Отчаянный марафон

Автор: Женя Мороков В зеркале никогда нельзя увидеть правду, но можно увидеть её последствия.


Дорога домой

Мы зашли в кафе на набережной. С трудом нашли свободный стол на четверых. Меню нам никто не принес, поэтому мы позаимствовали его у соседнего столика. Арчи, как единственный трезвый человек, побежал по горячему, а я с Ариной выискивал знакомые слова, связанные с алкоголем. Через три минуты подошла официантка Ольга. На вид ей было около тридцати. Вторая молодость, или первая старость. Время осознания серости жизни, разбитых надежд и пустоты на дороге. Она была маленькой, худенькой блондинкой с измученными круглыми голубыми глазами, раскидывала подносы по столам, словно пиццмейкер раскидывает заготовки пицц в печь. Оливкового цвета кожа говорила о карьере, стартовавшей с самого первого дня сезона. Это также можно заметить по изношенным балеткам на варикозных ногах. Ничто так не убивает молодость, как бессмысленная физическая работа.
Мы с Ариной заказали бутылку коньяка «Коктебель», литр морса, салаты и нарезку. Арчи взял себе пасту, салат и молочный коктейль. Официантка лихо расправилась с шариковой ручкой, отправив ее прямо в изношенный фартук, затем скрылась за обшарпанными стенами заведения. Мы сидели на летней веранде, наблюдая за колоннами людей, движущихся в неизвестном направлении. Суета царила повсюду. Разодетые в супергероев молодые парни развлекали детей, опустошая кошельки их родителей благодаря одной фотографии за двести рублей. Пожилые женщины предлагали крымские сувениры в виде расписных камней, массивных ракушек, мелких магнитиков и местных трав. Юные девушки торговали более ходовым товаром. Они закидали деревянные самодельные столы дешевыми игрушками, мыльными пузырями, электронными браслетами и яркими футболками. Деньги переходили из рук в руки. Для кого-то отдых, для кого-то кропотливая работа.
Арчи прервал наблюдения своим звонким голосом, задав вопрос сестре, вернув меня обратно к столу: «Рин, ты взяла себе сегодня выходной?» Мы выпили уже по две рюмки коньяка. Арина, младшая сестра Арчи, сидела напротив меня рядом с братом. Ему двадцать три, она на два года его младше. Брат и сестра, похожие лишь тем, что у обоих маленькие острые подбородки, черные, как уголь в сырой печке, глаза и не по сезону загорелая кожа.
Арина работала в одном из десятков заведений, раскинутых вдоль моря. Каждое из них походило на предыдущее. Летняя шоу-программа, полуголые танцовщицы у входа, востребованная музыка и завышенные цены в баре. Это был ее третий сезон на песках города Феодосии. Она приезжала сюда в середине мая и возвращалась домой в начале октября. Из-за бумажек, в которых мы все так нуждаемся, приходится идти на жертвы. Она отдавала все, что у нее есть, – себя. Она жила в рабских условиях, проводя соленые теплые ночи в убитом спортзале, где стояли десятки двухъярусных железных кроватей, бегали тараканы, а по ночам пищали крысы.
Спортзал брали в аренду на весь сезон, чтобы разместить там сотрудников четырех заведений. Никто не следил за условиями человеческого существования. Люди всего лишь единицы, они рабочая сила. Если тебе не нравились ободранные потолки, прогнившие доски под ногами или грязные окна, через которые по утрам пробиваются яркие лучи, показывая всю мерзость твоего существования, то проваливай к черту. Это знали все, поэтому многие приезжали сюда, отрабатывали один сезон, иногда и половину, и сбегали сломя голову. Работа официанта одна из самых омерзительных работ нашего времени. Но несмотря на все унижение, а в курортных городках это именно унижение, ибо приезжие чувствуют себя властелинами этого мира, размахивая купюрами, швыряя грязной посудой, выстреливая колючими матами в изнемогающих и без того униженных людей, они все равно просыпаются и спешат на работу. У всех ребят собственная история, личные причины, семейные обстоятельства, почему они все это терпят и улыбаются по вечерам в надежде получить на сотку больше. Арину здесь держала оплата учебы, помощь безработной матери с младшей трехлетней сестрой, да и откладывать деньги надо, ведь зима не за горами, а в дождливые зимние дни работы нет. Мы все к чему-то или кому-то привязаны, а тот, кто кричит о свободе, является самым настоящим эгоистом или лжецом.
– Да, наконец-то выбила. Я в том месяце вообще ни одного выходного не брала, так они и сейчас не хотели мне давать. – Она перевела взгляд с тарелки, где оставались остатки салата, на меня. Я только сейчас заметил, как много косметики на молодом лице. Щеки, ресницы, брови, губы были покрыты тонким слоем иллюзии. Каштановые локоны прилегли на ее смуглые плечи. Платье и каблуки придавали ей вид настоящей отдыхающей, приехавшей из хмурой столицы или любого крупного города. Сегодня ей нужно позабыться, расслабиться, стать такой, как все приезжие, познать настоящий отдых.
– Вы собираетесь смотреть на бутылку? Или все-таки начнете пить, как вы умеете, – сказал Арчи, проглотив половину еды и четверть молочного коктейля. Он не пил уже три года. Причиной тому является здоровье, которое его в последнее время, как он говорит, подводит. Я бы не смог бросить пить. Для меня в этом нет никакого смысла. Как и нет смысла в том, чтобы пить ежедневно. Везде должен существовать баланс, грань понимания того, зачем ты это делаешь. Многие сетуют на серьезный вред здоровью, умственному развитию, раннюю смерть. На планете в сутки умирает сто пятьдесят тысяч человек, эта цифра приблизительна, но все же, если брать ее за основу, то процент смерти от алкоголя не появится и в первой тройке лидеров. Я скорее умру на пассажирском сиденье такси, преспокойно разговаривая по телефону, нежели под столом, рядом с пустой бутылкой. Никогда не понимал алкашей с протянутой рукой и пропитой гордостью. Алкоголь не является целью, как таковой, не является причиной чего-либо. Люди сами придают ему некий смысл, находят в нем то, чего, по их мнению, им так не хватает.
– Пора бы уже и вторую заказать, – ответил я, взглянув на остатки.
Через двадцать минут бутылка подошла к концу. Мы заказали еще двести грамм коньяка, пол-литра сока и мороженого.
Куранты пробили полночь. Новый день начинает набирать обороты. Уже сегодня я встречусь с Лизой. Мы не виделись неделю, неделю моего захудалого отпуска. Мы были здесь полгода назад. Февраль открывал небесный кран, умывая пыльную набережную после еще одного тяжелого сезона. Улицы стояли пустые, море одиноко играло с песком на берегу, как обиженный ребенок, строивший любимые фигуры из податливого песка в квадратной песочнице. Мы молча бродили по шумному берегу и, кажется, понимали не только друг друга, а понимали весь мир, хоть он и существовал только лишь в этом месте, в этот час. Невозможно представить, что где-то там, за волнами, есть кто-то еще, где-то там нет песка, обточенных камней, парящих чаек и множества уток.
Неужели есть люди, не влюбленные в синеву морских глубин, не видевшие растекающейся луны вдоль самого побережья, крылатых волн, мелких рыб под бунами, крабов под волосатыми камнями, пришвартовывающихся кораблей? Неужели можно жить с мыслью, что никогда не выпивал вместе с морем, не купался пьяный в одежде, не смеялся под водой, не пел на прохладном вечернем песке? Неужели все-таки есть?
Февраль оказался дождливым месяцем, но спокойным. Мы кормили птиц под слабым дождем. Улыбались, жуя корку хлеба, рвали батон на две части, выгребали весь мякиш и делили его с прожорливыми чайками или трусливыми утками. Этого хватало, чтобы чувствовать себя счастливыми. Есть мы, море, песок, чайки, хлеб и больше ничего. В феврале она полюбила Крым, а я полюбил ее.
Мы расплатились и вышли. Арчи поймал лихача на трехколесном велосипеде, тот за сто рублей усадил нас на пятнадцать минут в тесную коляску, сделал два круга вдоль набережной со скоростью уставшего ишака, а после выбросил у ближайшего магазина. Мы купили бутылку «Инкерман», спустились к морю, поселились на уже остывших, потускневших камнях среди разбросанных лежаков. Арчи достал ключи, протолкнул пробку внутрь бутылки, и мы начали пить. Волны гудели неподалеку от нас, несколько гордых чаек расхаживали по берегу. Впереди черное море, манящее и пугающее, по обе стороны отдыхающие, они пришли полюбоваться красотой природы и распить алкоголь в окружении таких же, как они. Парочки, семьи, компании – все прикованы к театру воды и ветра. Это делает нас ближе. Мы все одни, но, безусловно, остаемся вместе.
Мы зашли в первый попавшийся бар. Оценили обстановку, контингент, движение, музыку и вышли, в надежде найти что-то более стоящее. Спустя двадцать минут выбор был сделан. Я стоял за стойкой в ожидании джина и банки спрайта. Заведение пестрило американской атрибутикой. Фото звездных актеров, певцов, спортсменов смотрели на меня со всех сторон. Бейсбольные биты, шлемы, танцпол в виде баскетбольной площадки, а на втором этаже американский автомобиль 70-х годов и столики с диванами в форме кузовов заокеанских машин. Мне принесли заказ, я вскрыл банку, подставил рокс, смешал один к двум. Арчи с Ариной вытанцовывали под иностранную музыку, а я наслаждался алкоголем, сидя на круглом кожаном стуле.
Мое внимание привлек один столик у стены. Паренек лет двадцати, может, чуть старше, в джинсовой рубашке с коротким рукавом, забитыми руками, русыми волосами и стеклянными глазами разливал водку в пустые рюмки, протягивая одну за другой невозмутимым товарищам. Было видно, что он находится в другой весовой категории по сравнению с приятелями. «С днем рождения!» – его голос победил музыку, добежал до соседних столиков, где, видимо, проходил тот самый день рождения, и вернулся обратно, с двумя улыбками незнакомых девушек. Залп – рюмки пустые. С ним делили столик еще две девушки, блондинка с брюнеткой, и два парня, один бледный худой с рыжими волосами, второй загорелый блондин. Пока его товарищи вели оживленный диалог, он заряжал оружие.
К ним подошла блондинка, сидевшая за соседним столиком. Ее каблуки говорили о неустойчивости тела, алкоголь пагубно влияет на координацию движений. Рюмки уже в руках, секунда – и пустые гильзы попадали на стол. Соседка что-то произнесла, парни начали производить обыск собственных карманов. Блондину, в зеленой принтовой футболке, с круглыми голубыми глазами, повезло больше, он предоставил даме зажигалку. Она прикурила, сделала одну затяжку, затем схватила печального героя за рубашку, прильнула к его губам, завоевав территорию без единой потери. Зажигалка все так же находилась в руках блондина, он стоял опешив, даже не понимая, что находится почти вплотную к ним. Два пьяных тела бессмысленно наслаждались друг другом, не замечая пронзающие взгляды, а их с каждой секундой становилось все больше. Люди чаще всего наблюдатели, а не герои, и это всех устраивает. Я допил джин со спрайтом, расплатился, затем отправился на баскетбольную площадку, посмотреть, на что еще способно мое тело.
Мне хватает около получаса, после надо делать небольшой перерыв. Духота и запах потных безымянных тел начинает душить, встает комом в горле. Я вышел из бара, оставив друзей в этой консервной банке. Соленый запах ветра притягивал к морю. Почему бы и нет? Спустился по бетонным ступенькам, разулся, чувствуя легкое щекотание под ложечкой. Ноги погружались в острые песчинки. Я достал телефон и набрал Лизе.
– Эй, привет. Я тебя разбудил?
– Привет. Да, мы уже легли спать, – мягкий сонный голос с хрипотцой доносился из телефона.
– Прости, мне просто надо было тебя услышать. – Волны набегали, покоряя новые территории. Я почувствовал, как джинсовая ткань прилипает к коже. Еще одна волна, я топчусь на месте, собирая пену вокруг себя.
– Ничего страшного. Сколько ты там выпил? Ты не забыл, что завтра у тебя тяжелая дорога? – Она сейчас лежит в кровати под легким одеялом, на мягкой подушке в моей серой футболке и разговаривает со мной.
– Еще не так много, как хотелось бы. Скоро мы уже двинемся домой. А завтра, точнее уже сегодня в семь утра, я буду радоваться приближению нашей встречи. Как долетела? – я стоял уже по колено в воде.
– Долетела хорошо. Меня встретили папа с мамой. Они сразу же начали расспрашивать: «А где Максим? Когда он приедет? Как он будет добираться?» В общем, мы все ждем тебя, приезжай к нам быстрее.
– Я постараюсь. Надо было сегодня выезжать.
– Да все нормально, тебе надо было побыть дома. Расскажи, как прошла неделя твоего отпуска?
Мы говорили, пока у меня не закончились деньги на телефоне. Вернувшись в бар, отправил ей сообщение с телефона Арчи. Заказал еще джина со спрайтом и продолжил этот хмельной вечер на кожаном стуле.
За столиком остались сидеть три героя: блондинка с брюнеткой и рыжий парень. Блондинка всем телом приникла к рыжему парню. Он выпятил грудь, балансируя ее голову на левом плече, а правой рукой заставлял танцевать стакан на деревянной площадке. Брюнетка, в изумрудном приталенном платье ниже колен, уже начинала засыпать. Ее волосы разбежались по груди и плечам, она перестала контролировать их. Отпитый стакан, скорее всего, это был «Лонг-Айленд», покрылся гусиной кожей, отдавая весь холод пространству вокруг себя. Пустая бутылка водки, пять рюмок и растаявший лед, плавающий в железной посудине. Они, как пробитая шлюпка в открытом море при полном штиле, сидели и погружались все глубже и глубже ко дну.
Арина подошла с коктейлем в руке, протянула его мне.
– Будешь? – она протянула мне бокал. – Угощайся, это за счет заведения, – ровные зубы показались из-под алых губ.
– Кто успел? – Я сделал несколько больших глотков, неплохая смесь, украшенная долькой лайма.
– Да мужик какой-то. Рассказал мне о своих приключениях, заказал коктейль, чтобы не так скучно было его слушать. А это, поверь мне, было очень скучно.
– Но коктейль неплохой.
– Нет. Мне хватит, – она отдала мне стакан, налюбовалась собой с головы до ног, приценилась, ухмыльнулась и повиляла к сцене. В левой руке у меня находился джин, в правой – коктейль с долькой лайма. Задница прибита к стулу, уши привыкли к музыке, а глаза к духоте. Да, черт возьми, все хорошо.
Шлюпка покачнулась, блондинка выдала карт-бланш из алкоголя, запивки и кусков еды прямо на стол. Брюнетка проснулась, подорвалась с места, выпятив глаза, не веря в происходящее. Главное действие переместилось под стол.
Мелкие куски еды плавали по столу, часть белокурых волос оказалась на столе, в то время как искореженное лицо спряталось под ним. Рвотные позывы не прекращались, ее спина напрягалась, лицо стало пурпурным. Раз, еще раз, вот он, последний позыв. Огромная слюна повисла над кафелем. Она сплюнула, подняла голову, мокрые волосы с крошками блевотины упали ей на бордовую блузку. Рыжий парень подхватил раненую даму и как истинный кавалер повел ее в дамскую комнату. Его рука уцепилась за талию спутницы, а рот трещал над ухом, он походил на мерзкого рыжего овода. Пока я наблюдал за этим спектаклем, у меня закончился коктейль.
Арчи с Ариной танцевали под диджейским пультом. Люди теснили друг друга, прижимаясь спинами к незнакомцам, но никого это не смущало. Я пробрался к товарищам, пританцовывая на ходу. Арчи схватил меня за плечи, потряс немного, словно я был сломанным радиоприемником. Он настроил нужную волну, пора было вливаться в танец. С обеих сторон диджейского пульта находились небольшие танцплощадки, обычно там выступали танцовщицы, их можно вычислить по дешевым вульгарным нарядам. Сегодня там кружили все, кому не лень. В какой-то момент меня туда понесло.
– Ты куда? – Арчи закричал мне в правое ухо. Неприятное чувство. Я указал ему на небольшую сцену. Он еще что-то кричал мне вслед, но я уже не слышал его. Короткие шорты, топик и длинные черные волосы издевались над этой сценой. Столько движений, столько энергии, а все впустую. Вот она сделала небольшой перерыв.
– Девушка, девушка! – Косметическая маска вопросительно посмотрела на меня. – Вы здесь работаете? – вопрос, возникший в голове три секунды назад.
– Нет, а что? – она ехидно улыбнулась и обернулась в мою сторону. Музыка зажгла ее, взгляд еще держался на мне, правда, ноги уже находились в ритме танца.
– Черт, да я просто потанцевать хотел.
– Я могу подвинуться, – она сделала небольшой шаг в сторону.
– Нет, спасибо. – Лучше бы эта дамочка работала здесь.
Через пятнадцать минут мы вышли из бара, уставшие и голодные отправились домой.
Спертый воздух ударил по нашим соленым от моря лицам. В съемных квартирах редко открывали окна на проветривание. Рина пошла в душ, а я открыл бутылку вина, достал граненый стакан, сполоснул, затем налил белого сухого вина и сделал добрый глоток, усевшись удобней на деревянном стуле.
Арчи включил газовую плиту, проснулось жужжащее пламя, железный чайник с рисунками алого кизила на стенках начал кипятить воду. Кружка, заварка, две ложки сахара с горкой, его жилистые руки работают словно часы.
Кухня вмещала в себя хрипящий холодильник, деревянные разваливающиеся полки над газовой плитой, круглый стол с тремя стульями, пожелтевшую микроволновую печь и разную мелкую дребедень на стенах вроде сувенирных масок, никому не нужных картин, календарей и другого барахла.
– Ты уже готов снова от нас свалить? – Арчи мешал сахар металлической ложкой, каждый новый круг разбивал стенки керамической кружки. Это действовало на нервы, я отпил немного вина из стакана.
– Да, потрачу еще один год и снова приеду. – Я был готов выехать прямо сейчас, но катер отправлялся через пять часов.
– А я потрачу его здесь.
– Чем планируешь заняться?
– Не знаю. Пора бы найти работу. Я уже три месяца безработный. – В двадцать три года Арчи успел сменить не одну, не две и даже не три работы. Он нигде не задерживался больше, чем на полгода.
– И куда думаешь?
– Не знаю. Но точно не барменом или официантом. Устал я от этой работы. «Принеси и подай» – меня уже разрывает от этого всего. Ты же знаешь, не могу я прислуживать, не могу прогибаться под начальство. – Его глаза еще горели пламенем свободы, в сердце еще стучала гордость, а амбиции выпячивали грудь. Все это хорошо, но только не было внутри него цели. Амбиции – это прекрасно, но если за ними не стоит ничего, тогда они начинают разъедать тебя. Они не дадут тебе смириться с этим миром, но и покорить его не помогут.
– Может, все-таки стоит засунуть это гребаное «не могу» в задницу и начинать работать? Дружище, никто не забирает тебя в рабство, никто не лезет тебе в голову. Все, что ты должен сделать, – это отработать чертову смену и продолжать жить. Что поделать? Такова эта жизнь, у нас существует нужда, и никто, кроме нас, ее не прокормит. Конечно, я иногда думаю послать все куда подальше, но я не могу этого сделать. Мой счет в банке не имеет огромное количество нулей.
– Очень жаль, что счета в банке не позволяют нам забить на все, – он улыбнулся, отпил чай, открыл шоколадный батончик и начал пережевывать его, при этом не забывая тихонько чавкать.
– Да, жаль. Хотя порой мне кажется, если бы я не нуждался в деньгах, то перестал бы мыслить. Перестал бы вообще что-либо делать. Достаток слепит и разрушает разум. Если все хорошо, зачем тогда о чем-то думать? – Арина вышла из ванной комнаты, окинув нас брезгливым взглядом.
– Вы спать не собираетесь? – ее голос звучал грубо, но справедливо, ибо время не останавливалось.
– Уже идем. – Сказав это, я достал пачку сигарет, открыл балкон, прикурил, прильнув к отбеленной стенке дома. Арчи не вышел ко мне, он отправился сразу в кровать.
Сигарета тлела, а голова оставалась пустой. Пальцы стучали по деревянной ручке на балконе. Раз, два, три… Раз, два, три… Я совсем потерялся. Осталось ли это место моим домом? У меня здесь никого нет, кроме нескольких друзей и квартиры, куда я не могу даже попасть. Каждый раз, когда я проезжаю мимо родных улиц, воспоминания смываются. Остается цемент, земля, деревья, люди и пустота. Вся магия дворов уходит, ты снова и снова приезжаешь в чужие места. Они тебе знакомы, только уже совсем иначе. Ты начинаешь копаться в себе, думаешь, что найдешь эту нить, все образуется, но нет. Люди вокруг встречались тебе десятки раз в детстве, ты чувствовал себя частью коллектива, частью организма. А сейчас кто ты? Кто я? Чужак без истинной цели, без настоящего дома, без ясности в голове.
Алкоголь начал отпускать, все тело обмякло, будто бы я попал под ливень. Оставалось спать несколько часов или того меньше. Я попытался забросить окурок в урну, стоявшую у подъезда, – ничего не вышло. Зашел в кухню, допил вино в стакане, посмотрел на мрачные, тусклые обои по всей квартире, и на меня нахлынула тоска вперемешку с отвращением. Какое убогое место, эта старая кляча берет с нас в два раза больше. Да ну ее к черту. Осталось совсем немного до катера, а там уже и Лизу увижу. Быстрее бы вернуться в порт, ведь корабль давно уже сбился с пути.
Сумка повисла на плече, на улице стояла приятная свежесть, дворы пустовали, а набережная разродилась людьми в оранжевых робах. Они очищают город после вчерашней ночи, чтобы отдыхающие не чувствовали себя свиньями.
Ночью набережная поддается насилию со стороны приезжих. Это можно заметить с первыми лучами солнца: разбитые бутылки, салфетки, пакеты, еда, пачки от сигарет, бычки, презервативы и куча остального дерьма. Да, когда основная масса отдыхающих проснется – люди в оранжевой робе уже сделают свое дело. Никто ничего не заметит. Словно так и надо. И это не изменится до тех пор, пока «приезжими» не станут люди в оранжевой робе.
Я постучал в окошко. Ответа не последовало. Присмотрелся – в комнатке никого нет. Часы выдавали без пятнадцати семь. Может быть, касса работает с семи. Достал пачку сигарет из заднего кармана. Выглядела она не лучше меня, но главное – это то, что внутри. А там четыре помятых сигареты, фильтры которых забиты табаком. Не густо, учитывая то, что не прошло и суток, как она была куплена. Одну все-таки можно выкурить. Несколько птиц вальяжно передвигались по асфальту, засыпанному песком, в поисках еды. Кто-то отдался утренней пробежке вдоль парка, где лет пятнадцать назад я скакал на горках, ел мороженое, запивая его ледяной газировкой, под упреки матери, будто бы ангина непременно застанет именно меня.
Солнце гладило спящее море, как мать гладит родного сына по утрам, одновременно пытаясь разбудить его и насладиться чистым, безмятежным лицом. Крохотные волны качались из стороны в сторону, напоминая качели у одинокого двора. Запах утреннего моря не давал уснуть. Соленый, еще немного прохладный ветер щекотал кожу, казалось, впереди мир, настоящий и искренний, такой, как нам всем обещают.
Пять минут восьмого, организовалась небольшая очередь возле кассы. Я пристроился позади мамаши с двумя чемоданами и неугомонной маленькой дочкой лет пяти-шести. Эта белобрысая загорелая девочка все кружила и кружила вокруг матери, как земля кружится вокруг солнца. Через наушники пробивался ее детский писклявый голос, словно через очки пробиваются утренние колючие лучи. Мне не спрятаться ни от того, ни от другого.
Я купил билет и отправился к воротам, где всех ожидала команда местных пограничников. Открыл сумку, прошел металлоискатель, показал паспорт с билетом – пропустили. Всего лишь формальность. Все отрабатывают хлеб с маслом, никакой ответственности. На площадке стояли старые катера, лодки, яхты. Их имена покрылись ржавчиной, поломанные лопасти моторов повисли, подобно засохшим веткам старого дерева. Стекла побиты, а салона давно уже нет. Отголоски прошлого, ничего больше.
Капитан пригласил всех на корабль, одна обезумевшая женщина дала резкий старт, капитан вместе с командой ринулся останавливать ее: «Женщина, подожди! Первым на корабль поднимается мужчина! Женщина, женщина!» Наконец-то ее обуздали, и мы спокойно смогли подняться на катер. Через двадцать минут врубили кино, предложили пройти в бар, но я оставил все это, в попытках уйти в сон.
Проснулся с ужасной головной болью, что-то внутри моего черепа сгнило, и язва разносилась с молниеносной скоростью. Вдобавок к горлу подкатывали рвотные позывы. Старые советские короткометражки начинали сводить с ума. Какого черта? Пойду попробую блевануть. Когда еще представится возможность опорожнить желудок с помощью ротового отверстия прямо на морском транспорте? Катер качало из стороны в сторону, половина команды отсиживалась у бара, их лица не выдавали и толики радости, скука пробивалась отовсюду. Я кивнул головой в знак приветствия, добрался до туалета, стоявшего в самом конце катера, в хвосте качка еще сильнее. Нет, никакой рвоты, мне перехотелось, холодная вода сделала свое дело. Вернувшись на законное место (таким являлось любое свободное место), я залип на экран телевизора, пытаясь отвлечься от тяжелых ударов похмелья.
Несмотря на то, что экран выдавал разные короткометражки, смотрелись они все одинаково. Я повернулся к окну, кресла хоть и были новыми, удобству это никак не способствовало. Серебряное море играло с солнечными лучами, создавая неповторимые блики. Где-то там, возможно, берег, но сейчас его нет. Неподалеку от катера я заметил дельфинов, преследующих нас. Они как неугомонные дети, как та девочка у кассы, которой нужно внимание взрослых, преследовали нас. Выпрыгивая из воды, дельфины доставляли окружающим людям удовольствие. Все достали камеры, щелк-щелк, никто не наслаждается, всем только бы сделать несколько снимков, чтобы потом навсегда забыть их в памяти телефонов.
После катера с его легкой тряской и спасательным кондиционером твердая поверхность горячего асфальта была непривычной. Жара не давала о себе забывать. Я впервые попал в Анапу, абсолютно не зная города, я просто брел вперед. Поднялся к набережной, пошел вдоль нее, пропуская мимо себя лавки с сувенирами, сладкую вату, пустые захудалые кафе, аттракционы. Все это напоминало любой другой курортный городок нашей страны. Надо бы найти автовокзал, стоит держать путь в центр города, подальше от набережной с беззаботными отдыхающими.
Спустя двадцать минут скитаний я нашел указатель, который привел меня на автовокзал городских маршрутов. Там мне указал путь один из водителей автобуса, он высоко держал свою запеченную обглоданную руку, показывая маршрут. Свет бил по глазам, я плохо понимал его, но все-таки поблагодарил. Пожал сухую рабочую кисть, посмотрев при этом в его черные глаза. Короткие курчавые волосы, цвет которых изначально являлся кофейным, успел давно заразиться чумой седины, глубокие морщины под глазами, густые брови и пышные усы – прощай, незнакомец. Коробки из домов захватили город. Стена, за ней еще одна, ничего не менялось. Черная майка горела на влажном теле. Жажда начинала изводить меня.
Автовокзал напоминал собачью будку: семь касс и толпы людей, повсюду очереди, даже за минеральной водой очередь. Маленькое окошко с потрепанными деревянными рамками не спешило отпускать людей. Женщина, сидевшая по ту сторону окна, не прикладывала никаких усилий, чтобы хоть как-то разобраться с очередью. У нее рабочий график, а на остальное плевать.
– Здравствуйте, а до Сочи автобусы ходят? – я старался как можно четче произнести фразу.
– Что? – ее недовольный вид не воодушевлял. Я повторил фразу.
– Завтра, в девять пятнадцать, – она харкнула в меня этими словами, разбив надежды убраться из проклятого города.
– Ну, а может, с пересадками? Или проходные? – я цеплялся за ниточки.
– Не знаю, можете до Туапсе доехать или до Новороссийска. Возможно, там будет вариант, – она говорила с безразличным видом, пожевывая желтое яблоко сорта «Голден». Когда что-то для одного человека является крайне важным, для другого может не стоить ничего. Так было всегда, так и всегда будет.
– До Новороссийска. – Я положил билет в кошелек, отошел к камере хранения, которая закрылась на обед, сел на сумку и набрал Лизе.
Она расстроилась новостям, ведь часы отпуска проходят, а мы так и не встретились. Поезда, самолеты, автобусы – всё против меня. Оставалось сдаться и ждать посадки на автобус до Новороссийска. Три часа, три изматывающих часа. Я опустил голову на колени, макушка пеклась от небесной конфорки. Гул людей, как порывы ветра, – существовали, но не касались меня. Я закурил сигарету, местные водители суетились в толпе людей, выкрикивая: «Тебе куда ехать? А? Ну куда ты едешь? Билет уже взял?» Вот только никто из них не ехал в Сочи.
Открылась дверь камеры хранения, люди начали врываться толпой, ломая хромую дверь, очереди уже не существовало, пыль поднималась к их лицам, обезумевшие глаза и вечный спор, кто все-таки первый. Единственные, кто не суетился на этой дискотеке, – семья азиатской внешности. Они спокойно стояли, пропуская одного за другим. Темноволосый худощавый отец, видимо, смирился с происходящим, стараясь отвести взгляд от дверей. Рядом с ним стояла женщина, полагаю, это была измученная жена ¬– с густыми медными волосами, загорелой кожей, уставшей улыбкой и покрасневшими глазами. Она опиралась на забитый красный чемодан, а он стоял рядом, придерживая жилистой левой рукой малолетнего сына. Никто и не думал их пропускать. Если ты не даешь людям четко понять, чего ты хочешь, то ты никогда этого не получишь. Градусы на улице повышались, если бы воздух стал алкоголем, то мы бы уже давно спились. Я встал, закинув на плечо сумку.
– Вы в камеру хранения? – Азиат утвердительно качнул головой.
– Так а чего не заходите?
– Очередь, – он посмотрел на меня таким взглядом, будто бы я чего-то не понимал.
– Ясно. Тогда я за вами. – Вышло несколько людей, и я начал вваливаться в это злополучное место, зазывая азиатов. Они верили в некие мифические правила, отмахивались от меня мелкими ручонками, доказывая мою неправоту, но в итоге все-таки сдались.
Я оставил сумку, радуясь свободе. Захотелось снова закурить. В измятой пачке оставалось две штуки, надо бы купить новую. Мне всегда доставляло удовольствие курить последние сигареты в расквашенной пачке и курить первую сигарету в новенькой запечатанной упаковке. Снимать пленку, вырывать фольгу, выбирать сигарету, а затем вытягивать ее, чувствуя братское сопротивление коллег по цеху.
Магазин находился внутри автовокзала. Я прошел никому не нужные рамки, пропищал, да и плевать. Сделано ведь для галочки. После того, как я заказал бутылку лимонада и пачку сигарет, показав при этом паспорт, – продавщица отпустила меня. Забавная вещь, когда ты сначала заказываешь сигареты или алкоголь, кассиры редко спрашивают паспорт, а если изначально проговариваешь мелкую дребедень, не спеша подходя к никотину либо алкоголю, то человек настораживается, взгляд и тон меняются, вот тут непременно нужен паспорт.
Я читал расписание на стене: Анапа – Туапсе, Новороссийск, Краснодар, Ялта, Симферополь, Геленджик, Кисловодск, Порт Кавказ, Темрюк, Сухум, Ставрополь. «О, Сухум, моя любимая Абхазия», – промелькнуло в голове. Автобус отходит в половину шестого. Он обязательно должен пройти через Сочи. Так и вышло, отстояв адскую очередь, уже в другую кассу, я взял билет до Сочи на автобус, шедший в Сухум. На вопрос: «Почему до этого мне говорили, что автобусов нет?» кассирша лишь пожала плечами. Да и хрен с ними, билет на руках.
Я зашел перекусить в одну из сотен однообразных кафешек. Картошка, мясо, салат и стакан светлого пива – этим я хотел забить желудок. В полупустом зале пыль оседала повсюду. Кафе в ясный день напоминало квартиру какой-нибудь покойной бабули. Вроде бы когда-то здесь и происходило движение, существовала жизнь, но не в этот день. Две светленькие миниатюрные официантки лениво разносили заказы, их сонные уставшие лица добавляли нотку грусти в это место. Пиво пошло слишком хорошо, несколько глотков забрали добрую половину озера. Проблема оказалась в пище: картошка с мясом – кислая дрянь, салат – пресный. Не став рисковать, закинув в себя только салат с остатками пива, я свалил из этого места.
Водитель маршрутки несколько раз повторил, что бесплатный проезд остался в Советском Союзе, и если ты проживаешь не в том далеком времени, то будь любезен, заплати. Мы проезжали рынки, мелкие улицы со скромными домами, два небольших торговых центра, затем пошли санатории с огромными территориями, они выстраивались в ряд, красуясь государственной поддержкой, а старики выпрыгивали и запрыгивали в салон. Их дряблая кожа успела загореть на солнце, теперь она выглядела как овсяное печенье. Они радовались отдыху, вспоминали забытое время, жаловались на боли в спине и ногах, как ни странно, но они жили в отличие от многих из нас.
Водитель объявил конечную остановку. Выйдя посреди трех-четырехэтажных отелей, я побрел вперед. Зашел в минимаркет, последнее достроенное здание на этой улице, дальше недостроенные дома, голые земли, дорога в никуда. Два шоколадных батончика, бутылка негазированной минералки, несколько минут в прохладе – это место можно смело назвать землей обетованной. Я перешел дорогу и поплелся назад. Рюкзак натирал плечи, футболка прилипла к спине. Мысль о том, чтобы проникнуть за забор одного из отелей, нырнуть в бассейн, радуясь хлорированной воде, не покидала меня до самого пляжа.
Чтобы попасть на самый длинный песочный пляж в Европе, надо преодолеть преграды в виде аниматоров, лавок с сувенирами, дешевых восковых фигур, винных бочек, где за сотку тебе нальют литр спирта, разбавленного сиропом, дешевых ресторанчиков, небольшого рынка и кучи мелких забав, завлекающих полуголых туристов. Небольшая деревянная брусчатка привела меня к краю земли, дальше только море. Я разулся, коснулся горячего песка грубыми ступнями, пальцы проваливались в песочные горы, ускорив шаг, я добрался до воды, мне открылся поганый вид прекрасного моря. Люди, как скот, были загнаны в воду, ни одного свободного метра, полуголые тела насиловали помутневшую воду. Уставшие волны накатывали на берег, они словно хотели избавиться от прилипших к ним насекомых. Люди расставили лежаки вдоль всего пляжа, закинули на них свои тушки и жарились, словно стейки на гриле, под летним солнцем. Кто-то завлекал народ морскими прогулками, но те отдавались в руки лени и алкоголя. Разливное пиво и вино из сезона в сезон покупалось ведрами. Пить, загорать и ничего не делать – это отдых нашего времени.
Я вернулся к забитому рыночку, сел на лавку у скверного фонтана, люди бросали монеты в это мраморное ведро, загадывая желания, а я соскребал песок с левой ноги. Молодые парни завлекали мамаш к своим прилавкам, чтобы те выложили немного денег за морские угощения, они флиртовали с их кошельками, а те краснели от горячих слов молодых самцов.
– Дамы и господа! Не проходите мимо! Невероятный 7D-кинотеатр ждет именно вас. Ощутите на себе магию кино. Только сегодня! Только сейчас… – смуглый высокий парень в авиаторах все говорил и говорил, завлекая отдыхающих на двадцатиминутное разочарование.
– Да закроешь ты когда-нибудь рот? Или нет? Это ведь невыносимо! – бабуля, сидевшая напротив кинотеатра, за прилавком с чурчхелой и прочей ерундой, уже багровела от злости. – Ты уже достал, я сколько раз тебя просила закрыть свою пэльку, а ты все никак не перестанешь. – Полагаю, он прилично достал бедную пожилую женщину, что она простирает руки к небу, взывая к молнии и грому. Парень, видимо, ожидал этого выпада и не растерялся.
– Женщина, вы чего такая нервная? Может быть, вам стоит сходить на увлекательный сеанс в 7D-кинотеатр? Там вы сможете испытать новые чувства и выплеснуть все, что у вас накопилось. – Он улыбнулся и добавил: – Для вас мы сделаем скидку. – Когда я возвращался на остановку, их баталии еще продолжались.
Купив шоколадное мороженое, я радовался той мысли, что могу себе позволить такую мелочь. С детства сладости ассоциируются у меня с праздником. Не то чтобы в моем детстве не хватало сладостей, просто, когда они появлялись, то я уплетал их за считанные минуты. У нас дома не стояла ваза с конфетами, в холодильнике не валялись глазированные сырки, йогурты и бананы. Я всегда представлял, как вырасту, заработаю деньги и скуплю все сладости в магазине. Время прошло, деньги появились, но они уходили на пиво, вино, виски и сигареты. Хотя иногда так хочется чего-нибудь сладкого.
В маршрутке стоял кондиционер, поэтому поездка до автовокзала оказалась великолепной. Я давно уже не бывал в неизвестном городе один. Последние два года, куда бы мне ни захотелось податься, со мной всегда находилась Лиза. Мы бродили по загадочным улицам, забегали в первые попавшиеся кафе, посещали скучные музеи, блуждали дворами, замерзали, а потом прыгали в любую маршрутку, чтобы только согреться. Это был мой первый отпуск без нее, надеюсь, и последний. Что-то связало нас, произошел симбиоз, и теперь отдых без нее стал невозможен. Многие вещи теперь стали невозможны без этого человека, живущего внутри меня. Это нечто невообразимое, когда вы понимаете друг друга без пустых слов. Когда ты видишь в реке уток и улыбаешься, радуясь их приходу, ведь они стали родными только потому, что их любит родной тебе человек. Над морем нависли чайки, и в голове играет знакомый голос, такой эмоциональный, со срывами на звонкий и дерзкий смех, чем-то напоминающий смех упрямых мальчишек, уверенных в себе. Единое целое – это когда ты открываешь рюкзак и отдаешь все тайны другому человеку, взамен он отдает тебе свои, и тогда у вас ничего не остается, что вы могли бы назвать своим, у вас все общее.
Автобус опоздал на сорок минут. Все это время страх держал меня за горло. Никакой информацией кассиры не располагали, они не знали, к какой платформе подъедет автобус, когда он будет, будет ли он вообще.
Радуясь его появлению, закинув сумку, наслаждаясь придорожным воздухом, я закурил сигарету и встал рядом с этой старенькой, потрепанной банкой. На билете не указано место, водитель сказал, чтобы я запрыгивал на любое свободное, а дальше как пойдет. Последние ряды оставались свободны, это меня устраивало. Моими соседями оказались рабочие мужики, распивающие пиво в двухлитровых бутылках, отрыжка вперемешку со смехом не утихала первые два часа, оставалось только смириться.
В Новороссийске мы простояли пятнадцать минут. Группа из пяти человек направилась в платный туалет, пятнадцать рублей оказались у престарелой дамы в руке, проход открылся, вонь поднялась. Придорожные туалеты всегда оставались загаженными, сколько ни плати. Я спустил нужду в общий писсуар, протяженностью в пару метров. Моча стекала ручейком прямо вниз, как дождь с крыш. Купил еще одну пачку сигарет, шаурму и газировку, несколько хороших укусов, пару глотков ледяной воды, а на десерт хорошая сигаретка, заставившая меня радоваться предстоящему приключению, небольшая радость жизни.
Солнце раскидывало последнее золото на бескрайние степи нашей страны. Ветер давал подзатыльники, подгоняя меня к автобусу. Я уселся на место, и мне ничего не оставалось делать, как смотреть в окно, где мужик прощался со своей семьей.
Редкие русые волосы с проседью качались под хлесткими ударами ветра. Замызганные шорты, майка, тапки с кусочками застывшего цемента, жилистые поджаренные руки, глубокие морщины, прятавшие скромные слезы разлуки, и тоскующая улыбка с полупустой челюстью. Его крепкая женщина цыганской внешности обнимала избитое тело, скрывая любимого от посторонних глаз, рядом стояла такого же крупного телосложения дочь с маленьким ребенком на руках. Еще одна из сотен семей, которая находится в разлуке, чтобы держаться наплаву.
Рабочие места постоянно где-то появляются, вот только никто о них не слышит, всем приходится крутиться в одиночку, надрывать спины, отравлять легкие, спать по три-четыре часа, забыть о социальном пакете, верить только своим рукам и глазам. Никаких грез, цветных снов, оплачиваемого отпуска, подарка на Новый год и дачи за городом. Есть только ты и твоя семья, либо ты остаешься мужчиной до конца, ломая собственную жизнь, либо сбегаешь с позором за плечами – иллюзией свободы. Они зашли в автобус, выбрав места передо мной, шторка окна убрана, горечь слез с тусклой улыбкой в окне и за ним. Двигатель заработал, колеса закрутились. Мужик грязной левой рукой протирал глаза, а правой изо всех сил махал, пока не исчез из виду.
До Джубги дорога выдалась спокойной, мужики посапывали, апельсиновое солнце погружалось в воду, а я непрерывно смотрел в окно. Деревья изумрудным платьем превосходно сели на голую почву. Одиночество природы всегда завораживает глаз. Снова пятнадцатиминутная остановка – в Джубге. Туалет, сигарета, забежал в автобус, оказался не мой. Еще один автобус. Толпа полукругом повисла у входа, я протолкнулся к дверям, прыгнул на сиденье в ожидании коллег по несчастью. Люди завалились, не оставив ни одного свободного места, рядом со мной поселился парень с длиннющими ногами. Мой рюкзак повис на коленках, ноги согнуты, подушки нет, наушников нет – поездка не самая лучшая.
Я набрал Лизе, ее голос успокаивал, как водопад Учан-Су на горе Ай-Петри. Она говорила, что ждет меня. Такой родной и близкий голос играл в трубке. Совсем скоро я буду дома, буду с ней. Она готовила ужин, рассказывая о том, как прошел ее день. Спина начинала ныть, ноги затекать, от духоты мне хотелось сорвать кожу на себе. Голос в телефоне доставал меня из этой духовки, я, как слепой ребенок, полз ему навстречу. Лиза нарезает салат, слушая на громкой связи мои нелепые истории, ее голос превращается в смех, похожий на детские качели, вверх-вниз, вверх-вниз, такой звонкий и приятный.
Свет в салоне выключили, правой рукой вытер пот с лица, рюкзак спустил к ногам, надо попытаться уснуть. Дорога пошла серпантином, она убаюкивала наше сознание. Кажется, будто все люди в салоне горели одной идеей, как бы уснуть. Пробираясь сквозь туман дрема навстречу безрассудному отдыху, взорвалась бомба. Маленький курчавый ребенок, сидевший у здоровой мамаши на руках, разразился воплем. Все вокруг насторожились, ожидая, когда закончится эта вспышка. Прошло полчаса, в полутьме видно негодующие лица пассажиров. Сосед врубил музыку на телефоне. Наушники спасали его от внешнего мира, он закрыл глаза и покинул наш клуб. Прошло еще минут десять, кто-то не выдержал:
– Женщина, дайте ему, наконец, соску. Пусть успокоится, – мужчина явно не скрывал своего гнева и презрения. Он чувствовал себя героем, ведь все терпеливо молчали, а он высказался.
– Молодой человек, пожалуйста, не учите меня. Я уже все перепробовала. – Ее фигура мелькала в темноте, она делала небольшие шаги, укачивая малыша. В ее голосе также присутствовал гнев, правда, еще и смущение. Она не могла справиться с ребенком. Он кричал и кричал, женщина чувствовала каменные взгляды людей, знала, что окружающие думают в эту минуту, только вот изменить ничего не могла.
После выпада мужика все невольно начали позволять высказывать себе под нос недовольство, это происходило невзначай, мимолетом, самому себе, а слышали все: «Господи, ну сколько можно», «Да когда же это прекратится», «Бедный ребенок, с такой мамашей», «Понарожают, а справиться не могут». Первый час я искренне сочувствовал женщине, несмотря на то, что крики звучали у меня под носом. Трудно прочувствовать человека, держащего пять-семь килограммов живого веса на протяжении часа, а то и больше. Я слышал ее тяжелое дыхание, не видел, но чувствовал, как пот покрывает женское тело, руки начинает сводить, а от духоты кружится голова. Старшая дочь постоянно копалась в бездонной сумке, подавая игрушки, соски, еду, фонарик, она хотела помочь, и помогла, взяв ребенка на некоторое время в здоровые, не совсем крепкие девичьи руки. Возможно, проблема в отсутствии света. Может быть, он боится темноты. Все маленькие дети боятся темноты, особенно в незнакомых им местах. Несколько раз попытался донести эту мысль с места, чувство неловкости останавливало попытки, горло сжималось, звук сухим кашлем застревал на пути к свободе. Да пошло оно все. Я толкнул соседа, он убрал свои лыжные палки, освобождая путь. Надо уладить вопрос со светом.
– Женщина, извините, – она посмотрела на меня злобным взглядом, принимая вызов, – может быть, он боится темноты? – сказав это как можно мягче, я посмотрел ей в глаза, давая понять – я не враг. Как только она это уяснила, весь ее боевой дух опал, как опадают по осени листья под хлыстом могучего ветра. Плечи упали вниз, голова склонилась на левый бок, в глазах переливались слезы, она устала.
– Не знаю, молодой человек, правда, не знаю. – Моя рука коснулась ее плеча, жар, исходивший от тела, насторожил меня. Не знаю зачем, наверное, я хотел помочь, но не знал, как это сделать.
– Я спрошу у водителя, можно ли включить свет. – Впереди голос малыша казался сносным. Небольшой писк, жужжание мухи, не более. Зависть проурчала где-то в области желудка.
– Простите, нельзя ли включить свет в салоне? Там просто ребенок плачет. – Водитель, сидевший за рулем, не обратил на меня внимания, его напарник повернул ко мне огромную морду. Несколько мелких шрамов красовалось на его лице – воспоминания из детства.
– Какой еще свет? Тебе жить надоело? – он оскалился, выставляя напоказ здоровые зубы. Мешки под глазами, морщинистая толстая шея, крупные пальцы на руках с грязью под ногтями. Он душил меня взглядом, трудно не поддаться этому, только выхода не оставалось, я все равно стоял на месте.
– Там ребенок плачет, возможно, он боится темноты. – Кабан встал на ноги, сиденье автоматически захлопнулось, словно капкан. Его лицо багровело, он собирался уже открыть пасть, чтобы сожрать меня на ужин.
– Парень, – вдруг заговорил водитель, – пойми, если мы включим свет, то дороги совсем не будет видно, а гнать по серпантину в слепую – чистое самоубийство. Придется вам смириться. – Боров молча сел.
– Все ясно, я понял. Это ведь был только вопрос. – Ноги понесли меня обратно, за спиной горечь поражения, правда, не так обидно, ведь водитель оказался прав.
– Понял он, все понял, – безумный напарник оставил за собой последнее слово.
Я извинился перед женщиной, она виновато улыбнулась, сказав неловкое «спасибо», это смутило меня. Сел в неудобное кресло, закрыл глаза в надежде вздремнуть. На черном экране летали цветные круги, голова трещала, голос малыша, как электрический разряд, проникал прямо в череп. Боль с каждой секундой становилась все несносней. Я чувствовал, как во мне зарождается ненависть к этому ребенку, к его матери, сестре, автобусу, водителям. Часть меня ненавидела этого монстра из ада, его огромную мамашу, бесполезную сестру, они не могли справиться с ним, никто не мог справиться с ним. Словно сам сатана давал ему силы, так громко и безостановочно получалась у него эта истерика. Другая часть меня понимала, насколько тяжело этим людям, их вина косвенная, мучения настигли их тело и разум раньше, чем можно подумать. Все это постоянно крутилось в голове, ненависть и смирение боролись за престол в измученной голове. Если бы «Божественную комедию» писали в наше время, то этот автобус непременно бы отхватил себе один из кругов ада.
Мы подъезжали к Лазаревскому, по расписанию через минут сорок наша поездка должна подойти к концу. Задержка в несколько часов произошла из-за пробки в Туапсе. Нам не разрешили даже выйти покурить, сбросили балласт из нескольких человек и в путь. Жестяная банка начала сбрасывать скорость, затем остановилась и прошипела, как вода на раскаленной сковороде, видимо, устали все.
Теплый вечерний воздух бил по лицу, головная боль не проходила, поэтому радости свежему воздуху не было. Женщины пошли в туалет придорожного мотеля, а мужики поплелись в лес, никто не хотел платить пятнадцать рублей. Лиза уже битый час ждала меня, успев нарядиться и выпить бутылку красного полусладкого вина.
– Макс, я могу уснуть. Ты меня простишь? – она чувствовала себя виноватой, но в час ночи виновных нет.
– Да все нормально. Мы приедем часа через полтора-два, какой смысл ждать. – Мне казалось, у меня жар, я весь горел.
– Я постараюсь не уснуть, честно-честно. – Я представил, как она говорит эти слова, с искренним волнением в сердце, легкой грустью в голосе и чуть заметной улыбкой на лице. Это всегда меня забавляло. – Но на всякий случай скину тебе номер такси и адрес. Скинь мне вызов, когда будете в 20 километрах, если не буду спать, то мы встретим тебя у светофора. – Через несколько минут пришло сообщение. Я сохранил номер такси.
В первых рядах оказалось свободное местечко, радуясь такой удаче, я прыгнул в него и устремил взгляд вперед, на дорогу, ведь впереди меня сидел безумный боров. Автобус зарычал, люди запрыгнули в салон, рассыпаясь, кто куда. Женщина подошла ко мне, взглядом дав понять, на чьей территории находится мой зад. Покорно встав, я зашагал в клетку с тиграми. На пути попадалось несколько свободных мест, только они предназначены не для меня. Я из последних сил улыбнулся мамаше и в отчаянии упал на сиденье. Мы двинулись с места. «Такси, ну пусть будет такси», – промелькнуло в голове, без разницы, только бы добраться до Сочи.
Передо мной мелькали сны, кажется, я смотрел в окно, видел множество огней, пробегавших за ним, и видел людей, скрывающихся у меня в голове, в поле, море, в пустых домах. Крутой поворот и остановка. Протер лицо сальными руками. Да, черт возьми, я приехал. Закинув рюкзак за плечи, схватил сумку из багажного отсека, ноги понесли тело подальше от этих колес, окон, фар, кузова, мамаши с ребенком и дочерью, водителей, неудобных кресел и духоты.
Лиза стояла у светофора, возле «Макдоналдса». Нас разделяли четыре полосы, красный свет и сорок три секунды. Она улыбалась и кричала мне: «Максим, Максим, ты приехал, ты здесь! Ура, товарищи!» Как хорошо, что в три часа ночи все сидят дома. Морское белоснежное платье в полоску, подчеркивавшее ее фигуру, говорило о любви к волнам и штилю, она навсегда останется ребенком моря. Светлые волосы не касались плеч, виноградной лозой курчавились вокруг круглого загорелого лица. Улыбка все такая же искренняя, как у детей, не познавших горечи обид. Она махала коротенькими ручками, пританцовывая при этом. Вино всегда придавало ей сил. Загорелся зеленый, она побежала мне навстречу, мы встретились на дороге. Я обнял ее изо всех сил, пытаясь утонуть в этом счастье. Лиза радовалась моему приезду, а я своему спасению. Запах кожи, вкус губ, ее тело и голос – делали меня счастливым.
– Ну, наконец-то ты приехал. – Я посмотрел в ее сияющие глаза и улыбнулся.
– Да, наконец-то. – Мы отправились к машине, где нас уже ждали. Я видел всего один раз Оскара с Ангелиной, поэтому чувствовал себя немного неловко, но, когда мы подошли к автомобилю, все изменилось. Я рассчитывал на рукопожатие и кроткое «Привет», а они обняли меня, будто мы давние друзья, повстречавшиеся спустя долгое время. Так непривычно встречать таких людей во время постоянной замкнутости окружающих.
– Вы всегда так встречаетесь? – Ангелина посмотрела на меня, указав взглядом на дорогу.
– Нет, только когда не видимся больше суток, – громко ответила Лиза.
Я закинул сумку с рюкзаком в багажник, прыгнул в просторный кожаный салон с кондиционером, музыкой и любимой девушкой, чувствуя прилив энергии.
По пути Ангелина задавала уйму вопросов, я попытался ответить на первые два, но она постоянно перебивала меня новыми вопросами или рассказами. Мы переглянулись с Лизой, ухмыльнулись и окунулись в открывающиеся виды за окном.
Эстакада шла вдоль побережья, море переливалось вечерними красками, казалось, до нас доходит шум прибоя, так близко оно находилось. Пальмы украшали город, никогда в жизни мне не доводилось видеть столько пальм. Они пробуждали внутри меня волнение, зеленые острые листья танцевали на ветру – это рай на земле. Неоновые фигурки, расставленные по всему городу, напоминали о прошлогодней олимпиаде. Я обнял покрепче Лизу, чувствуя, как в мою голову стучится сон.
– Ждем вас на завтрак, – Ангелина посмотрела на наши уставшие лица. Мы уже стояли у подъезда, сумка ломала плечо, рюкзак издевался над спиной. – Нет, давайте лучше пообедаем вместе. Я знаю одно хорошее местечко, там грузинская кухня, вам понравится, обещаю. – Оскар несколько раз посигналил, выезжая со двора, мы проводили их взглядом.
Лиза открыла панорамное окно на кухне, включила кондиционер, нам повезло выпить полбутылки вина, наслаждаясь ночными видами города. Луна постелила дорожку на скучающем море, казалось, до нее можно достать рукой, до моря можно достать рукой, до любви можно достать рукой.
– Завтра ты увидишь, как выглядит море с семнадцатого этажа, увидишь весь город. Отсюда открывается прекрасный вид. Идем, я тебе кое-что покажу. – Мы отправились в комнату, минуя высокие стулья, стеклянный стол, огромный холодильник – все в этой квартире казалось мне непривычным. Я словно вступил на другую ступень, где мне не по себе. Здесь все идеально, ни одна крошка не должна изгадить итальянский кафель.
– Ангелина предлагала спать на диване, они только месяц назад купили эту квартиру, еще не успели купить кровать, у них дома стоял матрас, я забрала его и постелила нам на полу. – Огромный диван занимал почти половину комнаты, в правом верхнем углу лежал стандартный двухместный матрас с двумя подушками, легким одеялом и бутылкой воды на всякий случай.
– Идеально. – Я поцеловал ее и отправился в душ.
Чистая вода сдирала старую кожу, я словно сбрасывал с себя костюм сегодняшнего дня. Катер, Анапа, автобус – все надо смыть очень тщательно. Маленькие песчинки на ногах напоминали грязную морскую воду. К черту это все, к черту этот день. Я вышел из душа с ощущением потери веса в несколько килограммов. Лиза повернулась к стене, встречая сон. Тяжелый денек выдался для нас обоих. Я прижал ее к себе, чувствуя ни с чем не сравнимый запах ее тела. Да, я был счастлив несмотря ни на что. Здесь и сейчас. Она поцеловала мою руку и крепко обняла. Как жаль, ведь счастье настолько мимолетно, что о нем забываешь на следующий день. Я уставился в стенку, стараясь не уснуть, а насладиться моментом, но это оказалось невозможным, сон забрал меня без шанса на сопротивление.
Здесь никого нет

Первые дни октября выдались славные. Солнце еще жарило землю перед ноябрьскими дождями, теплый южный ветер мучил уставшие голые деревья, а редкие мелкие травинки пробивались сквозь поджаренную корочку земли навстречу мягким ярким лучам в надежде продержаться до первых морозов.
Венки на могилах стояли совсем свежие, кресты выкрашены, даты написаны. Неделя, две, месяц – люди умирают регулярно. У смерти нет праздников и выходных. Я стоял напротив глубокой ямы, рядом с ней – два старика с лопатами и две горки земли вперемешку с глиной. На одной из них лежал крест, такой же, как и десятки других.
Два жирных кота ошивались у десятка ног, ожидая лакомый кусок пирога. Вороны на правах хозяев перелетали с крестов на плиты и наоборот. Они спокойно наблюдали за происходящим, не пытаясь вмешаться в похоронную процессию. Для одних смерть – трагедия, а для других она становится обыденным, скучным явлением, не вызывающим и толики внимания. День за днем люди уходят, их лица исчезают, воспоминания смываются, остается только крест и пустота внутри, словно шкаф, от которого нет ключа. Ты знаешь – открыть его не получится, знаешь – там ничего нет, но не можешь выкинуть, потому что когда-то там что-то было.
В гробу лежал человек двадцати семи лет. Кому-то он приходился сыном, кому-то братом, дядей, другом, знакомым, но никому он не приходился любимым парнем, верным супругом, хорошим отцом. Я знал его как своего двоюродного дядю старше меня на шесть лет. Последний раз мы с ним виделись лет пять назад, правда, отчетливо вспомнить ту встречу мне так и не удалось. Даже сейчас, стоя у гроба, все, что я о нем знаю, – это наивная, немного глуповатая улыбка, маленькие прищуренные зеленые глаза, вытянутая вперед шея, казалось, сначала идет голова, а затем тело. Худые руки с постоянной грязью под квадратными ногтями, жирные волосы и рост примерно метр шестьдесят с мелочью. Из рассказов родственников я понял, насколько он был стеснительным, доверчивым и слабым ребенком. Но дети без любви и заботы ломаются. Они берут то, что лежит на поверхности, попадают туда, куда им не следовало бы попадать, теряются и вслепую пытаются выжить.
Витя родился в семье безрассудных пьяниц, это являлось некой нормой в нашем поселке в конце восьмидесятых – начале девяностых. Времена оказались сумасшедшими. Люди создавали жизнь как могли: кто-то просыпался с мешком денег под подушкой и улыбкой на лице, а кому-то приходилось выживать, а если не получалось, то всегда можно было найти пузырь спирта и разбавить его водой.
Никому не было дела до семейных институтов, родительских прав, социальных условий и прочей важной чепухи, существующей в наши дни. Мне всегда казалось это глупостью, ведь даже сейчас далеко не всем есть до этого дело. Дети как рождались в бараках и трущобах среди пустых бутылок, так и рождаются. Растут в нищете среди грязи и мрази, не понимая, кто они есть, кем они будут и что такое эта «нормальная жизнь». Никакой цели, кроме выживания, поедающего их ежедневно. Выживание рождает зависть в юных сердцах детей. Они начинают защищать себя с помощью агрессии, лжи и воровства. Сперва им хочется быть «как все», вот только окружающие не понимают этого и плюются агрессией, затем переход на новую ступень – презрение ко всем и ко всему. Раз жизнь против них, тогда и они будут сражаться. Безразличие семьи и отсутствие воспитания раскрепощает ребенка, у него нет моральных границ, он руководствуется правилами улиц, что не раз приводит к печальным историям.
До пятнадцати лет родители плевали на Витю. Они могли не видеть его сутками, даже не задумываясь о том, где он и что с ним. А их сын мог ночевать на вокзале, в местном парке на лавочке со спинкой да в подъездах. Выпивка всегда помогала в такие ночи.
Алкоголь окружал парня с самого детства, из-за этого рука к бутылке потянулась лет с двенадцати. Паленая водка, самодельный самогон, дешевое вино, холодное пиво – заливалось бутылками. Пьянки и веселье с соседскими пацанами крепко засели внутри этого человека. Градусы греют тело, освобождают разум, забирают боль. Иллюзия в глазах, придающая чувство важности, собственного достоинства. Этот мираж поселялся в худощавом тельце через ротовое отверстие. На деле же выходило много пустых слов, блевотины и перегара.
Когда-то, еще в школьные годы, его сердце покорила девочка, приезжавшая к бабушке на лето. Они разделили половину лета на двоих, а затем разбежались и не видели друг друга никогда. Любовь к алкоголю оказалась сильнее всех чувств, копившихся в сундуке потерянного юноши. В шестнадцать он стал пить со своими родителями, вскапывая чужие огороды, покупая водку, а не хлеб. Все чаще уходил в мир «градусов», оставив реальных людей где-то за высоким забором. Да, все трепали языками, говорили о тяжелой судьбе парня, но никто не мог повлиять на него, даже его лучший друг, его брат, проводивший с ним так много времени. Витя являлся главной темой во дворе.
Соседи мусолили семейку алкашей вечерами напролет, старухи слетались на шабаш и зачитывали заклинания. Разговоры всегда оставались разговорами. Люди напоказ хаяли бессовестную мамашу и блуждающего папашу, играли заинтересованность, а на самом деле подавляли голод, удовлетворяли интерес. В душе людей мало место для искреннего сострадания, они хотят знать, но не хотят видеть, хотят наблюдать, только не участвовать.
В этот прекрасный осенний день даже погода не знает о смерти маленького человека. По правую сторону стояли родственники, организовавшие похороны. По левую – его усохшая уставшая мать с трясущимися руками, черным платком на голове, скрывающим седые пряди, да в накинутой на плечи потасканной куртке. Она смотрела все время куда-то вперед. Рядом с ней забулдыги-алкаши, вся местная чернь топтала почву на кладбище, как быки перед корридой. Они оглядывали кресты с памятниками, маялись на солнце в потертых куртках, ожидая отправки автобуса на поминки. Кто-то из них даже напялил солнцезащитные очки, другие щурились с явно недовольным выражением лица.
Батюшка потратил немного своего времени, получил деньги, сделал звонок, и через пять минут за ним приехала черная иномарка. Отец окинул всех взглядом, скрепил губы, выражая соболезнование, и помотал головой. Огромный крест на выпирающем животе говорил о важности и чистоте его мыслей, ухоженная седая борода перебегала с одной груди на другую. Четко отработанная схема. Сегодня он установил рекорд по скорости чтения и отпевания покинувшего мир живых – безобидного холодного тела. Он открыл заднюю дверь и присел в машину, опустил заднее окно, ветер добежал до лица, раскачивая его бороду из стороны в сторону. Машина дала ходу, звук двигателя мелодией прошелся по загробному миру – хороший автомобиль.
Мужики забили крышку гроба, кажется, многие вздохнули с облегчением, ведь солнце лишало людей тоски, грусти и слез. Пока два старика погребали мертвое тело в свежую землю, люди собирались в кучки, как дети в садике во время очередного утренника. Я отказался ехать на машине, завалился в катафалку, где стояли две деревянные самодельные лавочки. Напротив меня сидели две бабули в платках и тулупах. Они что-то жужжали друг другу на ухо, оставляя завесу тайны, покачивали головой, играя глубокими морщинами на лице. Все расселись по местам. Заработал двигатель, глушитель выплюнул куски черного дыма. Мы сбегали с этого места, оставив лишь следы после себя, подобно чернилам, оставляющим кляксы на чистом листе бумаги.
Разбитые дороги мучили костлявый зад. Прочувствовав каждую кочку, я захотел постоять, неловкость победила, моя задница продолжала сидеть, я начал рассматривать расписной линолеум, устеленный на полу гнилого автомобиля. Молочный цвет превратился в кашу, изощренные цветки теряли красоту под грязными ногами людей. Их обувь оставляла крошки из почвы, сами они не обращали на это никакого внимания. Никого из этих людей я никогда не видел, полагаю, они меня тоже. Все сидели плечом к плечу, ни одного свободного места, запах устоявшегося перегара не давал покоя. Посмотрел на соседа, тот облизал губы, потер грязной рукой щетину, взглянул на меня и улыбнулся, несколько передних зубов отсутствовало, остальные успели пожелтеть, он держал взгляд несколько секунд, затем отвернулся к своим приятелям.
В столовой все было уже готово. Два ряда из четырех-пяти столов, набитых едой и алкоголем. Старики расположились на одном ряду, а молодые и кто считал себя таковым – на другом. Со мной рядом сидел родной дядя, который был на семь лет старше меня. Он постоянно обновлял рюмки, наливая до самых краев. Пить полными рюмками мне никогда не нравилось, приходилось делать два омерзительных глотка, правда, ко всему можно привыкнуть. После третьей я привык.
В зале стояла гробовая тишина, самая подходящая музыка для таких мероприятий. Вилки, ножи, ложки иногда играли на поверхности, создавая мрачную симфонию. Через тяжелые шторы пытался пробиться свет, но ткань, как щит спартанца, спокойно отбивала все атаки. Тусклая душная комната пропитана пылью и запахом отвратительной еды. Этот запах встречается только в столовых и детских садах. От него меня коробило. Помучив кусок белого куриного мяса с двумя салатами и пюре, пальцы рук оставили вилку в покое. Брезгливость могла появляться во мне из-за запахов, людей, сидевших за одним столом, грязной посуды и всеобщей атмосферы. Аппетит не появлялся, а закусывать стоило. Набрав в чистую тарелку фруктовой нарезки, запихивая ее в рот, мы продолжили пить.
Костя, казалось, был единственным человеком, кто по-настоящему знал покойного. Они все детство провели вместе, их родители также все детство детей провели вместе, распивая дешевое пойло в гниющих домах. Костя держался за жизнь, он хотел покорить ее, доказать этому миру, как тот был несправедлив к нему. Закрыв глаза на свою пьющую мамашу (отца он потерял, когда начинал делать первые шаги), Костя зарабатывал деньги, обрывая по ночам персики в садах, охраняемых колхозом, после тащился на вокзал, бегал по перрону за уходящими вдаль поездами, продавая фрукты, покупая еду. Он окончил школу, затем колледж, при этом работал не покладая рук, упорно преследуя цель – быть таким, как все: завести собственную семью, стать прекрасным отцом, купить дом, ходить на любимую работу. Он мечтал о стабильности, которая у многих есть с рождения.
Костя разливал теплую водку крепкой уверенной рукой. Скромное кольцо на руке, мелкие морщины на лице, легкая седина в уже поредевших волосах, хорошая рубашка и автомобиль на стоянке говорили о том, насколько сильный этот человек. Он сумел стать тем, кем так давно мечтал оказаться. У каждого человека свое счастье, но добиться этого счастья одинаково трудно для всех. Мы выпили еще по одной, затем вышли покурить. Голова начинала подводить, легкое опьянение погружало меня на дно, поэтому, когда открылась дверь и свет стрелой выстрелил в глаза, координация стала подводить.
– Да-а, – протянул он, – вот и нет с нами больше его. – Костя достал сигарету, прикурил и передал мне зажигалку.
– Ага, печально все это. – Такие темы всегда прижимали меня к углу ринга. Этот спарринг я проигрывал.
– Он не слушал меня. Понимаешь? Я постоянно твердил ему, чтобы он прекращал пить. Да что толку? Надо было не разговорами помогать, а делом. Хотя его родной дядька, приезжая раз в неделю, дубасил его так, что он потом несколько дней не мог выходить на улицу, – Костя взглянул на меня в поисках ответа, я сделал несколько горизонтальных движений головой в знак негодования. – Ну, бил он его, а что толку? Витя убегал из дома, когда тот приезжал к ним. – Он закурил еще одну, мне тоже пришлось разоружать свою пачку.
– Никто не может исправить человека, какие бы попытки ни предпринимались. А если он этого захочет, значит, он сам себя и исправил. – Я задумался над своими словами: неужели и вправду никто не может изменить жизнь другого человека? При желании все всегда можно оспорить или убедить себя в чем угодно.
– Мы с ним все детство провели вместе. Да, мы выпивали. Кто не выпивал в старших классах? – Я кивнул головой, вспоминая школьные годы. Самые глупые и безмятежные времена. – Что за дурную жизнь он выбрал? В двадцать семь умереть от открытой язвы. Умереть от алкоголя. А сейчас мы пьем, поминая его. – Это показалось забавным, я не смог скрыть легкой ухмылки. Мы решили вернуться обратно.
– А ты многих знаешь людей, которые сидят за столами?
– Нет. Старики вроде бы соседи по улице, а мужики – местные пьяницы, я не уверен даже в том, знали они Витю или нет. – Такова реальность нашей жизни. Говорят, человек умирает тогда, когда люди лишаются воспоминаний о нем. А что делать, если и воспоминаний о тебе не осталось? Ты при жизни никому не нужен и после смерти о тебе никто не знает.
Алкоголь бил в голову, люди начинали прерывать молчание. Мы уселись на стулья, один из них захрипел. Тарелка стояла пустая, сегодня ей никто не будет пользоваться. Несколько бабуль уже собирались на выход. Женщины суетились, набивая одноразовую посуду едой, конфетами и печеньем.
Левый край заиграл цветами праздника. Четыре мужика нашли свою кондицию, как стрелка компаса находит нужный полюс. Они не стеснялись своего баса, выражений, жестов, отдаваясь в плен алкоголю. Они коснулись края, когда их рюмки зазвенели в радостном чоканье. Этого Костя уже не мог терпеть. Он сдержанно встал, отодвинув стул, и с багровым лицом ровным шагом направился к ним. Их небритые пропитые лица выдали удивление при виде хмурого человека, отвлекающего головы от веселья. Они желали только бутылку, ничего большего, никто из них, видимо, не помнил уже, почему находится здесь. Да и какая разница? Все равно это ничего не меняет. Костя держался хорошо. Несколько замечаний утихомирили бойцов на определенное время. Мы всё пили и пили, обновляя рюмки одну за другой. Люди расходились, прихватив с собой немного угощений.
– Послушай, – Костя был уже изрядно пьян, – неужели мы все так закончим? – Рюмка держала курс на самое дно желудка, а я не знал, что ответить.
– Не знаю, Кость. Даже не могу представить, как все закончится.
– Мы столько времени провели вместе с ним. Это мой брат, он жил, дышал, ходил, а сейчас его нет. Это часть меня, которую больше не вернуть. Поверь, если бы я мог, если бы я только мог, то все исправил, – круглые зеленые глаза покрывались коркой соленой слезы.
– Ты не виноват. Какой смысл так думать? Если хочешь держать внутри себя вину, тогда обвиняй всех. Мы все в этом виноваты. – Я находился не в своей тарелке, все это чуждо мне. Я не знал человека, лежавшего сегодня в могиле, не знал этих людей, не знал законов жизни, правил судьбы. Алкоголь горел внутри меня, приказывая сбежать отсюда.
– Давай выпьем еще по одной. – Отказаться нельзя. Еще одна доза горючего вошла в желудок.
Люди продолжали расходиться по домам. Кусочки чего-то целого разбивались. Что-то навсегда исчезало с уходом этих лиц. Человек становился призраком, а затем – скользящим по миру воздухом. Я уже и сам не понимал, почему нахожусь здесь. Отвращение вместе с тошнотой подкатывало к горлу. Остались только мужики и парочка родственников. Один из героев взглядом провел разведку, понимая – скоро придется уходить. Он спрятал начатую бутылку за пазухой. Они дали старт оперативной работе, нагружая глубокие карманы. Возможно, кто-то еще обратил на это внимания, но иногда нужно закрывать глаза на определенные вещи. Мне не удалось этого сделать. Я встал, голова закружилась, оперся на стул – все хорошо. Главное – держаться ровно, идти уверенно.
– Мужики, мне кажется, вам уже пора, – я сказал это как можно спокойней, ведь скандалы удовлетворяли только меня, а сегодня не тот день, не те люди. Они посмотрели по сторонам, чувствуя всю пустоту зала, давившую на их костлявые плечи.
– Хорошо, – сказал тот, который спрятал бутылку за пазухой, – только выпей с нами по последней. – Они приканчивали еще одну бутылку, наливая полные граненые стаканы.
– Нет, мне уже достаточно. – Я увидел, как два мужика делали три глотка, опустошая стакан, наслаждаясь им. Капли сбегали по небритому подбородку, теплая водка давала рвотные позывы.
– Светлая ему память, – произнес все тот же мужик.
– Кому?! – не выдержал я. Он на секунду замялся, а затем ответил.
– Нашему другу. Нашему близкому другу.
– Встал и вышел!
– Что? – глаза открылись.
– Встал и вышел отсюда на**й! – удивление и гнев.
– Слышишь, щенок, ты за базаром следи, – главный герой попытался резко встать, дернувшись на месте.
– Эй, мужики, не надо начинать! – сказал один из них, сидевший по левую руку от меня. – Парень, угомонись, мы уходим.
– Мы с тобой еще встретимся.
– Буду ждать. – Я несколько секунд подавлял желание вмазать ему с правой. Нет, все это не стоит того. Пора возвращаться.
Женщины метались вокруг столов, насыпая как можно больше еды главным гостям. Мужики покорно стояли, то и дело кидая беззубые ухмылки в сторону противоположного пола. Их наградили едой и непочатой бутылкой водки. Пропитые морды не скрывали радости, переговариваясь друг с другом, они выходили в коридор.
Костя погрузился в магию рюмки, как иностранный турист в картины местного художника. Я коснулся его плеча, пожал ему руку, он крепко ее сжал, мне стало не по себе. Жалость и сочувствие подкатили к глазам. Он оставался единственным человеком, скорбящим по прошлому.
На улице все так же светило солнце, теплый ветер шагал мне навстречу, еще живые деревья пели оду любви миру, встречая шелковые лучи света.
Телефон завибрировал, вернув меня обратно в настоящий день.
– Привет, милый, – голос Лизы напомнил о расстоянии в полторы тысячи километров.
– Здравствуйте, юная дама, – придав бодрости голосу, ответил я.
– Ваша дама далеко уже не юная, пора бы уже это знать и намотать на ус, – весело произнесла она.
– Не наговаривайте.
– Ой, ну тебя, – легкий стеснительный смех просочился сквозь трубку. – Максим, как все прошло?
– Пусто и грустно.
– А подробней?
– Только не сейчас.
– Я тебя поняла. Ты когда обратно домой? Я уже не могу тут одна находиться.
– Завтра в обед вылетаю.
– Здорово! Тогда я приготовлю ужин, куплю бутылочку красного полусладкого и мы будем смотреть «В джазе только девушки»! – она звонко засмеялась.
– Ты не устала его пересматривать?
– Нет, ты чего! Это мой любимый фильм. Там же великолепная Монро! Ох, эта женщина! А Джо Браун? Все, решено! Жду вас завтра, сеньор, на просмотр киношедевра.
– Как скажите, мисс.
Мы еще немного поболтали о планах на завтрашний день, который должен обязательно наступить, а потом попрощались до вечера, понимая – все так и будет. Все будет хорошо. Правда?
Пачка сигарет в кармане согревала душу, я не хотел курить, но знал – когда сбегу подальше от этого места, то обязательно предамся наслаждению этой дурной привычки. Люди проходили мимо меня, они стояли у магазинов, на остановках, сидели в автомобилях – ничего не подозревая. Никто не знал, кто сегодня умер. Никто не знал, что еще вчера утром он дышал, а раз никто ничего не знал, то существовал ли он?

Электричка

Шесть сорок три, электричка снова опаздывает. Люди собирались в группы, сохраняя, как им казалось, драгоценное тепло. Перчатки остались дома, потрескавшиеся фаланги пальцев замерзали в карманах осеннего пальто. Ветер мастерски резал лицо, снег забегал под пазуху, как муравьи под футболку в теплый ясный летний день. Декабрь вступил в силу, оставалось только мириться с погодными условиями, обременяя себя слоями одежды. Мне никогда не нравился такой расклад, поэтому добрую половину зимы старался носить пальто.
Дома еще спали под остатками одинокой ночи. Фонари скучно освещали пути, им плевать на окружающих мир, они делали свою работу, как многие из нас, стоящие на этой платформе. Люди лишь делают вид, словно они живут, а сами забивают на все вокруг, ища личную выгоду, способ выжить, обеспечить семью достатком, забивая на принципы, амбиции, мораль, интересуясь лишь деньгами и общественным мнением.
Забитый тамбур не давал возможности сделать какое-либо движение. Плечом к плечу, нога к ноге, лицом к затылку – такое приветствие встречало меня каждое утро. Пять дней в неделю полные вагоны направляются в центр столицы. Мелкие невзрачные тела разбегаются кто куда, преследуя собственные цели. Агрессивные и уставшие, близкие и дальние, знакомые и прохожие.
Зимой в этом огромном городе, среди миллионов людей, трудно найти по-настоящему живого человека. Все уходят в себя, уделяя внимание музыке в наушниках, буквам в электронных книгах, перепискам в телефонах. Электричка, подобно гончему псу, гнавшемуся за добычей, минуя все преграды, оставляла мрачные станции позади, желая быстрее заполучить добычу.
Спустя некоторое время, когда она прошла половину пути, у людей появилась возможность свободно двигаться, прижаться к стене тамбура. Звуки музыки обрывками проскальзывали в тамбур. Я узнал песню. Молодая семья, которая день за днем ходит по вагонам, исполняя одну и ту же песню на протяжении полугода. Они таскают с собой еще двоих детей: девочка лет шести собирает деньги, бегая с пакетом между лавочек, другой малыш томится у матери на груди. Они берут с собой комбик, гоняя единственный записанный минус по кругу. Меня либо начнет тошнить от этой песни, либо выучу ее наизусть и стану им подпевать. Я всегда поддерживал самобытное творчество, но это не являлось таковым. Я бы назвал это вымогательством. Одна избитая песня звучит из этой маленькой колонки, насилуя и без того угрюмых людей в вагоне.
Люди по большей части кидают мелочь только из жалости к этой семейке. Это видно по брезгливому выражению их лиц. Так нельзя. Нельзя гонять одну сопливую песню на протяжении такого количества времени, нельзя подключать детей в эту мошенническую схему. Детям сложно отказать, все это прекрасно понимают. От злости я почувствовал, как мне становится жарко, они допевали эту чертову композицию, а я хотел биться головой об стену. В конце каждого выступления они предлагают компакт-диски со своими песнями, флешку, прочую хрень. Вопрос, мучивший меня все это время, сидел до сих пор во мне. Если у них есть свой компакт-диск с песнями, то почему они поют только один ноющий трек?
Маленькая девочка с пакетом зашла в тамбур, открыла железную дверь между вагонов и шмыгнула туда, за ней ее рок-коллектив. Оставалось проехать еще три станции, ноги гудели, меня клонило в сон. За окном полумрак, город только просыпался, а люди в машинах уже успели создать пробки. Снег прилипал к стеклу, превращался в капли, затем скользил вниз, напоминая дождевых червей. Стрелки на часах падали на пятнадцать минут восьмого, скорее всего, снова опоздаю на работу. Две электрички по утрам – слишком тяжелое испытание для меня. Внутри печки работают на максимум, горло пересыхает, как забытый небесами горный водоем. Воротник пальто начинает натирать шею, от этого никак не избавиться. Прислоняюсь лицом к стеклу, такая приятная прохлада, жаль, ее не передать всему телу.
Первые глотки воздуха ободрили меня, забрав с углекислым газом легкое головокружение. Я перешел на Ярославский вокзал, занял очередь в кассу, пробивая мелочь по карманам. Кассирша протянула мне билет и три рубля сдачи, я искал табло с расписанием электричек и увидел, как два мужика натаптывают круги в центре площади: «Отвали, да отвали ты от меня!» – кричала жертва в темно-синих спортивных штанах, кроссовках Аdidas и бело-синей куртке Boscо. Он убегал от местного бомжа, торчащего здесь сутками, зарабатывая на жизнь протягиванием руки. В этом ему способствовала его наглость и упорство. Картина выглядела довольно забавно: приличный мужик, убегающий задним ходом от пьяного бомжа, а тот пытается достать его своими боковыми. Люди невольно замыкали круг, наслаждаясь комедией, кто-то крикнул: «Да влепи ему правый хук, да он рухнет, чего ты с ним играешься». Удар, затем еще один – бомж словно ничего не почувствовал, он даже не сбавил темп. До отправления электрички оставалось две минуты. Пришлось оставить это шоу.
Прошел через турникет, окруженный бездомными и сонными охранниками, те, в свою очередь, прятали вторые подбородки в вороте бездонных курток. Одна из самых скучных работ. Охранники, подобно псам на привязи, – могут только лаять.
В тамбуре последнего вагона уже толпились торгаши с телегами и забитыми сумками. Головы людей, как поплавки на гладкой реке, раскинуты по всему периметру. Я сел на свободную лавочку, обитую потрескавшейся тканью, напоминающей свиную кожу. Тепло из печки под лавкой заставило меня расстегнуть пуговицы пальто и приникнуть к окну. Поезд тронулся, началась жизнь внутри этого маленького мира. Торгаши выстроились в очередь, каждый ждал своего выхода в этом убогом представлении.
Чай, кофе, батончики, чипсы, стеклорез, отвертки, ножи, открытки, игрушки, книги, футболки – все это блуждало по вагонам в поиске свободных денег. За шесть месяцев постоянной езды в электричках я понял, что самый ходовой товар – это детские игрушки. Бабули раскидывали уши, доставали кошельки в поисках заначки, задавали один-два вопроса, затем прощались с купюрами, оставляя у себя дешевую китайскую безделушку. Они спасали всю эту систему своей щедростью, любовью к внукам, желанием их обрадовать.
После торгашей вышел высокий парень в квадратных очках. Неловкость выпячивала под кожей, насыщая ее яркими красками. Он достал с рюкзака колонку, проверил микрофон и включил мелодию, состоящую из скрипки и пианино. Небольшая подготовка. Я надеялся на бездарную песню, но в ход пошли стихотворения:
Если помнишь момент отчаяния,
То забудь про него ты сейчас.
Мне бы ныть о судьбе нечаянной,
Но привык я так жизнь прожигать.

Не взбодрить мне тебя случайно
И звездою твоей мне не быть.
Я лишь бессмысленное воспоминание,
Что сумело тебя всю ощутить.

И когда наступает уныние,
Вспоминаю тот день с тобой.
Ту улыбку и голос радостный
Я навек заберу с собой.

А теперь же не светит солнце.
Вся листва расстелилась у ног.
Я пройдусь среди голых деревьев,
Вспоминая твою к ним любовь.

Пусть сейчас далеко не прекрасен
Этот мир среди стаи домов.
Одинокий он да опасный,
Уж никто не зовет на порог.

Все попрячутся в курки,
Желая скрыть той любви огонек.
Да плевать, буду честен навеки.
Эх, пусть жизнь преподаст мне урок!

Как легко закрываться порою,
Как открыть тяжело тот замок.
Будь ты лучше перед всеми нагая,
Чтоб забыть уж никто не смог.
После первого выступления кровь ударила в юную голову, он продолжил читать дальше. Я и не заметил, как уснул под звуки плачущей скрипки. Волна горячего воздуха прибила меня, унесла далеко от крикливых чаек и бакланов в конце вагона, от поэтов и музыкантов, от духоты и вони. Открыв глаза, не мог понять, какая станция передо мной. Жалкие попытки увидеть знакомый торговый центр, автобусную остановку, светофор – хоть что-нибудь. Двери закрылись, поезд набирал обороты. В окне напротив появился торговый центр, ожидающий моего прихода, на светофоре горел красный свет, а люди забивались в автобусы. «Черт, как так?» – с этой мыслью я выбежал в тамбур. За окном играла метель, покрывая пустые улицы снежными зернами. Белоснежные облака прятали уставшее солнце, давая ему возможность еще немного подремать.
Мы пролетели станцию Строитель, даже не сбавив ход. Следующая оказалась Челюскинская, но что-то мне подсказывало, что ее мы так же пролетим, как и прошлую. В тамбуре открылась дверь, высокий худощавый мужик с двумя огромными сумками пробивался в вагон.
– Извините, молодой человек, вы не знаете, какая следующая остановка? – Он посмотрел на меня с высоты птичьего полета, обдумывая односложный ответ. Черная шапка прятала его волосы и лоб, оставляя небритое лицо с большими впалыми глазами и редкими бровями.
– Пушкино. – Он отвел взгляд, вскрыл двери в надежде лишиться через несколько минут тяжкого груза на плечах. Мне ничего не оставалось делать, как смириться и ждать. Небольшие перроны на мелких станциях держали при себе несколько человек. Я представил, как им тяжело стоять под ударами колючего ветра, и обрадовался плюсовой температуре в закрытом ящике.
Бездушные турникеты пропускали только по билетам, рядом стояли охранники, контролируя бесперебойную работу техники. Я попытался объяснить одному из хранителей порядка произошедшую ситуацию. Он слушал и кивал головой, затем указал на автомат по продаже билетов. Все опираются на правила и законы, лишая себя человечности. Восемьдесят три рубля стоил билет. Я слышал, как металлическая свинья хрустит потрепанной соткой. Через несколько секунд он выблевал билет, оставив себе сдачу.
– Эй, ваш ублюдский автомат не отдал сдачу! – Охранник отлип от рации, устремив на меня взгляд. – Я ему сотку дал, а он решил оставить все себе. Решите эту проблему.
– Сейчас механик подойдет. – Времени совсем не оставалось.
– Да к черту вашего механика. – Пройдя через турникеты, я начал искать расписание, чтобы попасть в Мытищи. Электричка отходила через шесть минут. Снова купив билет, я вышел на платформу. Двери открылись, поезд следует со всеми остановками, следующая остановка Мамонтовская.
Часы выдавали девять сорок пять, я опоздал на сорок пять минут, да и плевать по большому счету. Главное, успел приехать до открытия магазина. Выкурив сигарету под свежие воспоминания небольшого приключения, я улыбнулся. Не знаю почему, просто захотелось, а такое бывает слишком редко. Сегодня удача со мной.
После потерянных девяти часов жизни меня ожидала встреча со старыми знакомыми. Особого желания встречаться с ребятами с предыдущей работы не было, но присутствовало желание выпить. На светофоре горел красный, еще пятнадцать секунд. Люди толпились у перехода, пытаясь занять выгодную позицию. Безногий мужик сидел в инвалидной коляске у входа в вокзал. На обрубках его ног лежала картонная коробка, внутри нее томилась горсть монет. На ступеньках суетились молодые парни, предлагая качественные окна и двери. На улице метель, а они предлагают заменить окна. Один подошел ко мне, протягивая брошюру. Он прятался в дешевом костюме и удлиненном пальто, шарф, как анаконда, душил шею, а на ногах держались поношенные ботинки. Кожа на пальцах начинала трескаться от холода, в одной руке у него торчала ручка, в другой – планшет. Я отказался от его предложения как можно тактичней, правда, его настойчивость начинала меня раздражать.
– Молодой человек, вы взгляните на цены, – повторял он.
– Нет, спасибо.
– Это невероятные цены, такие предложения только у нас.
– Здорово. – Я уже купил билет и сбегал к турникетам.
– Замерим бесплатно, на установку сделаем скидку, – он старался не отлипать от меня. Вот только смысла в этом абсолютно не существовало. Ведь у меня нет квартиры. Хотя надо ведь с чего-то начинать, почему бы и не с двери. – Возьмите хоть брошюру, – его глаза выдавали полное отчаяние.
– Спасибо. – Я преодолел турникет, спустился к платформе, выкинул брошюру в урну и запрыгнул в вагон.
Почти все места были заняты большими, маленькими, старыми и юными задницами людей. Отыскав свободный пластиковый край, я присел рядом с бабулей, укутанной в три одеяла. Она походила на деревянную бочку с ромом. Напротив сидела женщина с ребенком, он с самого начала пути говорил, как сильно хочет в туалет. К нам подсел седоватый мужчина в круглых очках с огромными линзами в потертой старой оправе.
– Уважаемые пассажиры, прошу всего одну минуточку внимания. –
Представление началось. – Я предлагаю вам познакомиться с великими поэтами и писателями былых времен. Предлагаю вам несравненные рубаи Омара Хайяма, лирику Анны Ахматовой, проникновенность Марины Цветаевой, – одной рукой торгаш жестикулировал, а другой жонглировал небольшими книгами, доставая их из сумки. – А вот всеми любимый Антон Павлович Чехов со своим сборником рассказов. Ранние работы Александра Сергеевича Пушкина, – он словно не говорил, а пел. Так близки ему строчки из книг. – Все это и многое другое из моей личной библиотеки. Спрашивайте, не стесняйтесь, поговорим, обсудим, а по возможности, можете и приобрести. – Он повторял фамилии любимых героев, передвигаясь по вагону. Каждый шаг печалил мужчину, ведь нынче литература не в моде. Другое дело, если бы он пирожки толкал, такие, чтобы пожирней да сочней, наши люди это обожают.
После творческой личности на сцену вышла крупная женщина, нарядившаяся в камуфляжную плащ-палатку. Поставленный суровый низкий голос добегал до последних рядов. Она наводила ужас и интерес одновременно. Сидевшая рядом со мной бочка достала кошелек и ожидала встречи с продавщицей.
– Женщина, а можно взглянуть поближе на плащ? – Я оказался меж двух огней.
– Да, конечно. Вот на мне сейчас плащ-палатка. – Сумка упала мне на ногу.
– А можно потрогать? – соседка прикрепила очки, став экспертом в вопросах плащ-палаток.
– Трогайте на здоровье. Стопроцентный нейлон. Под дождем не промокает, ветер не пропускает. – Морщинистые руки приступили к работе. – В магазине отдают по тысяче рублей, я же предлагаю всего за шесть сотен. – Она предлагала кусок синтетической ткани за чертовых шесть соток, когда закупочная цена у них не превышает и сотни.
– А стирать ее можно?
– Конечно. В машиночку закинете, на полчасика поставите, все отстирается. Я ношу этот плащ уже второй год. Как видите, отлично держит цвет, не рвется. За качество отвечаю. – Плащу не было и недели. Упаковочные складки не успели выпрямиться. Но кому какое до этого дело. Шесть соток исчезли из кошелька. Бабуля счастлива покупке, продавец счастлив обману. Дальше выступил алкаш с просьбой о мелочи на водку. Он ставил на искренность, и кто-то этому поддался. За ним жутковатая монашка, распевающая молитвы, после пошли цыганские дети с аккордеоном и неокрепшим голосом.
Оставалось всего несколько станций, когда зашел парень с гитарой и дешевенькой колонкой. Он спокойно настраивал гитару, подключил ее к усилителю, поправил микрофон-каплю, свисавшую с правого уха, выглядело все гармонично, словно это неотъемлемая часть шоу. Пальцы левой руки взяли несколько аккордов для проверки звука. Правой рукой поправил прядь волос, метавшуюся по высокому чистому лбу. Клетчатая рубашка застегнута на все пуговицы, дырявые джинсы и браслет на руке делали свое дело. Правая нога начала набивать ритм, руки приступили к делу. Комбик выдавал песню Elvis Presley «Tutti Frutti», и все человечество будто проснулось. Даже старики растянулись в улыбке, взгляды посыпались на музыканта. Малыш, сидевший напротив меня, сделал грязное дело в пустую литровую бутылку минералки и теперь вытанцовывал возле бдительной мамаши, следившей за бутылкой у ее ног.
– Спасибо большое, – сказал гитарист после того, как его заслуги отметили рукоплесканием. – Если кому-нибудь будет интересно мое творчество, вы можете найти мою группу в интернете под названием «Мрачные щи». – Публика встретила данную новость легкими смешками.
– А почему «Мрачные щи»? – спросил кто-то из толпы.
– Вы посмотрите вокруг, с какими лицами вы сидите, – недолго думая, ответил парень.
В семь часов вечера я стоял на Комсомольской, у входа в метро. Мир покрылся вечерними красками, небо превратилось в манную кашу, осыпающую землю белоснежными зернами уже целые сутки. Широкие спины пробивались к метро, создавая огромную мясорубку, где куски свежего мяса превращаются в фарш. Телефон завибрировал в кармане, достать его оказалось слишком трудно, для этого мне пришлось отойти к мусорному бачку, куда непременно кто-то скидывал окурки. Один пропущенный от Лизы. Пальцы дубели, надо бы скорее спуститься в метро.
– Алло, привет. Ты где? – Музыка на заднем плане губила всю красоту ее голоса.
– Собираюсь спускаться в метро.
– Через сколько будешь?
– Полчаса.
– Хорошо, мы тебя ждем. Я заняла тебе место. Будешь сидеть рядом со мной?
– А у меня есть выбор?
– Нет конечно, – она ребячески засмеялась, так чисто и естественно. – Всё, я тебя жду. Целую.
– И я тебя целую.
Я положил телефон в карман, в голове звучал ее смех, в глазах играла ее улыбка. Смех – это единственное, что не меняется с возрастом. Единственное, что остается у нас с малых лет.
Две станции до Чистых прудов сопровождались ядовитой вонью бездомного, отдыхающего в левом углу вагона. Люди теснились, пытались продвинуться в правую сторону, оставляя левый угол пустым. Изгой общества, один среди сотен людей. Никто не борется с грязью, все сторонятся ее. Мне захотелось сесть напротив него, посмотреть на других со стороны, но что-то внутри меня боролось с этим желанием. Возможно, это страх перед остальными или отвращение к этому мужчине. Я выл от нерешимости, от ужаса перед самим собой. Мне хотелось утереть нос людям, презиравшим такого же человека, как и они. Мир погряз в предрассудках и отвращении к людской сущности. Никакого равенства нигде и никогда не существовало. Иллюзия, пелена, созданная, чтобы удержать народ от бессмысленных бунтов в своем сердце. Двери открылись, станция Чистые пруды, а я так и не решился.
Газ в зажигалке закончился, мне пришлось просить огня у прохожих. Около метро это сделать не так просто, как казалось на первый взгляд. Все куда-то спешили, что-то слушали, с кем-то говорили. Я не успевал озвучивать просьбу, а голова уже выдавала движение по горизонтали. В итоге огонь одолжил патрульный, с условием, что моя тушка будет находиться на расстоянии десяти метров от входа в метро.
«Современник» выпускал людей с очередного спектакля. Яркие платья, дорогие меха, собственные машины и ожидающие такси. Все это выглядело броско на фоне остальных человеческих тел, разодетых в скромные пальто, серые куртки, теплые шапки, вязаные шарфы. Огни фонарей резали глаз, серая толпа невозмутимо переходила дорогу и двигалась в сторону общественного подземного транспорта. Еще несколько минут назад спектакль объединял все человечество, удерживая его одной игрой, музыкой, декорациями. Но на выходе всех встретила реальность жизни. Это одновременно прекрасно и печально, когда толпа становится на одну ступень друг с другом, когда есть вещи, уравнивающие нас по отношению к кому-либо. Сейчас это театр. Неважно, на каком ряду ты сидишь, плевать, во что ты одет, набит ли у тебя кошелек, ожидает ли иномарка на выходе, главное – это то, что вам дали. Игра актеров для людей, а не для отдельных личностей. Печально лишь самомнение человека, поглощающего все вокруг себя. Слишком многое слепит нам глаза, чтобы понять, что все мы люди.
Я прошел новомодную библиотеку с панорамными окнами, таких библиотек разместилось около семи по всей Москве. Просторные читальные залы, компьютеры, Wi-Fi, большие книжные шкафы и место у окна, для самых стильных ребят нашего времени. Творчество в таких местах не рождается, оно копируется. Выставляется напоказ как нечто новое, тонкое и изощренное, подпитывая самооценку создателя. Так мы и становимся не такими, как все. Решая, будто мы исключение, избранные, новаторы, бунтари, а на самом деле выдаем всю ту же кучу дерьма, только пользуемся новым освежителем воздуха.
Навстречу мне двигалась девушка, неуверенные маленькие шаги, опущенная голова, на которой повис капюшон с искусственным мехом. Свет фар проезжавшей машины ослепил глаза, я замедлил шаг.
– Привет, Максим, – раздался мягкий, знакомый голос.
– Привет, Юль. – Неприглядная, скромная девушка двадцати пяти лет являлась моим первым менеджером. – А ты чего так рано уходишь?
– Меня муж ждет, надо ехать, – она улыбнулась, но радости никакой в ее зеленых глазах не появилось.
Мы разошлись, как машины на автостраде. Юля уже восьмой год работала в компании, успела за это время окончить университет, купить машину, квартиру и выйти замуж. Для полного счастья не хватало декрета, но и он был не за горами. Такие люди всегда будут оставаться основой человечества. Если Бог и создавал нас, то кого-то он создавал для жизни, а кого-то для безумия. Мы не можем быть все одинаковыми, как и не можем быть разными. Правда, настоящих психопатов слишком мало, поэтому шестеренки работают исправно.
Мы просиживали уже второй час в полупустом кафе. Азиатская кухня не привлекала меня. Второй бокал свежего пива подходил к концу. Восемь человек находили общий язык только на тему работы, она связывала нас, как кровные узы неизвестных родственников. Напротив меня сидел Кирилл со своей девушкой Сашей. Он жадно поглощал жареную рыбу, отрывая раз за разом новые куски мяса, проталкивая еду темным разливным пивом. От алкоголя его прямоугольное лицо покраснело, длинные русые волосы кололи глаза, из-за чего тыльная сторона его кисти постоянно работала над решением данной проблемы, перекидывая челку на правую часть лица. Изредка он поднимал голову, чтобы предложить белое мясо Саше, но она решительно отказывалась.
Густые мелированные волосы закрывали грудь, бледная правая рука держала бокал с красным полусладким вином. Бордовые губы, накрашенные ресницы и аккуратные зеленые глаза, скрывающие ее истинную душу с помощью холодного безразличного взгляда. Словно беззащитная вишня, защищающая плоды тонкими листьями. Стоит только рассмотреть, но это дано немногим. Поэтому большинство довольствуется нашей внешностью, а не сердцем. Саша редко говорила в больших компаниях, скорее, ей нравилось общаться в тесном, замкнутом кругу близких друзей. На людях ее лицо частенько покрывалось слоем грусти, подобно пылинкам, опускающимся на предметы, одну пылинку не видно, но, если не уследить, появляется ковровое покрытие, его бы с легкостью можно было уничтожить, только никому до этого нет дела.
По правую сторону сидела Лиля. Ее образ напоминал черную вдову. Этот мрак преобладал в одежде, в цвете волос и глаз, даже ногти покрылись черным цветом, но был в них противный блеск при свете, все это благодаря стразам, прилепленным к ногтю поверх лака. Дальше разместился Андрей, недавно открывший всем свою тайну любви к мужчинам. По первой это всех удивило и отпугнуло, но потом все забили и продолжили общаться. Он напялил на себя пиджак на двух пуговицах, черную рубашку, зализал волосы и скинул килограмм десять с нашей последней встречи. Влюбленный в себя, он редко заговаривал с нами, его отвлекал телефон, ставший ему подружкой или другом на этот вечер. Слева сидела Аня с Артуром. Когда-то на одном из корпоративов они напились и занялись животным сексом в одной из кабинок туалета. Ее никак не отвлекало кольцо на пальце, а он не стеснялся плотских желаний. Аня проглатывала пиво бокалами, они растворялись в добрых метр восемьдесят от земли, не давая никакого намека на опьянение. Голубые глаза и тонкие губы находились во власти Артура. Он видел лицо, а я видел взъерошенные медные волосы на затылке. Артур допивал третий стакан виски с колой. Его крепкие руки не стеснялись обхватывать чужую талию. Трехдневная щетина, круглые черные глаза, уже успели загореться, легкая, ветреная ухмылка выдавали его сущность.
Я посмотрел по сторонам. Здесь сидели финансисты, экономисты, журналисты, инженеры. Всех объединяло отсутствие амбиций. Никто не знал, что делать с собственной жизнью. Лет через пять многие из нас будут томиться в спокойных семейных однообразных днях, радуясь бытовым мелочам. Позабыв цели, планы и мечты. Такова наша участь, мы не выбираем ее, скорее, это она выбирает нас, в тот момент, когда наши руки опускаются. Мы не замечаем, как отпускаем прежних нас, нам кажется, мы взрослеем, старые идеи становятся глупыми, детскими, невозможными. Система давно уже установила порядок жизни человека. Кто-то следует ее курсу: школа, университет, работа, семья, дети, – считая такой порядок правильным. Это нельзя назвать ошибкой, ведь это признанная обществом лестница, так нужно, так нормально. Мы выбрасываем в урну, убираем в дальний ящик, прячем на чердаке все то, что росло вместе с нами все эти годы.
Мы перестаем бороться, ведь это глупо. И спустя некоторое время садимся на табуретку, сделанную собственными руками, смотрим на людей, пытающихся добиться, как мы полагаем, совсем еще детских целей, и улыбаемся. Улыбаемся по-доброму, с ноткой опытного воина, ведь мы знаем, что это пройдет.
Однажды, когда настанет время, они придут туда, где мы уже успели обосноваться, – к общепризнанной стабильности. Ну, а если кто-то и добьется чего-то, мы спустим это на удачу, преследующую незаурядного человека. Снова улыбнемся, только уже тоска заиграет в наших глазах, воспоминания всплывут, как труп всплывает со дна, когда веревка прогнивает, камень больше не держит мертвое тело. Да, нам станет грустно. Но мы вспомним про табуретку, на которой сидим, вспомним, что она наша, и возрадуемся жизни, пытаясь позабыть всплывающее тело – наше собственное.
Кто-то предложил поиграть в «Мафию», я заказал себе еще одно пиво в предвкушении скучной игры. Карты разошлись по рукам, первого слили Артура. Начались необоснованные догадки.
– Это Максим, отвечаю, это точно он, – кричал Кирилл, размахивая короткими руками.
– С чего ты решил? – его глаза горели, рубашка трещала по швам, а сам он не замолкал.
– Да, это ты. Посмотрите, как он улыбается, а теперь и нервничает. – Забавы ради, я не стал оправдываться. Мне никогда не нравилась эта игра.
– Ты уверен? – Все остальные молчали, чувствуя себя истинными следователями, они наблюдали за нами. В их светлых головах существует стержень истины, но на самом деле они поддавались влиянию другого человека.
– Да. – После этого я замолчал, давая возможность Кириллу насладиться победой.
Лиля и Андрей попытались взглянуть на остальные лица, может быть, у них получится найти верное решение. Нет, верное решение ни к кому не пришло, все поддались доводам Кирилла, он говорил и говорил. Два голоса против него, четыре против меня. «Мирный житель» – вылетел из группы. Следующий вылетел Андрей, за ним Кирилл, и в итоге Аня оказалась «мафией».
Вторая игра проходила с таким же успехом. В этот раз не проснулся Кирилл, и тут его понесло. Главным аргументом являлась обида за прошлую игру. Я бы назвал это слишком очевидной подставой, вот только остальные не хотели этого видеть.
– Для мертвеца ты слишком много говоришь. – Его ор разносился по всему залу, шея покраснела, две пуговицы расстегнулись.
– Макс, это слишком очевидно. Я знаю – это ты. – Его уверенность придавала остальным сил. Даже Лиза поддалась, проголосовав против меня. Я кинул карту на стол – снова «мирный житель». Подвинул стул поближе к Лизе, она оказалась «мафией» и выиграла игру. В третий раз я оказался «мафией» и убрал Кирилла. Он в печали скинул карту «шерифа» и заказал себе еще бокальчик темного пива. Ни у кого уже не было уверенности, что я «мафия», один за другим все вылетали из игры. В итоге остался я и Саша. Лиза с Лилей пошли курить, новый бокал чешского пива поставили рядом со мной.
Накинув пальто, вышел на улицу. Ледяной воздух взбадривал уставшее тело. Лиза стояла с Лилей у самого края здания. Она закуталась в удлиненный бордовый кардиган, скрывающий белую облегающую блузку. Прямые волосы цвета осенних золотистых листьев кружили над ее плечами. Я подошел к ним, снял пальто, накинул его на маленькие плечи, затянулся ее сигаретой, доставая пачку из кармана. Лиза посмотрела на меня теплым ласковым взглядом, улыбнулась и подняла глаза к крышам. Я продолжил смотреть на нее. Глаза, похожие на два каштановых ореха, блестели среди уличных фонарей. Ее цитрусовые духи боролись с зимними вечерами, не давая им отобрать надежду на то, что когда-нибудь наступит весна, а там и рукой подать до лета.
– Ребят, представляете, я тут ходила с Андреем и его дружками в гей-клуб. Это полный мрак. – Мы переглянулись с Лизой, она проявила серьезную заинтересованность в данном рассказе. – Представляете, я взяла свою подругу, и мы отправились в этот клуб для педиков. Нас с подругой не пропустили. Сказали, что вход стоит пятьсот рублей, а парням бесплатно, – фонтан эмоций бил ключом. Лиля любила менять интонацию и жестикулировать, рассказывая свои истории. Я до конца так и не понял, где фальш, а где – правда. – Ну, тусуемся мы в этом клубе, отдали деньги за вход, чтобы посмотреть на настоящих педиков, а там просто жесть! Я захожу в туалет, а они там повсюду сосутся, лапают друг друга. Фу, такая мерзость. А еще на меня так косо все смотрели, словно я не человек.
– Это очень интересно. Надо будет как-нибудь сходить. Да, Максим? – она шлепнула меня по заднице, отыгрывая до конца шутку.
– О, нет, спасибо. Полагаю, я не готов для таких авантюр. – Джинсовая рубашка остыла под выстрелами зимнего ветра, меня начинало трясти от холода.
– Так прикиньте, сидим мы за столиком, я спрашиваю одного из этих мальчиков: «Как тебе может не нравиться такая грудь?» – я показала на грудь подруги, а у нее добрая четверочка, он только скривил рожу. Мать твою, даже меня ее грудь возбуждает.
– Чего ты так паришься по этому поводу? – меня вся эта история не особо трогала. Мне не было никакого дела до геев, лесбиянок, проституток, трансов и прочих неординарных личностей. Каждый строит свой храм, и молиться в нем остальным необязательно.
– Да потому что скоро нормальных парней не останется. А мне ведь хочется замуж. Хочется семью и все такое. Господи, я сама себя не узнаю.
Мы зашли обратно в кафе, где началась суета, кто-то просил счет, собирался домой, Андрей зазывал всех в кальянную. Оплатив счет, мы начали собираться домой. Лиза хотела поехать на метро, а затем на такси. Я же предлагал метро и электричку. Так было дешевле, а в кармане оставались последние четыре сотни. По дороге к метро мы разругались с Лизой, она ненавидела электрички, а я не видел смысла тратить деньги, если есть возможность сэкономить. Двери вагонов открылись, мы разбежались в разные стороны. Она с ребятами в сторону Охотного ряда, переночевать у родителей, а я один на Комсомольскую в пустую квартиру.
У автоматов стоял караул из двух бомжей. Я накормил железного монстра полтинником, билет вылетел через несколько секунд. Посыпалась сдача из двадцати рублей.
– Уважаемый, извините. – Кислый запах настоявшегося пота ударил мне в лицо.
– Берите сдачу. – Его грязная рука облизывала дно, собирая каждую монету, как дети, забирающие вазу с конфетами в канун Нового года.
Несколько мужиков торчали на лавочках у фонтана, разливая водку в белые стаканчики. Алкоголь грел их тела, но мороз лишал их пальцев на руках. Очень часто у алкашей руки усыпаны язвами, гнилыми ранами. Ногти на руках чернеют и грубеют. Они этого не замечают или просто не хотят видеть. Мир лишил их чувств, оставив только ломку.
Электричка отправлялась через две минуты. Запрыгнув в последний вагон, где воздух пропитан мочой и дерьмом – аромат, заставивший скривить меня лицо и двинуться в следующий вагон.
Свободных лавок оставалась уйма, присев у окна, протянул ноги в надежде найти удобную позу для получасового путешествия. Женщина объявила, что поезд проследует без нескольких остановок, до которых мне не было дела, и мы тронулись.
Внутри меня скрипели весы Фемиды. Острое лезвие проникало внутрь всех органов. Электричка набирала обороты, пытаясь скинуть меня с моста. Сожаление засело в голове. Почему я пошел на принцип? Почему не поехал на такси? Да плевать на деньги. Они являлись всего лишь предлогом. Мы очень редко уступали друг другу в пустых мелочах, отравляющих наши отношения. Мне захотелось выйти на следующей станции, вернуться обратно, остановить поезд. Так это глупо и эгоистично, отстаивать мелкие принципы, теряя хорошие вечера.
Пухлый бородатый мужчина с гитарой на спине зашел в вагон. Маленькая тканевая сумочка повисла у него на левом плече, ремешок натянут, гитара в руках. Пальцы пробежались по струнам, он сыграл одну октаву, проверяя инструмент. Обычно у гитаристов вытянутые пальцы, с длинными ногтями на правой руке, но у него ничего такого не наблюдалось. Пять сарделек с приплюснутыми ноготками пошли в бой. Он играл блюз, играл его хорошо. В живую редко когда удавалось такое увидеть, тем более бесплатно. Единственный минус всего этого – язык, на котором он пел. Русские слова не укладываются в голове, они чужие для музыки вечного одиночества и отчаяния. Он заходил на второй припев, а я жалел, что этого не слышит Лиза. Она обожает джаз и блюз, еще больше она обожает самородков, играющих настоящую музыку.
Компания, сидевшая впереди меня, хлеставшая пиво из жестяных банок, начала рукоплескать, затем дамочка попросила сыграть The Beatles. Они угостили его банкой, он аккуратно поместил ее в сумку, затем пошла игра, это была песня «Oh, darling». Вокал давался ему тяжело, зато игра была превосходная. Я без сожаления кинул ему в сумку две сотки, оставляя себе сотню, чтобы добраться завтра на работу. Мысль о завтрашнем дне отравляла мозг, таким далеким был этот день, таким несуществующим, словно не мне предстояло вставать в шесть утра и гнать на проклятую работу, а кому-то другому, тому, кто мне об этом говорил, кто работает, а сегодня я не работаю. Безработный на сутки не может оставаться безработным всегда.
Мы приближались к станции, где живут родители Лизы. Тоска и ненависть к себе проявлялись все больше. Фонари появлялись на горизонте, а я не знал, что делать. Выходить или нет, есть ли вообще в этом смысл? Двери открылись, надо выбегать, надо вставать, надо, но я этого не сделал. Страх и неуверенность прибили меня к сиденью.
Печка душила спертым воздухом. Фонари исчезали из виду вместе с людьми, спускающимися в подземный переход. Наступило настоящее отчаяние и ненависть к себе. Телефон молчал. Набрать мне? А что сказать? Я идиот, не понимаю, почему так поступил?! В кармане оставались сигареты. Да, определенно стоит перекурить. В пачке оставалось шесть отростков, походивших на обрубленные и замороженные пальцы.
Я полез в карман в поисках зажигалки. Открылась тамбурная дверь, я встретился взглядом с Лизой. Шипы сдавили грудь, затем теплая волна радости затопила набережную, разбивая все на своем пути, оставив только яркий свет. Она стояла напротив меня. Она здесь, со мной, сейчас. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, затем на ее лице заиграла улыбка, та самая улыбка, от которой невозможно скрыться, которую невозможно подделать. Я обнял ее изо всех сил, чувствуя, что каждая клетка скучала по ней. По ее улыбке, запаху, волосам, губам, рукам. В это мгновение она была со мной, и я уже не представлял, как это, быть без нее. Она засмеялась, пряча лицо у меня на груди.
– Ты что, успел соскучиться?
– Ты не представляешь как. – В тамбуре воняло, как на помойке в жаркий летний день, но я плевал на это.
Она была рядом, а остальное всегда будет оставаться позади. Кто-то говорит, что нельзя прикоснуться к счастью, что оно нематериально, оно в голове, в сердце, но мое счастье было рядом со мной. Счастье в возможности обнять любимого человека, почувствовать его запах, увидеть улыбку, прикоснуться к губам, взять за руку – это счастье, и оно ближе, чем нам кажется.
– Ты только что пропустила одного очень интересного музыканта.
– Да? И что он играл? – она не поднимала голову, ее голос уходил в пол.
– Блюз, а затем битлов.
– Ого, ничего себе. И вправду жаль. – Она попыталась сделать несколько движений, вывести меня на танец. Я рассмеялся.
– Не стоит жалеть. – Я подхватил ритм, мы задвигались в танце. Без музыки, без слов. Просто дурачились, как обычно.

Квартира

Я вывалился из такси. Открыл грязный багажник старого форда, достал чемодан с рюкзаком, испачкав при этом правую руку. Машина дернулась, глушитель плюнул мне в ноги комок черного дыма, я схватил чемодан и двинулся к подъезду. Вика спустилась через несколько минут, с бутылкой абхазского вина. Мы закурили сигареты, распивая теплое вино в морозный зимний вечер. Снег разбивался на ледяной земле, ветер поднимал белоснежные тела, бросая их в лица прохожих людей. Вика стояла в домашних легких брюках и свободной футболке, прикрываясь безразмерным шерстяным кардиганом. Она курила тонкую сигарету, обхватив ее маленькими бледными пальцами, ногти которых были облачены в томный изумрудный цвет.
– Ну что? Сегодня празднуем новоселье? – она сказала это после того, как я сделал несколько больших глотков вина.
– Конечно. Вова готов передать мне ключи от квартиры?
– Он сейчас там убирается, через пару часиков зайдет и отдаст.
Мы поднялись к Вике. Там уже сидел Ираклий с бутылкой темного пива и гитарой в руках. В течение часа должны подтянуться остальные. Первый день на съемной квартире не должен проходить в одиночестве. Достав бутылочку пива из чужого холодильника, я подсел к Ираклию.
– Мужик, мы сегодня будем пить? – его низкий голос лег под испанский бой. Он хорошо чувствовал гитару. Музыкальная школа, упорство и желание помогло ему в этом.
– Безусловно. Как только получу ключи от квартиры.
Ираклий перешел на мягкий перебор. Он отращивал ногти на правой руке, для лучшей игры. Пальцы левой руки бегали по ладам грифа гитары. Ираклий радовался собственному мастерству, выставляя широкую улыбку напоказ. Густые темные волосы с несколькими седоватыми волосками у висков были идеально уложены назад. Глубокие черные глаза уже начинали блестеть под приглушенным кухонным светом. Видимо, это не первая банка пива. Он перешел на классику рока, добавив театральный низкий голос и мимику лица.
Мы сходили в магазин. Водка, пиво, вино, закуска и сок – распределились по пакетам. Время шло, несколько бутылок пива стали пустыми. Вика зашла на кухню и сообщила, что Вова уже идет. Бутылки издали полупустой звон, предвещая неизбежный праздник.
– Макс, ты помнишь, что я говорила? – Она стояла в проходе на кухню, под самой аркой. Кремовое облегающее платье хорошо сидело на ее фигуре. Голубые глаза ожидали моего ответа.
– По поводу? – Я открыл окно, подкурил сигарету, продолжая смотреть на Вику.
Она поправляла прическу, к которой еще не привыкла. Каре шло не всем девушкам, поэтому страх являлся оправданным. Каштановые волосы бегали по оголенным плечам, делая пробежку из стороны в сторону. Ираклий сделал несколько комплиментов в ее адрес, а я промолчал, чувствуя некую неловкость. Комплименты всегда давались мне с трудом, поэтому в большинстве случаев приходилось молчать. Комплимент – это акт восхищения чем-либо. Восхищаться одним значит заставить меркнуть другое. Она приподняла бровь, сомкнула губы в знак театрального разочарования и посмотрела на меня холодными глазами цвета горных озер в середине зимы.
– Этого месяца. Ему иногда придется оставаться у тебя. Со следующего месяца он полностью переходит на другой объект.
– Да, конечно. Никаких проблем. Думаю, мы найдем общий язык.
– Ага. Вы только не спейтесь там вместе.
Через минут десять подошел Вова. Я видел его второй раз в жизни и немного волновался при передаче денег взамен на ключи. Мы предложили ему пива, он не отказался, уселся на один из стульев, открыл банку и не спеша похлебывал ее.
Мой новый сосед рассказывал истории из жизни человека, работающего на одной из сотен скучных работ. Они оставались абсолютно неинтересными, ибо сфера его деятельности никоим образом не касалась нас, да и людей, обитающих в его голове, мы никогда не встречали. Все делали вид, словно внимательно его слушают, а я пытался дозвониться до ребят, чтобы узнать, когда они явятся. Спустя двадцать минут подъехали Миша с Настей. Оставались только Саша и Кирилл, их мы не стали дожидаться, а отправились на квартиру.
Я тащил чемодан, ребята – пакеты с алкоголем и едой. Дорога оказалась недолгой, правда, немного затруднительной. Ветер кусал оголенные кисти рук, я постоянно менял руку в надежде отогреть замерзшие пальцы в карманах худенького пальто. На середине пути оторвалась ручка проклятого чемодана, мне пришлось волочить его через сугробы, постоянно поднимая с земли, как убитое животное, которое не хочется оставлять на дороге. Мы прошли безвкусный фонтан, стоявший посреди детской площадки, заваленный мусором и снегом. Летом, возможно, он выглядит иначе, доставляя удовольствие местным жителям, но сейчас он наводил тоску.
Мы подошли к подъезду, Вова сказал пароль от домофона, затем открыл дверь и направился к лифту. Старый дом ударил кислым запахом пропавших овощей прямо в лицо. Этому зданию больше пятидесяти лет, как и жильцам, стоявшим около подъезда. Люди уже давно смирились с этой вонью, став ее частью. Кабинка лифта размещала в себе четырех человек, оставшимся двум пришлось ожидать следующего захода.
Кухня всегда становилась эпицентром любой вечеринки, как и в этот вечер. Квадратная комнатка три на четыре вмещала в себя шесть человек, готовая в любой момент поместить сюда еще нескольких людей. Вика достала кастрюлю, вспорола тетрапаки, пользуясь техникой хирургической точности, и наполнила металлическую посудину красным вином. Вова сидел у окна на деревянном стуле, распивая вторую банку пива. Миша с Настей разместились на твердом уголке. Я и Ираклий стояли, облокотившись на стиральную машину, размещенную у прохода. Всякий давал советы по приготовлению глинтвейна. Оказывается, здесь находились лучшие повара и бармены.
Я открыл холодильник в поисках недавно закинутой в морозилку бутылки водки. Внутри царил мрак: куча открытых майонезов, старая морщинистая картошка, остатки еды, пятна от соусов. Схватив бутылку, закрыл это треклятое место. Обернувшись, увидел красно-зеленые полки, в шахматном порядке, глядевшие на меня. Угадать бы, в каком шкафу рюмки. Вова дал наводку, четыре рюмки полетели в раковину. Им срочно нужна дезинфекция, а мне срочно надо купить резиновые перчатки. На стол опустились четыре рюмки, как бетонные плиты опускаются на фундамент под воздействием крана. Ножки стеклянного стола вызывают опасения, их неустойчивость может привести нас сегодня к краху.
После двух заходов Миша начал раздеваться, снял серую толстовку с вышитыми ласточками на плечах, оставшись в белой футболке с персонажем из «Симпсонов». Вика с Настей распивали «Лыхны» в ожидании глинтвейна. В бой пошла музыка, она оккупировала каждый сантиметр кухни, давая вздохнуть многим с облегчением, ведь общение еще не шло. Мне позвонил Кирилл.
– Макс, мы будем через час. Вы там как? – Я вышел в коридор, чтобы лучше слышать его.
– Хорошо. Мы прекрасно, пьем за тебя.
– Вы давайте там аккуратней, чтобы менты не приехали, как в прошлый раз. – Мне сразу вспомнился мой день рождения, когда правоохранительные органы приезжали к нам четыре раза.
– Не, всё нормально. Всё под контролем. Я тебе адрес скинул.
– Да, я видел. Ну, всё, ждите нас и не напивайтесь там.
Прошло минут сорок, бутылка водки закончилась, мы вышли на площадку покурить, обдумывая дальнейший ход событий. Девчонки вернулись в квартиру, а мы решали, кто пойдет в магазин за сигаретами и, скорее всего, за водкой. В морозилке оставалось всего две бутылки, а ночь повышала ставки. Двери лифта заскрипели, освобождая припухшие тела в полицейской форме.
– Давай выкидывай сигарету, – сержант ткнул в меня пальцем.
– Секундочку, дайте докурить. – Пока я делал несколько тяг, они разместились рядом с нами, создав небольшой пионерский круг без костра. Я взял жестяную банку, служившую пепельницей на площадке, потушил окурок и вернулся в круг.
– Молодые люди, на вас жалуются соседи, – говорил сержант. Как много дают лычки на погонах.
– А мы жалуемся на них. – Никто не оценил моей шутки.
– Кто хозяин квартиры? – Вова пошел за паспортом, Миша и Ираклий отправились на кухню, а я остался стоять у двери, выжидая Вову с паспортом. Он вернулся с документом в руках. Сержант протянул правую руку, но Вова уклонился от передачи паспорта.
– Имею полное право не передавать вам его в руки.
– Как вам угодно, – негодуя, ответил офицер.
Они рассматривали первые четыре листка под светом яркого карманного фонарика. В это время спустился сосед, живший, видимо, этажом выше. Его брюхо вываливалось из полосатой майки, черные спортивные штаны болтались на коротких ногах, глаза залиты алкоголем и кровью, внутренний бык вырывался наружу. Редкие светлые волосы кусками росли на красной планете.
– Да, заберите этих козлов в участок. Они достали уже, – он жевал слова, как теленок, пожирающий траву на лужайке.
– Мужчина, мы разберемся. Идите домой, – ответил Сержант.
– Мудаки проклятые. Вас посадить надо, – продолжал отставной морской пехотинец, которого выкинуло на сушу. – Мало того, что от вас толку никакого в этой жизни нет, так вы еще и горланить вздумали, ишаки паршивые.
– Может быть, вы угомоните это создание? Вы же слышите, что он несет? – я начинал нервничать.
– Молодой человек, мы и с этим разберемся, – сержант не поднимал глаза, вычитывал адрес прописки.
– Эй, маленькие ублюдки, еще раз я услышу шум, я вас всех поубиваю, – он держался левой рукой за перила, а правой гонял воздух. Клоун, предоставляющий бесплатное представление. – Одного за другим. Шутить не собираюсь.
– Вы вообще слышите, что он говорит? Или вы только документы собираетесь проверять? – я уже не мог этого терпеть. Алкоголь требовал справедливости.
– Молодой человек, мы внимательно изучаем документы. – Пока фонарик бегал по листкам паспорта, сосед продолжал гнать чепуху.
– Эй ты, моряк, иди сюда, – я двинулся к пьяному телу. – Что ты там хотел сделать? Давай, иди сюда. – Два полицейских сработали оперативно, не дав мне сделать и трех шагов. – Хочешь что-то сказать? Чертов кретин! – Мне начали заламывать руку. – Какого черта вы делаете?
– Молодой человек, успокойтесь, не провоцируйте его. – Они отпустили меня, загородив путь.
– Если вы его сейчас не уберете отсюда – будет только хуже. Вы посмотрите на него, он же вообще никакой. Даже на ногах стоять не может. – Второй полицейский направился к нему, пытаясь вернуть пьяное тело домой. Через минуту все успокоились, нам сделали предупреждение, мы пожали друг другу руки и разошлись.
Я захватил пальто, взял деньги и направился в магазин. На лифте поехали полицейские, пришлось спуститься по лестнице. Когда живешь на пятом этаже, то можно себе позволить попрыгать по ступенькам. Выйдя из подъезда, увидел Кирилла с Сашей.
– Только не говори, что два мента спускались от вас?! – Кирилл стоял с пакетом напротив меня, а Саша болтала по телефону.
– Именно, – я проверял карманы, деньги все еще были там, надо купить две пачки сигарет.
– Макс, ну как так? Опять? – он выплеснул комок смеха, словно машина для подачи бейсбольных мячей.
– Случайность, друг мой, случайность. Мне надо в магазин за сигаретами. – Мы перешли дорогу, купили сигареты и вернулись в квартиру.
Никто не выходил на площадку, все курили на кухне. Вова оставался единственным некурящим человеком. Он забился в углу, широко раскрыв глаза, провожая уходящие вдаль фразы, как ребенок, наблюдающий за грузовыми поездами, что пробегают мимо станции. Он был щуплым, потерянным, отстраненным. Чужая компания пугала его, из-за этого взгляд метался от одного к другому. Покрасневшее лицо выдавало улыбку и громкий колокольный смех. Руки выполняли всего несколько задач: поднимали и опускали рюмки и поправляли короткие светлые волосы на голове.
Водка давала о себе знать. Мы с Ираклием пошли в комнату за гитарой. Квартиру поглотила живая музыка. Наши голоса разрывали бледные стены. Те, кто оставался трезвым, спасались бегством в комнату, остальные сидели с нами. Последней песней стала Radiohead «Creep». Песня, цепляющая абсолютно все сердца, заставляя любого слушателя напрягать голосовые связки. Припев мы пели все вместе, слова разбегались, бились об стену и возвращались обратно в ином виде, в ином звучании. Я пытался выжать максимум на гитаре, но эти скрипящие голоса покрывали звук любимого инструмента.
Через минут пятнадцать в дверь постучали, полиция вновь явилась к нам, хранители сна и порядка ломали дверь. Нет, больше никто им не откроет, никто не заговорит с ними. Они знали – мы внутри, только ничего не могли поделать. Стук, стук, еще стук, я представлял, что это барабанщик ищет потерянный ритм. Немного пританцовывая, я закурил сигарету. Ко мне подошел Кирилл с Сашей.
– Макс, мы, наверное, поедем, – он держал телефон в руках, как солдат с гранатой, готовый в любую секунду сорвать чеку, только ему требовалось набрать номер такси.
– Чего так рано? – Выражение их лиц говорило о полном принятии решения, «наверное» прозвучало только для того, чтобы не обидеть никого.
– Да Саша уже спать хочет.
Он аккуратно коснулся Сашиного плеча, дав понять ей, что можно вызывать такси, сам он продолжил стоять рядом, спрятав телефон в задний карман брюк. Она была чуть выше его, с длинными светлыми волосами и бледной кожей. Они являлись удивительной парой. Без общих интересов, без одинаковых взглядов на жизнь. Оба жили со своей особой историей. Чужие люди, ставшие друг для друга родными, несмотря ни на что. Тяжело любить, ломая всю свою сущность, но тот, кто пойдет на самопожертвование, обретет человека, потеряв себя. Время заберет любовь, как забирает красоту у юных дев, богатство у глупцов, жизнь у стариков, и тогда останется пустота с ее голыми стенами, никаких дверей и окон. Ты больше никого не найдешь, ведь сам давно потерялся.
– Да без проблем. Думаю, пора уже закругляться. – Через двадцать минут я провел ребят до такси.
Ну вот, двери закрылись, свет фар ударил мне в глаза. Машина дала задний ход, руль вправо, прощальный взгляд с пустыми улыбками на трех лицах, и все закончилось. Три года общения походили на американские горки, где конец поездки оставляет приятные воспоминания. В детстве я всегда боялся остаться без друзей и всегда оставался один. Это научило меня отпускать людей по их желанию, но сам уходить я так и не научился.
На улице никого не осталось. Магазин закрыт, окна погасли, ветер утих, лишь мелкие снежинки заходили на посадку, подобно белым железным птицам, что взлетают и садятся точно по расписанию. Я почувствовал усталость и тоску. Не оставалось никакого желания возвращаться обратно. Мне не нравился этот район, дом, подъезд, квартира. Единственное, что меня радовало, – одиночество, проданное мне за наличку. Сегодня с утра я услышал фразу: «Надо выходить из зоны комфорта», люди прессуют в нее некий «глубокий смысл». Нужны деньги – выходи из зоны комфорта, работай на двух работах. Спишь по четыре часа и не успеваешь закончить дела – выходи из зоны комфорта, не спи совсем. Хочешь путешествовать, снять квартиру, познакомиться с девушкой, нахамить официантке, избить соседа, поджечь дачу, – мать твою, выходи из зоны комфорта и делай это. Миша с Настей вышли на улицу. Он походил на медведя, укатанного в зеленую парку, темную шапку, а поверх нее – капюшон с меховой подкладкой. Рядом миниатюрная Яна в черном пальто, потертых джинсах, зимних ботинках, обмотанная шерстяным одеялом винного цвета. Они покурили со мной в ожидании очередной машины. Маска усталости приросла к пьяным лицам. Такси подъехало, мрачный водитель безразлично посмотрел на нас, забрал груз, нажал на педаль газа, и они исчезли из виду. Открыв дверь квартиры, я почувствовал резкий запах, похожий на кошачье дерьмо или что-то подобное. Изможденные тела раскинулись по всей комнате, уставившись в телевизор. Ираклий и Вика лежали на диване, Вова на кресле от дивана. Я упал к ним, отобрал кусок одеяла, часть подушки у Вики и пытался погрузиться в сон.
Час дня, а я только открыл глаза. Вова сидел за компом, попивая чай, подперев коленкой подбородок. Ираклий мучил пульт, вдавливая кнопку переключением каналов, в поисках чего-то стоящего. Он остановился на «Пиратах Карибского моря». Вика еще пыталась держаться за убегавший сон, только свет рассеивал ее волшебные грезы. Я встал на ноги, кто-то сжал мою голову, как сжимают арбуз, чтобы усомниться в его спелости. Руки ломило, во рту адская смесь вчерашней жизни. Глаза подводят, закрываются на ходу. Убитая ванна, холодная вода, зубная паста – попытались вернуть меня к жизни.
Под ноги попадали мелкие крошки грязи, я всегда ходил босиком по квартире, срочно надо мыть полы, вычищать квартиру, натирать посуду. Два пакета мусора, и стол чист. В раковине кроме посуды попадались использованные пакетики чая и пленка от сосисок. Брезгливость просыпалась во мне. Голова соображала, что в этом нет ничего противного, но что-то заставляло меня кривить лицом. Тарелки ушли, осталась сковородка и кастрюля. «Почему он не выкидывает эту кашу в мусор?» Я нашел мусорное ведро, конечно же, оно стояло без пакета. Куски еды, старые бумажки, кожура от картошки прилипали к стенкам потрепанного ведра.
Мы провалялись несколько часов, затем Ираклий отправился домой, прихватив гитару и опухшее лицо, а мы с Викой поплелись в «Ашан». Швабра, резиновые розовые перчатки, освежитель воздуха, жидкое мыло, губки и прочая мелочь летели в тележку. Колбаса, сыр, майонез, кетчуп, курица получали билеты на рейс в одну сторону. Мне хотелось ледяного пива, но весь алкоголь стоял на прилавках, слишком теплый, слишком непривлекательный.
– Сегодня Вова останется? – Мы стояли в очереди на кассе.
– Не знаю, спроси у него, – Вика несколько раз качнула головой, волосы, как придворные слуги, бегали за ней и от нее.
– Он ведь твой друг.
– Хорошо, спрошу. Но этот месяц тебе придется потерпеть его. Он сказал, что иногда будет оставаться.
– Это я помню.
– Он тихий и спокойный. Ты его даже не заметишь, – когда она оправдывалась, то смотрела прямо в глаза, смягчая голос до неузнаваемости.
– Да, да. Я это уже слышал. Ладно, посмотрим, что из этого выйдет.
Мы расплатились, сели в такси и поехали домой. Меня клонило в сон, хотя часы показывали семь пятнадцать. Улицы освещали скучающие фонари, мороз оставлял следы на стеклах автомобиля, кажется, весь город забился по своим норам, прячась от внешнего мира.
– Я согласна с тем, что он немного странный. У него тяжелая жизнь. – Мы сидели на заднем сиденье, по радио играла современная попса, печка работала на максимум, горячий воздух вызывал приступы тошноты.
– Вик, она у всех тяжелая. Все зависит от того, как ты к ней относишься. – Я попросил водителя скинуть температуру в салоне, это было невыносимо.
– У него толком нет друзей. Помнишь, я тебе рассказывала, что он любил одну девушку с нашего района?
– Что-то такое говорила. Это та дама, которая его постоянно использовала?
– Да, именно та, – на ее лице проскользнула злоба. Она не могла принять мир таким, каким он всегда оставался. – Так вот, однажды они тусили на квартире у знакомого. Все захотели кушать, только готовить никто не хотел. Они отправили на кухню Вову, он варил макароны и вместо соли добавил соду. Все налетели на него, как на преступника, а больше всего эта тварь. Она даже орала на него. Эти кретины заказали пиццу, а Вова сидел и давился макаронами.
– Зачем он их ел? Почему не выкинул?
– Ему стало стыдно за испорченные продукты.
– Он и вправду странный. Пожирать это дерьмо вместо того, чтобы выкинуть и послать всех к чертям.
– А ты и вправду бесчувственный. – Мы разбежались по домам. Она в уютную двухкомнатную квартиру, а я в грязную однушку с невозмутимым молчаливым соседом.
Прошла неделя, а чемодан все так же стоял в углу комнаты. Я не раскидывал вещи по шкафам, толком не появлялся в квартире. Из семи дней всего один раз мне довелось не встретиться с Вовой. Это меня напрягало. Его присутствие на самом деле казалось незаметным, но он существовал. Сидел в комнате за компьютером, попивая дешевое пиво, страйки, оставляя мусор в раковине. Одно лишь присутствие другого человека может отнять у тебя необходимое одиночество. Ты якобы один, даже когда рядом кто-то другой, только этот другой занимает место и дышит кислородом, он не касается тебя, он повис на тебе. Он не тяжелый, просто неудобный.
– Сынок, привет. Ты сегодня приедешь к нам? – Я и забыл про сходку родственников в этот субботний вечер.
– Привет. Не знаю, мам. Я сейчас на работе, напишу, когда освобожусь.
– Хорошо. Я приготовила твой любимый цезарь, ром уже в холодильнике, а семья твоего родного дяди уже на подходе.
– Они с малой приедут?
– Да, куда же они ее денут?
– Хорошо. Я тебе напишу.
Мы не виделись с дядей несколько месяцев. После того, как у них родилась малышка, наше общение затерялось, как старые школьные тетрадки в рюкзаке под кроватью. Желание приехать домой, выпить, пообщаться с родными, увидеть малую – не оставляло меня ни на секунду. Даже тогда, когда я сидел в маршрутке по направлению совсем другого дома. Вика сказала, что Вова должен оставить сегодня квартиру, а мне необходимо привыкнуть к ней, побыть наедине с самим собой.
Все рухнуло. Дверь открылась, запах аммиака с долей освежителя воздуха прилип к стенкам горла. Полная тишина, так тихо, что слышно, как работает компьютер.
– Привет, Вов. – Бутылка пива, рассыпанные шарики насвая по всему столу и безразличный взгляд в монитор.
– Привет, – спокойно ответил он.
Я скинул рюкзак, умылся, посмотрел на идиота в зеркале, возненавидел этот день, взял бутылку лимонада в холодильнике, книгу Уильяма Голдинга «Повелитель мух», лежавшую на кухонном столе, и попрощался с этим местом. Сидеть в кухне на твердом, неудобном уголке оказалось не так легко, как мне казалось, но книга увлекла меня. Хрюши уже не осталось в живых на проклятом острове, Ральф спасался бегством, конец близок.
– Слууууух, Макс, а ты завтра выходной? – Вова вернул мое сознание на кухню, где из раковины торчали тарелки, холодильник оставался грязным, как и полы во всей квартире, только пепельница оставалась чистой, ведь я курю на площадке, а он употребляет насвай, оставляя его где попало.
– Да, а что?
– Нет, ничего. – Он не собирался оставлять меня одного.
В нем напрочь отсутствовало чувство такта. Его голос постоянно менял громкость. Вова не умел контролировать интонацию из-за застенчивости. Она словно душила его связки, а он кашлял словами. Работа являлась кладезью его историй. В этот раз он рассказывал про алкашей с работы, левый заработок, развод клиентов на деньги. Местами во мне просыпался интерес: «Ага, да, бывает», я хотел дочитать книгу, а чего хотел он, мне было не совсем ясно.
– Ладно, Вов, я пойду спать. Трудный денек выдался. – Вечер оставил противный осадок, как рюмка теплой водки, попавшая не в то горло.
– Давай, а я еще посижу за компом.
Закрыть глаза оказалось мало, для того чтобы уснуть. Мысли плавали в голове, касаясь мягкого песочного дна. Еще пару месяцев назад все имело смысл. Каждый день нес свою идею, помогал встать утром и засыпать ночью. Планы на жизнь выбиты на стенках разума, все казалось таким простым, что сейчас я могу назвать то время одним из лучших, которое мне довелось прожить. Возможно, всему виной лето. Хотя нет. Лето лишь помогает появиться на свет идеям из головы. Оно придает сил, желаний, рождает все то, что зимой мы прятали внутри себя. В этом вся проблема, зима отняла у меня все. Прошлась ураганом по полям, где зарождалась жизнь. Мне остается только один вариант – идти вперед, искать что-то новое, но не то, что уже было. Ведь то, что было, уже никогда не появится вновь. Похожие поля приносят тоску и боль. Воспоминания могут заставить вернуться обратно, но никто не даст гарантий на успех. Никто вообще не дает никаких гарантий, кроме магазинов бытовой техники.
– Макс, ты чо? Еще спишь? – второй час дня не мог разбудить меня, а звонок Дениса смог.
– Нет. Только закончил утреннюю зарядку. Сегодня вечером на пилатес собираюсь записаться, – я откашлялся, посмотрел по сторонам, вроде бы один.
– Ты как всегда, – театральный вздох. – Я слышал, ты теперь квартиру снимаешь?
– Да, да. Есть такое дело, – раскидываем колоду карт, рубашки все помечены, я знаю этого парня. – Давай, приезжай. Мы давно не виделись.
– Без проблем. Когда?
– Сегодня. Я завтра в вечер.
– Отлично. Толяна звать? Мы давно его не видели.
– Да, конечно. Наберешь ему? – Университет оставил мне нескольких ребят.
– Хорошо. Тогда мы подтянемся к тебе часов в девять. – Быстро и качественно. Осталось лишь дождаться вечера.
Раковина, полы, посуда, ванная, туалет, комната – забрали время и силы. За целый день я выкурил полпачки сигарет, сожрал три бутерброда, выпил две бутылки пива, оставляя пустую тару на стиральной машине. Единственное полотенце находилось в стирке, пришлось воспользоваться покрывалом. Захватив мусор, отправился покурить на площадку. Стеклянные бутылки отбивали в мусоропроводе дикие танцы. Этажом выше ругалась семейная парочка.
– Пошел вон, скотина ты неблагодарная, – поросячий визг заставлял дрожать стены.
– Сама пошла, тварь тупая, – мужской голос казался более уравновешенным.
– Я сказала тебе! Или мне сейчас вызвать ментов и рассказать им все? – Видимо, женщине практически удалось завоевать победу, ее голосом можно рубать курицам головы.
– Да пошла ты.
– Да пошел ты! И посмей только не вернуться! Богом клянусь, я тебя найду, – она продолжала визжать, а я попытался скрыться за дверью квартиры. Любовь заставляет людей терпеть друг друга даже тогда, когда кажется, что легче убить человека или застрелиться самому.
Мы сидели на кухне. Дым заплетался в косы, поднимаясь к потолку. Первые темы всегда касались университета, затем мы говорили о работе, а после за нас говорил алкоголь. Толян ничуть не изменился. Курчавые короткие волосы, голубые глаза, скрывающие удары колючих дней, легкая безрассудная улыбка, заставляющая верить в борьбу между человеком и судьбой, жилистые руки, способные ухватить и забрать то, что принадлежит каждому из нас. Денис оставался верен себе. За три года на его лице появились первые заросли, похожие на бороду, за которой он увлеченно наблюдал. Морщины не трогали юную картину. Ему не приходилось ломать голову в поисках работы, жилья, еды – все это он получал от родителей, бесконечно любивших единственного сына. Я не видел его около полугода. За это время он успел подкачаться и стал выглядеть более серьезным человеком, чем был прежде. Ведь доброе сердце и чистые, но порой глупые мотивы – железом не исправишь. Тут справится только боль. Она его еще не коснулась, этому я был рад.
– А твой сосед с нами пить не будет? – Толян качнул головой в сторону комнаты.
– Не знаю. Надо позвать его.
Вова пришел к нам с литровой бутылкой пива. Худощавое тело снова забилось в углу. Первые двадцать минут он молчал, запивая водку пивом, затем лицо покраснело – язык развязался. Громкий неуместный смех разбивал кухню вдребезги. Это странное чувство, когда тебе неловко за другого человека, наполняло меня, испанский стыд во всей красе. Вова хороший парень, но я до конца не мог понять, где находится этот сбой. Почему он стал таким странным? Или мы все странные. Иногда общество отвергает совсем неповинных людей. Они, возможно, никогда ничего плохого не сделали, не причинили никому боли, не оставили обиды, не бросили в беде, но обществу плевать, оно не читает твое резюме, не общается с тобой, не пытается заглянуть к тебе в душу, не переживает за тебя, а только бьет, бьет и бьет. Либо стой до конца, либо сдавайся.
– Мне надо купить сигарет. – Я потушил окурок в пепельнице, выбросил пустую пачку в мусорное ведро и стал собираться.
– С тобой сходить? – Денис обернулся с рюмкой в руках. Рамки приличия соблюдены, оставим всех в покое.
– Нет, я быстро. Магазин возле подъезда.
Дверь, лифт, ступеньки, еще одна дверь. Я купил пачку сигарет, и мне захотелось закурить на свежем морозном воздухе. Потерян ли этот день? Потеряна ли неделя, месяц, год? Пустые дни заполоняют нашу жизнь. Но пустые они не оттого, что ничего не происходит, а оттого, что мы ничего в них не видим. Последние месяцы я нахожусь в постоянном ожидании, постоянно поедающем меня. Мне приходится выжидать, только чего – неизвестно.
Когда дверцы лифта открылись на пятом этаже, я услышал разговоры, доносившиеся с шестого. Ребята уже успели познакомиться с двумя девушками и молчаливым парнем, отдыхающим на ступеньках. Я поздоровался с новыми знакомыми, но не пожал руку их товарищу.
– А ты как тут появился? Мы тебя не знаем, – говорила девушка с широкой костью, пышной грудью и длинными темными волосами.
– А я тебя не знаю.
– Меня Ксюша зовут, – отрезала она.
– А меня Максим. – Я посмотрел на ее подругу, курившую тонкую сигарету. Она стояла в приталенном сером пальто, подчеркивающем фигуру данного создания. Прямые мелированные волосы убраны на правую сторону, одна нога выставлена вперед, черные обтягивающие брюки и дым, скрывающий ее лицо.
– Максим, так откуда ты? – слова растворились вместе с дымом от сигареты.
– С пятого этажа.
– Макс, это, кстати, Диана, – Денис с помощью своих рук познакомил нас. – Она работает моделью в каком-то неизвестном агентстве.
– Да это просто вы его не знаете, – она попыталась нас укусить.
Парни нашли в карманах несколько тем, и мы пустились в разговоры. Спустя пятнадцать минут выбежала бабуля с шестого этажа и забрала молодого и неизвестного бойца домой. Мы решили отправиться в поход за алкоголем, в один из круглосуточных магазинов на районе. Дамы запрыгнули в лифт, лишая Вову возможности спуститься с нами в маленькой коробке, обтянутой металлическими листами и двумя зеркалами.
В магазине находилась отдельная комната, где продавали тары любого объема, любого градуса, только имей при себе кошелек. Вова отправился добывать товар, а мы присматривали закуску. Чипсы, сухари, рыба, колбаса, сосиски, сыр, хлеб – столько продуктов превратятся в самые обыкновенные фекалии, никакой магии, никакого волшебства. Диана блуждала между рядов, а когда подошла к нам, Денис не сдержался, дамба рухнула, вода омыла берега.
– А я знаю, что вы хотите с нами сделать! – Она не успела и рта открыть, как он сделал контрольный выстрел в упор. – Вы хотите нас трахнуть?! – Первые секунды парализовали каждого из нас. Такого поворота событий не ожидал никто.
– Ты идиот. – Она развернулась, прищурила глаза в поиске подруги, каблуки застучали, отщелкивая похоронный марш Дениса.
– Ты идиот, – повторил я, а за мной и Толян.
Мы пошагали обратно в квартиру. Девчонки отказались идти к нам, сославшись на такси, которое с минуты на минуту должно подъехать за ними. Нам не пришлось особо расстраиваться по этому поводу. У нас оставалась бутылка водки, закуска и вся ночь впереди.
В течение получаса Денис несколько раз вставал из-за стола, чтобы удовлетворить любопытство. Он не терял надежды привести их к нам, а мы забыли о них, как забывают маленькие дети игрушки в холодной песочнице. Они стали пятном, исчезающим после первой стирки. Забывать людей проще простого, если они не заблудились внутри тебя.
– Да оставь ты это дело. – Толян остановил Дениса, наполняя его грузило водкой из свинца. – Ребят, вот я скажу вам правду. Я люблю свою семью, и никакие телки мне не нужны. – Несколько капель прошлись мимо стопок, напоминая нашу кондицию.
– Толян, мы это знаем, – для полного убеждения Денис положил руку ему на плечо.
– Ты – да. А вот Макс – нет. Послушай, – он обернулся ко мне, – это такое счастье, приходить домой, где тебя ждет любимая жена с маленькой принцессой.
– Я согласен с тобой.
– Может быть, но ты не понимаешь. Вот скажи мне, чем ты постоянно занимаешься? Уверен, что бухаешь!
– Нуу... Я бы не назвал это неким постоянством.
– Ты тратишь время на алкоголь, не нужных тебе девушек, считая это спасением. Сейчас ты снял квартиру. Живешь такой весь важный, закрылся в своем одиночестве. Приходишь в квартиру, где никого нет.
– Тут частенько бывает Вова. – Шутка, являющаяся правдой, не зашла.
– Ты понимаешь, о чем я. Да, может быть, ты прав. Я рано стал отцом, стал мужем.
– Я так не считаю. – Он уже меня не слушал, ему надо высказаться.
– Поверь, я не жалею, а наоборот, рад этому. Все когда-то должно заканчиваться. Я сейчас с тобой выпью, а потом месяц к водке не прикоснусь. Потому что это мне не надо. Мои цели в жизни поставлены, мне есть ради кого жить, работать, возвращаться домой. Кого любить. Ты думаешь, я не заглядываюсь на девушек? Заглядываюсь, но ни одно женское тело не стоит людей в моем сердце.
– Толь, я с тобой согласен. – Я взглянул на Вову, он выдал мощный зевок, протер глаза и продолжил смотреть в пустой стакан от пива.
– Макс, я помню, каким ты был в университете. Тот человек мне нравился больше. В его глазах я видел цель. – Он схватил рюмку, как скромную девушку хватают за талию под состоянием алкогольного опьянения, перемешанного с юным волнением. Такой расклад мне по душе. – Приезжай ко мне в гости, ты ведь еще не знаком с Олеськой.
– Да, Макс, давайте у Толяна соберемся. Можно еще Тоху позвать, Гришу. Как в старые добрые времена. – Денис загорелся идеей встречи старых знакомых.
Ностальгия всегда радовала его сердце, он купался в ней и был этому рад. Он помнил всех, даже тех, кто его давно забыл. Хорошие воспоминания могут принести много боли, если их помнит только один человек. Мы договорились встретиться в следующий раз у Толяна, правда, никто не назвал даты. Даже алкоголь не позволил нам так глупо лгать друг другу.
Вова встал и молча ушел в комнату. Его присутствие сказывалось только на жидкости в бутылке. Замкнутый, одинокий человек, чье стеснение вызывает лишь краску на лице, оставил общество, предпочитая уединение с компьютером. Не прошло и часа, как мы все вырубились, словно телевизоры при отключении света холодной угрюмой зимой.
Я открыл глаза, голова раскалывалась, несколько таблеток цитрамона должны помочь. Толян с Денисом уже собирались уезжать, их бледные лица не выдавали и толики радости. Спертый воздух резал глаза, хотелось выпрыгнуть в окно, атмосфера душила меня. Дверь закрылась, снова я и Вова. Он стоял у раковины. Когда холодильник открылся, рука поспешила захватить прохладный лимонад.
– Слууух, Макс. – Я посмотрел на него, сделал несколько больших глотков, полость рта наполнилась сладкой газированной водой. Пузырьки взрывались и щекотали стенки щек. Это вкус детства, вкус радости, заставивший меня невольно улыбнуться.
– Да, – чувствуя, как к ногам прилипли хлебные крошки и прочая хрень, я отшлифовал одну ногу об другую.
– Тебе никуда не надо? – он перебирал пальцы рук, как шелуху от семечек.
– Нет. А что? – Смущение сковывало его.
– Да тут просто мамка хотела заехать на пару часиков, – он нервничал и снова не уследил за интонацией.
– Через сколько? Я успею в душ сходить? – бутылка остужала закипевший лоб.
– Да, конечно, через часика два, где-то так, она должна приехать, – его интонация напоминала поломанный забор у старой школы. – Хочешь я тебе таксон вызову, у меня есть бесплатные поездки.
– Забей. Я только в душ схожу.
Зубная паста разлеглась на щетке. Грязное зеркало, а в нем отражение человека, похожего на меня, но это не я. Нет, это кто-то другой, или я когда-то был другим. Мешки под красными глазами, опухшее овальное лицо, сливовый помидор с торчащими волосами во все стороны. Я или не я, какая разница? Это все равно ничего не меняет. Черт возьми, как же неудобно мыться под душем на корточках, где проклятая занавеска? Да плевать на нее.
В квартире никого не оказалось, я забыл, что мама работает до восьми. Родной, приятный запах заставлял меня радоваться приезду. Как много все-таки значат запахи, достаточно всего лишь сделать вздох, чтобы почувствовать себя по-настоящему счастливым. Нельзя забыть запах родного дома и любимого человека. Каждое твое возвращение домой будет придавать сил, ты найдешь частицу прежнего себя, растаешь под уютом домашних стен. С людьми все намного сильней. Могут пройти дни, месяцы, года, ты сотрешь из памяти человека, будешь идти или стоять, сидеть, лежать, но, когда к тебе прикоснется запах любимого человека, по твоему телу побегут мурашки, радость постучится в двери, а за дверью будет стоять тоска, ломающая еще живое сердце. Бойтесь запахов, их не стирает время, их не забывают люди.
В шкафу на полках стояли книги, они напомнили мне время, когда, наплевав на все, я погружался в страну строк, оставляя внешний мир за пыльным окном комнаты. На нижней полке коробка, я знаю, что внутри, поэтому не спешу ее открывать. Время идет, открыть ее когда-нибудь да придется. Сверху дневник, четыре года назад там появилась первая запись, уже два года он остается сухим, неприкасаемым, на то есть причины. Под ним скомканный файл с письмами и фотографиями. Что-то внутри меня заныло, никогда не думал открывать его. Первый конверт с открыткой, я сразу вспомнил ее слова «Не люблю неподписанные открытки, в них нет души». Открытка оказалась у меня в руках. «…Внутри меня непобедимое лето – А. Камю», я перевернул ее: «Все пройдет – и печаль и радость, все пройдет, так устроен свет. Все пройдет, только верить надо…» Числа на бумаге так далеки от сегодняшнего дня.
Стопка фотографий, перелистываю их, не вглядываясь, слишком много времени, не могу их выкинуть, ведь они подписаны, не хочу читать их, ведь этого не существует. Чернила сохраняют больше чувств на бумаге, чем люди в своем сердце. Письма, одно за другим, разговаривают со мной. «…Не знаю, сколько еще нам суждено, но мое “привет, Марков” никто не заберет». Нет, не хочу их перечитывать. Это будто общение с покойником, которого никогда не вернешь. Словно пытаться вернуть к жизни увядший цветок, поливая его литрами воды. Люди уходят в двух случаях: когда умирают и когда перестают чувствовать. Загвоздка лишь в одном, если человек умер, его не вернешь, а если перестал чувствовать один, второй непременно пытается его спасти. Жизнь, построенная на воспоминаниях, – обречена на страдания. Можно потерять все и всех, но от чертовых воспоминаний тебе не избавиться. Сложив все обратно в коробку, уверовав в то, что никогда не притронусь к ней, я оставил ее на том же месте. Легче оставить все, в надежде на тонны пыли, которые падут на деревянную коробку, избавят меня от встречи с этими днями. Легче сбежать из квартиры, из города, из страны. Легче сделать так, чем просто выкинуть все это на помойку.
Я прилег на застеленную кровать и попытался уснуть. Но воспоминания не отпускали меня. Глупая ссора превратилась в побег Лизы из города обратно к себе домой, в Сочи. Она сбежала, не предупредив никого. А я узнал спустя три недели, когда увидел фотографию с бывшим. Затем были пьяные ночные разговоры, отрезвляющие под утро. Желание вернуть ее обратно, желание вернуть все обратно. Это были фронтовые дни, когда никто не знал, как все будет завтра. Один день мы вспоминали прекрасные моменты нашей общей жизни, другой – приходили к тому, что ничего уже не получится. Прошла неделя, пока я решился хоть на какой-нибудь шаг. Продав гитару, купив билет в один конец, забронировав отель, в надежде прийти хоть к чему-то. Если нам не суждено быть вместе, так хоть попрощаться по-человечески есть возможность. Я представлял, как встречусь с ней, как мы будем сидеть в кафе, и плевать, прощаться или любить, – надо было прийти уже к чему-то.
Таксист остановился, пожелал мне мягкой посадки и сбежал прочь. Люди мельтешили в аэропорту, напоминая турецкий рынок с торговцами и туристами. Чемоданы, сумки, уставшие, радостные и удивленные лица перебегали от стойки к стойке. До посадки оставалось тридцать минут, телефон завибрировал. Слова превратились в бензопилу, уничтожающую прекрасное творение Господа. Она попросила меня не портить ее жизнь своим появлением. «Мы испортили хорошую дружбу плохими отношениями, – сухо сказала она. – Мы больше не можем дать друг другу ничего, да и не хотим. У меня есть отношения, где меня ценят и любят. Пожалуйста, если ты ко мне хоть что-то еще чувствуешь, – отпусти. Дай мне снова стать собой и быть счастливой». Она положила трубку, а я продолжал сидеть в металлическом кресле. Прошла моя посадка, оставалось возвращаться домой. В квартиру, которую мы снимали, я не мог вернуться. Люди продолжали суетиться, оставляя все проблемы позади. Боль. Была ли боль? Что это было? Это была пустота внутри меня. Словно все жильцы моего тела спрятались в пещерах. Только тяжелый стук сердца, отдающий в виски, звучал где-то в голове. Помню, как вызвал такси и поехал к матери домой, как лег на эту кровать и чувствовал, как проходил наркоз, возвращая холодную тоску, сжимающую горло.
Проснулся от звонка телефона. Темнота уже поглотила комнату, на кухне работал телевизор, мама накрыла меня покрывалом. Так хорошо, так уютно.
– Да. – Нужно выпить воды.
– Привет, Макс, – грубый голос Ани звучал на другом конце трубки.
– Привет.
– Ты еще живой? – она звонко и фальшиво засмеялась.
– К сожалению.
– Как твои дела? Ты еще в Москве?
– Превосходно. Что значит «еще»?
– Ну, когда мы с тобой последний раз разговаривали, ты собирался свалить на другой конец матушки России.
– Пока нет.
– А собираешься?
– Надо?
– Ну, не знаю. – Я уткнулся лицом в подушку. – Мы с тобой это уже обсуждали. Чего тебе здесь ловить? Ты ведь говорил мне о своих планах, и Москвы там я не заметила.
– Ну, планы меняются.
– Да, такое бывает. Ну а что тут ловить? Ты говорил, что ненавидишь этот город.
– Я так же ненавижу любой другой город. Дело не в этом.
– А, да, точно. Ты ведь потерянная душа, страдающий от всего, что тебя окружает. Как там, кстати, она? Все еще не излечилась? – ее сарказм нервировал меня, как больной зуб.
– Не знаю, мы с ней не общаемся. А твоя?
– Ой, у меня все отлично. Рассталась тут недавно с одним безумным парнем. Прикинь, собирались в клуб и случайно уснули. Я начинаю будить его посреди ночи, а он подорвался и вмазал мне. Пришлось вызывать такси, возвращаться домой. Такая история.
– Хороший парень.
– Я тоже так думаю. Ты, кстати, не нашел себе даму сердца?
– Нет, даже не пытался.
– А зря, Максим, зря. Вокруг столько юных девушек, ожидающих своих принцев. А ты только и делаешь, что пьешь и бунтуешь без остановки.
– Мамочка, это любовь.
– Ну, серьезно, Макс, какой смысл? Или ты так чувствуешь себя крутым? – она говорила быстро и очень громко.
– Я чувствую себя крутым, когда просыпаюсь на следующий день. Ань, ты под чем-то?
– Может быть, под чем-то, а может быть, я такая от природы. Не хочешь сгонять сегодня в бар? – Часы показывали начало десятого. Я давно не спал так долго.
– Нет, не сегодня.
– Я все оплачиваю. Мне нужна компания. Из знакомых только ты – алкаш и безумец в одном теле.
– Сегодня трезвый Новый день.
– Ой, ну конечно. Или ты просто не хочешь встречаться со своей любимой школьной подружкой? – она снова засмеялась – пришлось убирать трубку от уха.
– Не хочу.
– Я так и знала. Ну, давай на днях тогда встретимся. Заскочу к тебе как-нибудь. Давно ведь не виделись. – Мы выбрали день и распрощались. Холодная вода вернула меня к жизни. Стоило мне зайти на кухню, как мама сердито взглянула на меня, это давалось ей трудно и выглядело смешно.
– Снова вернулся? – Она жарила мясо, желудок издал протяжный стон.
– А ты снова готовишь? – холодный поцелуй в щеку в сопровождении принятых объятий. В детстве я всегда любил обнимать маму, рассказывать ей истории из ярких будничных дней, засиживаться вместе с ней на кухне, залипая в телепередачу на маленьком экране, но время разорвало эту нить, и, чтобы это исправить, нужен не один час, вот только его у нас нет.
Двадцать седьмое число, еще одна смена, автобус, запах аммиака в прихожей, неудобная кровать. Уснуть невозможно, поэтому я переключал каналы, вдавливая кнопку на пульте до самого максимума. Вова приклеился к стулу, не подавая признаков жизни. Прошло пятнадцать минут, он резко подорвался, словно по его телу прошелся кожаный кнут.
– Слуух, я погнал в «ОБИ». – Два часа ночи. Хорошо, когда магазины работают круглосуточно.
– Давай, – я не стал спрашивать, зачем он туда гонит. Единственная мысль, таившаяся в голове, – приедет он или нет. Дверь закрылась, ключ сделал два оборота. Я сделал выбор в пользу неизвестного мне фильма, отвернулся от экрана, пытаясь заснуть.
– Жестко?! Да, это жестко. Это жесткая судьба или еще чего-нибудь. Судьба… Ты веришь в судьбу? Это чушь, мы питаемся ею, мы уповаем на судьбу, чтобы не принимать ничего на свой счет, а потом отделываемся этой ересью. – Я обернулся посмотреть на баталии, происходившие на экране. Два мужика с разницей в лет двадцать сидели за барной стойкой, обсуждали жалкие жизни друг друга, распивая минералку, от которой непременно должны пьянеть в кадре.
– …Предел?! Не существует предела, приятель, существует дерьмо в ваших отношениях и конфеты, и вот когда дерьмо вытесняет конфеты, тогда вы проигрываете. Логика простая, либо вы вместе, схватив ведра, черпаете эту дрянь и выкидываете ее за борт, либо кто-то из вас тонет, а второй оставляет его. – Бородатый старик был явно настроен агрессивно. Они больше походили на отца и туповатого сына, слушающего хмельного батю.
– …Да затем, что я хочу тебя вразумить. Запомни, если твоя женщина говорит, что не любит тебя, – это не то. Если она говорит – не звони мне больше – это не то. Просит оставить ее – это тоже не то, но если она скажет тебе, что ты ей больше не нужен, тогда можешь браться за лопату и начинать копать. – Черт возьми, этот бородатый мужик пытается обучить мальца технике любви. Пора выключать мужские слезы, их и так чересчур много.
Подушка убежала от меня на пол. Я проснулся с головной болью, начал вспоминать, пил вчера или нет. Нет, не пил. Прошел почти месяц, а чемодан так и стоял неразобранный в углу бледной комнаты, среди сотен неизвестных мелочей. Наконец-то один, может быть, и вправду пора разобрать вещи. Пора привыкнуть к этому месту, сделать его своим. Я поднялся с кровати, боль выстрелила в голову с двустволки. Мелкими уверенными шагами побрел на кухню, чтобы достать бутылочку лимонада. Напротив стола, прямо у холодильника, лежало тело, накрытое двумя избитыми покрывалами. Никакого матраса, один линолеум. Никакой подушки, только правая рука. Это вывело меня из себя. Да что не так с этим человеком?
– Вова… Вова. – Он открыл глаза, посмотрел на меня, будто бы не имеет понятия, кто он, где он. На столе стояла пустая двухлитровая баклажка пива. – Ты чего здесь валяешься? Ложись на диван. Не прикалывайся.
– А, хорошо, сейчас. А сколько времени?
– Первый час. – Я отправился умываться, чувствуя, как во мне горит отвращение.
Не понимаю, не понимаю его. Приняв душ, собрался на скорую руку и сбежал из квартиры. Не понимая куда идти, но надо было куда-то идти, только бы не оставаться там. Черт возьми, он славный парень, воистину славный. Мне жаль только, что он пожирает сам себя. Мы все безумны, правда, оставляем это безумие лишь для себя, скрывая его от других людей. Мир всю жизнь будет кидать нам вызов, так что либо разминай булки, либо давай отпор. На улице стояла минусовая температура, желудок кричал, как голодный младенец, а я просто шел по улице в поисках чего-то или кого-то. Пытаясь позабыть еще один месяц.

Иной компас

Свет ударил мне в глаза. Черт, он, по ходу, гоняет на дальнем. Зеленый Форд остановился перед подъездом. Мотор уснул, и дверь открылась. Ян растянулся в улыбке, приглашая пожать ему руку. Она была твердая и теплая, я встретил крепкое рукопожатие, чему был рад. С детства ненавидел «руки-селедки», это вызывало у меня отвращение к человеку.
Приятно было стоять рядом с человеком твоего роста и телосложения. Чувство свободы и равенства наполнило меня. Как перед дракой в школе, когда вид противника не пугает, а придает сил. На переднем сиденье сидела незнакомая девушка. Ян достал сигарету и закурил.
– Ну да, давайте перекурим. – Я не услышал, как она вышла из машины. На ней повисло черное пальто, хотя на улице стояли еще мартовские морозы. Черные брюки и каблуки придавали уверенности ее круглому лицу. Губы и глаза накрашены под стать ее высокомерному взгляду. Кажется, только что я потерял несколько сантиметров, они покатились по асфальту в сторону автобусной остановки.
– Максим, – я не встретил ее взгляд, достал сигарету и прикурил.
– Лиля, – она тоже не спешила подружиться. Почему бордовая помада? Почему все так любят бордовую помаду после заката.
– Ну, так что? Куда мы отправляемся? – спросил я в перерыве между молчанием и скрипом ветра.
– У меня на районе есть один бар, можно заскочить туда. Говорят, там сегодня будет много людей.
Его белокурая челка повисла в воздухе, она напоминала рыбацкий крюк. Голубые глаза ничего не говорили. Он ждал ответа. Кожаная песочная куртка с мехом была застегнута до упора, джинсы подавлены под напором ремня, древесные ботинки топтали грязный снег под ногами.
– Отлично, я только за. – Лиля ничего не ответила, бросила окурок перед собой и пошла в машину. Только бы не сказать чего-нибудь, только бы промолчать.
Поездка выдалась отвратительной. Я пытался уловить смысл слов, но все уходило, обрывалось на начале фразы. «Эй, а не слышали ничего про эту хрень? А про эту? Ну а это? Мне говорили…» Всё это тормозили двумя-тремя словами. Затем я замолк, их темы развивались и дышали кислородом. Я подсел к окну, взялся за холодную ручку и успокоился. Как бы чего не вышло из всего этого.
Мы оставили машину на трехэтажной парковке, около дома Яна, затем отправились пешком в бар. В руках у приятеля повисла бутылка вискаря, на меня упало два литра колы. Мы пролили на мокрый, засыпанный солью асфальт четверть газировки и заменили ее алкоголем. Фонари держали нас за руки, мы пили глоток за глотком. Я надеялся на вискарь, поэтому вливал как можно больше. Кола наполняла желудок, как воздушный шар, я почти лопнул, но не пьянел. Все это происходило в полной тишине, каждый из нас преследовал личные цели. Мы шли вдоль шоссе, машины плыли нам навстречу, фары грели воздух, а я закурил, отравляя кислород едким дымом крепких сигарет.
Нас облапали здоровые охранники перед тем, как мы вошли. Танцпол напоминал аквариум, люди сверху потешаются над мелкими рыбками. Малькам явно не хватало воздуха, они размахивали потными плавниками в надежде найти спасение, но только глубже опускались в темные воды, к самому дну. Впереди дугообразная барная стойка, запятнанная мужскими спинами. Два шеста напротив диджея, видимо, это работает, по крайней мере, должно так быть. Мы сдали куртки и притормозили.
– Выпьем? – Ян обрадовал меня таким предложением.
– Да, пора бы. – Горло уже просохло, кола просилась наружу. – Только я сначала в туалет.
– Подходи, – Лиля схватила спутника за рукав и потянула через полосу препятствий.
Я интуитивно повернул направо и поднялся по черной лестнице шесть, нет, семь ступенек. Две двери, поступил верно. Красный цвет переливался от пола к потолку, красно-черная доска без фигур.
– Ну как ты? Нормально себя чувствуешь? – парень мыл руки и обращался к своему хмельному приятелю у стены. Он приник к ней, как к своей любимой.
– Да все отлично, не начинай. – Паренек у стены в ударе, ему пора танцевать.
– Мы можем вызвать такси. – Как долго он намывает руки, облизывая каждый палец.
– Хватит, идем уже. – Плечо не подвело паренька, он направился к двери. За ним последовал второй, даже не высушив руки. Я спускал нужду прямо в центральный писсуар. Как хорошо лишаться газировки, силы сразу наполняли меня. Помыл руки, выбрал бумажные полотенца, сушилки стояли слабенькие, и отправился на поиски товарищей.
Они сидели у барной стойки, черт возьми, у них есть два стула. Лиля увидела меня, и через три секунды Ян обернулся, протягивая мне кошачью улыбку в попытке покровительства. Он ведь меня сюда притянул, ему и отвечать. Хотя это являлось его правдой, мне было плевать.
– Ром с колой будешь? – Снова кола.
– Да, конечно. – Ян сделал заказ, он владел ситуацией. – Только меньше колы. – Бармен не слушал меня. Один к двум, не так уж и плохо.
– Давайте, ребят, – несмотря на музыку, звук стекла дошел до меня.
– За знакомство! – Не люблю, когда девушки добавляют слова в момент слияния алкоголя и губ. Первая зашла превосходно.
– Можно нам еще по одной? – Кивок бармена всегда радует, взаимопонимание – что может быть лучше этого?
Свежая порция коснулась лакированного стола, за ней последовала пепельница, внутри стеклянного котла повисла мокрая салфетка. «Да это чудо», – мелькнуло у меня в голове. Не хватает той самой затяжки перед боем. Люди кипели вокруг меня, они свистели, как ужасные металлические чайники из детства. «О боже, нужен еще алкоголь, этот свист сведет меня с ума».
– За вас, друзья, – не чокаясь, до дна. Затяжка, вторая. Я начинаю слышать музыку. Акклиматизация успешно завершена. Стоит посмотреть на людей. Оставить этих двух голубков и найти волшебство в этом заведении.
Человеческие тела терялись друг в друге. Мимолетные улыбки, касания друг друга и надежда на грязь и похоть – только это, и немного танцев. Круг замыкается, люди берут друг друга за руки и не хотят помнить день, только наслаждение нескольких часов. Алкоголь проникает в их кровь и создает союз, компанию, где существуют правила.
По обеим сторонам танцпола стоят темные столики, к ним привязаны красные диваны, одна толпа заняла два стола и приближенные к ним диваны. День рождения, я полагаю. В кратере горели дрова, одетые в черные и синие костюмы, мятые рубашки, рваные джинсы, открытые платья, короткие юбки и шорты с колготками. Куда ни глянь, везде люди, выставляющие себя напоказ. Музыка выгоняет тоску, алкоголь загоняет веселье. Нелепые и комичные движения никого не смущают, все двигаются так, как они умеют. Никто не разучивает танцы, никто не слушает джаз, не хочет проникать в душу музыки. Дамы выставляют себя на торги перед богатыми мужиками, молодые парни довольствуются остатками или бьются лбом об айсберг в надежде прикоснуться к цветку внутри огромной льдины. Несколько позеров мечутся в стороне, они тычут пальцами, высмеивая происходящее. Я жду, когда они пойдут в бой, но трек обрывается.
– Друзья, – пауза, – вы слышите меня? – микрофон крутится в руках бородатого парня: рубашка, потому что ведущий, джинсы, потому что удобно.
– Да! – кричит толпа.
– Отлично, как вы все знаете, сегодня у нас подготовлен для вас сюрприз.
– Да, да! – Я не могу понять, кто кричит.
– Мужчины, вы готовы увидеть арабскую принцессу?
– Конечно, давай уже. – Алкоголь, развлечение, и толпа твоя.
Ведущий назвал имя стриптизерши, а та повиляла упругим задом. Ко мне подошел Ян и ухмыльнулся, отправив меня взглядом в центр цирковой арены. Публика в восторге, наглый свист отвлекал девушку, ее тело продолжало изгибаться, а руки оголяли загорелую плоть. Она выбрала жертву и загнала ее на арену. Паренек покраснел, да так, что можно было разглядеть в темноте его огромные щеки. Глаза горели бешенством. «Да отпустите вы лучше его, он же не выдержит», – чья-то трезвая мысль отпечаталась в голове. Она извивалась, кружилась вокруг него и сорвала дикие аплодисменты, сняв лифчик.
– Эй, вы, там, наверху, не споткнитесь, – теперь это был алкоголь в моем голосе.
– Слушай, ну а ничего такая. – Я и не замечал, насколько у Яна круглые впалые голубые глаза. Здорово, если ты умеешь ими пользоваться.
– Ян, оставь ее, у нее и так слишком много поклонников.
Она перестала существовать для меня в тот момент, когда вышла покорять всех танцем, в момент, когда выбрала себе жертву, когда разделась. Нет, я не знаю ее, и вряд ли когда-нибудь мне выпадет такая честь. Это просто ее работа, ее тело, совесть и гордость. Слишком трезвый, чтобы восхищаться кожей человека, слишком пьян, чтобы искать к ней сострадание.
– Да я так, просто. Оценил, можно сказать, – скованно ответил он.
Я направился к бармену, он знает, как мне помочь. Около Лили кружили мухи, в светло-синей рубашке и бордовой в крупную клетку. Рубашки, рубашки, рубашки, везде рубашки, мать твою, да я сам в рубашке.
– Дружище, – обратился я к отдыхающему на нашем втором стуле, – все очень здорово, только встань со стула, – как можно вежливее сказал я, чувствуя, как лицо подводит меня.
Несколько секунд он оценивал меня, будто ему что-то угрожает. Презрительный взгляд, приподнятые плечи, уверенность в себе.
– Это мой друг, я тебе говорила про моих друзей, это его стульчик, точнее, он сидел на нем, – уверенный голос Лили заставил паренька встать. Он что-то сказал, но я уже заказывал себе ром с колой.
Чистые пепельницы всегда смотрятся отлично, и сигарета отравляет их изнутри. Пепел становится пеной, спустя несколько секунд она исчезает, и остается грязь. Слишком сладкий напиток, я прошу дополнительную порцию рома в рокс. Так лучше, теперь кола не чувствуется. Рука, как электрошок, коснулась моего плеча. Сделал последний глоток, еще немного, и мои расчеты покатились бы в ямы, нельзя терять капли. Поворот в левую сторону, навстречу прозрачным глазам.
– Ты какой-то грустный, – она подвинула стул ближе. Отличный маникюр, я и не сомневался, безупречная укладка и небезупречный взгляд.
– Полагаю, я всегда такой. Чаще всего уж точно, – рука потянулась за стаканом, мне не хватало всего немного. Зелье исчезло, стоило бы заказать еще, но она хотела мне что-то сказать.
– Не верю, нет, ты не такой, – пьяные женщины, они всегда все знают, чувствуют и предвидят.
– Я не собирался тебя убеждать. Это всего лишь определенная стадия. Мне осталось совсем немного, чтобы уйти в танец.
– Так это ведь прекрасно.
– Совсем нет, поверь.
– Почему? Я вот, например, люблю танцевать.
– Так в чем дело? Иди в пляс, – левая рука указала направление к танцполу.
– Я не люблю танцевать одна.
– Ян вроде как тоже уже готов развеяться. – Стриптиз закончился, он стоял к нам спиной, двигаясь на одном месте. Танцем это сложно назвать, но он на пути к этому.
– Мы с ним немного в ссоре, – она хотела распахнуть эту завесу, я видел это, только не хотел этого знать. – Понимаешь, – Лиля закурила сигарету, подставила пепельницу к себе, сделала актерскую затяжку, опустила взгляд и открыла кран, – когда-то, очень давно, я была в него влюблена. Все началось с обычного флирта, а потом понеслось и понеслось, закрутилось и куда-то улетело. Правда, я не знаю куда. Мы не общались какой-то промежуток времени, затем наше общение возобновилось, и теперь мы только друзья, ничего больше. Я не знаю, как мне с ним общаться, эти рамки еще не стерты, – от такого количества слов и дыма вокруг нас у меня пересохло горло, онемел язык. Жажда проснулась и требовала продолжения. Если бы кто-то разлил алкоголь на стойке, я бы стал его слизывать, как бульдог после пробежки.
– Секундочку, – мой указательный палец остановил ее речь, мне удалось сделать заказ. Она сделала глоток из моего стакана, след помады стал клеймом на стекле.
– Пойми, он мой друг, я не хочу терять его. Ты давно его знаешь?
– Нет, но я уверен – он отличный парень. – Безусловно, он отличный парень, давно я не выбирался в людные места, спасибо ему.
– Почему ты так решил?
– Потому что я здесь.
– И что? Это не ответ, – она нахмурилась, словно учительница младших классов. «Простите, я читал, но не учил», – такой ответ не подойдет. Крепкая рука Яна сжала правое плечо, наконец-то, спасение.
– Ребят, вы чего кисните? Погнали танцевать, – его тело издавало некие вибрации, мнимые движения.
– Выпей с нами и в путь. – Он жестами объяснился с барменом, мы выпили залпом, оставив пустые стаканы. – Ну, а теперь идите танцевать, друзья мои.
– А ты не с нами? – удивление всегда радовало меня.
– Нет, я присоединюсь к вам чуть позже.
– Ну, как хочешь, – ответила Лиля и начала погружение в мир музыки.
Приятно остаться одному, еще приятнее сидеть на мягком стуле, курить сигарету и обнимать стакан, ни о чем не думая, не слушая музыку, залипая на людей. «БАМ, БАМ, БАМ», – летят шоты, у кого-то сегодня праздник.
За стойкой три бармена, и одна из них девушка. Интересно, сколько раз за один вечер ей признаются в любви, потому что я уже готов это сделать. Ее белоснежные волосы горят в этом прокуренном месте. Она стесняется своей красоты, это можно понять по движениям рук, ног и головы. Голубые глаза сконцентрированы на работе, ничто не может отвлечь прекрасный разум, только на самом деле в ее голубых глазах горит усталость. Неужели из-за того, что она девушка, стоит терпеть постоянный флирт? Эти дикие шакалы готовы наброситься на нее, перепрыгнуть через стойку и начать смаковать свежее мясо. Куда ты пришла, девочка? Зачем, скажи! Этот ангел носится изо всех сил, чтобы угодить пьяным мудакам, а те, в свою очередь, плюются пошлыми фразами. Алкоголь давно стучал в мой барабан, слова любви всегда готовы, но не сегодня, не с этим прекрасным созданием. Краска покрывает ее лицо со всякой новой фразой, где тот самый человек, который разобьет эти нахальные морды, возьмет эту даму на руки и уйдет, не сказав ни слова? Тук-тук?! Никого нет.
Здесь собрались отставные сердцееды и бедные романтики. Да, я в их числе, правда, сегодня мне хочется выпить, ничего больше. Алкоголь нельзя мешать с чувствами. Он предназначен для самоуничтожения. Последнее время мне нравится выпивать и пожирать себя. Говорить: «Эй, парень, да ты тот еще мудак», тогда я начинаю принимать себя, не пытаясь скрыть что-то внутри или спрятаться за одной из масок. Жалость? Да кто его знает. Добавляю несколько связок самых мерзких слов и радуюсь миру.
На протяжении короткой жизни мне несколько раз попадались парни-перебежчики. Они кричали во все горло о том, какие они черствые парни, плохие, злые, эгоистичные, пожиратели сердец, источники женских слез и прочую чушь, но раз за разом прогибались от женских рук матери или девушки. Однажды я пытался объяснить одному из них: «Дружище, поверь, если тебе когда-нибудь скажут подобные слова, ты найдешь в них мало приятного», на что незамедлительно летел ответ: «Ну, я такой, ничего не могу с этим поделать». Это лицо, высокомерное и гордое, ломали, как и все другие. Никто так сильно не ошибался, как эти герои. Сила женщин в том, что они пробираются в твою душу, располагаются там, как им вздумается, меняют все замки, оставляя ключи у себя. Они это называют любовью, но ты просто раб. Раб женского сердца. Не стоит обманывать себя и людей, а если это делаешь, то иди до конца.
– Просто жесть, там столько людей, – Лиля завалилась на стул и превратила короткие руки в маленький веер.
– Да нормально все там, – Ян до сих пор находился в ритме танца.
– Ну что? Может, еще по одной и на площадку? – Я чувствовал, как задница начинает ныть, а вторая личность выпрыгивать наружу.
– Погнали. – Он в ударе.
– Ребятки, я пас, – она подняла руки в знак протеста. Мы захватили стаканы и направились в сторону танцпола.
– Давай сразу на этот замечательный подиум. – Танец захватил меня. Наши тела прыгали рядом с блестящим шестом, но это никак не смущало нас. Не знаю, как долго нам удавалось держаться у всех на глазах, наверное, минуты две-три, затем каменная рука охранника захватила мою пластилиновую кисть.
– Молодой человек, здесь танцуют только девушки. – Слишком огромные руки, чтобы сопротивляться. Агрессивное лицо, его уверенность далась ему изнурительными тренировками в спортзале, моя уверенность живет на дне стакана. Я слаб.
– Как скажешь, как скажешь. – Последний глоток на вершине Олимпа.
Стакан и Ян остались вместе с Лилей, а я отправился искать себя в танце. Власть захватил кто-то другой, я стал узником собственного тела. Обрубки, похожие на кисти рук, гоняли ветер, ноги ловили ритм музыки. Мне абсолютно плевать на вчерашний день, сегодняшний, завтрашний – все это осталось где-то там, позади, этого нет. Теперь только танец и удовольствие. Теперь только я и они.
В какой-то момент в голову залетело название песни. Срочно нужно ее послушать, она великолепна, местный шлак уже приелся. Я подошел к диджею, он пританцовывал возле ноутбука и огромных пластинок. Его небольшое пузо, обтянутое серой синтетической футболкой с непонятной надписью, покачивалось вместе с ним. Джинсы-лосины, белые кеды, черный браслет на правой руке, темные очки-авиаторы и небольшой хохолок на квадратной голове придавали ему уверенности в себе. «Да ну его к голодным собакам», – подумал я, но через пару минут все-таки подошел.
– Дружище, поставишь трек? – я взял его за плечо и почувствовал мягкую кожу, будто бы это шар с водой. У меня не получалось нащупать кость.
– Да, конечно, – ответил он. – Какой? – Да, он неплохой парень. Я назвал ему трек. – Хорошо, будет сделано. – «Славный, славный парень», – пронеслось у меня в голове.
Воодушевлен и рад, как ребенок, чью прихоть вот-вот удовлетворят, я отправился дальше в пляс. Люди казались мне мрачными и скучными, медленные и нудные. Я схватил за плечи одного парня прямо в центре танцпола и начал его трясти.
– Давай танцевать, мужик, давай двигаться! – Он посмотрел на меня ошарашенным взглядом и ушел. Начался следующий трек, затем еще один и еще. Этот хохолок так и не поставил мой трек. Разочарованный, я отправился к стойке.
Ступенька, вторая, открывается вид на эту милую парочку. Он сидит на стуле, обнимая ее талию, она прижалась к нему, их языки сплетены, любовь победила, или алкоголь, только кому какое дело. Подошел к другому концу стойки, чтобы не добавлять новой краски на их лица, достал сигарету и закурил. Непруха, сегодня явно не мой вечер.
Докурил, пошел в туалет. Звук разбивающихся капель будит во мне некое озорство. Начинаю играться с напором, поднимая давление и опуская. Так можно и мелодию наиграть, правда, нужно немного больше жидкости. Подхожу к умывальнику, колючая вода касается лица, желание вернуться домой накрывает меня. Заходит темноволосый мужик в вязаном горчичном свитере, он тоже неплохо надрался.
– Братан, выручай, – это тело стоит на выходе, правая рука прижата к груди. – У тебя есть презервативы?
– Только сигареты. – Он делает неизвестные движения руками, показывая разочарованность во мне, уходит в кабинку. Я ухожу к барной стойке.
– Ну что? Может, свалим отсюда? – беру сигарету из пачки, лежавшей между ними, нет, курить не хочется, ломаю ее и кладу в забитую пепельницу.
– Зачем ты это сделал? – говорит Лиля.
– Извини, если хочешь, возьми мои, – протягиваю ей пачку.
– Нет, не надо.
– Да, погнали, только за счет заплачу. – Ян расплачивается картой, дает еще сто пятьдесят рублей, и мы уходим. Приятно было не думать о деньгах сегодня, но завтра он выставит мне счет.
На улице моросит мокрый снег, напоминая рассыпанный сахар на полу кухни. «Надо вызвать такси», – говорит Ян. Он отошел слушать гудки мобильного телефона.
В одной из тачек, стоящих у клуба, долбит музыка, открывается дверь, и вываливаются два тела разного пола. Спускаются окна, начинается движение. Каблуки подводят разукрашенную красотку, ее приятель заманивает тушку к капоту. Она пьяна, он пьян, водитель и еще одна дама на заднем сиденье тоже пьяные. Мотор белого мерседеса начинает рычать, соперничая с музыкой из динамиков. Веселье продолжается.
– Машина подъедет через три минуты, – говорит Ян. – Ты с нами?
– Куда?
– Ко мне. Можешь остаться у меня, зачем тебе ехать домой.
– Далеко станция? – все закончилось, я хочу вернуться к себе.
– Нет, может, километр, чуть больше. Да зачем тебе это? Оставайся у меня, завтра спокойно уедешь.
– Сможешь объяснить, как дойти? – Музыка из тачки резала уши, как дым крепкой сигареты режет детское горло.
– Да. Идешь прямо до того светофора, там направо и по прямой, там уже разберешься.
Мы постояли у клуба, пока не подъехало такси. Задние стекла вспотели, дворники работали синхронно, напоминая профессиональных гребцов. Ян кинул вопросительный взгляд, указывая на машину, последний вербальный отказ.
– Спасибо, – я пожал ему руку, кинул прощальные слова Лиле и пошел. Когда я свернул направо, то оковы спали, корка отвалилась, стало приятно. Так всегда бывает после клубов или баров. Меня не печалил ни мокрый снег, ни холодный ветер, ни дорога впереди. Мне просто было хорошо.
Я остался один. После таких вечеров побыть одному всегда в радость. Улицы еще стояли пустыми, я улыбался этому. Я улыбался пустым автобусам, сонно направляющимся к остановкам, улыбался мелким лужам – обществу прозрачных капель, крепким ледяным сугробам, серому небу и кирпичным домам. Да, приятно иногда быть пьяным и одиноким.

Голые стены

Мы заезжали во двор к Анне. Нигде нельзя припарковаться. Куча металлолома сделала из двух полос одну, по обе стороны стояли машины, машины, машины. В итоге мы остановились напротив подъезда и стали ждать.
Я смотрел на рыжую кошку, сидевшую на крыше черного «Рено». Она спрыгнула на капот и грациозно, с высоко поднятой головой подошла к краю. Свет фар создавал атмосферу сцены, где рыжее создание казалось звездой. Кожаный ошейник резал шею, она подняла правую лапу, облизала ее несколько раз, затем спрыгнула на асфальт. Плавность движений говорила о полном спокойствии. Домашние коты и кошки никогда ни о чем не думают, за них уже все придумали. Две пары лап, как превосходные фигуристки, скользили к луже у подъезда. Шероховатый язык несколько раз коснулся воды, оставляя после себя мелкие вибрации в виде волн. Серебристая металлическая дверь открылась, кошка превратилась в леопарда и проскочила в подъезд.
– Да, алло, – сказал я в трубку.
– Через сколько вы будете? – на другой стороне раздался голос Иры.
– Не знаю, мы вот заехали за еще одним человеком. Ждем, пока он выйдет.
– Каким еще человеком? – Я чувствовал легкое раздражение на другом конце трубки.
– Да это моя двоюродная сестра. Все нормально, не парься.
– Какая еще сестра?! Я тебя жду, а ты там еще за кем-то заезжаешь, – ее голос превратился в змеиное шипение, неужели нельзя быть проще.
– Успокойся. Мы скоро будем. – Большой палец отключил эфир. Дима сидел за рулем и смотрел вперед.
– Ну, где твоя Аня? Нам пора уже ехать, весь алкоголь у нас, – говоря это, он продолжал смотреть вперед. Его громадные руки повисли на руле, майка немного стесняла, он был этому только рад. Еще один качок, восхищающийся перекаченным телом. Я ничего не ответил. Через минуту она вышла и села в машину.
– Привет, мальчики. – Красное пальто ядовито выделялось на фоне черных сидений. Макияж, прическа, руки – она готовилась, и это меня приятно удивило.
– Здравствуйте, Анна. Необязательно было так краситься. Я все равно знаю, как ты выглядишь под лучами утреннего солнца после славной попойки.
– Ты настоящий урод, Макс. И, по-моему, я это уже тебе говорила, – она засмеялась, а мы нет.
– Запиши мне это на диктофон. Хочу просыпаться под эти слова ежедневно. – Я представил ее Диме, и мы тронулись с места.
Аня рассказывала университетские истории. Ее голос был грубоват, она пыталась смягчить его порывами смеха, это не помогало. Каждый раз, когда слова подталкивались клубком смеха, казалось, будто бы она пытается откашляться. Нам довелось познакомиться с ней в школьные годы. Это были славные деньки, что не перемена, то новая шутка в адрес друг друга. Я ненавидел ее искренне, как и она меня. И это было чертовски весело.
Мы выехали на шоссе и встряли в пробку. За окном играл вечер, звезды уже пробили ватное небо и повесили алмазный флаг. Тысячи ночных огней никогда не смогут заменить солнца. Эти огни были повсюду: от окон домов, фар автомобилей, фонарных столбов, билбордов. Они лишь жалкие куски чего-то прекрасного, стоящего.
– Так куда мы едем, чудик, – Аня коснулась моего плеча, слишком мягкое прикосновение для такого голоса.
– К одной нашей знакомой, она работает с нами. Слышала что-нибудь о работе? Ну, там, люди встают утром рано и разлагаются по восемь, а то и больше часов. – Удар по плечу. Я приоткрыл окно, почувствовал легкое щекотание между пальцев, повертел кистью, чувствовал, как ее обволакивает влажный воздух. – Тебе не все равно?
– Эй, ты чего такой козел? – теперь она ущипнула меня за шею. Голос выдавал нотку гнева, возможно, она успела отыграть эту роль лицом, только я сидел на переднем сиденье. – Конечно же, нет. Я светская дама и не пьянствую во всяких загородных домах у незнакомых парней.
– Да не волнуйся, все нормально. Мы же едем к девушке.
Пробка прорвалась, музыка заиграла громче, педаль газа поддалась под давлением правой ноги, и мы рванули вперед. После мимолетного дождя, развернувшего полностью звездный ковер, дорога блестела, как лакированные туфли поп-короля. Машина держала себя уверенно, не о чем было беспокоиться. Сто двадцать, сто тридцать, беговые лошади отставали одна за другой.
Я вспомнил, как возвращался домой на такси со своей сестрой и племянницей. Сестра держала малышку на руках и показывала ей уходящие вперед машины. «Смотри, белая, а вон красная, снова белая», – слова превращались в игру. Племянница всегда радостно вскрикивала и тыкала крохотными, еще кривыми пальчиками в окно. Я обернулся посмотреть на них, они выглядели счастливыми. Смех осыпался снежной лавиной прямо в грудь, он что-то дергал во мне, что-то родное и забытое. Даже закрыв глаза, видел это счастливое лицо, эти крохотные ямки на щеках двухгодовалого ребенка. Настоящий смех, радость, счастье, взятое из ниоткуда. Во сколько лет мы теряем это все? Я не знаю.
– Макс, Макс, – правая рука заехала мне по ребрам. – Смотри, какая ЛЯЛЯ! – он поравнялся с черным джипом, за рулем сидела ухоженная блондинка, лет двадцати-двадцати двух, трех. – Хороша ведь. Сейчас мы ее натянем. – Заработала правая нога. Дима повернул лицо ко мне, чтобы ему отдали дань уважения. Я улыбнулся, но ничего не почувствовал.
Я взял два пакета с алкоголем, Дима достал закуску и другое барахло. Аня держалась уверенно на незнакомой местности. Мы зашли в темный дворик, слева шумели деревья, остатки снега отдыхали у их ног, справа железные качели, они спокойно двигались из стороны в сторону, поддаваясь ленивому ветру.
У крыльца валялся старый футбольный мяч, я коснулся его ногой и почувствовал, как он меняет физическую форму из-за недостатка кислорода. Двор выглядел хорошо, немного тоскливо, но все-таки хорошо. Летом здесь приятно проводить время, спрятавшись за покрывалом из веток деревьев, попивая какой-нибудь легкий напиток и покорно копаясь в себе или в земле. Вечером развести костер, закинуть туда сырых дров и слушать, как лопается древесина, подобно треску старого радиоприемника, хрясь, хрясь, давление знает свое дело. Вот только до лета еще далеко.
– Господи! – воскликнула Ира. – Вы такие долгие. – Она двинулась к нам навстречу, остановилась в трех шагах и откровенно пялилась на нас. За ней подошли и другие ребята: Никита с Полиной, Илья и Диана. На скорую руку все перезнакомились, отправили часть алкоголя в морозилку, часть на стол. Я открыл банку пива, сделал глоток и поставил ее на деревянный круглый стол.
Изнутри дом смотрелся недурно. Деревянный пол, стены, мебель, лестница на второй этаж и ковры. Ира протянула стакан, я отказался. Взял банку пива и поковылял в одну из двух комнат, находившихся на первом этаже. Телевизор висел на стене, напротив – большая кровать с целым набором подушек. Однотонный красный плед скрывал мягкий матрас. Захотелось прилечь. Но грязь внутри меня и снаружи не позволяла мне этого сделать. Такие кровати предназначены не для таких, как я.
Прошел час, ничего не двигалось. Илья отчаянно пытался спасти мероприятие, объединить королевства. Его короткие худые руки, как два «кукурузника» АН-2 парили над землей, помогая ему в самобытном театральном представлении. Он стоял посреди гостиной, в зауженных синих джинсах, сером свитере и черных носках. Его голубые глаза, как два школьных глобуса, притягивали к себе. Короткие курчавые волосы, казалось, хотели убежать с головы, а на правом краю губ пенилась крохотная слюна. Так бывает, если употребляешь некоторые вещества.
Я налил себе виски с колой, остальные отказались, они еще не успели прикончить предыдущий стакан. Аня сидела за столом, делая вид заинтересованного персонажа, Полина с Никитой раскинулись на диване, устремив взгляды на Илью, а я следил за движением губ Иры и Дианы. Они стояли у входа, обмениваясь информацией, их лица выражали презрение и негодование. У Иры на коже, слепленной из воска, появлялись красные пятна. Злость выходила наружу. Диана слушала ее изречения, кивая маленькой овальной головой, похожей на недоспелую дыню. Две брюнетки с цветом кожи двухдневного покойника, только кожа Ирины заселена крохотными веснушками, а Диана была Арктикой, где никто не обитает. Я видел их в профиль, они привлекали миниатюрными фигурами, длинными волосами и тонкими розовыми губами, хотя у Иры оставалось преимущество в виде подтянутой груди третьего размера, что нельзя было сказать про Диану. Я повернулся к Ане, сидевшей с правого фланга.
– Ты как? Всё нормально? Выбрал себе уже девочку? – она сделала глоток из пластмассового стакана. Натянула кошачью улыбку, за которой скрывалась истинная тигрица. Я заметил крошечную дырочку над верхней губой, с левой стороны, вспомнил – раньше там красовалась сережка.
– Всё отлично. Не переживай, я сегодня кушала,– ее рука коснулась моей кисти, холод и неловкость атаковали меня.
Вся эта картина стала для меня отвратной. Алкоголь впадал не в то настроение. Он заливал подвал, где находился склад агрессии. Я понимал, сегодняшний вечер закончится неудачно.
– Ребят, а у нас есть карты? – Аня заставила обратить внимание на себя. – Если есть, то давайте сыграем в одну игру. – Растерянные лица показались миру.
– Ир, у тебя есть карты? – ее ледяной взгляд переметнулся с Ани на меня. Выдержать его оказалось нетрудно.
– Ну, так что? – посмотрев в глаза хозяйки дома, сказал я.
– Где-то были. Сейчас посмотрю, – раздражение пробежало по острой улыбке.
Через десять минут колода карт находилась у меня в руках. Пятьдесят четыре карты, отобрал тридцать шесть и начал перетасовывать колоду, представляя себя крупье.
Мы начали играть, попутно вслушиваясь в правила. У меня закончился алкоголь. Бутылка пуста. Открыл морозилку и достал еще одну, наряженную в зимнее платье. Колючая изморозь резала пальцы. Я вернулся за стол, где Аня гоняла пластинку правил уже по четвертому кругу. Казалось, будто ребята нарочно не хотят понимать правила. Как только начинался ход, то возникали вопросы, за ними другие, этому не было конца.
– Все, с меня хватит. Я пас. – Оставил карты на столе, рубашками кверху, взял стакан, сигареты и отправился к выходу.
На улице гулял мелкий дождь. Присел на крыльце, на бетонную ступеньку. Холод уже преодолел джинсы, тепло тела делает попытки побороть его, через минуту все должно урегулироваться, либо я застужу почки. Я сделал глоток и почувствовал, как газировка поднимается наверх и превращается в углекислый газ.
Эти женщины так похожи, черт возьми, все женщины похожи. Чувство собственности растет с ними еще с детских лет. Они неисправимые собственницы. Пытаются поработить мир, а если уж не целый мир, то какого-то мужика. Их условия всегда одинаковы: я не знакомлюсь с парнями на улице, я не целуюсь с приятелями, не сплю с друзьями и куча мелочей, которых они не делают с людьми потому, что это местечко приготовлено для суженого. Когда же этот человек находится, то на его планету падают астероиды, выжигающие всю его сущность. Изначально он пытается бороться, восстанавливать землю. Но женщины, хорошие женщины, всегда диктаторы. Ты ведешь тяжелую битву, где жертвы неизбежны. Отдаешь ей друзей, алкоголь, вещи, деньги, одиночество и, в конце концов, отдаешь ей собственный разум. Сердце у тебя уже давно забрали. Жизнь спасена, кажется, все стабилизировалось, и так проходит какой-то промежуток времени. Потом она начинает встречаться со своими друзьями, упрекая тебя, будто бы вам надо проводить время не только вдвоем, начинает поедать весь бюджет, называя твои деньги «общими», никаких личных интересов, увлечений, хобби, и в итоге ты понимаешь, кто стал рабом. У тебя ничего нет, все, что было, ты отдал.
У меня было две девушки, взявшие сердце напрокат в скромном автосалоне, где находится только один автомобиль. В один момент я был готов жениться, не думая ни о чем. Готов был стать ячейкой общества, быть, как все, и гордиться этим. Идти правильной жизнью, по мнению большинства. Затем фундамент дома треснул, этажи полетели вниз. Все, кто находился внутри, – погибли. На костях дом не построишь. Мы бросали друг друга и уходили. Они кричали о вечной любви, а я молча любил. Они уходили к новым парням, а я прятался за алкоголем.
– Ты чего тут расселся? – голос Иры раздался из-за спины. – Давай вставай.
– Нет, спасибо. Мне здесь нравится. – Она обхватила мою шею нежными руками, такая нежность не греет душу. Я почувствовал ее духи, слишком приторный запах.
– Макс, ну вставай, ты чего? – голос звучит с правой стороны, так близко, что во мне просыпается желание, распыляется в голове, мешая увидеть реальность происходящего.
– Небо всегда такое мрачное и одинокое. Оно свободное, но одинокое, от этого такая боль. Поэтому звезды такие печальные. Не думаешь?
– Нет. Почему? – она все так же звучала с правой стороны, только уже где-то далеко.
– Оно само решает, что ему делать. Ну, вот захотело, и наградило нас дождем. Вот только от этого ему не легче, ничего не меняется. – Я протянул руку в надежде поймать несколько капель. «Наградило нас дождем», – повторил я про себя.
– Ты уже пьяный, что ли? – этот тон может убить человека.
– Именно. – Я высушил стакан, встал и полез в карман за пачкой сигарет.
– Нет, нет, нет. Только не курить, – она обняла меня. – Прячь сигареты, я сказала. Пойдем на второй этаж, покажу тебе свою комнату. – Выбора не осталось.
Мы поднялись по деревянным ступенькам, некоторые из них рычали, как голодные собаки, другие стонали под тяжестью груза, словно египетские рабы во время стройки пирамид. Квадратная комната с низким потолком и большим окном. Журнальный столик, заваленный хламом, – всегда что-то пригодится. Застеленная кровать мятного цвета, телевизор, шкаф, полки с дисками и сувениры из разных стран. Ничего необычного, всё так, как и должно быть.
Она рассказывала, в каких странах побывала, куда летали ее родители, что интересного в том или ином месте. Ее голос звучал так, словно мы попали в аквариум, это прелесть низких потолков. Я подошел к столу и увидел в куче разбросанных бумаг, карандашей и косметических принадлежностей листок со стихотворением:

Говорят, нас никто не услышит.
Мы идем по дороге одни.
Но не стоит лезть нам на крышу,
Ведь оттуда все люди малы.
Все приходят, уходят, как мыши.
И никто не стучит прямо в дверь.
Ну, забудьте уже о приличиях,
Давай выпьем и станем родней.
Вам с утра завтра рано вставать,
С бодуна неохота проснуться.
Мы забудем про море зимой,
А как лето, так все окунутся.
Нет, не травит сигара людей,
И та дурь, что успел затянуться,
Не отравит всех ваших детей.
Их загубит одна только вещь,
Что оставит их души в темнице.
Там не будет всех этих людей,
Там одна темнота, ты поверь.
Я ведь был там, и там моя тень
Под пудами земли много дней.
Может, хватит скрываться за дверью?
Поверни влево ключ, оборот и еще.
Одиночества нет, ты придумал его.

– Это я с родителями, в Италии. – Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о чем она говорит. Дело в фотографии, стоявшей в верхнем левом углу, рядом с книгой Жюль Верна «Вокруг света за восемьдесят дней».
– Отличная фотография, ты выглядишь счастливой. – Она взяла ее в руки, притянула к себе. Люди и вправду выглядели счастливыми и загорелыми. Порывшись в голове, перебирая старые фотографии семьи, я припомнил несколько снимков, где мы все вместе. Не помню, был ли я тогда счастлив. Думаю, да.
Мы спустились вниз. Полина с Никитой вросли в диван. Полина накинула на себя шерстяной плед, опустила голову на грудь Никиты и залипла в телевизор, питаясь картинками зарубежных клипов. Его левая рука стала гребнем для ее золотых волос. Эти щупальца пробирались ровно, не спеша, от самой макушки до кончиков волос, уснувших у нее на груди. Правая кисть держала опору всего сооружения. Вены напряглись, плечо немного вышло из привычного состояния, но это того стоило. Счастливые голубые глаза служили маяком для потерянных кораблей в этой комнате. Еще один удовлетворенный кот, зажатый в серый свитер, подчеркивающий его жировой мешочек. Бывший спортсмен. Илья подсел на уши Диане с Аней. В его организме циркулировала адская смесь, она вырывалась наружу в виде слов, движений, взглядов. Аня еще неплохо держалась. Поддерживала беседу, улыбалась. Я бы мог подумать, что ей интересно, только ее выдавали глаза. Я уже видел этот взгляд, еще одни очки, за ними она любила скрываться.
– Слушайте, – Илья подорвался с места, как солдат подрывается при виде старшего по званию, – давайте сыграем в одну игру. Она крутая, настоящий огонь.
– Мы, видимо, в разных кондициях. Дай подкрепиться. – Я налил себе еще стаканчик. Меньше колы, еще меньше колы. Сегодня определенно стоило напиться. Солнце давно зашло за горизонт, подули ночные ветра. Опьяненные волны приближались к берегу, белоснежная пена щекотала ступни. Спустя час приближался ураган. В такие моменты я всегда раздевался, прыгал воду и плыл ему навстречу. Музыка показалась слишком тихой. Телевизор зазвучал громче, меня понесло в танец.
– Черт возьми, мы приехали отдохнуть или зарабатывать геморрой? – Никто не поддержал идею, поэтому выдавать искрометные «па» мне пришлось одному.
Взгляды, взгляды, больше взглядов. Дайте мне почувствовать себя стриптизершей у шеста с кривыми руками, деревянным телом и чувством ритма. Я построил в голове танцпол, теперь никто не в силах остановить эту машину. Теперь никого не существует. Минут через двадцать Ира с Дианой вышли на улицу покурить, Полина опустила голову на колени Никите, начиная придремывать, а Илья давал чтение перед двумя одинокими жертвами в зале – Аней и Димой. Мне надо было покурить.
– Вы чего такие мрачные? – Зажигалка поделилась пламенем после трех мучительных попыток прокрутить металлическое колесо. Затяжка, уголек горит все ярче, дым растворяется в воздухе.
– Все нормально, Макс, – такой высокий тон свойственен только девушкам, возомнившим себя трезвее окружающих людей. Видимо, Диана решила взять на себя эту роль.
– Нет, ничего нормального нет, – выдала Ира. Люблю прямых людей, только не пьяных и прямых, такие люди копаются не в своем огороде. – Я хочу, чтобы твоя подружка уехала, как ее там? Аня?
– Именно.
– Я хочу, чтобы она уехала. – Пренебрежение, зародившееся при телефонном разговоре, появилось на свет. Человеку свойственно предвзятое отношение, тут ничего не поделать, плохо только то, что не все в силах его изменить.
– Если она уедет, я уеду вместе с ней. – На самом деле уехать домой неплохая идея. Мне никогда не импонировало просыпаться в чужой постели.
– Ты можешь остаться, Максим. Давай вызовем ей такси, пусть уезжает. – К воротам приблизилось тело. Звонок прокричал на весь дом. – Это мой сосед.
– Я с ним поговорю. – Ира хотела что-то сказать, но не успела, я уже двигался в сторону ворот.
– Если вы не выключите музыку, то я вызову милицию! – его голос вилял, как хвост бездомной собаки, руки тряслись, а глаза таращились в определенную точку, не на меня.
– И вам доброй ночи. В чем, собственно, проблема? – я завалился на раму дверей. Плечо почувствовало температуру металла, слишком низкая, лучше не облокачиваться.
– Проблема в музыке, которая орет на всю улицу. Я вызову милицию, слышите меня? – теперь он смотрел на меня. Его глаза выдавали злость и страх.
– Полицию, – спокойно произнес я.
– Что? – он в недоумении смотрел на меня.
– Вызовите полицию, – пришлось повториться.
– Именно! – вскричал он.
– Это ваше право.
– Они разгонят вашу шайку-лейку.
– Это спорный вопрос. Вы извините меня, я вас не совсем понимаю. Давайте немного проясним ситуацию? Ваш дом находится на расстоянии тридцати метров, за двухметровым забором. Музыка, играющая у нас в доме, почти не выходит наружу. Вот, например, сейчас. Я бы не сказал, что такая громкость противозаконна. Что вам мешает, не могу понять. Может, вам кошмары снятся?
– Ничего мне не снится. Я вызову полицию, мне это уже осточертело.
– Не хотите выпить?
– Я не пью.
– Тогда все ясно.
– Я ответственный гражданин своей страны. Я не шляюсь где попало по ночам. А вас, молодые люди, больше предупреждать не буду. Вызову полицию и все. – Его подбородок чуть не сломал ему шею. Еще один гражданин нашей великой страны, который прячется за своими правами. Непьющие люди, как динамит, у которого когда-нибудь догорит фитиль, они взорвутся и заберут всех грешников в ад.
– Как скажешь, приятель, как скажешь. Наверное, тебе пора идти?
– Я уйду и больше не приду. Придет милиция. – Его редкие темные волосы, как ветви молодой березы, качались из стороны в сторону. Худощавое тело немного горбатилось, пытаясь спрятаться от всего окружающего. Он ступал медленно и неуверенно, зашел за дерево и ускорил шаг. Вот она, ячейка общества.
– Так что? – Ира загородила дверь, уперлась руками в бока и смотрела на меня. Холод пробрался под одежду, рубашка пропускала ветер, по телу побежали мурашки. – Она уезжает?
– Да. Я тоже уезжаю. – Она отошла, когда рука схватилась за дверную ручку. Духота ударила в лицо, кожа начинала краснеть. Еще полстакана виски, приправленные колой, упали в желудок. Подошла Аня.
– Эй, малыш, может, ты не будешь так много пить?
– Мы сейчас уезжаем.
– Как скажешь. Сегодня, видимо, не твой день.
– Это точно.
Ира зашла в дом, посмотрела на нас и побежала на второй этаж, за ней кинулась Диана. Не стоит оттягивать, пора звонить Радику, пусть забирает меня из этого дурдома. Как ни странно, но он еще не спал и сразу согласился приехать. На столе стояло несколько бутылок вискаря, кола, чипсы, сухарики, бутылка пива и карты. Жаль оставлять такое количество алкоголя тем, кто уже не пьет. Я предложил схватиться за мечи, одолеть зеленого змея, вот только союзники выглядели поникшими. Они уже давно сложили оружие в ожидании приговора. Полина засыпала на коленях у Никиты, он отрицательно покачал головой на мое предложение, а Дима с Ильей искали место ночлега. Аня показала на свою чашу, где еще не высохло зелье, дав мне понять – добавка не нужна. Взяв желтый пластиковый стакан объемом 0,4 литра и залив его наполовину вискарем, наполовину колой, я возрадовался, хотя и знал, что эта доза одолеет меня. Сделал несколько больших глотков, как насос, откачивающий канализационную грязь, я пролил несколько капель на паркет. Черные точки выбивались из всей паркетной сетки. Их нужно срочно удалить. Искать тряпку лень, поэтому в работу пошла правая нога, мой носок с рисунками инопланетных лиц поглотил сладкие капли. Паркету ничто не угрожает.
Диана вальяжно спускалась по лестнице, как принцесса Великобритании на званом ужине. Ее мелкие, обрезанные, несвойственные девушке пальцы чуть касались перил, как бы приглаживая их. Шаг, за ним второй, тик-так, часики идут, машина едет, пора прощаться.
– Максим, ты же сам нас сюда затащил, а теперь уезжаешь? – сонный голос Полины зазвучал на главной сцене. Она, как русалка под ударами солнца, растянулась на кровати.
– Так вышло, мне надо уезжать. Извините, ребят.
– Ну ладно, ладно. Нам больше места достанется. – Ее спектакль закончился, и занавес опустился.
Мы обменялись с Никитой крепким рукопожатием. Дима с Ильей залипли в монитор телевизора, поедая цветные картинки. «Ладно, мужик, давай», – они даже глаз не подняли на этой фразе. Телефон завибрировал в кармане, Радик приехал. Аня начала собираться, сказав, что подождет меня у машины. Я приступил к восходу на второй этаж, оставляя препятствия в виде ступенек позади себя. Первый пролет покорился, на втором начинал чувствовать, как дерево превращается в болотную гущу, становится все тяжелее передвигать ногами. Левая рука приходит на помощь, подталкивая мою тушу. Она сидела на кровати в позе лотоса, ковыряясь в телефоне. Горела настольная лампа, добавляя некой интимности этому месту. Под боком небольшая книга, видимо, сборник стихотворений.
– Тебе понравилось стихотворение? Я видела, ты его читал. – Она схватила мой взгляд и провела его к столу, как родители проводят детей к детскому саду.
– Я не особо люблю поэзию. – Мне бы хотелось объяснить ей почему, но она не услышит слов.
– А, ну да, ну да. Ты ведь у нас только алкоголь любишь. Как я могла это забыть, – она нервно качала головой, вбивая гвозди в деревянный пол.
– Это точно. – Нельзя разбивать мнения людей, они им нужны для самолюбования.
– Его написал один мой хороший друг. Он просит моего мнения. И я скажу ему, что оно хорошее, оно мне нравится. Этот человек хоть что-то делает, к чему-то стремится, не то что некоторые.
– Кажется, парню не хватает внимания. Похвали его, пусть воспрянет духом.
– Ты ничего не понимаешь, тебе ничего не интересно, – она взрывалась, а я начинал уставать. – Он хоть чем-то занимается, о чем-то думает. А чем занят ты? Вечно критикуешь и ненавидишь все вокруг себя. Тебе бы затащить эту твою «сестричку» в кровать, и все здорово. Ты никогда не думаешь о других, только о себе любимом. Тебе плевать на людей, на их чувства, поступки. Ничего, абсолютно ничего тебя не волнует. Ты аморален. Я никогда еще не встречала таких эгоистов, как ты. – Слова оказались рядом, они спускались, как растаявший горный водопад, иногда с кусками льда. Я вижу и слышу все, только это проходит мимо меня. Я это уже все проходил, один, два, а потом сбился со счета. Боль и стыд, но только не сегодня. Придержать дверь, пока слова убегают подальше от меня. Ножи летят, остается только умереть или увернуться. Выбираю второе.
– Согласен. Я зашел сказать тебе, что мы уезжаем.
– Ну и вали со своей шмарой. Тебе только алкоголь и шмары всякие интересны, – она неистово засмеялась, считая попадание точным. – Забирай свою шмару отсюда. Надо будет окна открыть, проветрить дом.
– Следи за словами.
– О, тебе не нравится? Что я поделаю, если она шлюха. – Женщины больше всего ненавидят других женщин. Они готовы поедать их сырыми без приправы и соли.
– Закрой рот. Кто ты такая, чтобы так говорить? – Трудно, слишком трудно контролировать гнев внутри себя. Лучше уйти, ибо это приведет к печальным последствиям.
– Нашелся мне тут защитник всего женского рода. Укатывай давай со своей потаскухой. – Свист острых лезвий из слов летел из-за спины. Некоторые из них попадали в поясницу, в затылок, в ногу.
Я спустился, отпил большую часть стакана, встретился взглядом с Никитой, он усмехнулся, я тоже.
Воздух мокрым полотенцем укутал мою тушку. Несколько фонарей светили за воротами, указывая путь к долгожданной свободе. Чувство отвращения разъедало меня, оно уничтожало все остальные чувства, находившиеся где-то внутри. Я подходил к калитке, в этот момент открылась входная дверь. Тень Иры подползла к ногам.
– Ты мудак, чертов ублюдок! Ну и вали, вали отсюда. Зачем ты вообще сюда приехал со своей шмарой? – она явно не думала о здоровом сне соседа. Я стоял прямо на ее голове, когда я заметил это, мне стало неудобно, и я сделал три шага в правую сторону.
– Этим я сейчас и занимаюсь, солнышко мое жгучее, – руки, словно Питерские мосты в час ночи, поднялись к небу.
– Пошел ты. Я тебя ненавижу, ты конченый ублюдок! – Дверь захлопнулась, но крики не утихли.
Я развернулся, подошел к калитке, взглянул на горящие огни, и мне стало жаль. Жаль ребят внутри этого дома. Они попали туда по моей инициативе, а теперь инициатор сбегает.
Я сидел на переднем сиденье. В салоне работала печка, воздух закипал в атмосфере. Окна закрыты, опустил одно на четверть, дышать можно. Из колонок доносилась неизвестная радиостанция. Опустил полностью окно, рука вступила в схватку с ветром. Крупинки дождя начали покрывать кожу. Они походили на улей пчел, приклеенных к своему пасечнику. Я вылез из окна наполовину, держась левой рукой за поручень. Сотни водяных комаров кусали лицо. Как быстро меняется погода в эту ночь. Обгоняющие нас машины сигналили, а я в ответ махал им рукой. Кто-то тянул меня обратно, но мне хотелось насладиться этим коротким моментом. Свирепый ветер, нервный дождь и поганая тусовка – не лучший ли это способ, чтобы почувствовать мир таким, каков он есть?
– Макс, не делай так больше, я тебя прошу, – сказал сонный Радик.
Приятель выглядел слишком уставшим. Его лицо впало, а глаза почти закрывались. Копна темных волос повисла над его квадратным лбом. Я не знаю, зачем он согласился приехать, надо было вызывать такси. Что за странное желание появляется у некоторых людей всегда помогать другим людям и получать удовольствие от покровительства. Нередко в глазах у них играет некая гордость. Они чувствуют превосходство над человеком, свою важность. Нет, они не станут просить ничего взамен, но этот взгляд в тысячу раз хуже обычного бартера. Я почувствовал себя должником, не знающим, как расплатиться с долгами. Завтра будут упреки в мою сторону, но сегодня искренняя благодарность ему.
Мы зашли в лифт, выбрали этаж, дверь закрылась. Лифт не торопился подниматься наверх. Он был весь изгажен мыслями школьников, оставлявших юные цитаты шариковой ручкой поверх зеленой краски. На потолке кто-то нарисовал стрелочку и подписал «выход» синим маркером, рядом надпись «КЭП» черного цвета. Никогда не видел смысла в таком веселье.
Дверь открылась, мы зашли в квартиру. Аня побежала в ванную, а я начал расстилать кровать. Все это проходило без света, он только мешал бы мне. За стеной бежала вода, она гроздями падала вниз, пробивая стальное дно. Бомбардировщик крушил белоснежную поверхность, ванна погрязла в боевых действиях.
Я сел на кровать, примкнув спиной к стене. Меня начало уносить вдаль, сознание покатилось по спирали ко дну пустого колодца. Черт возьми, мы не можем жить без женщин. В них заключена вся сила и энергия этого мира. У тебя может не быть друзей – плевать. Останешься без семьи – все равно выживешь. Заберут дом – найдешь выход. Лишишься всех денег – проживешь. Поломаешь ногу – заживет. А вот с женщинами ничего не сделаешь. Ты отдаешь им себя, а дальше решают они. Как только ты доверился им, держись крепче. Они могут довести тебя до вершины Олимпа, а могут отправить тебя на вечные муки к Аиду. Желанное и вечное рабство. Я ненавижу и восторгаюсь дамами. Красивые и черствые, милые и мстительные. Заберут все или преподнесут? Орел или решка.
– Макс, ты спишь? – мягкий шепот разбудил меня.
– Почти.
– Может быть, ты разденешься? – грязное тело на чистом белье.
– Нет, позже, – она легла рядом, я почувствовал тепло ее тела, медовый запах растворялся в мрачной комнате. Лег на спину, положил руки на грудь, уставился в потолок. Круги проплывали перед глазами.
– У тебя есть друзья? – эта фраза повисла в воздухе, деформировалась в бетонную плиту и нависла надо мной.
– Что за вопросы? – я лишь на секунду улыбнулся, но устал от этой маски. – Да, есть один друг.
– И где он? – она повернулась ко мне боком, я продолжал лежать на спине.
– В том месте, где я вырос. – Обрывки воспоминаний включили свет в голове. На одной из последних встреч я увидел, как он примеряет траур. – Недавно у нас друг погиб, и я впервые увидел его боль. Боль, которую он не скрывал от меня. Знаешь, это так странно. Ты знаком с человеком много лет, но слишком редко тебе удается увидеть его душу, точнее, то, что ее терзает: боль, грусть, тоска, отчаяние. А самое главное, что он сам по себе такой. Человек, не умеющий грустить, не знающий отчаяния. В его жизни достаточно херни, чтобы он сказал: «Эй, какого черта? Почему жизнь подсовывает мне это дерьмо?», но он говорит: «Да плевать, мужик. Что-нибудь придумаем».
– Ты считаешь его сильным человеком?
– Я считаю его сильным и потерянным, а это самое худшее сочетание в данное время.
– Что случилось с тем парнем? – она старалась задать этот вопрос как можно осторожнее. Ведь интерес сидел в ее голове.
– Купил по дешевке мотоцикл и захотел почувствовать что-то новое. У него не было прав, насколько я помню. Глупо, это так глупо.
– Мне жаль его. Такой молодой.
– Нет. Жалеть нужно не его, а жену и двух маленьких детей. Он – эгоист, не ставящий жизнь ни во что.
– А что, если это судьба?
– Значит, она безрассудна, значит, этот мир слишком жестокий для нас. Трудно верить в судьбу, когда вокруг происходит подобное. Это лишь частный случай. Мне противно размышлять о судьбе посреди ямы из трупов и горя.
– Ты не думаешь, что такое может произойти с любым из нас? Не мотоцикл, так машина, автобус, лифт, кирпич, взрыв. Ты не думаешь, что это может произойти с тобой?
– Все возможно. Мое дело препятствовать этому. Еще слишком рано.
– Рано? Почему?
– Потому что есть люди, за которых ты несешь ответственность, и они взамен поступают так же. Вы связаны.
– О ком ты говоришь?
– О семье, Ань. Разве не так? Мать, отец, сестры, брат, тетка с дядей, друзья. За всю жизнь мы успеваем и так подсунуть им кучу дерьма, так еще и такой сюрприз на подносе. Слишком эгоистично умирать в больших семьях. Другое дело, когда ты один. Ты можешь не задумываться ни о чем. Чему быть, того не миновать. Хватай свою задницу и тащи ее куда тебе угодно. Прощайся с жизнью, как ты хочешь. Она только твоя. Ты всего лишь крупинка в тоннах зерна.
– А у тебя большая семья? – спросила она.
– Слишком большая, чтобы так умирать.
Меня начало мутить, когда я поднялся, то почувствовал легкое головокружение. Свет, дверь, крышка унитаза, и начинается гонка. Черные кубы вискаря с колой заполняли унитаз. На секунду позывы прошли, я мог сплюнуть всю слизь внутри полости рта. Затем все продолжилось, шахтеры, работающие внутри тела, кажется, опустошили шахту. Последний позыв, плевок желчью, можно смыть. Прополоскал рот прохладной водой из-под крана, умылся и посмотрел на себя в зеркало. В белках потрескались капилляры, кожа на лице стала пунцового цвета, волосы взъерошены, направлены куда-то в правую сторону, руки схватились за раковину и трясутся, как дети перед уколом. В зеркале стоял человек, вызывающий во мне отвращение. На его лице играет злоба и ненависть. Как с ним справиться – неизвестно.
С утра, пока мы ждали такси, Аня снова ушла в ванную, а я вышел на лестничную площадку покурить. В окне появлялись первые весенние деньки, жизнь продолжалась, несмотря ни на что. Несколько детей катались на качелях, мужик в халате гонялся за своей собакой, пустая карусель наматывала круги под ударами ветра. Облака повисли, словно наблюдая за происходящим, умиляясь маленьким людям. Я услышал голоса где-то на нижних этажах. Мужчина ругался с женщиной. Я вспомнил один разговор с приятелем, по поводу рукоприкладства к девушкам. Он сказал, что однажды ударил девушку за скверные слова по отношению к его матери. Он нисколько не жалел, даже напротив, он уверен в том, что повторил бы это еще раз, если бы потребовала того ситуация. Мне не доводилось бить женщину, поэтому я растерялся и промолчал. Но ничего не поделаешь, в наше время девушки не следят за словами, а парни за руками. Я выбросил окурок в окно и вернулся домой.

Следующая остановка

Зима уже давно прошла. На дворе царствовал май, походивший на дотошного начальника городских дворников. Он отогрел и высушил землю, укрыл почву зеленым покрывалом, спустил с цепи скулившее солнце и дал местному озеру возможность проснуться.
Люди побежали на природу, прихватив с собой мангалы, мячики, солнцезащитные очки, алкоголь и сумки с едой. Никто не хотел тратить выходные на уборку квартиры, приготовление ужина, просмотр ТВ и прочие дела. Наступила пора затяжных пикников, коротких юбок и облегающих футболок.
До отпуска оставалось еще несколько месяцев. Рабочий день превращался в каторгу, а выходные становились отсыпными. Утро начиналось с ненависти к работе. Пять, шесть, семь утра! Проклятый будильник. Жареные яйца, замороженные блины, бутерброды, чай, что еще? Плевать. Завтрак для того, чтобы не тошнило на работе. После безвкусного завтрака перехожу на балкон, где открывается вид на район с его тараканами. Закуриваю сигарету, делаю тягу, затем отпускаю дым на свободу, дав ему возможность раствориться в прохладном воздухе. Все бегут по делам, через десять минут я окажусь среди них, а пока всего лишь наблюдаю. Кто-то спешит на электричку, кто-то оборачивается, высматривая маршрутку, проезжающую по району, другие вальяжно бредут к машине. Каждое утро – это вчерашнее утро. Только вечера, разбавленные парой бутылочек пива да полуфабрикатной едой, хоть как-то радуют меня.
Наступило Девятое мая – великий праздник и день, когда можно выпить алкоголь, не переживая за свою репутацию. В этом году мы решили собраться старой компанией, которая еще год назад не трещала по швам. Теперь мы накинули друг на друга ярлык «друг», но являлось ли это правдой? Уже и не знаю. Одни погрязли в работе, другие ушли с головой в отношения. Они делают вид, словно ничего не изменилось, просто пора думать о стабильности, взрослой жизни. Никаких авантюр, приключений, бессонных ночей. Проще всего поменять мечту на лживую стабильность. Хорошо размышлять об ипотеке, а не о путешествии. Лучше копить на машину, покупать дорогие вещи, баловать себя любимой едой, разъезжать на такси – все это лучше собственной мечты! В наши дни люди продают мечту со скидкой. Крупные компании ежедневно закупают их, выдавая деньги два раза в месяц. Эй, вы еще не с нами? Так откликнитесь на нашу вакансию!
Ящик пива, пять бутылок джина, четыре бутылки вина и уйма газировки да сока оказались в этот день рядом со мной. Девчонки разбирались с посудой и овощами, покуривая кальян, а мы с Кириллом пытались разжечь уголь в мангале, распивая теплое пиво.
– Давно мы никуда не выбирались, – сказал Кирилл, проверяя, замариновалось мясо или нет.
– После того, как уехала Лиза, мы не собирались вместе, – я допил первую бутылку и уже доставал вторую.
– Наверное, ты прав. Ну, мы же иногда встречаемся, пивка попить там, в кино сгонять. – Он закрыл крышку кастрюли, закатал рукава на темно-синей рубашке, сделал несколько глотков и подошел ближе к мангалу.
– Да, бывают и такие вечера. – Ветер подгонял волны к берегу озера, они так и манили к себе. После долгой зимы хотелось окунуться в прозрачную воду.
– Да это все работа. После повышения я постоянно задерживаюсь, сил ни на что не хватает.
– Это точно. Силы начинают покидать нас.
– Помнишь, как было раньше? Мы могли веселиться всю ночь, а потом ехать на работу. До сих пор не понимаю, как у нас это получалось, – говоря это, он улыбался.
– Тогда нам это по-настоящему нравилось.
Угли горели, а люди суетились вокруг стола. У меня в руке была бутылка пива, и мне не хотелось делить этот момент с кем-то еще. Девчонки выпивали вино, Кирилл разбирался с мясом и шампурами, Ян забивал кальян, а я всего лишь наблюдал за всеми. Три парня и четыре девушки, которых объединяет одна тема. Разговоры о работе, завтра на работу, отношения на работе, девушка с работы. Ян уже не первый месяц был вместе с Дашей, Кирилл года три с Сашей, и все довольные. Полина с Настей находятся на стадии разбитого сердца и неизвестности впереди. Ведь в наше время встретить человека можно только на работе.
Страх, лень, застенчивость, комплексы, высокомерие – обставили нас со всех сторон. Мы важные только в сети, а в жизни нам нечем ответить миру. В интернете есть автокорректор, фотошоп, гугл, время, а на улице всего лишь ты. В наше время любая работа, где есть коллектив, превращается в реалити-шоу. Никто искренне не вовлечен в работу, всем подавай горячие новости о коллегах. Я и сам забыл, когда знакомился с кем-то в любом другом месте, кроме работы. Сегодня тот же случай, когда рядом люди с работы. Только суть заключалась в том, что все они остались со мной после того, как я покинул рабочие ряды. А это самая забавная штука. Когда вы перестаете быть коллегами и знакомитесь снова, только теперь вы один на один, у вас забрали связывающую вас нить. Получается? Да. Всегда? Нет.
Первая партия шашлыка прожарилась отлично. Девчонки хозяйничали за столом, подбирали удобную тару для мяса, освобождали места на столе, а мы с парнями разливали алкоголь. В одной руке стакан с джином и газировкой, в другой – шампур с кусками говядины. Парни последовали моему примеру, вооружившись копьями с добычей. Дамы попытались побороть в нас средневековый дух, но мы смогли отстоять наш выбор.
Спустя час была готова уже вторая партия мяса. Вот только никто уже не набрасывался на еду, все стали избирательны. Места в желудке оставалось немного, поэтому каждый хотел получить лучшее. Я отстранился от еды, загружая топливный бак алкоголем. Ян с Дашей разлеглись на покрывале, спрятавшись за линзами очков. Кирилл суетился у мангала, его любовь к готовке и приему пищи всегда вызывала улыбку. Саша с Настей и Полиной стояли у стола, попивая вино, разговаривая о работе.
– Ну как тебе новая работка? – Я подошел к столу, чтобы обновить стакан, когда Саша произнесла вопрос.
– Такая же, как и предыдущая. Ничего нового, – спокойно ответил я, разбавляя джин с газировкой.
– Тогда зачем ты снова вернулся в продажи? – она стояла напротив меня, держа бумажный стакан, ободок которого был покрыт бордовой помадой.
– Потому что больше некуда идти, а деньги надо.
– Зачем тогда увольняться каждые полгода? – Настя с Полиной курили кальян, листая плейлист.
– Мне нравится испытывать себя.
– В смысле? – она аккуратно взяла кусочек мяса, идеальный маникюр не сочетался с подгоревшим мясом.
– Каждый раз думаю, что это последний. Потом жизнь говорит мне, где мое место, и я, отчаявшись, бегу обратно. Весело и задорно.
– Ой, ну ты как всегда.
Я отправился на поиски туалета. Люди раскинулись по всей набережной. Они нежились на солнце, радуясь выходному дню, играли на гитаре, вспоминая песни молодости, разливали теплый коньяк, улыбаясь легкому опьянению, играли в волейбол с детьми, разгоняя алкоголь по телу. Они выглядели счастливыми и беззаботными. Словно ничего вокруг не происходит. Мы привыкли приспосабливаться. Привыкли работать за копейки, привыкли радоваться выходному, чувствуя мнимую свободу. Нам легче мириться с окружающим, чем противиться ему. Чего стоит стабильность? Есть ли она вообще? Мы жалуемся на жизнь, а когда подворачивается нога, мы кричим, что вчера было лучше. Мы плачем на работе, но безработица нас пугает. Мы хотим семью, но не знаем, что будет завтра. Хотим быть услышанными, но прячемся от окружающих. Кнут в виде страха уже давно начал нас хлестать, никаких шрамов, только седые волосы и инфаркт. А сейчас у всех праздник. В выходной день не нужно думать о плохом.
Вернувшись обратно, я заметил, как Настя с Полиной общаются с неизвестным гостем. Всем своим видом они давали понять, что не желают этого общения. Остальные ребята стояли у столика, пытаясь не обращать на это внимания. Мне ничего не оставалось делать, как подойти к ним.
– Дамы, вы уже новые знакомства завели? – я с улыбкой посмотрел на растерянные лица девушек.
– Что-то вроде того, – произнесла Настя, взглядом дав мне понять, что они ищут спасательный круг.
– И как зовут вашего нового знакомого? – Он стоял ко мне спиной, когда я подошел вплотную.
– Размик меня зовут, – он преодолел сто восемьдесят градусов и посмотрел на меня. – А тебя, братишка, как зовут?
– Макс. – Густая борода прятала острый подбородок, алкоголь уже выдал ему новые линзы. Он был чуть ниже меня. Красный спортивный костюм был потерт, на белых кроссовках засохшие следы грязи, а на ладонях сухие мозоли.
– Макс! Очень приятно! С праздничком тебя! – крепкое рукопожатие и неестественная улыбка.
– Да, да. Мне тоже приятно. Девчонки, там Саша уже заскучала без вас. – Они кивнули и направились к столу.
– Макс, это твои подруги? Я хотел познакомиться с ними! Чего они такие стеснительные? Вон та светленькая мне понравилась! – Я посмотрел на Полину и не увидел в ней ничего интересного. Одна из миллиона блондинок с приятными чертами лица, длинными густыми волосами, хорошей фигурой.
– Светленькая? Прости, но это моя девушка, – первое, что пришло в голову.
– Да?! Э, братан, тогда ты прости меня. Мне чужие девушки не нужны. Может, тогда вторая? Что потемнее?
– У нее тоже есть парень.
– Тогда где он? Как можно оставлять такую красоту в одиночестве?
– Полагаю, что скоро будет.
– Макс, вот сразу видно – ты хороший мужик. Я тоже хороший. Мои друзья все хорошие, – он указал рукой на компанию из десяти человек, исключительно мужского пола. – Я просто хочу познакомиться. Только познакомиться, ну, потом на свидание, может, там или что-то еще.
– Я все понимаю, только мы отдыхаем своей компанией. Если бы девушки захотели познакомиться, они бы это сделали. Не стоит наседать на них. Не к чему портить праздник.
– Да я и не думал! Прости, если что не так. Ты думаешь, если я не русский, то плохой?
– Я так не думаю.
– Тогда давай без обид. Праздник же сегодня. Наши деды тоже воевали. Это и наш праздник. – Это заходило слишком далеко.
– Согласен! Пойдем за это выпьем!
– Точно! Пойдем.
К вечеру я уже был изрядно пьян. Размик подходил к нам еще несколько раз в попытке познакомиться с девушками, но эти попытки удавалось пресекать с помощью алкоголя. Все остальные уже начинали нервничать от его похождений. Только мне казалось, что всё под контролем. Мы вместе с ним сходили к его друзьям, где все радостно встретили и угостили меня чачей. Среди молодежи был один седой мужчина. На вид ему было лет пятьдесят, он мало говорил, да и не выглядел пьяным. Чувствовалось, как все остальные неосознанно смотрят в его сторону перед тем, как что-то рассказать. Сначала я не увидел в нем ничего примечательного, кроме седых волос и отсутствия бороды. Только напряженное выражение лица немного отпугивало. Морщины, как шрамы от покусавшей собаки, говорили о его жизненных испытаниях, тяжелый взгляд, закаленный временем, и резкие фразы в сторону младших приятелей. Перед тем, как вернуться обратно, я дал понять, что пора оставить нас в покое. Он кивнул головой и пообещал, что все прекратится.
– Макс, все хотят гнать домой? – Ян перехватил меня на полпути к возвращению на родину.
– Куда? Домой? Рано же еще! – Он выглядел абсолютно трезвым, хоть и распил с нами несколько бутылок джина.
– Слушай, эта компания уже изрядно достала девчонок, – раздражение отрезвило его. Короткая челка, как забор, установленный вдоль всего двора, охраняла его круглую голову, напоминающую темную сторону луны в этот поздний час.
– Я обо всем договорился. Все в норме. Идем, выпьем! – Правая рука упала ему на плечо, он поддался ей, и мы отправились к столу.
Саша стояла с девчонками и что-то очень бурно обсуждала. Они уткнулись в один телефон и не обращали на нас внимания. Только когда бутылка джина оказалась у меня в руках, Саша вдруг очнулась и посмотрела на меня.
– Вы представляете? – сказала она.
– Конечно. Представляем и употребляем, – ответил я, обновив стаканы.
– Лиза… кинула фотографию кольца, – на выдохе сказала она.
– Какого еще кольца? – крикнул Кирилл, стоявший позади меня.
– Она… выходит замуж.
– Что за бред? – сказал Кирилл.
– Это не бред! Хочешь, посмотри сам, – Саша протянула телефон, но никто из парней не захотел смотреть.
– Все еще успеем посмотреть. Давайте лучше выпьем! Сегодня же праздник. – Я пытался запереть эту мысль в шкафу, чтобы потом с ней разделаться. Раздав стаканы, принялся пить до дна.
Пора было идти к озеру, чтобы сбежать от обсуждения последних новостей. Три сигареты прыгали по пустой пачке. Нашел жертву и воспользовался ее беспомощностью. Выдох дыма сопровождался легким свистом. Голоса друзей, как дубовая скалка в крепких безжалостных руках, избивали спину. Я чувствовал, как во мне что-то горит, но не мог понять, что это. Проклятый алкоголь перемешал все мысли в голове. Прошло столько времени, а я до сих пор не мог понять, что Лизы больше нет рядом. Терять людей проще всего, а расстаться с ними под силу не всем.
– Макс, твои друзья снова пришли, – голос Саши разбил все стекла в доме.
– Хорошо, сейчас подойду.
– Ян с Дашей вызвали к такси. Пора уже ехать домой.
– Веселье же только начинается.
– Макс, поехали. Мы тебя подбросим. Машина будет через пять минут.
– Я понял. – Неловкая пауза. У меня тлеющая сигарета, у нее дружеские слова на губах.
– Макс, это слишком быстро. Постарайся…
– Саш, все хорошо. Пусть лучше хоть кто-то из нас будет счастлив. Зачем нам несчастные пары? – я улыбнулся, а она повернулась и неуверенно побрела обратно.
Вернувшись к ребятам, я увидел Размика со своим другом, он что-то говорил Насте с Полиной, пытаясь их обнять. Кирилл взял на себя его друга, ну а мне надо было взять на себя внимание Размика.
– Эй, приятель! В чем проблема?
– О, братан. Я пытаюсь пригласить девочку на свидание, а она отказывается, – он размахивал руками, помогая себе правильно изъясняться.
– Слушай, девушки не хотят с тобой знакомиться. Сколько раз мы будем об этом говорить?
– Да я уже знаком с ними. Твоя девочка остается твоей. Я приглашаю другую.
– Девчонки, там такси уже подъехало. Идите к Яну с Дашей.
– Эй, чо вы все сбегаете? Кто вас обидел? – закричал голос из-за спины, когда я побрел к его компании.
Их лидер встретил меня раздраженным взглядом. Он бросил окурок сигареты в сторону озера и отошел поговорить со мной.
– Вы мне обещали, что все будет нормально! – Он остановился, затем подошел вплотную ко мне.
– Все нормально! Э, чего ты начинаешь? Парни хотят познакомиться, что тут такого?
– Никто не хочет с ними знакомиться. Мы с вами вроде нормально договаривались, – терпение подводило меня.
– Ты чо, дерзить мне вздумал? Ты кто такой, сосунок! – его руки вцепились в мою толстовку.
– Руки убери. Мы вроде бы договаривались. – Он крепче сжал кулаки. – Руки убери!
– Ты мелкий ублюдок. Знаешь, что я с тобой сделаю! – Он был чуть ниже меня. Идеальная позиция для удара с головы, но ситуация была не самая лучшая.
– Убери свои руки.
Алкоголь туманил голову не только мне. Я взял его за руки, чтобы попытаться освободиться. Крики раздались по левую сторону. Он резко отпустил меня, но все, что удалось сделать, – это повернуть голову на девяносто градусов. Молодой орел бежал на меня, приготовив отличный прямой правой руки. Звук удара, казалось, раздался внутри и вне головы. Помутнение в глазах, падение и пара секунд для осознания действительности. Я слышал голоса, но не мог понять, кто и зачем разрывает себе глотки. Затем Кирилл помог мне подняться, а бойца держали трое друзей. Теперь отчетливо было слышно, как он орал, что убьет меня, уничтожит, затем принялся сравнивать меня с его любимыми животными.
Через несколько минут они собрали вещи и скрылись в темноте, а девчонки вызванивали скорую помощь, пытаясь узнать точный адрес. Кровь побежала к губам, спрыгивала на подбородок, еще один прыжок, и уже на толстовке. Белые салфетки впитывали теплую кровь.
– Макс! Надо ехать в скорую! – кричала Даша.
– Нет, нет! Все нормально. Сейчас я отключу горячую воду. – Салфетки плохо помогали, пальцы рук слипались с помощью красного клея.
– У тебя нос поломан! Такси приехало? Поехали в скорую! – продолжала она.
– Послушай, подкиньте меня домой. И давайте по пути заскочим в магазин.
– Ты совсем больной? У тебя нос перекошен. Тебе его надо вправлять.
– Давайте я вправлю. Макс, иди сюда, – Кирилл подошел ближе.
– Нет, дружище. Никакой творческой работы.
– Машина приехала! Умойся и пошли, – Даша схватила меня за руку, отпираться не было сил.
Таксист не знал, где находится ближайшая скорая, поэтому мы доверились навигатору. Я сидел на переднем сиденье, сзади Ян с Дашей. Во второй машине Кирилл с Сашей, Настей и Полиной. Они решили завезти девчонок домой, а потом подъехать к нам.
В машине работала печка, по радио играл шансон, а на лобовое стекло падали мелкие капли дождя, напоминающие мошек. Водитель включил дворники, они лениво убивали насекомых, превращая их в струю, стекающую на капот. Кровь подсохла и стягивала кожу на руке. Мягкие сиденья и беззаботный мотив песенок по радио создавал своеобразный уют. Не хотелось никакой скорой, никаких врачей, даже выходить из автомобиля было лень. Сон приближался. Мне хотелось забыть про алкоголь, агрессивных людей, но про кольцо я не мог забыть. Оно снова вернуло меня к жизни. Люди разбегаются, оставив после себя огромные дыры от снарядов, набитых чувствами. Еще вчера мне и в голову бы не пришли проклятые мысли, отвратительный голос: «Нет, друг, это не ты. Ты снова все потерял. Выпей еще глоток, жалкий неудачник». Хочется уснуть, всего лишь сон, очередной сон. Завтра новый день, ничего не произошло. Машина резко затормозила.
– Спасибо большое! Макс, выходим. – Я хотел что-то возразить, но они уже вышли.
– Куда мы приехали? – Сон был так близок.
– В скорую! – сказал Ян. – Только это, по ходу, обычная больница. Ладно, сейчас узнаем.
Мы прошли через ворота и поднялись по ступенькам, встав у дверей, ожидая ответа от кнопки вызова. Бело-синее здание, казалось, спало мертвым сном. Никто в стране не болел после шести вечера. Рядом с воротами стояла будка охранника, но и там выключен свет. Звонок, звонок, звонок.
– Вот же хрень. Никто не подходит, – Ян продолжал жать металлическую кнопку. Мне начинало действовать это на нервы.
– А чо мы тупим? Давайте вызовем сюда скорую, – сказала Даша. Она принялась искать телефон в сумке.
– Да к черту твою кнопку. Я сейчас там всех разбужу, – в голове была пустота, в руках прилив сил. Замах, точный удар прямо в цель. Два стекла выдали предсмертный крик и полетели на бетон, играя тревожную мелодию.
– Макс, ты полный идиот, – Даша оставила все попытки найти телефон.
– Что будем делать? Может, свалим отсюда, – сказав это, Ян посмотрел в сторону ворот.
– Я только за. Пора домой.
– Какой домой? Ян, посмотри на его руку, – Даша поднесла ладонь к лицу, будто увидела что-то противное.
– Да-а-а-а, мужик, ты скорее сам себя убьешь, чем это сделает кто-то другой.
Я опустил взгляд вниз и увидел небольшую лужу крови. Капля, за ней еще и еще. Вся кисть была в крови.
– Ох… Ну, есть и приятная новость, – я указал на включившийся свет в коридоре. Затем увидел охранника, людей в халатах. Их лица были сонными и испуганными, словно кто-то пришел их ограбить.
Несколько минут Даша объясняла им всю ситуацию, а мы с Яном отправились с медсестрой на перевязку. По пути медсестра рассказала нам, где находится скорая помощь, да о том, какой я невоспитанный человек, нарушающий режим сна больных. Она поработала над рукой, выдала несколько жалоб на начальство, два раза приятно улыбнулась, посмотрев мне в глаза, и отпустила на свободу, закрыв за нами дверь кабинета. По пути к выходу я думал о ее длинных темных волосах и тонких губах, за которыми спрятаны ровные зубы – идеальные актеры для улыбок и смеха.
Оперативная группа уже стояла на разбитых стеклах. Два человека в бронежилетах, в касках и с автоматами за плечом спокойно слушали разговор Даши с охранником. Людей стало еще больше, некоторые также были в белых халатах, другие в пижамах ожидали продолжения шоу. Мы с Яном и одним полицейским вышли на крыльцо, второй остался с Дашей и зрителями.
– Кто из вас разбил стекла? – голос его был уверенный и спокойный.
– Мой грех, – ответил я, поднимая правую руку.
– И зачем ты это сделал? – все так же спокойно говорил он. Руки он разместил на автомате, как на школьной парте во время урока. Широко расставив ноги, демонстрируя нам конструкцию Эйфелевой башни, он то и дело бегал взглядом от меня к Яну.
– Мне никто дверь не открывал.
– И поэтому надо бить окна?
– Приходится.
– Зачем? – Он начинал меня раздражать.
– Чтобы дверь открыли. Видишь? – я указал на встревоженных людей.
– Ну а зачем стекло разбивать? – он не слышал меня, на автомате повторяя одну фразу.
– А зачем ты носишь каску? – мой вопрос заставил его выйти из равновесия.
– В смысле? – в голосе появлялись чувства.
– Убери ты эту кастрюлю с головы.
– Молодой человек, разговаривайте… нормально.
– Как только ты уберешь тарелку с головы.
– Ты зачем разбил стекло? – ставки повышались, голос заряжался энергией.
– А ты зачем надел это ведро? Ответь же уже.
– Он под наркотиками? – пренебрежительно спросил он у Яна.
– Нет. Только алкоголь, – ответил дружище. – Его просто хорошо ударили, может, это…
– Ты когда стал экспертом в боевых искусствах? – Ян махнул на меня рукой, достал сигарету и отошел.
– Так что произошло? – он сделал шаг вперед.
– Сам не видишь? Разбили стекла, – я указал на осколки на полу. Достал сигарету и закурил.
– Ты самый умный? Мы тебя сейчас на пятнадцать суток посадим, вот там и будешь язвить.
– Мне нельзя, – спокойно ответил я.
– С чего бы это? – удивился он.
– Мне на работу послезавтра.
– Так, слушай сюда, пьяный урод, ты сейчас поедешь в отделение и уж там мы с тобой пообщаемся. Я люблю таких, как ты.
– Пьяных и беззащитных?
– Ну все!
Он схватил меня за толстовку и потянул к машине. Ян пытался что-то говорить, но это не помогло. У полицейского были крепкие руки. Я доверился ему и расслабился, но как только ноги перестали передвигаться, он прописал мне лоу кик в правую ногу. Несмотря на огромное количество алкоголя, первые секунды боль была жуткая, пламя сжигало правую икру. Дверь открылась – тело упало.
Вечеринка продолжалась без меня. Я никак не мог с этим смириться, попытки открыть дверь увенчались поражением. По рации велись деловые разговоры с постоянным шипением: «Двенадцатая группа, вы где? Шшшшшш… Сработала тревожная кнопка по адресу… шшшшш… Позвонили с кафе на… шшшшш… Девятая группа выезжает... шшшш…» Этот звук напоминал тупой напильник, сдирающий кору мозга. Так продолжаться не могло. Я усердно начал ломать дверную ручку, алкоголь подавлял все логические действия, поэтому дальше было окно. Несколько ударов заставили приятеля в каске открыть дверь.
– Ты меня достал! – Деревянные крепкие руки вцепились в толстовку, я услышал хруст ткани в области подмышек.
– Аккуратней, приятель. – Не успел я встать на ноги, как он ударил меня головой о багажник.
– Знаешь, сколько у меня таких умников было? – Правая сторона лица прилипла к холодному металлу.
– Эй, приятель, я же не виноват, что ты оказался самым тупым в группе.
Его руки обхватили мои ребра. Я уже знал, что дальше будут американские горки без страховочного крепления. Только бы упасть не на голову. Пара секунд и бросок через бедро с падением на левую часть туловища. Полицейский сработал оперативно: заломил руки, достал наручники и использовал их по назначению. Лицо было под прессом правой руки. Пыль с асфальта попала в рот. Плевок. Вдох еще одной порции грязи. Жуткая боль в голове с приправой из «вертолетов». Хотелось сбежать из этого тела, доставляющего одни неприятности. Руки ныли от залома, кисти от наручников, а тело от экипированной тушки на мне. «Вы что делаете? Как вы можете? Вы же правоохранительные органы!» – Даша кричала со сцены из восьми ступенек. Свет за ее спиной придавал ее силуэту важности и праведности, рядом с ней стоял Ян и второй полицейский с двумя автоматами.
– Ну что? Ты успокоился? – боец попытался держать голос под контролем, не выпуская агрессию наружу.
– Да я уже почти уснул, – сделав еще один плевок, ответил я.
– Ладно, кретин. Вставай.
– Только после вас.
Все сбежались к машине. Даша пыталась достучаться до бойца, рассказывая ему должностные обязанности. Ян вполголоса общался с его напарником, а я облокотился на дверь и вдыхал ночной воздух, пропитанный влагой, мягкий и свежий. Мысли прыгали с полки на полку, невозможно ухватиться за что-нибудь. Кто-то постоянно переключает каналы у меня в голове.
– Всё, поехали в отделение.
– Может быть, мы в скорую поедем? Ему к врачу надо! Посмотрите на него! – сказала Даша.
Ладно, поехали для начала в скорую, – устало произнес напарник.
– Запрыгивай, – скомандовал боец.
– Наручники.
– Не будешь буянить?
– Не переживай.
В скорой помощи оказался веселый врач. Он посмеялся над нашими приключениями, сделал снимок, вправил нос и попросил ждать у кабинета. На лакированных лавочках не было места. Откуда столько людей в столь поздний час – неизвестно. На одной из них сидела бабуля с хмельным мужиком. На вид ему было лет сорок. Худого телосложения, с трехдневной щетиной и сонными глазами. На правой руке – гипс, на левой – партаки. Бабуля колола его острым локтем, чтобы тот не впадал в гремучий сон.
– Еще один алкоголик! – сказала она, глядя на меня. – Такой молодой, а уже полиция привезла! Вот что тебе спокойно не живется? – презрительный взгляд разбудил все ее морщины на престарелом лице.
– На такси денег не было, – я прильнул спиной к стене и спустился вниз, как пожарный по трубе во время тревоги.
– Сколько же вас, молодых и пьяных. С самого детства ребята спиваются. – Это уже переходило в выступление.
– Сегодня, видимо, только я, – я развел руками, показывая на публику.
– Тьфу, противно на тебя смотреть.
– Это все по причине моего покалеченного носа. Вот встретились бы мы с вами вчера. Я бы вам уж понравился. Вчера был трезвый день.
– Да ну тебя. Лучше скажи, кто тебя так?
Наш разговор прервал врач, диагноз «перелом» его никак не смутил, он улыбался и продолжал радоваться жизни. Я смотрел на это двухметровое тело, конские зубы которого отражали лучи света с яркой лампы на отбеленном потолке, и удивлялся его радости жизни. Он похлопал меня по плечу, затем мы отправились к машине.
Мы ехали по пустым улицам, усыпанным светофорами и железными остановками. Я сидел посередине, Ян по правую сторону, оставив спутницу по левую руку. Радио никто не включил, полная тишина, утомляющая тишина.
– А это все надолго? – протянув голову между передних сидений, спросил я.
– Ну, приятель, этого мы тебе сказать не можем.
– Слушай, я знаю одного капитана, он все решит.
– У всех кто-то есть, приятель, – отвечал мне полицейский за рулем. Он мне нравился. Спокойный и тихий. Совсем не схож с бойцом.
– Я вам серьезно говорю.
– И что за капитан? – спросил боец.
– Капитан… – в голове все смешалось. – Капитан Америка. – Они засмеялись, но я не сразу понял почему.
– Ну ты и шутник, приятель, – после этих слов водителя до меня дошло.
– Это все тяжелый день, – произнес я, – это все тяжелый день.
Меня оставили стоять у дежурного окна, а все остальные вышли на улицу для переговоров. За окном сидел хряк с короткими светлыми волосами, усыпанными на квадратной голове, выглаженной голубой рубашке, сдавливающей массивную шею с тремя морщинами от складок, и тупым взглядом в экран монитора. Он спокойно попивал чай из бежевой кружки, на ней было несколько черных колец от предыдущих заварок. Я ходил по кругу, высматривая что-то интересное, на чем можно было бы остановить взгляд. Голос из камеры выдал несколько позывных.
– Парень, дружище, парень. – Я сначала не понял, кто это и откуда. Показалось лицо за решеткой.
– О, привет, – ноги поплелись к камере.
– Послушай, я здесь оказался случайно. Мне надо выйти, – огромные стеклянные глаза смотрели сквозь меня. – Скажи им, скажи им, что мне надо выйти.
– Мужик, я тут ничего не решаю, – я развел руками в знак беспомощности.
– Я тут случайно! Слышишь, – он ударил по решетке, – у меня жена рожает! Ты понимаешь?! Мне нельзя тут быть!
– Я понимаю, только помочь ничем не могу. Скоро я к тебе присоединюсь, займи лучше мне место.
– Мне надо выйти! Ты должен им сказать, – голубые глаза побежали по комнате, он вцепился в решетку и продолжал что-то говорить. Меня окликнул дежурный.
– Эй, парень, стой здесь и никуда не ходи! – рявкнул он.
– Как скажете.
Телефон завибрировал, смс: «Саша с Кириллом поехали в банкомат снимать деньги, скоро мы тебя вытащим». Сообщение от Яна меня немного подбодрило, пора было заканчивать этот бардак.
– Так, значит, тебя побили на озере, а потом ты разбил стекло в больнице. Так, так, – дежурный разговаривал сам с собой, не поднимая глаз.
– Если кратко, то вы попали именно в цель, – как можно ближе к окну произнес я.
– А на борьбу или бокс ходить не пробовал, чтобы сдачи научиться давать, а не стекла крушить в больницах? – он улыбнулся экрану.
– А со стула встать не пробовал и побегать? А то скоро ворот рубашки задушит, – я выплюнул эти слова, ни капли не задумываясь.
Через полчаса меня попросили сдать шнурки, кошелек и прочую мелочь. Камера была готова принять нового жителя. Единственное, что разрешили сделать, – это покурить. На улице за калиткой стояли ребята, но напарник бойца сказал, что мне нельзя туда подходить. Он одолжил мне сигарету и зажигалку, а затем разрешил и перекинуться парой слов с друзьями.
– Макс, ты чо там наделал? Мы договорились на пятерку. Саша с Кириллом уже сняли деньги и ехали сюда на такси. – Ян стоял ближе всех к калитке.
– Да, Макс, мы уже сняли деньги. Может, они все-таки согласятся? – сказала Саша.
– Давайте еще раз попробуем, – воодушевленно сказал Кирилл.
– Ребят! Забейте! Все нормально, я все равно сейчас буду спать. Спасибо вам большое. Не переживайте, там уже ничего не произойдет! Мне надо идти, до завтра.
– Набери, как что узнаешь, – крикнул Ян вдогонку.
– Договорились.
Я подошел к двери, делая последнюю тягу. Окурок полетел в урну. Несколько вдохов полуночного воздуха, пару секунд тишины – все, что нужно.
– Пора идти, – с непонятной мне нотой грусти и неловкости произнес полицейский.
– Домой бы сейчас, в кровать, – поднимаясь по ступенькам, сказал я.
– Не переживай. Поспишь сейчас, а в обед придет участковый и отпустит тебя. Сон тебе сейчас не повредит.
Он провел меня до камеры, а после того, как я расшнуровал обувь, – он исчез. Мне стало тоскливо, что последнее знакомое лицо сбежало. Камера открылась, мрак внутри не внушал доверия, но обратного пути не было.
В камере со мной находился только один человек. Свободная футболка, спортивные брюки, шлепанцы на босу ногу, трясущиеся худые руки и огромные помутневшие глаза – таким был мой сосед. Я ничего не сказал ему, лег на деревянную лавку в надежде немного подремать, вот только нервное постукивание пальцев о дерево не давало мне уйти в себя.
– Мужик, ты можешь перестать посылать сигналы в космос? – казалось, что стены играют в настольный теннис моим голосом.
– Что? – ответил он. – Я тут уже целую вечность. Когда они меня отпустят? – резкий сухой голос поднялся к потолку.
– Да что с вами такое, – сказал я себе под нос. – Пожалуйста, не стучи по дереву. Мне нужен сон.
– Как скажешь, друг. Но ты скажи, когда меня отпустят?
– Кто знает, кто знает.
Изумрудный потолок не уходил во мрак благодаря одной тусклой лампочке. Вот появился один круг света, затем второй, правда, не такой яркий, а дальше еще и еще. Правда света не хватит на все круги. Глаза закрывались, а сон не хотел приходить. Все сейчас возвращаются домой немного выпившие, уставшие, с эмоциями после очередного спектакля, сыгранного мной. Они могут испытывать разные чувства, но я знаю, что будет потом. Снова фразы про алкоголь, взросление, взяться за ум, усердней работать. Неизменчивая цикличность в словах друзей. Неизменчивое восприятие мира, где есть правила и некие стандарты. Как же это надоело. Вечные споры и непонимания. Необдуманное нравоучение ближнего своего. Наши слова перестали быть плодами, они превратились в назойливых мух. Мы не думаем, прежде чем сказать, не обогащаем слова и мысли, не развиваем мышление. Нам подавай готовый продукт. Кто-то где-то услышал, кому-то сказал, упрекнул, попрекнул, вычитал – так работает ход идей в голове. Все любят копаться внутри других душ. Их огромные лопаты рубят человека на куски. Только ради чего? Ради насмешки? Унижения? Чувства собственного величия? В наши дни не существует индивидуальности, лишь подражание.
Затылок начинал болеть от жесткой поверхности. Я повернулся на левый бок, использовал две руки как подушку и уткнулся в стенку. Желтые тусклые лучи падали на зеленую краску, где я увидел надпись, сделанную черным маркером. Достав телефон, включив фонарик, я обнаружил небольшое стихотворение:
Если ты лежишь здесь, мой измученный друг,
Не печалься, не грусти, отгони этих сук.
Твоя жизнь лишь твоя, остальное неважно.
Все подохнут за алчность, продадут за бумажку.
Ну а нам еще пить да гулять, как скотам.
По утрам, чтобы стыдно, а при смерти х** там!
Уличная поэзия, не размещенная на белоснежной и толстой бумаге. Люди перенасытятся и умрут в своих копиях копий. Хотя какая разница? Если все, что мы можем, – это оставить след в обезьяннике подмосковного УВД.
Утром я проснулся от жуткой головной боли и тошноты. Тысячи муравьев создавали гнезда, пожирая голову. Нельзя двигаться, иначе весь алкоголь останется на цементном полу, в этой закрытой будке, где валяется обезвоженное тело. Хотелось пить, блевать, спать, жрать, купаться, выпрыгнуть из головы и застрелиться. Так начинается трезвое утро.
Спустя тридцать минут мне удалось перевалиться на правый бок, теплые слюни предвещали начало беды. Два смачных плевка, глубокий вдох, затем еще и еще. Можно было попробовать присесть. Я словно официант с подносом десятка коктейлей «Б-52», которому надо дойти до столика и не смешать ингредиенты. Смертельно опасный номер, но мне удалось. Плевок, выдох, холодная стена и желание выпить воды – все, что крутилось в голове.
– Эй, друг, у тебя есть чО? – заикаясь, произнес сосед.
– Нет, приятель, с этими вопросами не ко мне. – Его трясло, как первые стиральные машины в ванной комнате.
– Я уже тут целую вечность, вечнооость, – иссохшие руки растирали плечи. Он смотрел под себя, не подняв головы.
– Всякое бывает, – мне становилось хуже, после произнесенного слова меня все больше тошнило.
– У меня дома жена, дочь. Праздник же, – его манера общения напоминала мои первые попытки тронуться с места на машине. – День победы – сцепление, газ, тормоз, газ, тормоз, заглох. – Вот зачем я здесь? Кому я нахрен нужен. Отвалите от меня. В городе столько криминала. Они за мелочь забирают. Денег надо было. Не оказалось с собой.
– Всякое бывает. – Его голос превратился в любительскую игру на скрипке, терзающую полуживую голову.
Через пару часов дежурный открыл дверь, и сосед сбежал от меня, не сказав ни слова. Мне удалось раздобыть бутылку воды, набранную из-под крана в туалете. Пять глотков осушили бутылку наполовину, оставив отвратительный привкус хлорки. Я придвинулся к решетке в надежде хоть как-то избавиться от боли в глазах. Яркий весенний свет расстелился на замызганном линолеуме прямо перед решеткой. Грязные окна мешали насладиться красками солнца, напоминая, где я и кто я.
Часы на телефоне показывали начало первого. Оставалось примерно два часа до прихода участкового, отвечающего за район больницы. Я договорился с Яном, чтобы он заехал ко мне домой, забрал паспорт и доставил его в пункт назначения. Кинув телефон в карман, отключив звук и вибрацию – никаких разговоров, я прилег на любимую кровать, прихватив подушку в виде бутылки.
Стены создавали некий гул. Никого рядом, только они, безразличные и отстраненные. Разговаривают между собой, не давая мне уснуть. На потолке появились первые кадры фильма «Обманутые души». В главных ролях: Лиза и близкие люди. Мне досталась роль антагониста, где я вирус, заражающий их на пути к счастливой жизни. Сколько криков, слез и волнения может принести один человек в чью-то жизнь. Иногда мне хотелось бы, чтобы они никогда не встречались со мной, не были мне родственниками, друзьями, а стали бы знакомыми, где я всего лишь скорый поезд на их маленькой станции. Где главная фраза: «Поезд проследует без остановки». Им не повезло со мной, но зато мне повезло с ними, и, пока они есть, я обязан хоть немного держать жизнь под контролем.
Лиза выходит замуж – это то, что я когда-то мог остановить, но не остановил. Теперь настала пора смириться и искренне радоваться за человека. В голове звучит ее голос: «Мы испортили хорошую дружбу плохими отношениями». Я за все это время так и не нашел слова, чтобы понять «почему», а она уместила это в одном простеньком предложении. Волшебство в дружбе, в отношениях – труд. Мы наслаждались друг другом. Я любил себя с ней, да и она любила меня, забывая про себя. На моей руке кровь, на ее – кольцо.
Время, время, время. Так медленно секунды никогда не шли. Где же тот удивительный и долгожданный щелчок металлической двери? В отходниках самое тяжелое – это тоска и самопожирание. Никогда не любил оставаться в такие моменты один. Боль и тошнота уходит на второй план, приготовив блюдо из остатков души и памяти.
Щелчок! Белый свет и участковый по форме – обрадовали меня, как ребенка, ожидающего Деда Мороза на Новый год. Я наконец-то вышел из полумрака на свет и сразу же зашел в маленькую комнату, где стоял сейф, стол и два стула. Ян привез паспорт, и мы начали заполнять бумаги.
– Веселая у тебя ночка оказалась, – выдал он, услышав мою историю.
– Определенно веселая! – ответил я.
– Мы сейчас выпишем штраф за хулиганку, можешь оплатить его в любом отделении банка, – он оказался приятным полицейским.
– Без проблем. Завтра оплачу, – голова немного кружилась, я присел.
– Слушай, набери в больницу или зайди к ним. Решите вопрос со стеклом. Зачем тебе заявление и суд, – он посмотрел на меня и улыбнулся.
– Будет сделано.
– Заявление на врагов будешь писать?
– Нет, спасибо.
– Мы можем их найти.
– Нет, это ни к чему.
– Как знаешь.
Мы заполнили все данные, обменялись крепким рукопожатием и попрощались. «Есть же все-таки в силовых структурах хорошие люди», – подумал я, выйдя на волю.
Свежий теплый воздух наполнил легкие. Лучи солнца резали глаза, но я был рад этому, наверное, впервые я радовался солнцу и этому дню. Ян стоял за ограждением со стаканом колы и пакетом еды. Он улыбался и смотрел на меня, как на сумасшедшего.
– Ну что? Откинулся? Давай сюда.
– Пошел ты! – ответил я, спрыгнув со ступенек.
– Мы думали, тебя уже на пятнадцать суток посадят.
– Не сегодня, друг, не сегодня.
Мы отправились к машине, где я зашнуровал обувь, вытер руки влажными салфетками и закинул в себя пару гамбургеров с картошкой фри, запивая это все колой. Тошнота не прошла, просто голод возобладал. Перекусив, взял у Яна несколько сигарет, выкурил одну, от которой рвотные позывы стали еще сильнее, я собрался идти домой.
– Поехали, закину тебя домой да по делам поеду, – Ян завел машину.
– Нет, я пройдусь пешком.
– Ты посмотри на себя. Выглядишь как бомж. – Я окинул себя взглядом. Потрепанные испачканные вещи, да еще и пятна крови не придавали уверенности, но я хотел пройтись.
– Какой уж есть. Спасибо, Ян, правда, созвонимся вечером.
– Как знаешь, как знаешь.
– Даше привет передавай.
– Хорошо.
Новый день – хороший день. Я поплелся домой. Проходя рядом с парковкой торгового центра, я увидел патрульную машину. Полицейские внимательно смотрели на меня, но ничего не сказали, когда я прошел мимо них. До дома оставалась пара километров, в кармане оставалось две сигареты, а для поиска себя еще целая жизнь.

Рассвет

На вечернем пляже перестукивалась мелкая галька. Впереди горели огни Орджоникидзе, казалось, до него можно добраться пешком по воде, ставшей шелковым ковром под звездным небом. Позади шумела современная музыка. Отовсюду доносились пьяные возбужденные крики людей – отдых, ничего не поделаешь. Только черное море было одиноко. Оно не обращало внимания на бледных туристов, громкую музыку, яркие огни и пустые бутылки, оставленные приезжими свиньями.
– За что теперь выпьем? – Егор разлил мутный коньяк в пластиковые стаканчики, протянул мне.
Его короткая загорелая рука заиграла у меня перед глазами. Я посмотрел на него уже не трезвым взглядом и быстро отметил про себя квадратную форму лица, полузакрытые зеленые глаза, скрытые за железными веками. Редкие брови аккуратно сходились на переносице, они были почти незаметны. Короткие русые волосы выгорели за два месяца огненного лета. Он был немного выше, немного больше меня. Когда ходил, то горбатился, как-то скрючивался, словно потолок давил ему на шею. Младший брат, с которым я никогда до этого дня не пил, вырос, и теперь ему восемнадцать лет. Три года разницы. Каких-то три года.
– Давай, за море, – волны шипели у наших ног, мы чувствовали присутствие живой воды, энергии, силы, чего-то другого, отдаленного и родного.
– Давай.
Бронзовый коньяк наполнил юные тела дубовым ароматом. Вторая бутылка начинала расслаблять. Соленый теплый воздух подслушивал людские тайны. Он расхаживал по пляжу, обнимая каждое живое существо. Он делал тебя своим в окружении сотен людей.
Коктебель каждое лето давал приют более десяти тысячам бездомных, скучающих весь год по солнцу, пляжу, алкоголю и морю. Я провел не одну ночь на набережной скромного, развратного поселка. Ночевал в съемных домах, железных будках, спортивных залах, грязных столах, под звездами на мягких лысых камнях, которые в обед превращались в накаленную плитку.
– Не пора ли нам выдвигаться? – Егор перевел взгляд на бутылку, последние слезы упали мне в стакан.
– За еще одно Крымское лето, – я почувствовал горький привкус на губах.
Последний глоток был сделан. Первые попытки восхождения, встреча с силой притяжения – надо встать на ноги. Еще секунда, устоял. Помог встать брату. Две пустые бутылки, бумага от шоколада, упаковка от соленых орехов – все это мы закинули в пакет, оставили его в первом мусорном бачке, преодолев семь двадцатисантиметровых каменных ступенек.
Набережная напичкана людьми разных сортов. Их слишком много, все они вышли на прогулку, пряча кошельки во внутренний карман. Никто не спешит заходить в цветные бары, время только десять часов. Скупой засыпает после полудня. И тогда все столики будут забиты, алкоголь будет распит, а музыка будет кружить головы, создавая общество из пьяных зверей.
Компании останавливаются посмотреть, почему останавливаются другие. Перед нами образовался круг, в центре уличные танцы. Полуголая девушка, рядом выпивший турист, разбрасывающий вялые конечности во все стороны. Он – отжигает ради веселья, смеха, она – пытается показать мастерство. Итог один – они оба не попадают в такт музыки. Все хлопают, радуясь этому цирку. Девушка каждые тридцать секунд переключает песню, только все равно не попадает. Мне непонятно, как такое вообще возможно. Монеты падают в потрепанную шапку, изредка купюры. Довольные лица мелькают под вечерним небом. Я продолжаю стоять, отвращение накапливается в желудке. Взгляд касается знакомого лица. Андрей, точно, он. Мой давний друг, приятель, а затем просто знакомый. Прошло около двух лет, как мы не виделись.
– Молодой человек, вы кого там высматриваете? – вытянутая голова, широкие плечи, живот колесом, длинные руки – все это поворачивает в мою сторону. Два клыка выдаются впереди всех зубов.
– Макс, дружище, вот это встреча! – он делает хлопок над головой. Мы обнимаемся, я чувствую резкий запах пота, но не придаю этому значения. – Как жизнь? Как местный коньяк? – надо было не обниматься.
– Коньяк прекрасно, я еще лучше. А ты как? С кем прибыл сюда? – музыка глушила слова, приходилось говорить четко и громко, мне это было не по душе.
– Я как сыр в масле, – он пригладил левой рукой выпятившееся брюхо. – Санек еще где-то тут, – глаза мелкой рысью пробежались по головам. – А, вон он. – Маленькая крепкая фигура подходила к нам. Черная майка, короткие нейлоновые шорты, стрижка полубокс и крохотные черные глаза.
– Свои, смотри, свои, – Андрей для чего-то взмахивал руками, создавая нелепую атмосферу. Саша подошел к нам и протянул руку. Мышцы, как броня, покрыли его тело.
– Да вижу, что свои, – вяло ответил он. Еще несколько пустых фраз, и поезда разошлись в надежде никогда не встретиться.
Мы направились в бар, стоявший на другом конце набережной. Сплошной коридор, а с боков вывески, висевшие коршунами над людьми. Одни наблюдали за тобой, другие тщетно молили заглянуть в их жилище. Симпатичные накрашенные девушки раздавали листовки, заставляя мужчин глазеть на их фигуры. Они мясо, на котором постоянно сидят мухи. Блеск косметики, высокие каблуки, яркий цвет глаз, губ, накрашенные брови – это убивало в них истинную женственность, рождая только похоть. Они продукт потребления, причем многие их них уже несколько раз использованный. Если я скажу когда-нибудь об этом, то они будут прятаться за деньгами, нуждой, работой – это в лучшем случае. Другой – меня просто пошлют куда подальше, дадут пощечину, изобьют охранники. Я стараюсь не придавать этому никакого смысла. «Выбирай, как жить, только не унывай», – кто-то когда-то так говорил.
– Стой. Егор, остановись.
– Что случилось?
– Он закрыт. Бар закрыт.
Мы стояли напротив, смотрели в пустые стеклянные ворота. Там, внутри, еще стояли стулья, стойка, шест. Видна стенка, где приезжие оставляли пожелания на рублевых купюрах. Надписи, те самые надписи, они всегда оставались, и сейчас тут. Но никого нет. Огромный замок повис над жизнью этого заведения. Мне не хотелось верить. В том году я оставлял там все деньги, смотрел на пьяных девчонок, танцующих на стойках, пил коньяк, водку, самбуку, абсент, ром, виски и уйму коктейлей. Отбивал «пять» бармену каждый раз, когда оставлял ему на чай, пел песни и танцевал, несмотря на то, что заведение не превышало двадцати квадратных метров.
– Это тот самый бар? – ехидно спросил он.
– Тот самый, – теперь все это выглядело уныло и скучно – мертво. Рядом стояли огромные шумные бары, извергающие свою однотипность. – Пойдем, выпьем. Куда-нибудь.
Стойка, несколько стульев, квадратная колонка, сумбурная музыка. У них нет названий, они существуют, чтобы разливать, разливать и брать деньги. Совсем не важно, к кому ты пойдешь, главное, не покупать вино на розлив, все, что угодно, только не вино на розлив.
«Две “Хиросимы”, пожалуйста!» – еще одно место, еще один заказ. Никто не просит паспорта, все просят наличные. «Бейлис» смешался с самбукой, но это нормально. Синий огонь гнется под напором ветра. Соломинка, как игла, проникающая под кожу, оставляющая крохотный след, делает свое дело. Момент, чувствуешь огонь во рту, он касается легких и падает на дно. Ликер стягивает все раны. Нельзя тормозить, заказываю еще по одной.
Мы теряемся в толпе, цепляемся за спины других людей, направляемся в бар. Местная охрана в черных обтягивающих футболках давно перестала существовать. Они призраки, их приковали. Белые буквы на широкой спине уже почти ничего не значат. Каждый из них не спешит влезать в стычку, знает – ему не нужны проблемы, ему нужна работа. Я чувствую, как тело начинает изменять мне, нужно выпить, чтобы избавиться от стеснительного паралича. Два «Лонг-Айленда» красуются перед нами.
Я прикуриваю сигарету и смотрю на танцпол, где подгорелые, хрустящие тела изводятся под голос искусственной музыки. Они так легки и свободны, но только сегодня, только в этот час. Завтра останется только мусор, а люди будут скрываться от трезвых глаз небесного светила.
Надо бы спрятаться в этих массивных потных телах, оказаться среди них, быть как они, быть ими. Меня нет, есть только мы. Нам надо прятаться за маской индивидуальности, в то время как на нас красуется штамп одноразовой посуды. Сегодня ничего не изменится. Единственное, кем или чем мы можем стать, – это кляксой, помаркой на белейшем листе бумаги. Оставим собственный мир себе, он все равно никому не нужен. Еще одна сигарета закуривается, брат сидит рядом и забирает у меня зажигалку, чтобы воспользоваться этой искрой. Наше с ним прошлое, клише старшего брата-надзирателя рассыпается пеплом на стеклянном дне. Я вспоминаю – сегодня пьянка, а такое нельзя забывать. Рука вытягивается навстречу взгляду.
– Какой коньяк у вас есть? – не знаю, почему коньяк.
– «Ай-Петри», три и пять звезд, – громко и четко. Ясно, что бармен не первый сезон на пляже.
– Два по пятьдесят, тройки. – Мы ведь ребята не гордые, утешаю я сам себя. Оборачиваюсь к Егору. Он завис в телефоне.
– Оставь эту штуку. Давай лучше выпьем. Две рюмки отдают честь неслужившему телу.
– Четыре, – говорит бармен. Я отдаю ему пять соток и благодарю, его круглые глаза ничего не показывают, только уголки губ заворачиваются, как улитка перед дождем. Коньяк проходит тестовый режим на отлично. Егор немного покривился, запивая его «Лонг-Айлендом». Все оттого, что сделал слишком большой перерыв между глотками.
– Так вот, братец! – без малейшего понятия, зачем я так начал. – Ты мне скажи, как твоя жизнь, куда планируешь дальше? Он ожидал этого вопроса, ухмылка разлилась по лицу.
– Не знаю, изначально думал к тебе, а сейчас, наверное, в Севастополь, – музыка ограничивала слышимость.
– Все из-за нее? – я уже полгода как знал о существовании его девушки.
– Да, она не поступила туда, теперь возвращается домой. Будем в Севастополе. – Его две фразы разделяло двадцать секунд, в эти двадцать секунд он поверил в переезд, поверил в Севастополь, никакой ноты сомнения. Но все же он посмотрел на меня и ждал. Его залитые алкоголем глаза блестели под ударами света, руки обессилено валялись на стойке, а тело машинально двинулось ближе ко мне.
– Поступай, как знаешь, – небрежно, ядовито выплюнул я, только зачем – опять неизвестно. – Только думай в первую очередь о себе, сделай так, как ты хочешь.
– Я постараюсь, брат. – Он протянул остатки «Лонг-Айленда», прозвенел звон, подобный церковным колоколам, только не он.
Я смотрел на него и не понимал, кто он. Да, он мой брат, но заканчивается ли на этом список? Неужели у нас только одна связующая нить – родство? И эта нить настолько крепка, что протянет за собой все жизненные беды, стоящие где-то там впереди. Я не понимал, во что мне верить. Я не понимал его, он не понимает меня, мы ничего не знаем друг о друге. Братья и все. Мало этого или достаточно, не понять, нет, не понять.
Мой выход на танцпол закончился после трех несуразных песен. Одновременно хотелось танцевать и пить, поэтому пришлось сделать выбор не в пользу гимнастики. Колонки играли прошлое, позапрошлое лето, старые, пожеванные песни, все их, как ни странно, почему-то знали. Колесо крутится на одном месте, люди бросаются в него и крутят, крутят, крутят. Они сливаются в стадо без имени, без лиц и возраста, только с одной целью – отдохнуть. Алкоголь развращает их умы, развращает их желания. Я не страдаю болезнью отпуска, потому и пью в любой день, с поводом и без, один или в компании. Когда моя тушка опустилась на высокий стул, из-за чего мне пришлось сделать несколько постыдных движений в силу невысокого роста, я заказал еще «Лонг-Айленда». Егор развязывал язык, искал во рту золотые слова, делал все, чтобы изъясниться перед дамой сердца. Его телефон надолго прилип к уху.
Крепкая рука обхватила мое плечо, я почувствовал длинные ногти рядом с ключицей. Маленький ледяной глоток, я обернулся.
– Привет, – легкий, ненавязчивый голос прокрался на мою территорию. – Не угостишь сигаретой? – ее рука потянулась к пачке, лежавшей на стойке. Два тонких кольца сжимали длинные пальцы, видимо, куплены давно.
– Да, конечно, почему бы и нет, бери, не стесняйся, – при этом я захватил и себе одну. Мы прикурили по отдельности, каждый сам себе.
– Я заметила, что ты много пьешь, – голубые глаза метнулись в сторону стакана, накрашенные брови пытались что-то сказать.
– Может быть, а может, это все остальные пьют мало, – пальцы бегали по граням стакана. Ее длинные волосы ложились на большую грудь, сбежавшую под облегающее платье золотого цвета. Краска на лице скрывала временные ямы, успевшие поселиться на круглом лице. Хоть она и сидела, я понимал, что она выше меня.
Я не имел ни малейшего понятия, сколько просидел рядом с этой дамой. Помню только, как закончились деньги, как попросил Егора сходить в номер и выпотрошить сумку в поисках налички.
Почувствовав землю под ногами, отправился к берегу, прикоснуться к морю. Музыка уходила на задний план, симфонии соленой воды покоряли набережную. Маленькие волны, как избалованные дети, стучали по гальке. В пачке оставалось две сигареты, взял одну. Картинка черных легких с надписью «онкозаболевания» никак не повлияла на решение.
Почувствовав свинцовую усталость, упал на камни, они уже успели отдать всю теплоту окружающему миру, теперь они стали ежами с колючими холодными иглами. Я захватил один плоский камень, похожий на грушу, и крепко сжал и швырнул в море, один, два, три… Три удара по подолу вечернего платья воды. Еще раз, еще раз и еще раз, пока не заболела рука. Угрюмые скалы охраняли пляж.
В детстве мы любили прыгать со скал, всякий раз поднимаясь все выше, под самые облака. Вот стоишь на обрыве, решаясь прыгнуть, правда, это нелегко получалось. До воды метров семь-восемь, а в тебе только полтора. Страх сжимает грудь. Нет, назад нельзя. Позади тебя приятели, им так же страшно, но вы все прыгнете, никто не спустится вниз по земле. Прыжок, ветер, разрывающий юное сердце, ледяной адреналин и погружение. Полет дает невообразимую свободу, ее невозможно потрогать, только почувствовать. Почувствовать, как внутри тебя горит жизнь. Жизнь и свобода. Так скалы научили нас всегда идти до конца, плевать на то, что внизу, ты просто делаешь это, чтобы потом никогда не жалеть.
Я вспомнил Питер, вспомнил перелет, отель, Эрмитаж, мосты и бары. Вспомнил далекое счастье, дождь и тепло, людей и дворы. Мы просто гуляли, не задумываясь ни о чем, шли в неизвестном направлении, постоянно мокрые, но довольные. Она была рада сюда вернуться, а я оказаться здесь. Она пробовала граппу и кривилась от ужаса, я пил яблочную водку и смотрел на нее. Так много я смотрел на нее в те дни, так далеко казался мир, что стесняет нас, где-то там, но не в этом городе. Мы улыбались прохожим, скучали в музеях и постоянно искали самобытное место, где можно посидеть. Как в то самое утро, когда мы несколько часов бродили по центру в поисках вкусного завтрака. Пошел дождь, и мы купили зонт за триста рублей. Где сейчас этот зонт? Не знаю. Где сейчас ты? Не знаю. Люблю я тебя? Не знаю.
Мне захотелось встать и окунуться в море. Наспех скинув кроссовки с носками, я подбежал к воде. Первые уверенные шаги, затем вода коснулась чашечки колена, по телу пошли мурашки. Нет, не сейчас, не сегодня, да и зачем это. Когда я вернулся в бар, то не застал там моей спутницы. Брат, как видимо, тоже уже давно спал дома. Я попросил у бармена сигарету, просидел еще какое-то время, наблюдая за коротконогой брюнеткой. Эта дама гипнотизировала всех обнаженным телом, точнее большей его частью. Никто не хотел ввязываться в это дело, мужики всего лишь скрытые наблюдатели и великие ораторы в своей голове. Я бы хотел остаться в их числе, но пора было идти домой. Потушил сигарету, пробрался к брюнетке:
– Послушай, – начал я, она приблизилась ко мне. – Ты очень плохо танцуешь, прекращай.
– Да пошел ты! – она отвернулась от меня.
– Как скажешь, как скажешь. – Теперь можно было отправляться на поиски своего острова.
Я не спеша брел по набережной, забитой мусором. Разбитые бутылки под деревянными лавочками. Облеванные углы и всеобщее веселье вокруг. Бар за баром уходил назад.
– Эй, Макс. Ты куда собрался? – Я поднял голову и увидел Егора.
– Я тебя уже потерял. Ты где был?
– В номер заходил. На туалете пришлось посидеть.
– Можно без подробностей. Деньги нашел?
– Только тысячу. Но это же на дорогу.
– Плевать. Пойдем, выпьем пивка где-нибудь.
Мы зашли в первый попавшийся бар, заказали по бокалу пива и присели за столик. Это было двухэтажное здание. На первом этаже открытый бар, где работали два бармена, разливая коктейли молодым девчонкам, за столиками никто не сидел. Все движение происходило у барной стойки. Все стулья заняты длинноногими красотками. Они перекидывались взглядами со всеми прохожими. Бесплатная яркая вывеска. Я за целый день не видел столько симпатичных лиц, сколько их находилось у стойки. Платья, короткие юбки, шорты – соблазняли и отпугивали одновременно. Надо было помнить, что мы зашли выпить пива и отправиться домой.
Опустошив бокалы, мы заказали еще по одному, прихватив с барной стойки пепельницу. У Егора оказалась в запасе пачка сигарет, мы закурили по одной, когда к нам подошел белобрысый парень. На вид ему было лет двадцать пять, крепкого телосложения, со смазливым лицом и голубыми глазами.
– Парни, не угостите сигаретой? – Он был чуть выше меня.
– Да, без проблем, – я взял пачку у брата и достал сигарету.
– А две не дадите? Себе и девушке, – взгляд перебежал на даму в черном платье за стойкой. На секунду я засомневался, но все-таки достал вторую.
– Спасибо, мужики, – мы пожали руки. Крепкая кисть и легкая улыбка встретила меня. – Вы откуда? – стандартный вопрос.
– Мы из Крыма.
– С Коктебеля?
– Нет. – Секунда молчания, взгляды бегали, как стрелки поломанных часов.
– А я из Москвы. Кстати, Дима, – он еще раз пожал нам руки.
Через полчаса мы уже пили вместе с ним и его девушкой разливное вино. Дешевое разливное вино. Он рассказал об успехах в спорте, как он выступал на турнирах по боксу, рассказал, как встретил свою девушку, с которой был всего неделю, про то, как приезжает в Коктебель раз в год на месяц, про друзей барменов и остальных завсегдатаев этого заведения. Ни с того ни с сего мы стали своими в тесном кругу неизвестного бара. Всего-то потребовалось две сигареты, чтобы изменить этот вечер.
Я перешел на новую стадию опьянения. Мне хотелось танцевать и петь. Допив бокал пива, приступил к действию. Дима с Егором поддержали эту идею, оставив тары на столе, они ворвались в танец, где кроме нас троих было еще с десяток опьяненных дам.
После двух треков людей стало в два раза больше, но мы не стеснялись и продолжали размахивать руками во все стороны. Возле меня танцевала блондинка в коротких шортах и клетчатой рубашке, достаточно расстегнутой для прохладного летнего вечера. Она завоевывала мои земли быстрее Гитлера во времена Второй мировой. Ее рука коснулась шеи, затем поползла вниз. Я к такому был не готов, схватил горячую кисть, улыбнулся и закружил ее в бальном танце. Атака продолжалась, в ход пошла упругая задница. Она терлась и наваливалась на меня. Но я полностью отдался танцу и песням. Голос пропадал после очередного припева знакомой песни.
–Ты ее берешь? – спросил Дима, схватив меня за плечо.
– Нет, – ответил я, продолжая пританцовывать.
– Хорошо, тогда я забираю ее себе.
– А твоя девушка?
– Мы расстались с ней на пару часов, – он подмигнул и протянул руку.
– Дело твое.
Он ушел с ней на прогулку вдоль ночного пляжа, Егор отправился разговаривать по телефону, а я вышел покурить перед входом, стоя на углу барной стойки. Возле колонки красовался полный бокал пива. Недолго думая, приватизировал его, сделав большой глоток. С правой стороны, в самом углу, сидели пять выкрашенных девушек в вечерних платьях. Они попивали коктейли, уткнувшись в телефоны. Музыка их не будила, коктейли не бодрили, а компания не веселила. Никто не ценил момент, они стали мерчендайзерами собственной жизни. Выставляя себя напоказ как можно чаще, как можно больше. Полное одиночество среди сотен поклонников. Зажигалка сработала не сразу, барабан начинал плохо крутиться. Я не успел вернуть голову в обычное положение, как услышал крики. Началась драка. Через несколько секунд два парня повалили соперника. Я оставил пиво за стойкой и двинулся вперед. Схватил одного из них и вытянул клеща из кожи. Он сделал несколько шагов назад. Оценил противника взглядом и пошел на меня.
– Мужик, я не хочу с тобой драться. Успокойся, – говорил я, а он продолжал идти, выстреливая боковыми с правого и левого фланга. Мне оставалось только делать шаги назад, чтобы не попасть под его удары.
– Сука, иди сюда! – кричал он.
– Успокойся, мужик. Я всего лишь за честный бой.
– Эй! Трус! Стой! – продолжал орать он.
– Ты начинаешь меня бесить, – мысль ударить его не покидала голову, но вовремя подлетел охранник из соседнего заведения.
Я вернулся обратно допивать чужое пиво и смотреть на представление. Один из барменов стоял рядом с бойцом, прильнувшим к земле. Они разговаривали с двумя мужиками, пытаясь урегулировать конфликт. Я взял пиво, сделал глоток и спокойно наблюдал за этим. Егор подошел ко мне, молча отобрал бокал и начал спокойно пить. Люди создали круг, пытаясь насладиться зрелищем. Мы с Егором невольно оказались в кругу.
– Что произошло? – спросил он.
– Да того длинного парня били два мужика, – я указал на худощавого русого паренька с разбитой губой. – Один там за мной бегал, а второй стоит рядом с барменом.
– За тобой?
– Да. Пришлось влезть и откинуть одного из них.
– А без этого никак?
– Только честный бой.
К нам подошел второй боец. Его лысина была на уровне моих глаз. Серая майка обтягивала грудь, а серебряная цепочка прыгала на шее.
– Ты кто такой? – Я стоял к нему боком, когда он задал этот вопрос. – Ты чо вообще полез!
– Мужик, расслабься. Иди к друзьям.
– Нет! Ты ответь мне, уродец! Ты чо такой дерзкий! – я продолжал стоять боком, ожидая его выпада.
– Отвали.
– Слышишь ты! Я тебя сейчас поломаю прямо здесь, – он сделал шаг навстречу.
– Да ты зае**л! – я оттолкнул его от себя, не предвидев, что тело не устоит на ногах. – Он повалился на спину.
– Ты чо! Сука! – прорычал он.
Бармен и остальные парни подорвались к нам. Крики, запугивание, маты и больше ничего. Все закончилось так же быстро, как и началось. Компания агрессивных парней отправилась на поиски нового приключения, бурча себе под нос что-то, а мы снова закурили.
– Спасибо, братан, ты меня выручил, – подойдя ко мне, произнес молодой парень с разбитой губой.
– Все нормально.
– Ванек, – он протянул руку.
– Макс.
– Приятно.
– Держись крепче на ногах, – ответил я, пожимая его руку.
– Да они мудаки. Забей. Выпить хочешь?
– Еще не наступил тот день, когда я отказывался, – ответил я, вспомнив блондинку.
– Отлично. Я, кстати, тут барменом работаю. Сегодня выходной просто. Пойдем, сейчас договорюсь с пацанами.
Он взял виски с колой для меня, брата и себя. Мы чокнулись и выпили до дна. Пока роксы наполнялись, парни ворвались в танец, а я присел на стул. Чувство свободы и полной уверенности захватило меня. В кармане не было денег, но они больше и не требовались. Я смотрел, как пузырьки газа поднимались вверх, оставляя золотые кольца после себя на черном поле. Я вспомнил про кольцо. Оно должно быть где-то в рюкзаке. Кольцо без памяти безымянного пальца. Как легко сбить человека с ног, дав ему стабильность и уверенность в завтрашнем дне. Стоит только раз прикоснуться к этому, и ты забываешь про все цели, оставляя их где-то позади. Через тернии к звездам добраться не слишком тяжело. Тяжело добраться к звездам через собственные корни, вросшие глубоко в землю. Бросить все хорошее ради поисков настоящего себя. Мир так и останется «нормальным», если ты не рискнешь. Я сделал глоток, осушив рокс наполовину. Мне оставалось только верить в то, что Лиза сделала правильный выбор.
– Ты чего такой серьезный сидишь? – Я повернул голову в сторону голоса и увидел девушку Димы.
– Иногда алкоголь не выводит все печальные мысли из головы.
– И что же это за мысли? – она придвинулась ко мне. Длинные каштановые волосы пробежались по грязной стойке.
– Самые ужасные. Представляю, каким будет утро.
– Не думай об этом. Еще вся ночь впереди.
– Согласен. Дима еще не пришел?
– Нет, он написал, чтобы я его не ждала, а возвращалась домой. – Снова эта блондинка в голове.
– Полагаю, это правильное решение.
– Возможно, ты прав. Не проведешь меня? – она коснулась руки, затем взяла рокс и допила виски.
– Черт, у меня больше нет алкоголя и денег, – я смотрел на роксы Вани и Егора.
– По дороге есть магазин. Мне бы не помешала бутылочка вина на утро.
– Эх, только ради вина. – Я отпил из рокса брата и пошел на выход. Егор указательным пальцем коснулся виска, а потом кинул его в мою сторону. Я кивнул в ответ.
Путь до ее номера вышел очень быстрым, даже с учетом магазина с небольшой очередью. Заходить она не хотела, а побежала на пляж, раскинувшийся всего в метрах тридцати от дома. Я прикинул в голове, сколько стоят сутки на первой линии и порадовался, что живу в минутах пятнадцати от пляжа.
Я протолкнул пробку внутрь и сделал несколько глотков красного вина. Она выхватила у меня бутылку и побежала к воде. Море глушило все мысли, оставляя легкое шипение в голове. Оставив обувь рядом с ее босоножками, я пошел за ней.
– Подтяни джинсы, – смеясь, сказала она.
– Да плевать.
– Ну ты и дурак, – она засмеялась и пошла вдоль пляжа.
Черное платье чуть выше колен кружилось вокруг стройных ног. Она ступала медленно и аккуратно, наблюдая, как следы исчезают от касаний волн. Я забрал бутылку и сделал несколько шагов в черное море. Вода тронула коленки и отошла обратно.
– Меня, кстати, Настя зовут, – произнесла она, подходя ко мне.
– Это было необязательно. – Глоток теплого напитка. Она подошла ближе, сделала глоток и вернула мне бутылку.
– Почему же? Обязательно. Я просто не хочу, чтобы ты меня забыл. – Она развернулась и пошла на берег.
– Это ни к чему. – Она продолжала идти молча. – Правильно, пора домой. – Я побрел за ней, держа в руках бутылку.
– Я завтра уезжаю, – крикнула она, играя правой ногой с волнами.
– Здорово. Наверное. – Она взяла бутылку, хорошенько пригубила, затем поставила ее на свой след от ноги.
– Только не говори мне, что ты все выпила.
Настя подошла ко мне вплотную, ее грудь коснулась моей. Я чувствовал, как алкоголь побеждает рассудок. Как море и вечер придают ее лицу волшебства. Длинные волосы легли на левое плечо, открыв правую сторону утонченной шеи, большие игривые глаза и остатки вина на губах. Я провел рукой по гладкой щеке до подбородка, затем она подалась вперед, встречая мои губы. Медленно, вытягивая каждую ноту наслаждения, мы понеслись вперед. Рука коснулась талии, вторая шеи. Мы никуда не спешили, у нас было время. На секунду мне показалось, что трезвость настигла меня. Я чувствовал абсолютно все ее движения, контролировал свои. Это был танец, который мы знали наизусть, но все еще получали удовольствие от его исполнения.
Я возвращался в бар, не осознавая до конца происходящее в эту ночь. В руке полбутылки вина, а впереди дорога, встречающая разнообразной музыкой, пьяными лицами, счастливыми в этот час. Забуду ли я Настю? Вряд ли. Забуду ли этот вечер? Вряд ли. Этот час? Абсолютно точно. Как много теряет наша память, оставляя нам крохи воспоминаний. Иногда они сладкие, как сахар на корке хлеба с маслом, а иногда мерзкие и отвратные, как огромные куски вареного лука, вызывающие приступы рвоты.
Бар был полупустой. Димы там не оказалось, как и Егора, зато за барной стойкой сидел Ваня. Он что-то нашептывал девушке, находившейся по правую сторону. Шаг за шагом его рука сползала с плеча на талию. Скрытое завоевание с помощью лестных слов. Я присел рядом с ним.
– О, Макс. Твой брат отправился на поиски, – сделав поворот туловищем на сто восемьдесят градусов, пробурчал он.
– На какие поиски? – я искал глазами рокс.
– Тебя пошел искать, – он протянул мне стакан. – Твой брат сбежал, не выпив со мной.
– Он просто знал, что я вернусь, – я отхлебнул треть напитка.
Разговор закончился, Ваня вернулся к охоте в открытом поле. Усталость и сон начинали поглощать разум. Мне впервые за долгое время захотелось спать. Почувствовать запах чистого покрывала, наволочек, простыни. Прилечь на мягкий матрас, обнять любимую девушку и выспаться уже наконец-то. Вот только вместо этого меня ожидает одноместная старая скрипучая кровать, побитое временем одеяло и нескончаемые тревожные сны, будившие меня по несколько раз на ночь последние полгода.
Стакан выскользнул из рук и полетел на кафель. Звук разбитого стекла писком донесся до ушей, заставив приоткрыть глаза. Один из барменов обратил на меня внимание. Взглянул и покачал головой, словно разочарованный тренер в минуту падения спортсмена.
– Сколько с меня? – как можно громче промычал я.
– Дружище, забей, – проговорил бармен, подойдя ко мне.
– Нет! Сколько с меня! – упорство и тупость заиграли на сцене.
– Послушай, тебе пора домой.
– Возможно! Сколько?
– Сто рублей, – спокойно объявил он.
– Хорошо! Завтра занесу.
– Ну ты и чудак.
– Завтра занесу. Обещаю. Запомни.
– Как скажешь, – он ухмыльнулся, затем отправился расставлять бокалы.
Дорога домой превратилась в мучение. Бутылка вина осталась в баре, веселье осталось в баре, ночь осталась в баре. Теперь весь смрад подползал ко мне из всех темных уголков. Грязь покрыла набережную. Это все – мы. Мы оставляем весь этот хлам, мы не хотим жить среди мусора, в то время как сами превращаем все и всех вокруг в биомусор. Парочки прячутся за углом, другие выбрали парапет – животные, пожирающие друг друга. Музыка царапает зубы, прикусываю щеки, надо спасаться, бежать домой.
Оставляю позади набережную, иду вдоль крохотных ларьков, последняя надежда на задние карманы, да, осталась все-таки сотка, нужно раздобыть бутылочку пива. Окна открываются и закрываются, все кричат про закон, будто бы они знают всю конституцию наизусть. Когда они успели стать такими примерными? Всего лишь одна бутылка пива и только. Вижу рыжего спортсмена с литровой бутылкой. Его спортивный костюм мне бы сейчас пригодился, на улице стало прохладно, мысль о купании становится для меня дикой. Он тычет бледным пальцем, указывая на единственный шанс, который ничем не отличается от других. Маленькое окно, чертово маленькое окно.
– Бутылку пива, будьте добры. – Окно закрывается.
– Эй, Марин, – звучит голос позади меня, ему надо откашляться. – Это свой, продай ему, слышишь?!
– Какого?! – резко обрывает Марина, я не успеваю рассмотреть ее лицо, лишь пухлую правую руку с китайскими пластиковыми часами.
Бутылка теплая, но я не осмеливаюсь спросить у нее чего-нибудь из холодильника. Через пятнадцать минут мне открылось истинное лицо моего спасителя. Андрей работал сезонным охранником на автостоянке, он знает всех постояльцев и ненавидит большинство из них. Вечерами пьет пиво, иногда позволяет себе выпить чего покрепче, после идет история тяжелой жизни, она шла в подарок вместе с теплым пивом. Его слова сыпались круче осеннего града – увернуться от них невозможно. Где-то недалеко послышалось шарканье кроссовок, я повернулся – это был мой брат, его ноги убивали обувь, голова была опущена вниз, видимо, он шел на голос.
– Эй, брат, – это не походило на дружеский позыв. – Слышишь меня?!
– Да, конечно, не стоит кричать, – я почувствовал на лице ухмылку.
– А ты давай, не указывай мне! – он встал в пяти шагах от меня.
– Слушай, угомонись и не кричи.
– Вы все вечно пытаетесь управлять мной, но я вырос! Ты меня понял? – Я встретил его глаза, наполненные алкоголем и бычьим бешенством.
– Я понял, пошли спать.
– Давай один на один. Давай, а! – он переминался с ноги на ногу – это начинало мне надоедать. – Или ты только с девчонками валяться умеешь?
– Я не буду с тобой драться, отвали.
– Я серьезно говорю, давай один на один. Или ты боишься?
– Что ты хочешь? Я не понимаю тебя.
– Я хочу выйти с тобой один на один. – Андрей мельтешил перед нами, пытаясь угомонить обоих. Его никто не слушал. – Ты ведь любитель покрасоваться! Вот сейчас и посмотрим.
– Зачем? Ты вообще откуда пришел? – нужен был разговор, но стены жутко молчаливы.
– Какая разница, ты слышишь меня?! – он был на пределе. – Час назад тебе было плевать, где я.
– Ты чего такой буйный. Все ведь хорошо.
– Вы все гнобили меня, я устал это терпеть. Ты не лучше меня, понял? Я вырос, вырос и теперь я могу дать сдачи. – Я снова захотел спать, захотел уйти и лечь в кровать.
– Егор, давай поговорим и все решим.
– Хочешь поговорить? Ну, давай.
Он двинулся на меня, я стоял на месте. Андрей захотел подойти ближе, но я остановил его, глупо веря в идею разговора. Егор не остановился, а только набрал разгон, вмазав мне правой. У него вышел хороший прямой, в левую часть лица. Один шаг назад, еще один – появился Андрей, одной рукой он оттолкнул Егора, тот полетел на землю, вторую выставил передо мной.
– Вы чего, мужики?! – он озирался по сторонам. На меня и на Егора, на меня и Егора. Тот вальяжно, не спеша поднялся, осмотрел себя. Чего я ожидал? Дурак. Посмотрел на него. Я знал, зачем он это сделал, знал, как давно ему этого хотелось. Он хороший брат. Наконец-то повзрослевший брат.
Я плюнул на землю, слюна смешалась с кровью. Левой рукой вытер губу, кровь, как дешевая помада, размазалась по щеке. Капля за каплей приземлялась на аэродром из почвы. Подставил ладонь, теплые произвольные шары лопались на холсте, превращаясь в нечто иное. Я поднял глаза к небу и понял – наступил рассвет.