Любовь зла

Автор: andreazz Стоило Нике выйти из уборной любого приютившего нас кафе, как я немедленно приступал к осмотру.
Я старался делать это украдкой. Если глазеть откровенно - она бесилась.
Но еще чаще беситься доводилось мне.
- Ты опять? - спросил я со злостью.
Ну, как со злостью? Мне ХОТЕЛОСЬ со злостью.
Но я никогда не мог, ибо косая чёлка её платиновой, по-мальчишески короткой шапки волос, делано-невинный взгляд двух карих маслин из-за стильной чёрной оправы очков, трогательный острый носик, хрупкие плечи напрочь лишали меня разума. Чёрт знает, что такое со мной делалось.
- Что опять? - спросила она, подняв брови и усиленно перелистывая не то меню, не то меня.
- У тебя же нет денег на первый, - сказал я с укором, мельком глянув по сторонам. С ней всё время приходилось оглядываться по сторонам. - Ты опять травишься этой пылью по тысяче рублей?
- Ну так дай, - нахально заявила она, кашлянув.
Если бы вы только знали, как мне хотелось ей прописать.
Но она была в очках.
Господи, что я несу? При чём тут очки?
- Я чистая, - сказала она, продолжая столь же лихорадочно отлистывать меню уже в другую сторону.
Люди делятся на тех, кто палится и не палится. Ника всегда палилась.
- ЧИС-ТА-Я! - раздраженно повторила она глянув на меня в упор. Врала Ника всегда филигранно, но я, конечно же, не вёлся.
- Ты ведь его не читаешь, - кивнул я на меню, играя желваками.
- Я не знаю, чего хочу, - капризно сказала она. И вдруг резко, словно спохватившись, начала чесать голову, разметав уложенные в туалете холодные, бело-серые пряди. Как они шли к её худенькому личику. Я проклинал её за это насильственное обаяние. Всё, что я раньше терпеть не мог в женщинах - очки, худобу, дерзость, теперь сводило меня с ума, делало безмозглым рабом инстинкта. Я был противен сам себе.
- Ой, - смотри-ка, головка зачесалась, - сказал я, пытаясь быть, как можно равнодушнее. - А насморка, случайно, нет?
- Идиот, - тихо сказала она сквозь вздох.
- Что?
Ника, несмотря на всю свою цыганскую дерзость, всё-таки, понимала, что выёбываться со мной тоже можно лишь до какой-то определенной меры, и палку она явно перегнула.
- Идёт, говорю, - невинно посмотрела она на меня. - Официант идёт.
- Готовы сделать заказ? - вкрадчиво поинтересовался коротко стриженный, подтянутый халдей, спасая положение.
Я заметил, что официанты почти всегда коротко обстрижены. Вероятно для того, чтобы какой-нибудь зарвавшийся, шкодливый волосок, боже упаси, не испортил вашу элитную пятидолларовую похлёбку. Не удивлюсь, если он в отместку за это плюёт туда, едва покинув пределы обозрения кухонных камер.
- Да, да, мне, пожалуйста, апельсиновый фреш и минералку без газа, - сказала Ника тем подчеркнуто милым тоном, которым она может говорить с кем угодно, кроме меня.
Глядя на её лихорадочный, неестественно блестящий взгляд, мне остро захотелось принять мышьяку, но я ограничился яичницей с сыром и американо.
- Я тебя уволю, - сказал я, исподлобья глядя на нее.
- Ха-ха-ха, - внятно ответила она.
- Ты вообще видела, за что ты вчера выложила двести баксов?
- Это соцреализм, - невозмутимо заметила Ника, подкрашивая губы.
- Это соцколхоз. Дед Пахом и трактор в ночном. Рисунок школьника гуашью.
- Ты фамилию видел? - презрительно спросила она.
- Я тебе две таких пририсую.
- Продастся минимум за тысячу.
- Рублей. Как раз тебе на забег.
- Боже, как ты меня достал! - вздохнула она, берясь за виски. - Неужели ты думаешь, у меня нет вкуса?
- Я думаю, у тебя нет совести, - выплюнул я. - А знаешь что, готов поспорить, что за ту мазню ты отдала самое большее долларов сорок. А остальное спустила на марафет и сидишь тут теперь нервозно дрыгаешь ногой под столом, как зайчик Duracell. Стоп, да я ведь прав! Смотри-ка, ты опустила глаза. Значит не всю совесть еще снюхала. Ах ты дрянцо....
- Я опускаю глаза от той дичи, которую ты лепишь, - медленно произнесла она, стараясь казаться снисходительной.
- Дай мне номер продавца картины. Я позвоню ему.
- Нет номера, - с отвращением ответила Ника, отвернувшись в окно.
- Сколько раз говорилось, чтобы ты сохраняла номера клиентов! - стукнул я кулаком по столу. - Кому потом за тебя отвечать? Мне?
- Не ори на меня! - прикрикнула она в ответ, подпустив слезливую интонацию - вот-вот расхнычется.
- Твои слёзы - вода из лужи, - сказал я прищурившись. - Сама знаешь, как давно я им не верю. Так что особо не старайся.
Ника посмотрела на меня и передумала плакать.
- Я забираю ключ от кассы, - сказал я, отвернувшись в окно, убедиться, что там происходит такого интересного. Оказалось, что особо ничего.
- Да на здоровье! - фыркнула Ника.
- Конечно на здоровье. Перестанешь сушить голову феном, придется теперь посидеть на диете. Вспомнишь вкус реальных эмоций. Оздоровишься, что надо.
Она открыла свой ярко накрашенный рот, чтобы сказать мне нечто ужасное, но официант с потрясающей уместностью принёс наш завтрак.
- О чём думаешь, - внезапно спросила она, как будто не было никакого разговора ранее.
- О том, что в сырых желтках водятся сальмонеллы, - пробормотал я, подозрительно ковыряя поданную субстанцию.
- Андрей, я... - она сняла очки, мигом потеряв половину своего поддельного героинового шика, и поморгала глазами. - Честно, это был последний раз. Ну, честно. Это просто был такой день...
Ника надула губки и посмотрела на меня взглядом умирающего щенка.
- Шъебала отшюда, - сказал я, жуя яичницу.
- Андрей.
- СЪЕ-БА-ЛА.
Она подскочила с претензией на благородное негодование, но больно ударилась коленкой об стол, испортив весь задуманный пафос сцены. Ника согнулась и застонала, обхватив колено, а я заржал во всю, глотку, отчего из нее вылетел кусок яичницы.
Она выпрямилась и посмотрела на меня таким взглядом, будто хотела родить обратно. А потом вздумала что-то сказать, но тут в третий раз, как по волшебству подоспел официант.
- Вам всё понравилось? - картонно осведомился он.
- Очень, - улыбнулась Ника. И плеснула мне в лицо кофе, благо, успевший несколько остыть за время наших пререканий.
После чего, прихрамывая, направилась к выходу, собрав на своей худенькой, открытой спине пристальные взгляды всего зала.
В галерею я вошел мокрый, но, на удивление весёлый. Один из стульев был опрокинут, на полу валялась начатая пачка салфеток. А, служащий жемчужиной коллекции, идиллический колхозный пейзаж Яблонской, пропитанный солнцем и пылью, живописно дополняла яркая красная надпись помадой: «МУДАК». Картину она, впрочем, вовсе не портила, а даже напротив, предавала ей некую варварскую прелесть постмодернизма.
- Ох, как же я буду тебя сегодня драть, - тихо промурлыкал я, блаженно прикрывая глаза. И внезапно понял, что безумно хочу так и не выпитого двадцать минут назад американо.