Юлины джинсы.

Автор: Гари Адольф Юлины джинсы.

Я не видел Юлию Владимировну многие годы. Когда она вышла из тюрьмы, я уже перестал смотреть телевизор и в моей памяти остался человек созданный императивами той жизни, ведший с Хамом трагическую борьбу, полную страданий и одиночества непонятного великого духа. Она была моим кумиром. Я был влюблен в нее, как мог быть влюблен экзальтированный молодой человек в «газовую принцессу». Нет, Юля была мне не пара. Я воспринимал ее как скорбящую мать, хотя она и старше меня всего лишь на четыре года.
Чертами ее лицо изменилось мало. Однако на предвыборном плакате «Закон и порядок» сказывалось, нечто неуловимо новое, незнакомое, что-то, что созрело внутри и осветило его другим выражением. Острым инстинктом я почувствовал, что она теперь вовсе не та, что я знал о ней ранее. И может быть от этого запах улицы грустно вонявшей размытым дождем, странно смешавшись с неизвестным мне до селе ощущением, неожиданно подсказал, что в душе ее бродит какой-то доживающий, старый и унылый черт.
В свое время я занимался тем, что записывал выступления для сохранения ее ядерной идентичности, создавая чат личности для будущих поколений, которые могли бы в цифровом формате общаться с ней вечно. Помню как было тягостно начинать с предполагаемой ее смерти, и макаберных вопросов про вечность и загробный мир. Я говорил осторожно, боясь ее оскорбить, но заметив, что она слушает меня не внимательно, стал настаивать с тупым озлоблением, точно она нарочно дразнила меня.
Она не рассердилась, и даже как будто и слышала меня плохо. Смотрела ласковыми безразличными глазами и молчала. И тут я вспомни про джинсы и записал эту историю в чат, и по ее спокойному лицу, темным не мигающим глазам чувствовалось, что этот ничего не значащий рассказ вызывает в ней всеобъемлющий, определенный и глубокий смысл.
Дело было до тюрьмы, когда она была еще премьер министром. Когда влюбленность в нее даже меня, встречавшегося с красавицей Алиной, заставляла в тоске расстегивать ширинку. А за один доллар давали пять гривен.
Я помню как многие ей подражали, но самое главное, они не могли говорить как она. Их слова все портили. Стоило, например, Алине открыть рот, как она переставала быть обольстительной. Тогда все переписывались, выступали с постами и статями, о своей маленькой, страшно важной, никому не нужной их жизни, а пенсионеры ждали «Юлину тысячу».
Юля раскрылась им в муке страдальческой судьбы простого человека. Даже маргиналы, чья жизнь дала трещину, особо предчувствующие катастрофу, с некой мистической чувствительностью находили смысл в «вернем народу Криворожсталь!!!». Всех мучило и волновало, что же будет с долларом, который выступал уже не так обнажающие заманчивым. Все ждали, что Юля вернет его к двум гривнам без дефицита, грязных улиц и обоссаных парадных. И за ту отделенную тоску по прошлому, она укрепила гривну на 50 копеек. Некоторые ее за это возненавидели. Но остальные полюбили. Юля была одним из тех политиков, которые хотели быть любимыми именно как женщина, и ее мучительно раздражало, что с ней несогласны.
Гривна рухнула в конце сентября, и стремительно покатилось с пяти до девятнадцати. Ситуация была столь напряженной, что по моей подружке прошла струйка холода прямиком в сердце, и она заплакал.
- Ах, мама, я боюсь! - говорила она тете Але по телефону.
- Живи — не бойся. - отвечала мама.
По ТВ Юлию Владимировну стали показывать словно молодую красивую кобылу, которая медленно, и слегка волнуясь на ходу всем телом, шла на заседание кабмина.
Тем временем бремя катастрофы обнажало сердца. Странно жгучего, как алкоголь доллара не хватало в обменниках. Как в 90-тые стали рыскать монстры уличного обмена. В фейсбуке сразу же устроили тотальные и постоянные по ней поминки. Я воспользовался ситуацией и на свои скудные средства осуществил маленькую мечту. Пока магазин не успел поменять ценники согласно новому курсу, побежал купить модные джинсы Bottega Veneta, сэкономив при этом триста долларов.
И вот какая-то непреоборимая, грозная сила зашла в мою душу в конце той осени. В ноябре неожиданно умер сосед Витька. Гривна уже не падала, но и того было довольно, что Алина ушла от меня. Во время похорон, мне стало казаться, что что-то произойдет, или по крайней мере начнется нынче же вечером. В межкомнатном проеме меня зажала Тоня из четырнадцатой квартиры, и стала тихо упрекать, будто-то бы я спаивал Витьку. И чувства мои возле гроба, были теперь в зависимости не только от наших ребяческих попоек с покойным, но от нашей любви к этому пьяному быту, с которым тесно была связана когда-то его поэзия.

Обоями с хуями
Кой-где прикрыта стена,
Грязный пол да два окна
И дверь стеклянная между ног целки,
Диван с образом в углу,
пара стульев,
Да пьяные посиделки...

В сумерках после поминок, я обнаружил Тоню возле нашего подъезда. Она одиноко стояла и курила. От глубоких затяжек лицо ее освещалось сумрачно и фантастично, точно в черной пещере. Ни слова не говоря, я открыл парадную дверь собираясь подняться на свой этаж, как услышал ее голос:
- Эй! Иди сюда...
Я вернулся. Темная юбка, темные колготки обтягивающие пару ее стройных ног, вызвали во мне краткую дрожь. Я присел на корточки и претворился спокойным. Мысль, что есть в ней что-то невразумительно-чудесное, внутренне, нечто сама собой уже что-то решила.
- Хочешь пива? - спросила она.
Я поднял голову и в свете сигаретного огонька, уловил ее уклоняющийся взгляд.
Тоня хлопнула дверью и мы оказались у нее дома, чистой и уютной однокомнатной квартирке. Она зажгла люстру и багряный теплый свет завладел всем вокруг, сделав жилище еще более томительно приятным. Неожиданно я обнял ее, и завалил на пол. С нее слетела синяя шапочка, и бросив отбиваться, она быстро схватила ее двумя руками и натянула на стриженные волосы. Позже я узнал, что у нее была себорейная экзема волосистой части головы, но тогда, поймав ее полные губы, я чувствовал как давно не романтизированный мною половой акт, стал теперь чем-то более чем прекрасным.
Она учтиво позволила раздеть себя. Бледно и не богато было ее тело блестящее гибким глянцевитым цветом. Я не находил в ней схожести с Алиной. И может именно поэтому моя грубая ласка, и та поспешность с которой она отдалась, глубоко и хорошо, и даже со вкусом, удовлетворили нас.
Когда дело было кончено, всем неожиданно завладела зима. Ночью повалил такой снег, что смотреть было страшно. Однако дни по-прежнему, требовали жизни и радости. И я начал развлекался тем, что стал читать прогнозы отечественных экономистов, от которых хотелось кричать «Алла!», или по крайней мере стать на колени и перекреститься.
Безусловно, «все пропало!» - думал я, и действительно, после Рождества Тоня перестала мне давать заявив однажды, что могла бы тупо подъебаться и заработать денег.
- Это от Инстаграм, - возразил я, - ты постоянно там сидишь и люди тебе кажутся козлами!
Она слегка обиделась и замолчала. Тень от сияющих голубым кораллом ее полных губ, великолепно раскинулась на казавшийся влажным подбородок, словно бы по нему стекала слюна или нечто более отвратительное, к чему влекла моя сексуально озабоченная фантазия.
И все же Тоня была гораздо интересней Алины. Было в ней нечто от проститутки. Что-то такое, из-за чего дерутся самцы. А часто обидчивое выражение лица, делало ее похожей на Юлию Владимировну, и от этой схожести у меня дух захватывало.
В ту зиму я старался вести бодрую трудовую жизнь, но на фоне повсеместного милитари в одежде, весной в Bottega Veneta я выглядеть как подламывающийся гротескный пидор. Одно, казалось не так сильно волновало меня, это морской покрой брюк, и жлобы с огульными предубеждениями против других мнений. Тем не менее, с каждым днем, все чаще и чаще завладевал моим сознанием тайный страх, что если и впрямь я потратил свои деньги зря, неуклюже стараясь выглядеть оригинальным?
Я любил свои джинсы. Иногда убивая утро в примерках, я мучительно размышлял до жуткой радости, в надежде обрести то величайшее из обманов, что дарует чувство элегантности.
В начале мая, мой хороший знакомый попросил вытянуть в коридор плетеные стулья из сдаваемой им в аренду квартиры, при этом измерить ширину и глубину ванной комнаты для хозяйственных работ по заказу клиента.
Дверь мне открыла молодая красивая полураздетая девушка с опухшими губами. Когда я вошел в спальню, то вдруг увидел прячущегося под одеялом парня, и почему-то его стеснительность не то чтобы удивила меня, а напомнила, чем собственно совсем недавно была полна и моя душа: - тайными любовными кликами, так горячё и призывно оглашавшими ее.
Мне долго не удавалось вытащить плетеное кресло в узкий дверной проем балкона спальни, и тут парень вмешался и стал помогать, и оказалось, что на самом деле это не парень, а рыжая крупная симпатичная девушка. Мне нравятся крупные высокие женщины, и я не преминул заглянул ей в глаза. Они казались сентиментальными, взгляд, словно бы исходящий из какого-то смутного сознания своего превосходства. И действительно, по ее указанию я вытащил кресло, и здоровая, полная радостей солнечной жизни девушка провела меня в ванную.
В ту минуту я думал о счастье жить без конфликтов и неврозов, которые затем превращаются в борьбу с алкоголем. К стати, алкоголя, даже дорого в квартире не было, полагаю девушки нюхали кокаин. Не клей же им нюхать в самом деле, квартал был не из дешевых. Но что они думали обо мне ползающем на четвереньках в модных джинсах, и делающим какие-то замеры?! что я грязное волосатое животное!!!
В мусорной корзине возле двери я обнаружил пустую бутылку Дон Переньон, и сбросив товарищу на viber размеры ванной комнаты, неуверенно зашагал домой. Все теперь стало на свои места, и кокаин, и полировка, и мир открытый бессмысленным радостям. Все теперь в моей груди клокотало от восторга этого странного, и казалось так неожиданно прекрасного их образа жизни. И однако же, я все больше и больше тосковал. Я и сейчас испытываю подобные ощущения при воспоминании о них. Когда же я вошел в пестро-зеленую тень липовой аллеи, то все как-то вдруг вылиняло. Ко мне быстро и небрежно подошла грубая женщина и спросила закурить. Я отмахнулся от нее и у распивочной увидел двух темных личностей, желание выпить которых никогда не сотрясали сомнения. Было похоже, будто бы я очутился на пороге томительного счастья жизни предвещавшего, что загадочное будущее мое, с неизбежностью будет тревожно наполненным не одним только дурным пустословием.
Купив бутылку водки и пару пива, я подошел к ним. Один из них странно выпрямился. Молча я достали пластиковые стаканчики и разлил.
- Не падайте духом! - гаркнул он.
- Привет жене! - ответил другой.
И мы выпили.
Затем мы пили «за дедов!», и что «можем повторить!». Провалился я в небытие, когда было уже совсем темно. Память оставила мне поэтически лунную ночь и ментов внушительно увещевавших перевести деньги на их карточку, бумажку с номером которой я обнаружил с утра в зажатой руке. Джинсы я так и не отыскал. Скорее всего их сняли ханыги или менты.
И на мгновение чувство презирающее свое сознание, возвысило меня до состояния гения.