покататься на своих иномарках, посидеть в кабаке. Я спросил об этом Надюшу как-то. Та мне в принципе и рассказала достаточно откровенно. Если верить ее словам, приглашали, водили по кабакам. Причем далеко не всегда затаскивали потом в постель. Когда просто лапали, когда девушки дрочили у них. А иногда просто вот так девушки пели, танцевали, словом, вполне прилично развлекали этих жирных котов. Ну, а те их подогревали. Вот если в сауну звали, то там их точно отъебывали. Девушки старались держаться вместе в своем промысле. Надюша еще подрабатывала, читая Псалтирь над покойниками и церковном хоре разных церквей. Она призналась, что окончательно села на салазки. Теперь ей нужно ставиться два раза в день, а то и три. Иначе просто кумарит. Довелось и видеть ее на кумарах. Исходила потом, сопливилась, руки дрожали. Я грел ее трамом, а она грела меня травой. Вот такие были отношения у нас. Первые серьезные отношения с молоденькой девушкой в моей жизни.
Надюша рассказывала мне о своей жизни. Из ее рассказов я узнал, что ее родители служат в ФСБ, что она - из вполне благополучной семьи. В 13 лет началось все - таблетки барбитуры, вечеринки с траханьем с кем попало, героин. В конце концов родители положили ее психушку после неудачной попытки суицида, диагностировали ювенильную шизофрению. Депрессивные состояния накатывали и после дурки, Надюша лечила их герычем, периодически попадаю в систему. Родители не раз отправляли ее на лечение, но оно просто не помогало. У девушки просто сбивался дозняк, а торчать она продолжала. После первого лечения попробовали приткнуть ее в церковь. Тот храм, в который я первый раз пришел. Церковная жизнь ей понравилась, она занималась музыкой и пением, быстро стала петь в церковном хоре. Пробовала поступить в мою родную Академию, туда не прошла - получила пару по русскому, поступила в какой-то другой вуз учиться профессии бухгалтера. Отец Дмитрий, ее духовник, не благословил ее там учиться, Надюша оттуда ушла, он рекомендовал ее в какое-то православное медучилище (называется, пустить козла в огород). Училась на медсестру, предвкушала, как будет ставиться морфием и промедолом. Раз ее приняли в ментуру, но родаки- комитетчики ее быстро отмазали и отправили в очередной раз лечиться. Лавэ на торч она зарабатывала проституцией. Работала проституткой в гостиницах и саунах, несколько раз жила два-три месяца в конторах. Но это было позднее. Уже при наших отношениях.
Странно, но при этой невероятной для меня жизни она сохранила свое иконописное лицо и чистый взгляд. Я не знаю, выносила ли она чего из своего дома, ныкала ли у своих родаков деньги. А вот у меня ничего не крысила. Ни взяла сама ни копейки, ни стекляшки. Такая вот была первая настоящая подруга. Истово молилась, постилась, как и я тогда, по уставу.
Роман с Надей продолжался примерно года полтора. Я не раз предлагал нам пожениться. Надя стать моей женой почему-то не захотела. Какая из меня жена, какая мать, говорила она. Два раза я в церкви встретил ее мать. Ее мать была невысокой седой женщиной, в глазах которой светилось человеческое горе. Она любила свою дочь. Второй раз Надюша нас даже познакомила. Мать ее мной заинтересовалась, несколько раз звонила мне домой. Я ей сказал, что хочу жениться на ее дочери, она этому была рада. Но Надюша все чаще и чаще надолго пропадала из дома, жила в конторе, моталась по церквям и монастырям. Две ее подружки, которые были в моей квартире, чрез год умерли от передоза. Намеренно ли они сделали себе золотую вмазку, или просто им попался честный барыга - я не знаю и узнаю разве что на Страшном суде. Одну ее подружку приняли и закрыли на три года - вроде, она по мелкому барыжила. Из той тусовки осталась одна Вика очкастая.
А с Надюшей мы расстались тихо и неожиданно. Без ссоры, без разрыва. Летом следующего года ее снова отправили на лечение в какую-то наркологическую клинику в Минеральных водах. И там она познакомилась с каким-то офицером - пограничником с Дальнего Востока, лечившимся там от запойного алкоголизма. Они полюбили друг друга, видимо. Получилась хорошая семейная пара - алкаш и наркоманка. Поженились, и Надюша уехала жить с ним на заставе где-то под Благовещенском. На границе с Китаем. Любовь и семейная жизнь творит чудеса. Оба слезла с системы. Он - с синей, она - с белой. Оба завязали. До сих пор изредка Надюша мне пишет письма. Не по электронной почте, по обычной, а я пишу ей. Из этих писем я узнал, что иногда оба покуривают травку. Что Надя поступила в военное училище какое-то, окончила его, получила офицерское звание, служит в погранвойсках радисткой, очень любит своего мужа Вячеслава, что у них уже двое детей. Что первенца своего она назвала Леонидом. Якобы в мою честь. По сравнению с ее подружками, приходившими ко мне на квартиру судьба счастливая. Девушка, которая в галимой Москве при всех возможностях своих родителей - комитетчиков, смогла найти себя в жизни только в мире проституции и наркомании, нашла себе вполне достойное место в жизни на далекой пограничной заставе на границе с Китаем. Что можно сказать? Аль-хамду лиЛляхи! Дай им Творец счастья.
Вот такой у меня был первый роман с девушкой - наркоманкой. И так потек мой общий наркоманский стаж, так я соприкоснулся впервые с запретными веществами, немного стал узнавать наркожаргон. И так мне стали постепенно сверлить голову вопросы разные. В девушках, употреблявших герыч и зеленку, я не увидел ничего порочного, преступного. Ничего отталкивающего. Они производили просто впечатление девушек со свернутыми на сторону мозгами. Но в той церковной тусовки почти у всех мозги были немного набекрень. И у шизанутой старушки Софьи Николаевны, и у Марии Паломницы, и у набожной семьи из соседнего дома и у двух Людочек. Эти молоденькие наркоманки ничем не выделялись среди прочей церковной публике.
Да и в самих наркотиках ничего страшного не было. Знакомство с ними не заставило меня тянуться сразу к ним с бешеной страстью. Зависимость тогда не развилась. Порой одного кораблика мне хватало на пару месяцев, ведь курил-то я один на балконе. Кстати, сигарет я еще не курил. И маманя ни о чем подозревала. Покурю на балконе косяк и втыкаю в комп. Тогда и Интернета у меня не было. Просто эта стратегия-игра. Генерал танковых войск называлась. Втыкал я в эту игру.
Помимо компьютерной игры я на компе исполнял заказы, ходил в церковь, вычитывал по богослужебным книгам в соответствии с богослужебным уставом суточные службы. Редко перепихивался с Надюшей. Обменивал амнухи трама на травку. Такой была моя жизнь в первый год моего наркоманского стажа. И больше всего в нем меня волновали не девки и дурь, а предстоящее исполнение мечты моей жизни с лет 15. Увидеть своими глазами святый град Иерусалим. И помолиться у Храмовой стены. Которая одна осталась от Иерусалимского Храма, Дома Господня. Про то, как моя мечта осуществилась и что из этого вышло расскажу в другой раз.