ТАЛАНТ (рассказ 1990 года)

Автор: Васёк У Павла Егорыча Кривина не удалась жизнь. Посудите сами. Лет ему – под 60. Уже само по себе не весело. По закону как бы полагается состариться и переходить на пенсион. Но тут встает проблема миллионов. Куда со 120 рублей переходить? На какой «пенсион»? Если должность его – лаборант, и ни званиями, ни привилегиями не облечен. С такой зарплаты, если дозволено будет пошутить на сон грядущий, лучше уж сразу на вечный покой перейти, чтоб не мучиться. Это раз.

С семьей тоже конфуз вышел. Не всякая жена вынесет мужа с такой, извините, карьерой. И кстати, по-своему будет права. Без подпитки нежные чувства увядают и осыпаются, как новогодняя елочка. Ушла она к Фаддею Авдеевичу Чернухе, сослуживцу Павла Егорыча. О Чернухе разговор впереди. Это два.

Между строк надо заметить: была у нашего героя светлая область в мироощущении. Дочь Ариша, а у нее внучка Мариша. Но жили они в отдаленных областях Москвы, да и муж Аришин глядел на Кривина букой. Вобщем, особенно не подружишься.

А что касается службы – тут-то вся и закавыка! Служит-служит, а не выслуживается. Служит-служит, а не выслуживается! Кто-то из начальства приклеил к нему ярлык: «бесталанный». Махнули на него рукой, да и он на себя тоже. Специализировался он на переписке каталогов иностранных фирм: что? в каком количестве? каков штат? Да сколько дочерних предприятий? Кому-то мало перепечатанного каталога было. Понадобилось и от руки. Да и других дел хватало: в избирательном участке подежурить, высоким гостям флажками помахать на улицах Москвы, да и просто в дружинниках походить. Помочь бетон поднести на строительстве нового корпуса. Такие службишки у Павла Егорыча неплохо получались. А как в основной, допустим, курьером документы отвезти в какой-нибудь филиал, тут волноваться начинал, ощущать ответственность, и киксовал: или по задумчивости в строительную яму свалится, перемажется, как черти что и документы измордует. Или вообще, запутается и нужного адреса не найдет. Бесталанный! К тому же был у него дефект, о котором он скромно умалчивал.

В те времена, когда дочь Ариша юной была, жили они вместе и дружба меж ними не омрачалась никаким сомнением, случилось ей на улице за кошкой погнаться. (Аришка тогда шустрая была, коза…) А тут «Чайка» черная, дурная как выскочит невесть откуда и прямо на девочку катит!.. Павел Егорыч уж тогда не сплоховал. Как орлица, пал на дочку единственную, прижал к себе что было сил, и телом от этой заразы на колесах загородил. Ну, естественно, «Чайка» саданула его от души, по-государственному. Что ей какой-то Кривин?.. Но жизнь оставила… С тех пор боли в голове давали себя знать, особенно, если переволнуется или после долгого напряжения.

Так худо-бедно жил Павел Егорыч. Днем – хлопоты, волнения служебные. Вечером в Москва-реку удочку побросает, а в отпуске и вдоль-по Клязьме с рюкзачком пройдется.
И чтоб ему жить спокойно, без претензий! Раз такой бесталанный уродился. (В самом деле, не в Лондон же его на стажировку посылать!) Но надо же было ему страсть обзавестись! Повадился он людям помогать. Выросло это стремление в нем в постоянную потребность.

Понимал он рассудком, что никакое доброе дело безнаказанным не останется, а делал, бедолага. И среди всякой мелочи (пива, там, купить, или анальгину) обозначилась в его биографии генеральная линия: обеспечивать бесперебойное снабжение родного отдела продуктовыми заказами. И главное, не за «галочку», не за заслуги официальные, а так, даже не будучи членом профкома, суетился ради пользы желудков близких ему сослуживцев, неустанно заботился Кривин, аки пчела неутомимая. А рассуждал он просто (кстати, вроде Христа бескорыстного). Коли нету в магазинах достойного пропитания (достойного звания советского человека), надо как-то по-другому отовариваться (все-таки дети у всех). А как? Через спецзаказы. Такова жизнь.

Отпускали его охотно. А дело непростое, хлопотное. Очередь к дирекции гастронома занять. Ассортимент заказа обеспечить по возможности разнообразный, калорийный. А это потрудней будет, чем пятью хлебами накормить пять тысяч человек. И еще препона была. С ВОХРами договориться, что бы фурку с кульками на территорию предприятия пропустили. Я понимаю, название страшное – ВОХРы! Но, тем не менее, тетки с кобурами бдительно охраняли несметные каталоги и 5 000 совслужащих. Зачем? Ну, это спросите, чего попроще. Например, почему мыла нету. Но это я отвлекся.

А Кривин с удовольствием горел в огне любви к человечеству. И рассуждал по логике странной девушки Жанн Д» Арк: «Если не ты, то кто?!» А «спасибо» ему никто не говорил. Ну, так как-то, неопределенно, где-то в отчетах профкома мелькнет фамилия Кривина. Да его сосед по отделу Огоньков улыбнется приветливо. Он-то, кстати, и предложил однажды Ивану Иванычу (начальнику отдела): «А что, мол, Кривин и снабженцем служить может, вон как проявляется». На что Иван Иваныч веско заметил: «Это пока он «от души». А как будет по служебной обязанности то же делать, так все у него из рук и повалится». Тут уж Огоньков вынужден был признать, что рассуждение Ивана Иваныча есть объективная истина.

А, к слову сказать, Огоньков имел некоторые отличительные качества, как человек на горизонте мировосприятия Кривина. Имел Сергей Огоньков вполне мужские усы, задорный блеск в глазах, улыбку, талант кроссвордиста и звание чемпиона пинг-понга по предприятию. Словом, имел все для покорения женских сердец. И покорял. Смотреть на них, что ли? Но, вероятно, по причине общения с мягким женским полом, умел Огоньков и мягко взглянуть на всякие чудачества и отклонения рода человеческого. А потому, и к Павлу Егорычу Кривину имел дружеское расположение.

Так текла жизнь. Были в ее течении и скучные участки, и порожки, где жизнь взмывала временным буруном. Случился один такой любопытный момент и в жизни Кривина. Надо заметить, что Павел Егорыч помимо прочего имел страсть к уединенному размышлению, фантазированию. Грех небольшой и вполне понятный для Кривина. Во всяком случае, для меня понятный. И вот по долгому размышлению, фантазированию решил Кривин, что надо ему помогать людям поактивнее, чем раньше. И что для этого ему никак не миновать. Как вступить в партию КПСС. Тут были сложности, но они не испугали Кривина. А именно. Секретарем партийной организации был бывший начальник отдела Кривина, а ныне, освобожденный секретарь – Фаддей Авдеевич Чернуха. Он же – второй муж бывшей жены Кривина. Она же, между прочим, была сослуживицей Павла Егорыча по отделу. Словом – ситуация.

Но Павел Егорыч решил «взяться за гуж». Заручившись рекомендациями трех членов, в том числе и Сергея Огонькова, Павел Егорыч понес заявление в то крыло их основного здания, где сердца обыкновенных совслужащих устрашались строгим коридорным полумраком и рядом бордовых табличек начальственных кабинетов. Но путь Кривина к двери с табличкой «Партком» не был прям. Войдя в лифт, Павел Егорыч почему-то нажал кнопочку не 5-го этажа, а 6-го. А шестой был пуст и не оборудован и использовался пока служащими для временного перехода и других случайных надобностей. Окурки и бутылки, увы, местами выдавали эти надобности.

В непонятной задумчивости шел наш путник по пустому пыльному этажу, похожему на зал аэропорта. Зал не имел стен. Их заменяли стекла. И печальный пилигрим как бы парил над Юго-Западом Москвы, узнавая знакомые родные черты города. Вот пивной ларек скучает (завоза не было) и подмигивает Кривину отраженным солнечным зайчиком. Вон аптека с запасом анальгина. А рядом школа с вечным плакатом «Агитпункт» - тоже близкие родные места. А дальше – проспект, полный воспоминаний: тут и лирические вечерние прогулки с красной повязкой на рукаве, и радостные по-детски восторженные встречи зарубежных гостей – вон, вон он в открытой машине, а рядом – улыбающийся облик и нашего родного вождя… Ура! Кричи громче! Маши флажком! И вспоминаешь об этом с усмешкой, но по-доброму. Все-таки твоя жизнь, твои годы невозвратные. И годы страны рядом – рядом, вместе, так сказать, общие вехи…

А бросишь взгляд вниз и чуть вправо, вон – бетономешалка застыла. Уставилась как бы с укоризной: «Где ты, Пал Егорыч? Стоит без тебя дело…» Застыл Кривин, загляделся на улицу. И всё оттуда как бы зовет и приговаривает: «Ждем тебя, ждем, а ты ходишь тут, зачем не знаешь. Куда идешь? Зачем?» - «Как это зачем,- отзывается мыслью Кривин. – «Я знаю, зачем. Для пользы людей. Для людей. Помочь надо!» А его опять кличут: «Не ходи, Пал Егорыч, не надо. Что тебе не живется? Станешь «бугром». Все по-другому будет. Не справишься, из рук все попадает, мысли растеряешь, покоя лишишься». Отвечает Кривин: «Покоя и сейчас нету. Да и что с этим покоем? Скучно. А что «бугром» - то я не стремлюсь. Я вам обещаю» А те опять: «Обманешь, обманешь, Пал Егорыч. Не захочешь, а обманешь. Власти вкусишь, понравится, втянешься, не заметишь, как «забугришься». «Да что вы!» - замахал руками Кривин. – "Что я, себя не знаю? Ничего во мне «бугристого» нету. И не было никогда». Молчат. Не возражают….

Повернулся Пал Егорыч, шваркнул какую-то чурку ногой эдак по-футбольному, оглянулся, не заметил ли кто и пошел дальше уже решительно. Необжитое пыльно пространство этажа колыхнулось вслед Кривину приветственно. А он напоследок оглянулся на окурки, обрывки, нераспакованные шкафы, столы, стулья и мысленно молвил: «Ладно, бывайте, до скорого субботника!» И вызвал лифт.

***

Постучав в дверь, Пал Егорыч подождал. И долго. Еще раз… Эффект тот же. Скрип-скрип. Заходит. Сидит за столом освобожденный партсекретарь Чернуха. При нем графин с водой мезозойской эпохи. Очки полутемные лежат. А сам веки смежил. Спит.

Спит – не спит? Вгляделся в него Кривин. Не то, что не видел его давно. Знаком он с ним лет эдак двадцать. А так, в новом освобожденном качестве, так близко не видел. Что это? Кто это? «Бугор». «Шишка». Руководящая сила. В глубине души завидовал Кривин Фаддею Авдеичу. Да не положению, не благам всяким, не отдельному кабинету и персональному туалету. Нет! Вы все забываете об особенностях характера Кривина. Завидовал он названию должности. «Освобожденный секретарь». Слово-то уж больно великое – ОСВОБОЖДЕННЫЙ. Вековая мечта человечества. Еще две – всегда имелось: равенство и братство. Ну, это в дальнейшем, не сразу. А вот «свобода» - этого хотелось бы уже сейчас. Вот он сидит тут свободный. Только моральный долг ему хозяин. А мы?! Тянем лямку, как, прости господи… рабы! Ну, это надо понимать не так, чтобы… Вы должны помнить, что подобная несерьезная фантазия могла придти в голову только такому субъекту, как Кривин. Вобщем, глупость. И зря я об этом упомянул…

Так, продумав эту свою неновую и неумную мысль, Павел Егорыч обратил внимание на веки Чернухи. Были они несуразной длинны, вроде тяжелого занавеса Большого театра Союза ССР. А один глаз – с какой-то дырочкой; он подрагивал постоянно и этой дырочкой крутил и вращался. «Хамелеон!» - вдруг осенило Кривина. Такое строение глаза он видел на картинке в книге для детей. Эту красивую книгу привез ему еще давно Огоньков из Венгрии в подарок дочери Арише. «Вот это да! - шла мысль Кривина дальше, - вот почему Фаддей Авдеич всегда очки полутемные носит!..»

Кривин вежливо кашлянул. Чернуха среагировал мгновенно, что явно доказывало отсутствие сна, а только состояние глубокого бдения. Сразу надев очки, Чернуха сфокусировал перископы на неопознанном объекте. Узнал, конечно (все-таки первый муж родной жены) и по-деловому произнес: «Я вас слушаю».

- Вот, Фаддей Авдеич, - буднично ответил Кривин и положил на стол заявление, вроде ничего не значащей заявки, которую подмахнуть – секундное дело и нечего тут особенно рассусоливать. Не тут-то было, Павел Егорович, не тут-то было! Все вахты и
Службы чернухинского дредноута постепенно настроились на новую цель. Вопрос в заявлении ставился «ребром»: «Хочу быть активным строителем коммунизма».
Напряжение паузы возрастало.

Павел Егорыч забеспокоился. Может, запятые неверно расставил или оторвал одну букву от корня при переносе слова? Такое с ним случалось еще со школьных времен. Невыносимо долго длилось молчание, в конце которого Кривин был почему-то убежден, что вина его установлена. В трюме чернухинского организма что-то булькнуло, откашлялось и, постучав зачем-то фирменной ручкой по графину, Чернуха молвил:
- Вот что, Кривин, мужик ты, конечно, смирный, только фамилия у тебя подкачала. – И продолжал с легкой усмешкой:
- Ты нашу основную линию не будешь… искривлять?
- Да что вы!..- начал было нетактично обвиняемый.
- Значит, так договоримся. Погоди! Тут со своими разобраться надо…
Встал и, протянув руку, закончил:
- И не думай, что тут личные отношения. На работе я личное отбрасываю.

Кривин вложил руку в шершавую клешню.

***
(продолжение следует)