Правда версия lite

Автор: татауров николай Мою голову вдавливают лицом в землю. Дышать трудно. Они сверху. Давят своим весом. Задыхаюсь. ААААААААААААААААА!!!!!!!!!!! И просыпаюсь…

Нет, на самом деле я не кричу вслух. Крик в голове. Во сне. Я вообще не кричу, даже во сне. Откуда знаю? Я спрашивал у мамы. Она сказала, что я не кричу по ночам. Зачем бы ей меня обманывать? Сейчас я сплю так – закрыл глаза и отключился. Просыпаюсь - резко открываю глаза. Все молча, вообще без звука. Без потягушечек. Как в детстве когда-то. Ни звука, ни движения. Весь превратился в слух. Пару мгновений на осознание где я и, снова закрываю глаза, сплю. Просыпаюсь за ночь раз 10. Утро. Сразу встаю. Могу не вставать, могу лежать без звука, не шевелясь, еще много часов. Но, я дома – встаю сразу. Иду в туалет. Могу и не идти, могу не отливать сутки и даже больше. Здесь и сейчас есть возможность, поэтому сделай, потом может не быть возможности, еще одна приобретенная привычка.

Прохожу мимо стены с фотографиями. На фотографии в центре два смеющихся подростка. Один из них я. Мама начинает готовить завтрак. Целую ее в щеку. Утренних объятий не избежать. Она вообще часто обнимает меня в последнее время. Я понимаю, что она хочет прикоснуться к своему ребенку и не сопротивляюсь. Говорю ей – "Доброе утро мамочка, я пройдусь". Это ложь, но я не хочу чтобы она расстраивалась. Я всегда старался быть хорошим сыном, в своем, конечно, понимании, и не расстраивать родителей. По крайней мере по пустякам. Не обязательно врать, можно просто не говорить всей правды. Иногда можно и врать. Иногда. В некоторых вопросах. Кто врет на каждом шагу тот пиздабол. Все знают. Я хороший сын. И я не пиздабол. Это моя мама, и я должен ее оберегать от ненужных нервяков. Ложь во спасение родительской нервной системы. Ну или «правда – версия lite».
Быстро сменив домашние штаны и футболку на трико и толстовку выхожу из квартиры. Под толстовку я надеваю толстый свитер. У меня почти всегда повышена температура и слегка морозит. Воспалительные процессы. Уже почти привык. С момента пробуждения и до выхода из квартиры проходит две с половиной минуты. Спускаюсь по лестнице, лифтом не пользуюсь никогда. Вышел, несколько раз вдыхаю поглубже. И побежал. Джем бежит за мной. Он всегда за моей спиной. Иногда рядом, но это редко. Никогда не вырывается вперед. Он никогда не убегает в сторону, не шарохается по кустам, его не нужно звать «Джем, Джем». Не кидается на других собак, не реагирует на прочее зверье. Как и они на него. Он никогда не лает. Иногда вижу, как он как будто пьет из луж. Но я никогда не видел, чтобы он ел. Он со мной почти три года. Я его сразу узнал, как только увидел. Сразу понял, что это Джем. Хотя живым его никогда не видел. Только мертвым, уже завернутым в какое то одеяло. В первый же день как приехал. Мы выкопали ему почти человеческую могилу. Вместо памятника вкопали бетонный бордюр от дороги. Написали «Джем», с другой стороны написали дату. Неплохо получилось. По людски. Джем теперь только мой пес. Другие люди его не видят. Я про него тоже никому не рассказываю. Даже близким. У него очень умные и одновременно печальные глаза. Большой черный лохматый. Нет не грязный. Очень даже чистый и как бы ухоженный. Вообще собака-сапер должна идти впереди. Джем ходит только сзади. Но меня это не напрягает. Меня он вообще не напрягает. Собака лучший друг пограничника. Почему он всегда ходит за мной? Я не знаю. У него спрашивать бесполезно. Я спрашивал. Я с ним конечно разговариваю иногда, когда мы вдвоем. Но он молчит. Только смотрит печальными глазами. Жалко, что собаки не разговаривают. И кстати, я не пограничник. И не сапер.

Бег 5 километров, это утренняя норма. 5 км это 50 раз по 100 метров. Иногда бегу с рюкзаком. Собираю с вечера, складывая в него бутылки из под воды и другие разности, для веса. Я хорошо умею укладывать рюкзак. Маме говорю, что бутылки и рюкзак для объема, что вес мне не важен, просто прогуливаюсь. Набираю воду на колонке через 400метров. 400 метров это целых четыре раза по 100 метров. За 100 метров до подъезда я выливаю воду из бутылок и заново укладываю рюкзак. Я говорил Вам, что хорошо умею укладывать рюкзак? Если нет, то знайте.

Не люблю бегать там где люди. Вообще не люблю людей. Испытываю к ним настороженность. Предпочитаю бегать среди деревьев, в лесу или в лесопосадке. Там где нет людей. Почти. Сталкиваюсь с грибником пенсионером лицом к лицу. Останавливаюсь. Рука инстинктивно взлетает в район затылка к рукоятке ножа. Мы смотрим в глаза друг другу и я вижу как он меняется в лице. Глаза его тоже меняются, в них возникает страх. Его явно испугало то, что он увидел в моих глазах. Кажется, он даже слегка проседает в коленях.
Рука почему то не может найти рукоятку. Мозг срабатывает и дает команду отставить. Бормочу- извините, и бегу дальше. Готов поспорить, что грибник долго смотрит мне вслед. Через 25 минут я у своего подъезда. Воду слил, рюкзак уложен. Захожу. В подъезде кто то повесил зеркало. Гляжу в глаза отражению. Понимаю реакцию грибника. Стараюсь сделать выражение лица помягче, не хочу чтобы мама расстраивалась. Поднимаюсь по лестнице. Джем за мной. Не оглядываюсь. Просто знаю. Лифт накаляет. Нет гарантии, что ты будешь один. С незнакомыми людьми в замкнутом пространстве. Неизвестно, чего от них ожидать. Лестница лучше. Пространства для маневра много не бывает.

Вхожу в квартиру. Мама расставляет завтрак на столе. На отдельной тарелке лежат блины. Я в ванну. Душ. Не бреюсь. Надеваю домашние штаны и футболку с длинным рукавом. Не хожу по дому в трусах. Я наверное уже говорил - Просто не хочу чтобы мама расстраивалась. Через три минуты я сажусь за стол. Мама наливает мне чай. Когда ставит стакан передо мной, второй рукой гладит меня по плечу. "Спасибо мамочка", говорю я. В ее глазах слезы. Она кивает и отворачивается. Долго наливает себе чай, повернувшись ко мне спиной. Потом садится рядом и мы начинаем завтракать.
"Ты поедешь сегодня?" - спрашивает мама. Утвердительно киваю головой.
"Костюм я погладила, и рубашку. Наденешь?" - говорит мама.
"Нет мама, я не хочу в костюме" - отвечаю я – "лучше в джинсах и черной ветровке."
"Я видела тетю Люду" – говорит мама – "она сильно сдала. Поседела и состарилась на 20 лет."
Молча киваю. В маминых глазах снова слезы.
"Спасибо мамочка все было вкусно" – говорю я и встаю из-за стола. Мама начинает мыть посуду, я заметил, что она почти не ела. Она моет посуду не торопясь, специально затягивая процесс, чтобы я не видел как она плачет.
Подхожу к стене с фотографиями и смотрю в глаза второму смеющемуся подростку. В них юношеский задор и бесшабашность, а еще в них открытость и честность, и ни капли страха. У него всегда были такие глаза. Всегда.
Это мой друг детства, Мишка. Мы выросли в одном дворе, учились в одном классе. Наши отцы работали на одном предприятии, а мы сидели с ним за одной партой. С пятого класса. Он на полгода младше меня. Следующий призыв. Он практически мой брат. Как брат-близнец. Сегодня день когда он погиб.

Мама собирается на работу. Целует меня и уходит. Я начинаю одеваться. Мне тоже пора выходить.
Я не иду сегодня в магазин. Вообще редко хожу в магазин. Нет гарантии, что ты будешь один в кассу. Что никто не встанет у тебя за спиной. Накаляет. Делаю вид, что забыл что то купить. Пропускаю вперед. За спиной никого быть не должно. Плохо, что Джема они не видят. Хрен бы они встали тогда мне за спину. За мной встает еще человек. Снова делаю вид, что беру еще что то. Пропускаю. Накаляет сильнее. В это утро я не иду в магазин.
Блины, печенье и конфеты мама приготовила и положила в полиэтиленовый цветной пакет. Там же небольшой термос с чаем. Мне нужно только купить цветы. Гвоздики конечно. Через витрину вижу посетителя. Жду. Он выходит. Я вхожу. Молодая девушка продавец цветов с интересом смотрит на меня, когда я вхожу с левой рукой в кармане ветровки. По ее глазам я вижу, как она пытается просчитать, что я куплю и зачем. Может выскочил купить маленький и нежный букетик любимой девушке, пока она спит? А может роскошный букет жене, чтобы загладить какой то косяк? Девушки у меня нет. Жены тоже. И я не косячник, мне нечего заглаживать цветами. Она начинает говорить, расхваливая свой товар. Но я не даю ей особо развернуться в красноречии.
"Мне гвоздики" – говорю я – "двенадцать штук."
Я озвучил четное число, и начинаю рассчитываться, она сразу глушит свое красноречие. В ее глазах больше нет вопроса, она даже как бы смущается. Знаете, как смущаются люди ставшие свидетелем чужой беды. Не знаете? Зайдите в цветочный магазин и попросите четное количество гвоздик. Смотрите при этом прямо в глаза. Или скажите пристающему к вам с вопросом – "Почему не веселишься?" – пьяненькому мужику – "У кого-то свадьба, а у кого-то похороны». Вы увидите, как поменяется его лицо. Хотя, наверное, лучше не говорить. Зачем портить людям праздник.

Прямого автобуса до кладбища нет. Еду с пересадкой. При посадке в автобус стараюсь разместиться на задней площадке. Рядом с дверью. Зрительно контролирую периметр. Дверь – возможность эвакуации. Людей не должно быть много. Накаляет. В полные автобусы не сажусь, жду другого или иду пешком. Если заполняется в процессе, то при наборе критического количества – выхожу. Я не часто езжу куда-нибудь. Сегодня ехать надо. Доехал. Всего три остановки пешком. Конечная. Северо-восточное кладбище. Не плутаю. Я точно знаю как дойти до места.
11-45 утра. Подхожу. У могилы вижу людей. Это тетя Люда, Мишкина мама, она сидит на скамеечке у стола, на ее голове черный платок. Из под платка видно прядь седых волос. Раньше была жгучая брюнетка. Она двумя руками облокотилась на стол. Руки под подбородком. Брат Мишкиного отца – дядя Боря с женой и детьми. Мальчик лет 14 и девочка лет 10.
Здороваюсь. Отдаю пакет с едой жене дяди Бори, пытаюсь вспомнить как ее зовут. Не могу вспомнить. Она раскладывает еду на столе. Обычный железный стол, покрашен голубой масляной краской.
Смотрю на фотографию на памятнике и мысленно говорю – "Здарово, Мих." Я без шапки, поэтому снимать мне нечего.
Тетя Люда замечает, что кто то подошел и выходит из своего оцепенения.
"Ванечка здравствуй" – говорит она и оборачивается от стола вполоборота.
"Здравствуйте тетя Люда" – говорю я, подходя к ней. Она обнимает меня, не вставая, я тоже обнимаю ее за плечи. Она усаживает меня рядом с собой и начинает расспрашивать.
Как я? Как здоровье? Какие планы?
Отвечаю, что чувствую себя нормально. Здоровье пытаюсь восстановить. Насколько возможно конечно. В планах найти работу. Дядя Боря разливает по рюмкам водку и рябину на коньяке женщинам. Выпиваем первую за «пусть земля тебе пухом Мишенька».
Закусываю блином. Попался не мамин, наверное жена дяди Бори пекла. Нет он не плох. Просто у каждой хозяйки блины отличаются.
Дядя Боря наливает в рюмки, чтобы поставить у памятников водку и в рюмки на столе тоже водку и рябину на коньяке. Его жена уже положила на памятники по две конфеты и по печенью. Памятника два рядом. Мишка и его отец – дядя Гриша. Он умер через три месяца после Мишкиной гибели. Сердце. Единственный сын. Выпиваем еще раз уже за обоих. Джем садится между памятниками и начинает обнюхивать конфеты. Собака это все таки здорово. Тетя Люда в который раз просит меня рассказать правду, как погиб Мишка, ведь мы были вместе в этот день. В который раз вру, что умер не мучаясь, от пули в сердце, это, кстати, правда. Мишку хоронили в закрытом гробу. Надеюсь, всей правды она никогда не узнает. По крайней мере от меня. Дядя Боря спрашивает, кем я служил. "Пулеметчик" – отвечаю я - "старший сержант". Джем лежит, положив голову на передние лапы, и внимательно следит за разговором, немного поворачивая голову в направлении того, кто говорит в данный момент. Выпиваем по третьей, и я ухожу первым. Должны еще подойти родственники и одноклассники. Видеть их я особо не хочу, разговаривать мне с ними не о чем. Перед уходом подхожу к Мишкиному памятнику и глажу его левой рукой -"Мишка, Мишка. Когда нибудь увидимся." Встречаюсь глазами с сыном дяди Бори, у него выражение как у продавщицы цветов. Обещаю тете Люде заходить к ней. Наверное вру. Может когда нибудь потом и смогу зайти. Пока нет, не могу себя заставить. А к Мишке могу. Странно.

Ухожу. Иду не торопясь на конечную автобуса. Вхожу в автобус и показываю кондуктору удостоверение инвалида. У меня бесплатный проезд. Кондуктор кивает, сажусь на самый задний ряд у двери. Смотрю в окно и думаю. Не хочу никому рассказывать в личной беседе, о чем я думаю. Лицом к лицу. Глаз в глаза. Ни почему. Просто не хочу. Об этом дне три года назад.

Наша группа была обнаружена. По нам открыли огонь. Минометы, сначала. Отходим к зеленке. Нам не хватило 100м. Или 20-25 секунд. Смотря в чем считать. Командира группы миной разорвало в куски на наших глазах. Осколки. Камни, те же осколки. Бурые пятна на одежде. До зеленки как будто стало дальше. Это осколками скосило ближние к нам кусты. Разрывы. Мы вжимаемся в землю от осколков, противник сокращает дистанцию. Сразу не понятно, чья кровь. Своя или командира. Боли еще нет. Адреналин зашкаливает. Как заместитель принял командование группой. Уйти от преследования не получается и уже не получится. Вытираю скользкие от крови ладони о траву. "Жалко," - кричит Мишка, - "метров сто всего не хватило". В его голосе только досада. Ясен перец, всем досадно. Приказал Мишке, он был радистом, вызывать огонь на себя. Приняли ли наш сигнал было не известно. Ответ он не успел принять. Пулеметная очередь разбила рацию и прошлась по Мишке, по ногам. Противник ближе. Огневой контакт на дистанции 25 метров. Минометы уже молчат. Концовка ясна. Нам кричат – сдавайтесь. Вот уж нет, мы знаем, что будет потом, видели результат. Мишка закапывает записную книжку. Жечь некогда. Стреляет в рацию, чтобы наверняка и по акум батареям. Беру гранату в левую руку. Дистанция метров 10, не больше. Мишка разворачивается ко мне лицом и отрывает на сторону грудную пластину жилета. "Стреляй!" В его глазах нет страха. Стреляю из пистолета два раза. Два-три метра. В центр груди. Действую по инструкции. Я застрелил радиста. Инструкции нужно исполнять. Папа был инженером по ТБ. Инструкции по технике безопасности написаны кровью. Наши тоже. Мы должны были погибнуть в этот день оба. Но погиб Мишка. Его застрелил я. Хотят взять живым. Увидели гранату в руке. Наваливаются трое. Ножи. Уже не до живого пленного, жить хотят. Разжать кулак, что проще. Я разжимаю, они плотно сжимают в кулак, чтобы я не отпустил. Они отжимают мне пальцы, уже я не согласен и сжимаю сильнее. Третий со спины несколько раз бьет мне в бок ножом. Там не должно быть пластин, но в процессе жилет сдвинулся и удары получились не особо удачно. Мою голову вдавливают лицом в землю. Дышать трудно. Они сверху. Давят своим весом. Задыхаюсь. Они смогли вырвать ее из моей руки. ААААААААААААА!!! Вспышка, и как будто полный рот карамельных леденцов.

Что было потом я знаю только по чужим рассказам. По принятым координатам наши открыли огонь. Через 30 минут, может меньше, примчались разведчики и вывезли всех наших, не сортируя на живых и мертвых. Маму я увидел больше чем через полгода. 6 операций. Один глаз стеклянный, на левой руке осталось 2 пальца, осколки достали не все, доктора говорят, что еще будут выходить, если не закапсулируются, это нормально. Из госпиталя вышел. А она приехала меня забирать. Так что в этот день мой второй день рождения. Так сказал доктор. Я его никогда не праздную. Если бы этот день можно было вернуть, то поступил бы также. Мне не у кого и не за что просить прощения или оправдываться.
Разумеется, я не сказал и не скажу всей правды ни своей маме ни Мишкиной. И вы не говорите.

16-10 я у своего подъезда. Мама работает сегодня до 15-00, короткий день, и уже должна быть дома.
Открываю подъездную дверь. Подходит сосед. Пропускаю его вперед. Это не вежливость. Просто не люблю когда кто-то за спиной. Захожу. В подъезде кто то повесил зеркало. Гляжу в глаза отражению. Стараюсь сделать выражение лица помягче. Я не говорил вам? Просто я не хочу, чтобы мама расстраивалась.