Музыкальная школа

Автор: Дикс Хлопнув подъездной дверью, седой вышел в сырой, холодный и продуваемый осенними ветрами двор. Небо застилали серые тучи. Клёны покачивали голыми, почерневшими от влаги ветвями.

Седого не покидало чувство нереальности происходящего.
Сейчас он конечно пересечёт двор, пройдёт по пустынной улице, кутаясь в ветровку и козлом перескакивая через лужи, доберется до серых неоштукатуренных кирпичных стен музыкальной школы. Потянет на себя тяжелую деревянную дверь, оббитую желтой рейкой и войдёт в тёплый холл. Хотя это убогое помещение с выкрашенными синей масляной краской стенами и белёным потолком, с одиноко висящей лампочкой без абажура, называть холлом язык не поворачивается. Это тот же самый коридор, каких нескончаемое множество в зданиях советской постройки. Коридор, только расширенный, с грязной батареей у мутного окна, утыканной сверху бычками, жевачками и комками мятой бумаги.

Седой быстро шёл, кутаясь в куртку и отворачиваясь от холодного, с капельками измороси, ветра.
"Как такое место, не лучше грязного заводского цеха, может называться музыкальной школой? В такой школе и музыке должны учить особой - какому-нибудь индустриальному амбиенту. Вой ветра, скрип кранов, постукивание по железке.." думал Наум.

Внутреннее сознание седого, не нуждающееся в имитации человеческой речи для хода мышления, молчаливое и оттого работающее намного быстрее - осознание, мелькающее словно вспышка молнии - с удовлетворением наблюдало за тем, как вымышленная речь по поводу использования старого некрасивого здания в качестве места обучения музыке, отвлекала сознание от концентрации на неприятных внешних факторах, терзающих тело: холоде, ветре, жаре от ходьбы, пронизывающей влаге и сырости в ботинках.

"Собственно, за этим я и веду все свои размышления, за этим и формирую внутренний монолог" - вспышкой осознал Толян. Мозг по привычке начал облекать мысль в слова "Собственно, за этим.." - но Наум осознал начало этого процесса и процесс сам собой затух. Следующая вспышка осознанности подчеркнула достигнутую, на отказе от бесполезного процесса составления предложений и фраз, которые все равно никто никогда не услышит, экономию внутренней энергии.

"Конечно, кеширование мыслей в виде слов по некоторым особо важным поводам имеет своё значение" - мысленно бормотал дальше Наум, отчего-то изображая в уме бормочущий голос Эвридея. - "Накешируешь заранее готовые фразы, а потом в речи будешь употреблять их уже бессознательно. А те кто в обычной речи мычат и после каждого слова вставляют "бля" или другой мусор, они получается к кешированию непривычны и им не занимаются".

"А не пойти ли мне к Эвридею" - мелькнуло осознание. Оно было настолько коротко и ёмко, что мозг даже не принялся облекать его в слова.

Науму представилась уютная, нагретая газовой печью, квартирка Эвридея - на пятом этаже пустой панельной пятиэтажки, занятая бомжом сравнительно недавно.

(Впрочем, что такое "недавно" в месте где нет времени? Надобно сказать, что та квартира претерпела не очень большие, но достаточные для уюта изменения с тех пор, как вагабонд перенес в неё свои пожитки со школьного двора)

Когда бомж первый раз пригласил своих знакомых на новоселье, практичный мужик без башки поинтересовался, почему Эвридей выбрал пятый этаж в доме без лифта.
"Если бы здесь и был лифт, с чего бы он вдруг работал?" - пошутил Эвридей. Но потом со всею серьёзностию заметил, что для него нет ничего важнее вида из окна. Вид из окна этой квартиры и впрямь открывался замечательный. Не столько во двор, сколько на пустырь, соседствующий с районом. За пустырем было болото, дальше - мусорный лес с метровыми залежами гнилых тополей. Какая-то бесконечная тоска и не имеющая границ осень окутывали это место. Невозможно было представить, чтобы трава здесь была не желтая, деревья имели листву, а болото не терялось в кудлатых космах бурьяна и засохшем буреломе.

- В шестнадцатиэтажке вид получше будет - заметил безголовый.
- Ну нет, мои колени мне этого не простят - ухмыльнулся в бороду Эвридей.


***

Наум не рассчитал шаг и наступил в холодную лужу.
Всплеск и грязные брызги полетели в стороны, штанины намокли. "Лужа тоже россиянка, а я наступаю ей в лицо" - вспомнилась седому давняя укуренная шутка.

Он обнаружил что достиг перекрестка, у того самого пятачка, где раньше располагался небольшой рынок и остановка автобуса, едущего в центр. Здесь Наум обычно расставался с мамой, когда шел в первый класс школы. Он шел прямо в школу, мама сворачивала на остановку, чтобы ехать на работу.

Седой топтался на перекрестке, топая промокшим ботинком по сырому асфальту. Его мозг мучительно размышлял над возникшим выбором.

На одной чаше весов - музыкальная школа. Старый пыльный учитель, без интереса вещающий свою программу. Пара десятков детей с синеватыми лицами, совершенно неинтересных Науму, и не интересующихся им. Скучный, невероятно длинный урок. Рисование комиксов в тетрадке, в ожидании звонка. Беззвучный ветер за окном, чёрные клёны, раскачивающие ветвями в серости непроходящего холодного утра. Отражение ярких электрических ламп в жёлтом лаке испещрённых ручками парт.

На другой чаше весов - домашняя и спокойная квартира Эвридея, без чужих людей, расписания и звонков. Конечно, была вероятность что его нет дома, но можно же просто прийти, сесть в угол и почитать книжки, стопками разложенные по полу. В квартире горит газовая печь, на которой Эвридей в кастрюльке варит ворон, и потому там всегда тепло.

Казалось бы, выбор очевиден, но совесть мешала Науму нарушить заведенный порядок вещей. Ему ещё не приходилось задумываться, зачем он должен ходить в музыкальную школу. Всю сознательную жизнь до этого момента, Наум шёл по выкопанной колее. Колею копал не он сам и, видимо по этой причине, не решался её и разрушить. Также неизбежно вставал вопрос - разрушить зачем? Стремление хорошо провести время и поболтать, казалось ему недостойным. Казалось, что в школе Наум, худо-бедно, но чему-то учится. Может быть пока сложно ответить себе на вопрос "чему именно?", но всё же нельзя было и утверждать, что от походов в школу его жизнь становится хуже.

Предполагалось, что школа неизбежно должна была принести ему пользу. В конце концов, миллионы мух не могут ошибаться!
Чего нельзя сказать о посиделках наедине со старым бомжом.

Также, сам факт прогула мог впоследствии дать свои негативные плоды, но это Наума беспокоило мало. Потому что нет никакого "впоследствии". Он ещё не мог сказать себе это, но уже чувствовал. А точнее - не чувствовал. Как можно чувствовать то, чего нет?
Не чувствуя существование "впоследствия", в котором могли возникнуть мифические проблемы, Наум физически не мог волноваться по их поводу.

Что-то всё же продолжало держать Наума на перекрестке, топтаться с ноги на ногу, осматриваться и кутаться в ветровку. Он упорно искал оправдание для своей совести, для заложенной в него с детства социальной программы, почему стоило пойти в гости к другу, а не на занятия, в которых Наум не видел смысла.

- В конце концов, я не собираюсь быть музыкантом - пришла в голову трезвая мысль, несколько ободрившая паренька. - Наверное, моя жизнь не сломается без этих занятий.

Когда ты мал (не ростом, как карлики, а ментально-духовно мал, не развит) жизнь представляется бесконечно разнообразной, имеющей бесчисленное множество вариаций событий и непредсказуемых последствий твоих поступков. Для минимизации рисков и упрощения пути в могилу, в голову ребенка закладывается социальная программа, призванная вести его по прямой колее с четко обозначенными границами: детский сад, школа, университет, работа, пенсия, смерть. Наум не мог представить себе жизнь даже в университете, не говоря о всех последующих этапах эксплуатации крепостных биороботов. Но всё же, старался соблюдать все возможные правила и установки. Прислушиваться ко всем советам. Чтобы не сбиться с пути до тех пор, пока сам не начнет хоть что-нибудь понимать.

Так и не придя к какому-либо решению, Наум тронулся с места и, без особого удивления, отметил тот факт, что движется по направлению к дому Эвридея. Стараясь ни о чем не думать (и уж тем более не вспоминать учителя и пыльный класс) седой прибавил ходу.


***

Вот и темный зассаный подъезд.
Наум бегом взбежал на пятый этаж и встал у дверей, причувствуясь к тому, как сильно колотится сердце. Постучал костяшками в дверь. Тишина.
Седой убрал костяшки в карман и потянул за ручку - дверь открылась, в лицо пахнул знакомый тяжелый запах варёной воронятины. Проходя через тёмный коридор, Наум тёр нос рукавом, чтобы привыкнуть к старческой вони и духоте натопленной квартиры.

Он нашел Эвридея на кухне - бомж сидел на столе в позе лотоса с закрытыми глазами, а на голове его стоял ковшик с молоком. Бомж не издавал ни звука. Сквозь приглушенный шум ветра за окном, Наум слышал ругань пьяных ублюдков во дворе. Потом на них начала лаять какая-то старая хабалка.
Прислушиваясь к маргиналам, седой не отводил глаз от бомжа.

Наконец быдло притихло и в тот же момент Эвридей открыл глаза. Увидев Наума, слегка вздрогнул, но тут же осклабился (расслабился и обосрался, что уж за слово такое). Проще говоря, по-доброму улыбнулся.
- О, Наум.

- Здравствуйте. Можно у вас посидеть?
- А что с твоими занятиями в школе? - бомж снял с головы ковшик с молоком и отхлебнул через край.
- Их отменили - неумело соврал Наум, отводя взгляд.
- Не отменили же.
- Да, не отменили.. - сознался седой. - Но я не хочу туда ходить.
- Почему?
- Зачем?
- Тоже верно. - согласился бомж. - Если не понимаешь зачем, то и идти нет смысла.
- Но как же нет - Наум удивился тому, что Эвридей так легко согласился. - А почему тогда меня заставляют туда ходить?
- Кто?
- Ну, в школе сказали, что каждый вторник музыкалка будет вместо уроков.
- А почему ты слушаешь тех, кто в школе? - спросил бомж.
- А кого мне ещё слушать? - вскинул брови Наум.
- Не знаю даже. Ну если ты сам решил их слушать, то наверное знаешь зачем?
- Так ничего я сам не решал, родители меня отдали в школу. Значит мне надо пройти всю школьную программу.
- А если бы родители не отдали, сам бы пошел?

Наум задумался. Вспомнились не столько плевки и оплеухи от школьных гопников, сколько бесцельное просиживание часов за партой под нудный бубнёж учителя, рисование комиксов чтобы убить время, регулярное посматривание на часы, висящие над доской, в ожидании звонка.
- Да наверное не пошел бы. Я не понимаю, что хорошего в школе.
- А чем бы ты занимался? - вопросил бомж.

- Не знаю... - потупил глаза седой. На этот вопрос у него ответа не было. Нахождение дома со злобным психованным отцом и регулярная "помощь" ему, которая заключалась в перетаскивании собранного им барахла с места на место, причем чаще всего в плохую погоду, представлялось Науму гораздо бОльшим злом по сравнению с отсиживанием школьного срока.

- Но вот вы, наверное, задали мне эти вопросы с целью подвести меня к правильному ответу? - в надежде поднял глаза Наум.
- Нет. - отрезал бомж.

И, помолчав, добавил (слезая со стола):
- Нет тут никакого универсального ответа. Жизнь идёт своим чередом, а ты можешь лишь заботиться о том, чтобы в ней было поменьше неприятностей. А за всем остальным - попросту наблюдать.
- И как же мне заботиться об этих неприятностях? - спросил Наум, не до конца понимая сам что вообще спрашивает. Но он ощущал в себе настойчивое стремление так или иначе докопаться до истины и добиться от бомжа более конкретных ответов.
- Чтобы в жизни было поменьше неприятностей, надо развивать себя. В первую очередь, свой ум. - бомж постучал себе по виску заскорузлым пальцем. - Пошли в зал.

Они перешли в зал, небогатая обстановка которого включала в себя разваленный коричневый диван (чтобы не оттирать пятна, когда пьяный обосрёшься - шутил Эвридей), пыльные стопки книжек, расставленные на полу вдоль стен, газовая плита с баллоном у окна, под раскрытой форточкой. В закопченной кастрюльке привычно булькала вода и торчали вороньи лапы с длинными чёрными перьями.

- Как же себя разде.. развивать? - допытывался Наум. Он присел было на уголок дивана, скрипнув пружинами, но ясно ощутил жопой как в недрах дивана юркнуло что-то крупное и вскочил на ноги. Сидеть больше было не на чем, поэтому Наум просто прислонился спиной к стене, покрытой старым желтыми обоями.

- Знания, опыт - всё это можно получить из окружающей среды, из всего что ты видишь и с чем сталкиваешься. - вагабонд взял кочергу и стал помешивать варево в кастрюле, отчего по комнате поплыл вонючий пар. - Но недостаточно просто наблюдать. Собаки тоже наблюдают, не извлекая никаких уроков. Надо анализировать.

- Впрочем. - бомж закрыл кастрюльку, и, подойдя к окну, уставился вниз во двор, - Ничего тебе не Надо. - На слове "Надо" Эвридей сделал особый акцент.
- В смысле? - спросил Наум.
- В смыси - по-кавказски передразнил его бомж, - Твоё тело и ум живут своей собственной жизнью. Если ты склонен наблюдать и анализировать - а ты (он ткнул пальцем в Наума) склонен - то, это будет происходить постоянно, вне зависимости от твоего желания. Ты будешь постоянно думать обо всем что происходит или может произойти. Будешь учиться.

Единственное, на что следует обращать больше внимания - это на свой страх и нерешительность. Они могут закрыть тебе двери к важному опыту. Придется научиться отличать какой голос звучит сейчас внутри тебя: твой собственный, или же чужой, перенятый на стороне.

- Где перенятый? - не понял Наум.
- Ну, бля - взмахнул руками бомж, продолжая смотреть в окно. - Вот ты, например, сомневался - идти в музыкальную школу или ко мне. Чужой - родительский или учительский, хуй его знает, голос, говорил тебе, что надо идти в школу. Просто надо. Ты думаешь учителя знают зачем надо? Нихрена они не знают, по большей части. Им надо выполнять предписанную свыше школьную программу, чтобы за её успешное выполнение получать зарплату.
- Но это же как если собака выполняет команды за угощение.. - пробормотал обескураженный Наум.
- Да. Большинство людей ничем от отличаются от дрессированных собак. Особенно охранники и военные, кхм - Упомянув военных, бомж хрипло засмеялся в бороду.

- А откуда вы знаете, что я имел сомнения по поводу того куда идти? - с подозрением спросил Наум.
- Ну это очевидно. Жизнь не так разнообразна и сложна, как тебе кажется. Годам к тридцати ты уже увидишь все, что только можно ожидать от жизни, а дальше пойдут лишь одни вариации "на тему", вызывающие уныние. В конечном итоге, при необходимом мышлении, всё утратит для тебя смысл.
- Утратит? - седой не мог себе это представить.
- Да забей пока - отмахнулся рукой бомж. - Рано тебе об этом думать. Радуйся, что пока жизнь кажется тебе безграничной в своих возможностях и проявлениях, наслаждайся моментом. И по полной выкладывайся в своих интересах, не отвлекаясь ни на что другое и никого не слушая.
- Аминь - пошутил Наум.

Бомж и сам понял что тон его речи обратился в какой-то церковный, поэтому прервал сам себя.
- Видишь как тут грязно! - он обвёл комнату рукой - Только сверху насрать осталось.

Пройдя решительным шагом к дивану, вагабонд мешком завалился на него, разрезав тишину отчаянным визгом ржавых пружин.


Некоторое время друзья молчали.
Наум ногой выравнивал стоящую рядом стопку старых книжек.
За окном снова слышался вой пьяных бичей.

- Вы их знаете? - спросил он Эвридея.
- Кого?
- Ну, алкашей, которые во дворе воют.
- Понятия не имею, что там за ублюдки. Я все подумываю вылить им на голову ведро-другое кипящей смолы, как было заведено в древности. Повылезали животные, блядь.
- У меня такое чувство, что мы сбились с темы. - попытался Наум вернуть бомжа в философскую колею.
- Какой ещё темы?
- Ну, про накопление опыта.
- И чё тебе ещё не ясно?
- Да я и сам не знаю - седой задумчиво пинал носком башмака стопку книжек.
- Ну и нехуй тут знать, живи себе как жил. - Эвридей, скрипя диваном, повернулся к Науму спиной и уставился в стену, укрытую старым цыганским ковром.

В левом верхнем углу ковра темнело обширное прогнившее пятно - там, ещё во времена прозябания ковра на свалке, почил в бозе или, проще говоря, лёг костьми, господин Кот. Туша успешно прошла весь цикл разложения, ввиду чего ковёр оказался безнадёжно испорчен.
Впрочем, это не помешало Эвридею украсить сим ковром свою холостяцкую конуру.

Наум посмотрел наручные часы - до сих пор он пропустил лишь первую пару занятий музыкой и ещё успевал ко второй.
- Ладно, я пожалуй пойду. Ещё в музыкалку успею.
- Иди. - сонным голосом прохрипел бомж.


***

Седой на ощупь нырнул в темноту прохладного подъезда, спустился вниз и осторожно выглянул из дверей. Алкаши выли и ругались где-то в глубине двора, скрытые от Наум зарослями облезлого кустарника.
Тихо пройдя вдоль дома, Наум вышел на главную улицу и зашагал к виднеющемуся вдалеке зданию ненавистной музыкальной школы.

Дикс
07.09.2017