Про скот:: - Изнанка жизни 2

Изнанка жизни 2

Автор: Scazatel

[ принято к публикации 18:40 15-05-2019 | Антон Чижов | Просмотров: 840]

Волоча задние лапы, Мурка сумела проползти еще совсем немного, прежде чем Саня поднял ее с пола и броском уложил спиной на перевернутый вверх дном ящик, как на разделочный стол. Прижал за шею, слушая, как затихает хрип, внимательно вглядываясь в мутнеющие зеленые глаза, в которых медленно угасала жизнь. Мурка, все еще пытаясь защищаться, обхватила лапами запястье своего убийцы, но так отстраненно, обессилено, совсем не выпуская когтей, словно хотела его нежно обнять.

Истекая кровью, она умирала и… вот-вот должна была непроизвольно перезагрузить жизни. Так полагал Саня. По его разумению где-то внутри у кошки таились девять жизней. Если извлечь их и вшить в иссохшее тело умирающей матери, то они непременно проявят себя как панацея, всецело исцеляя, побеждая неизлечимую болезнь.

Отчего-то кошачьи жизни представлялись ему чем-то вроде спичек в спичечной коробке, поочередно вспыхивающих в мгновения смерти удивительным пламенем, играющим всеми цветами радуги.

Не отрывая взгляда от тускнеющих глаз жертвы, Саня ждал команды, когда можно начинать делать вскрытие. Нужно было выждать момент, когда кошка окончательно сгенерирует жизни, но еще не начнет их панически и, применимо к сложившейся ситуации, понапрасну тратить.

Ему пришлось бездействовать еще несколько секунд, прежде чем голос в голове отчетливо заскрежетал: «Режь!» И тогда он проткнул ножом живот кошки, предусмотрительно погружая лезвие лишь на четверть длины. Мурка вздрогнула и тотчас замерла, уставившись на своего убийцу неподвижным и каким-то растерянным взглядом.

Старательно, но при этом нетерпеливо, как должно быть именинник разрезает праздничный торт, Саня вскрыл Мурке живот от грудины до паха. Обрамленная окровавленной шерстью кожа непринужденно разошлась по обе стороны от линии разреза, словно приоткрывая завесу к таинству приумножения жизни, являя взору обнаженное нутро.

Отложив в сторону нож, Саня погрузил коротенькие пухлые пальчики во влажную теплую мякоть. Он усердно ощупал, исследовал каждый сантиметр брюшной полости, но не нашел ничего более-менее похожего на спичечную коробку. Выскользнув из развороченного нутра, Саня процедил сквозь зубы одно из самых грубых матерных слов, которые он знал, сопоставимое по смыслу с унизительной неудачей. Задача оказалась гораздо сложнее, чем он предполагал. Сложнее, чем нашептывал ему голос Космоса. Теперь придется просунуться глубже – в узкую нору грудной клетки. Но не это обстоятельство заботило Саню.

Если придется, он готов был вывернуть Мурку наизнанку, размозжить ей череп и расковырять мозги. При этом время, драгоценное время могло быть упущено, а, стало быть, жизни растрачены.

Неожиданно Саню перестали волновать ускользающие секунды. Его внимание привлекла собственная окровавленная рука. Он поднял ее, держа перед лицом, наблюдая за тем, как багряная клякса с растопыренных пухленьких пальчиков и с ладони юркими змейками сползает вниз по предплечью. Вид крови жертвы на бледной блестящей от проступившего пота коже пробудил в нем странное, прежде незнакомое переживание, проявляющееся в непреодолимом желании попробовать ее на вкус.

Какая по вкусу кошачья кровь? Точно такая же, как и кровь человека? Или в ней есть примесь горечи? Или, быть может, она сладкая, как, к примеру, малиновое варенье, которое когда-то с избытком варила мама. Саня не знал наверняка. Он поднес ладонь к лицу так близко, что мог бы дотронуться до нее языком. Закрыл глаза, глубоко вдыхая тяжелый, но притягательный запах.

У него не было времени на сомнения. Советчик в его голове притих, предоставив право все решать самому. Стоило ли противостоять влечению? Риск возможного отравления (как в случае с несвежими чебуреками, когда впоследствии он всю ночь просидел на унитазе) казался ничтожной крупицей, затерявшейся в бездне соблазна. Приоткрыв рот, Саня коснулся языком ладони…

И незаметно для себя самого стал проваливаться в бездну.

Четыре года назад, таким же жарким как сейчас летом, когда отец согласился взять Саню с собой на рыбалку с ночевкой, тот чуть было не сорвал намеченное мероприятие. За час до выезда вздумалось ему залезть в синий отцовский рюкзак со снастями и выудить оттуда коробку с крючками, а заодно и катушку лески. Надежно привязав тройной крючок к концу лески, он начал покачивать им перед собой, представляя, что находится под водой. При этом другой рукой Саня стал изображать голодную глупую рыбу, плывущую навстречу своей смерти. В итоге он даже не понял, как «рыба» попалась на крючок.

Боль атаковала мгновенно. Саня взвизгнул, словно маленький крысенок, которому башмаком наступили на хвост. Он сразу же попытался вытащить крючок из подушечки большого пальца и закричал, не выдержав нового натиска боли.

На крик из кухни пришла встревоженная мать. Спросила, что происходит. Саня натянуто улыбнулся, промямлил что-то невразумительное, мол, померещился ему в плательном шкафу жуткого вида домовой, при этом пряча за спиной зажатый в кулак крючок. Мать лишь отмахнулась и быстро удалилась прочь.

Мальчуган озадаченно взглянул на руку. Кровь из пальца текла ручьем. Опасаясь, что с открытой раной отец не возьмет его на рыбалку, он незаметно прошмыгнул в ванную комнату, где смыл кровь холодной водой. Но рана по-прежнему кровоточила. Вернувшись в комнату, Саня приложил палец ко рту, высасывая одну за другой проступающие солоноватые капли.

Лизнув ладонь, Саня застыл, не открывая глаз, все также держа руку близко перед лицом, словно спятивший виночерпий, вздумавший определить точный возраст убитой им кошки. У крови был обычный хорошо знакомый вкус. Разочарованно разбавив его слюной, Саня сглотнул. И каково же было его удивление, когда спустя несколько мгновений он ощутил буквально взорвавшееся во рту послевкусие, в котором узнал малиновое варенье, в точности такое, какое варила мама. Оно было изумительным, чарующим, манящим попробовать его еще хотя бы раз. Саня лизнул ладонь, отмечая превосходство дурманящего сластью послевкусия над первоначальным вкусом. Затем лизнул снова и снова…

Он сонно открыл глаза, когда эйфория стала улетучиваться. Вязкая мгла, что так нежно обволакивала и убаюкивала его несколько последних минут, вдруг иссохла, потрескалась и осыпалась отслоившейся от сознания черной краской, которая тут же превратилась в невидимую пыль. Кровь снова обрела свой естественный вкус. Саня заметил, что слизал ее с руки почти всю, кроме жалких остатков, ухмыляющихся зловещими полумесяцами в лунках ногтей. Он звучно отрыгнул, не понимая, что с ним происходит. Его состояние было схоже с похмельем.

Мысли, проклятые мысли представлялись ему скопищем одержимых электрическим светом бражников, копошащихся в голове, словно в закрытой стеклянной бутыли. Мысли о том, что он допустил серьезную ошибку, попробовав на вкус кошачьей крови, о том, что он упустил время и теперь ему вряд ли удастся отыскать заветные жизни. И еще о том, что сделал он это не по своей воле, что, похоже, его (каким бы нелепым не казалось это предположение) одурачила… мертвая кошка.

Размышлять над этим казусом Саня не стал, полагая, что шанс заполучить хотя бы одну из жизней все еще оставался и дальнейшее промедление просто недопустимо. Он склонился над Муркой и быстрыми, но неуклюжими движениями принялся извлекать из нее внутренности и отбрасывать их в сторону. После чего, порвав кончиками пальцев какую-то тонкую, но упругую пленку, забрался в грудную клетку всей пятерней.

Там на ощупь все оказалось совсем не таким, как он предполагал. Не было ни искомой коробки, ни того же сердца. Не было вообще ничего. Лишь влажные волокнистые стенки, касаясь которых, он ощутил легкое покалывание, как если бы грудную клетку кошки утеплили изнутри минеральной ватой.

Саня недоуменно посмотрел на Мурку. Она словно богомерзкая кукла из кукольного театра ужасов казалась продолжением его руки.

- А чтоб тебя, паскуда, - тихо пробурчал он, высвобождаясь из кошачьего нутра, и тут же невольно вскрикнул, ошарашено уставившись на ладонь, на пальцы…

К его руке кроваво-серой шевелящейся массой прилипли крохотные опарыши. Сотни опарышей. В примитивных движениях их гадких осклизлых тел угадывалось стремление скорее заползти под кожу.

Скривившись от отвращения, Саня стал энергично трясти рукой, стараясь сбросить личинок. Но тщетно. Опарыши как будто срослись с ним.

С трудом подавив приступ паники, он взял нож, намериваясь соскоблить личинок обухом, надеясь, что не придется удалять их вместе с кожей. Он даже зажмурился на мгновенье, представив, как это, должно быть, нестерпимо больно срезать с себя кожу, а когда снова открыл глаза – опарыши исчезли, улетучились как морок. Или им все же удалось пролезть в него? Саня не знал наверняка, и уж было отважился это выяснить, слегка подковырнув острием ножа ладонь, когда услышал тихое жужжание.

Секундой позже крупная черная муха, точь-в-точь такая же, как та, которую он на днях размазал по оконному стеклу в больничной палате, уселась ему на мизинец. Он сфокусировал взгляд на насекомом. Муха злокозненно потирала лапки и, казалось, ухмылялась так, словно знала какую-то страшную, неведомую ему тайну.

Саня отмахнулся и замер. Его рука опустилась надломанной веткой. Он даже не заметил, как выронил из другой руки нож. Он все еще мог спастись бегством, но ноги на несколько секунд словно пустили корни в бетонный пол. Его маленькое сердце тяжелыми быстрыми ударами с ужасом стало рваться наружу.

- Я убил тебя, убил, - залепетал он едва различимо, не веря тому, что видит.

В двух шагах от него на перевернутом вверх дном залитом кровью ящике стояла, пошатываясь, Мурка.

Стояло схожее с ней существо.

Лишенная внутренностей, со слипшейся от крови шерстью она выглядела уродливо тощей. В глазах кошки черными огоньками плясала тьма. Из ее разверстого нутра, бравурно жужжа, вылетело еще несколько мух. Облетев одна за другой петлей вокруг Саниной шеи, мухи дружно сели на горстку лежавших на полу потрохов.

Мурка бросила Сане вызов коротким булькающим рыком, от чего внутри у него все сжалось и похолодело. Он вдруг осознал, что сейчас умрет. Непременно умрет, если останется вот так стоять немощным истуканом и смотреть, как существо… как кошка, готовясь к прыжку, гибко прижимается вспоротым животом к ящику. Как яростно елозит она хвостом, размазывая кровь по неплотно сбитым дощечкам. Как смотрит ему прямо в глаза. Смотрит бесстрашно, безжалостно. Как из ее глаз вырывается и летит в него тьма и как тенью за тьмой прыгает сама кошка.

Он не успел увернуться. Отскочив от ящика, Мурка набросилась на него, вцепившись коротко остриженными когтями в густую русую шевелюру, обвивая шею хвостом, заслоняя свет припавшими к глазам лоскутами разрезанной плоти.

Выйдя из ступора, Саня завертелся по кладовой неудачно запущенной юлой, пытаясь сорвать кошку с лица, как нелепую жуткую маску. Но она раз за разом ухитрялась выскальзывать из его рук, молниеносно оборачиваться не без помощи хвоста вокруг головы и возвращаться в исходное положение, лишая возможности дышать.

Саня задыхался. Теперь воздух казался ему чем-то недосягаемым, ставшим иным по структуре, отвердевшим настолько, что его попросту невозможно было вдохнуть.

Чувствуя, что сейчас вот-вот потеряет сознание, он изловчился и таки схватил Мурку за хвост. Оторвав ее от лица, Саня стал жадно заглатывать воздух, который больно раздирал и при этом щекотал горло так, словно был щебнем самой крупной фракции вперемешку с клочьями кошачьей шерсти.

После нескольких первых вдохов воздух снова принял естественную форму, насыщая и принося умиротворение. Едва восстановив дыхание, Саня ослабил хватку и тогда Мурка, вырвавшись, бросилась от него наутек так быстро, что невозможно было определить, в каком направлении она скрылась. Его реакции хватило лишь на осознание того обстоятельства, что он не держит больше кошку в руке.

Быть может, она спряталась за верстаком или забралась на полку, где лежал штатив для нивелира? В любом случае сбежать отсюда она никак не могла. Так полагал Саня. Он присел на корточки, поднял нож, выискивая взглядом Мурку, чувствуя, что боль из горла перекочевала в живот.

- Кис-кис-кис, - позвал он кошку охрипшим, будто не своим голосом, внимательно вглядываясь в самые темные уголки кладовой, чувствуя, что боль становится сильнее.

- Кис-кис-кис, паскуда, - шепчет он, но кошки нигде нет.

Тем временем в животе творится непонятно что. Это уже не просто спазмы. Сане кажется, что внутри него кто-то кружится в шаманском танце, то и дело, ударяя бубном о брюшину. Он почти уверен, что урчание, которое слышит, есть не что иное, как зловещее дребезжание бубенцов.

Колебания в животе каким-то необъяснимым образом передаются стенам. Удар, еще удар – и кладовая круто накренилась вправо. Залитый кровью ящик, шаркая, заполз под верстак. За спиной ведро с грохотом перекатилось из угла в угол. Стеклянные бутыли стали дружно падать с навесных полок и разбиваться о противоположную стену.

Осколки битого стекла вспороли ткань пространства, как тонкий целлофан. Из образовавшихся дыр в кладовую начала просачиваться тягучая белесая субстанция. В считанные секунды она расползлась по помещению причудливой паутиной.

Саня по-прежнему сидит на корточках, полагая, что лишь в этом положении ему удается избегать воздействия слетевшей с катушек силы гравитации. Ему страшно и в равной степени любопытно знать, что произойдет дальше. Сейчас, по всему видимо, его живот вздуется до невероятных размеров и лопнет, как мыльный пузырь, виртуозно разметав внутренности по сторонам. Или, быть может, все происходящее с ним в последние минуты есть не что иное, как жуткая галлюцинация, вызванная посредством принятия вовнутрь кошачьей крови?

Удар, еще удар в животе. В такт ударам с нижней навесной полки скатывается брезентовый сверток. Разворачиваясь на лету, брезент гулко ударяется о стену и складывается гармошкой, а его содержимое – штатив для нивелира остается висеть в воздухе напротив Сани.

Ножки штатива завораживающе медленно расходятся в стороны. В животе бурлит-шаманит хоровод, синхронно с которым штатив начинает вращаться, с каждой секундой набирая обороты, производя эффект вентилятора.

Нагнетаемые воздушные потоки разрывают белесую паутинообразную субстанцию, дробят ее на мельчайшие частицы, превращают в туман. Липкое марево заполняет кладовую всецело. В нем Саня становится невесомым. Карикатурно барахтаясь, он отрывается от пола и летит к двери, но не ударяется, а пролетает сквозь нее.

Он в коридоре, где сразу ощущается перепад температур. Здесь невыносимо холодно и темно. Дверь полупрозрачна. Ее как бы и нет вовсе. Помимо вращающегося штатива в кладовой периодически мелькают блики-силуэты людей и… как будто собак. Точнее в мутном мареве не разобрать. Единственное, что Саня видит отчетливо – это наклеенный на двери календарь. Разумеется, он видит календарь с изнанки вместе со следами высохшего клея. Типографская печать на плотной бумаге просвещается довольно плохо, но при желании надпись буквами наоборот прочесть можно.

- 28 отолтропС, - Саня читает вдумчиво, как древнее заклинание и где-то совсем близко за спиной ему слышится утробный булькающий вой. Так, должно быть, воет невообразимый монстр, явившийся из самых жутких ночных кошмаров с единственной целью – убивать все, что движется. Или это голосит мертвая кошка, которую он так и не нашел?

Саня оборачивается на звук и видит, что у коридора больше нет стен. В темноте он видит призрачное мерцание звезд отовсюду. Он снова оборачивается к двери и с ужасом обнаруживает, что успел от нее отдалиться. Теперь дверь видится ему светящимся прямоугольником размером со спичечную коробку. Продолжая отдаляться, Саня размашисто машет руками. Примерно так на море его учил плавать отец.

Жалкие попытки угнаться за дверью вплавь по невесомости ни к чему не привели, но когда она практически исчезла из виду, нескончаемый хоровод в животе поменял направление. Реверс произвел эффект притяжения, и Саню стало затягивать в кладовую. Он и пикнуть не успел, как снова оказался напротив полупрозрачной двери.

Прежде, чем его маленькое пухленькое тельце затянуло в кладовую и бросило на вращающийся теперь уже в другом направлении штатив, он успел заметить, что на двери больше нет календаря. Он успел закричать прежде, чем его разорвало на множество кровавых кусков, но вместо неистового крика с его уст сорвалось жалостливое: «Мяу».

Саня пришел в себя после пощечины, мгновенно узнав убойную тяжесть руки. Он по-прежнему был в кладовой. Перед ним стоял отец. Вид у бати был, прямо сказать, придурковатый. К тому же он почему-то сбрил усы, причем сделал это так неаккуратно, что порезался и измазал губы в крови.

Теги:

-1

Комментарии

Комментировать

Еше свежачок

20:25 18-04-2024

Григорий Перельман

глава третья

[4] [Про скот]

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. МЕЖДУ БЕСАМИ И АНГЕЛАМИ.

В детстве, помнится, я смотрел по телевизору один мультик. Уродливый бесконечно, кукольный до неприятия. Добивало картинку плохое качество связи. Но это ладно, тогда я ещё не читал Волкова, и не мог оценить всей прелести злоключений маленькой Элли....

[дальше]

17:12 18-04-2024

отец Онаний

Героям страх неведом

[6] [Про скот]

В ЦАХАЛ над Василием посмеивались. Нет, как солдат, он был образцово-показательный. И, даже при низком знании иврита, старался изо всех сил. К тому же за его плечами уже была служба в российской армии. Хотя это не освобождало от службы в армии Израиля, но проходить заново тяготы и лишения всё же было легче....

[дальше]

21:20 08-04-2024

отец Онаний

Не то что нынешнее племя..

[5] [Про скот]

Вот раньше помню были случки.

Подойдёшь к барышне, рачком её загнешь, головой в дупло упрёшь и оба получают наслаждение.
А в дупле ей в это самое время пчелы лицо делают. Она стонет, то ли от того самого наслаждения, то ли от пчел.
Потом вынешь, оправишься....

[дальше]

23:59 29-03-2024

простой

Были времена и тут

[4] [Про скот]

...

[дальше]

09:44 28-03-2024

Парк

Добрый кот

[14] [Про скот]

Кот Степан не может быть игривым
Коль сестру родную потерял.
Постоянно с морды кислой миной
Возвращенья кошки ожидал.

Из квартиры вдруг сестрёнка Лизка
В путь далёкий видимо ушла.
Возле дома кошки нет и близко
Вот такие грустные дела....

[дальше]

Главная	Авторы
Редакция	Сценарное бюро
Откровения	Заслать текст