Танцы под чёрным солнцем

Автор: Петро Залупа All shook up (Elvis Presley)


— Ordnung muss sein — auch beim Töten!
(Порядок должен быть во всём — даже в убийствах.) — быстро проговорил по-немецки Адольф, устало плюхаясь в жёлтое плюшевое кресло возле новенького, отражавшего солнечные блики, фортепиано.

— О чём это ты? — живо поинтересовался я.

— Элвис, у тебя есть виски? — спросил Адольф, как будто не слыша моего вопроса, и хитро посмотрел на меня из-под длинной, мелированой в розовые тона челки, делавшей его чертовски милым и забавным.

За последние пять лет Адольф как-то помолодел, стал стройным, слегка «подсушенным» спортивным мужчиной. Возраст в нём выдавали лишь морщины на лбу да острый, всё понимающий взгляд человека, прожившего длинную жизнь.

— Посмотри в баре, должен быть там, — кивком головы я показал направление, где искать, — и не сбивай меня, пожалуйста, я пытаюсь записать тут, возможно, новый хит! Прошлой ночью навеяло, на пати у этой красотки Лу…

— У какой ещё Лу? У этой узкоглазой дырки, которая набивает карманы на продаже подержанного барахла? Я бы поджарил её в микроволновке, будь моя воля!

Он зло усмехнулся.

— Это шуточка стара, — заметил я с лёгкой иронией и бодро продолжил: — Плесни-ка и мне немного, приятель, после этой вечеринки что-то голову саднит!

Адольф бодро встал с кресла, чтобы найти и налить нам алкоголя.

— Элвис, тебе со льдом или без? — вежливо уточнил он.

Тут, с позволения читателя, я ненадолго прервусь. Да, я и есть тот самый молодой, набирающий популярность Элвис Пресли, который ебашит рок-н-ролл и всякие буги-вуги. А это — наш Адольф Гитлер, настоящий фашист, легенда, в настоящее время — его максимально улучшенный вариант.

Утратив власть и былое могущество, Адольф сблизился с нами — музыкантами, поэтами и наркоманами, — сменил свой чёрный готический на наш кислотный, впаял себе в каждое ухо по серьге и вместо строгого нацистского костюма носит теперь вытянутую майку на лямках с надписью «Los Angeles». Порывался одно время набить на бровях свастику — так мы еле отговорили его, ведь у нас в Америке это не очень, так сказать, законно. Все его экспрессивные, ничем не обоснованные призывы к убийствам цыган, евреев и других небелых рас мы теперь воспринимаем не более чем очередную тупую шутку.

Поговаривают, что его лучший дружок — никто иной как гомосексуалист Тони, смазливый молодой барменчик из Малибу. Мэрилин (она же Монро) любит невзначай поддеть Гитлера вопросом:

— Адо-ольф… Адольфушка, я тут читала, что у тебя в СС не было ЛГБТ, ты, говорят, геев не миловал! Что так? Чем они тебе не угодили? Воевали плохо? Громко пукали в окопах?

Гитлер не любит шутки Мэрилин — они все, в основе своей, с подтекстом. Сама она, конечно, ему нравится: блондинка, талантливая, яркая, да ещё и острая на язычок…

— Вот, — глядя в упор на Адольфа, продолжает Монро, — как говорил наш окружной шериф Райан Шелби, в каждом расследовании надо постараться не выйти на себя!

Обычно здесь все ржут, и, хоть шутка не нова, Гитлер, как будто специально, делает серьёзное, обиженное лицо и начинает нервно трясти головой так, что его длинная челка закрывает ему глаз и половину лица. В этот момент он похож на грустную усатую лошадь, поэтому наш смех продолжается ещё долго.

— Держи вискарь! — Гитлер трогает меня за плечо. — Орешки принести?

— Не, горло промочу и петь буду… — отвечаю я, и уже через пару минут полностью погружаюсь в творчество. Когда я что-то сочиняю или записываю, то никакие Гитлеры, Муссолини, Брежневы, Никсоны и прочие персонажи меня не колышут. В конце концов, я Элвис Пресли — звезда рок-н-ролла, и на всех политиков мне глубоко плевать. Просто Гитлер — мой друг, и ему повезло немного больше.

Облокотившись на подоконник, «старина Адольф» (так я иногда его называю), с большим гранёным бокалом, наполненным виски, в одной руке и сигарой — в другой, расслабленно слушает мои композиции у раскрытого окна на фоне высокого синего неба Калифорнии. Лучи преломляются сквозь бокал, и тот сияет, словно хрустальный шар в руках диктатора, как будто символизируя, что наш хрупкий мир снова в опасности! Сюрреализм, спросите вы? Да, по мне — так почти Рене Магритт.

На четвёртом или пятом повторе замечаю, как он начинает мне подпевать на своём вполне сносном английском, и хоть у него, по-моему, совсем нет слуха, мне чертовски приятно, что в конце концов сам отец-основатель национал-социализма так искренне и глубоко проникается нашей культурой, так ассимилировался с ней, что стал практически безопасным для общества.

Звонок в дверь.

Чёрт, уже без пятнадцати три! За музицированием я совсем забыл, что вчера, по пьяни, пригласил к себе эту компашку с вечеринки Лу! Надо всё же лучше контролировать себя, когда надираюсь на публике!

— Адольф, можешь открыть, — прошу я…

Он никогда не возражает, расслаблен и уже немного пьян, чуть шаркая ногами в моих больших ему по размеру сланцах, бредёт к входной двери… Через секунду слышу, как в мои скромные трёхсотметровые апартаменты вламываются человек пятнадцать гостей. Придётся отложить музицирование до лучших времён… Я кладу гитару и тоже спешу в прихожую, откуда слышатся шум, визги и смех!

Первую, кого я узнаю, — это узкоглазая Лу, напоминающая мне взрыв радуги после трёх колёс ЛСД. Все цвета и стили перемешаны в её облике. Не смогу описать всю эту фантасмагорию цвета, вдобавок, в этот раз на её лохматой фиолетовой шевелюре удобно устроилась настоящая корона, инкрустированная бриллиантами и сапфирами! Лу бросается на меня с объятиями, как будто мы с ней видимся не второй раз в жизни. Такой она — тактильный человек. Конечно, я тоже обнимаю её и всё такое.

Вижу в этой толпе еще пару знакомых лиц, — диджея Дьюи Филлипса и Литтла Ричарда. Ну, сегодня точно не будет скучно! Ну, а какой смысл тогда собираться?!

— Ребята, — громко окликаю я их. — Заходите располагайтесь, вино и закуски в холодильнике, отдыхайте!

Начинается привычная суета, свойственная первым минутам любой вечеринки.

Гитлер всё это время скромно стоит у двери: молчит, никого не трогает, и никто его не узнаёт. Может, оно и к лучшему — по крайней мере пока.

Народ притащил с собой все, что обычно берут на подобные мероприятия: бухло, наркоту и хорошее настроение.

— Элвис, — Лу снова подбегает к мне. — Я хочу познакомить тебя с Джошуа.

Рядом с ней стоит худой молодой человек еврейской наружности в чёрной кипе, с пейсами, выкрашенными: одна — в жёлтый, другая — в малиновый цвета. Его лицо украшает тонкое золотое пенсне без стёкол с длинной цепочкой.

— У Джошуа, кстати… можешь звать его просто Джо, — тут она резко переходит почти на заговорщицкий шёпот, — есть улётная шмаль!

Джошуа молча снимает кипу, на оборотной стороне которой чудесным образом уместилась дюжина отборных косяков.

— Сегодня будет весело!!! — чуть ли не визжит возбужденная Лу…

Я же сам, повинуясь обстоятельствам, пускаю ситуацию на самотёк. Народ с вином, виски, вермутом и ещё Бог знает с чем разбредается по квартире. Большая часть тусуется в зале, оставшиеся — на большой веранде, благо на улице солнечно и тепло.

Наблюдаю, как Гитлер, с бокалом, наполовину наполненным виски, мило болтает с шикарной брюнеткой в ярко красном платье со стразами, в туфлях на высоких прозрачных каблуках. Адольф на её фоне тоже выглядит стильно и харизматично. Он о чём то импульсивно вещает ей, активно жестикулируя сигаретой.

Понемногу вечеринка набирает обороты.

— Давайте дунем на закате! Закат просто улётный! — обращается к гостям полуголая чёрная красотка Сиба, восходящая звезда одного музыкального шоу. — Нам всем не хватает свободы! Абсолютной свободы! Так давайте же наполним до краёв ею наши неокрепшие души! Кто готов — немедленно следует за мной, а кто не с нами — тот против нас!

Большинство гостей ломится на веранду вслед за ней в попытке перейти в иное измерение. Части из них это удастся достаточно быстро.

Я тоже курю вместе со всеми. Мне хорошо. Лос Анджелес бежит, пыхтя под нашими красивыми длинными ногами где то внизу, в далёкой, но такой приятной нам всем близости.

К семи часам вечера неожиданно подтягиваются Мэрилин с Полом Ньюманом. Последнее время их часто видят вместе. Пол — в облегающей чёрной футболке, удачно подчёркивающей его атлетическую фигуру, она — в белом коротком платье, как всегда с безупречным мейкапом. Оба уже навеселе.

Увидев Гитлера в толпе незнакомых гостей, Монро с порога громко выкрикивает:

— Хайль Гитлер! — и, выбросив перед собой зигу, маршем, рискуя подвернуть каблук, начинает двигаться в направлении Гитлера, который, как ни в чём не бывало, продолжает мило общаться с шикарной брюнеткой.

Надо отметить, выглядит Мэрилин при этом невероятно сексуально. Все оборачиваются на неё, потом на Гитлера, потом снова на неё… Короткая, как выстрел, немая сцена. Адольф, узнав обворожительную Мэрилин, вяло зигует в ответ, как бы показывая, что хватит уже, «я занят». В этот же момент квартиру пронзает гомерический хохот Джошуа. Он просто катается по дивану, задрав до головы ноги и показывая пальцем на Гитлера!

— Это Гитлер? — сквозь смех выдавливает он. — Это?!! Этот розовый фламинго — Адольф Гитлер!? Унесите меня пописать, я сейчас здесь обоссусь, а а а…

Кто то в толпе гостей начинает хихикать, и скоро уже все, включая меня, Мэрилин и самого Гитлера, смеются до колик над извивающимся в припадке Джошуа. Видимо, его отлично торкнуло. Наконец он как то успокаивается и уходит на веранду, видимо за следующей дозой.

После такого инцидента к Гитлеру просыпается неподдельный интерес. Кто то берёт у него автограф, кто — контакт, кто просто хочет поболтать с интересным нетипичным гостем.

— Послушай, Элвис, — от лёгкого волнения Лу слегка задыхается, — скажи мне, кто такой этот Адольф Гитлер и почему он такой популярный? Ты не знаешь, он в отношениях? У него есть подружка? — она просто виснет на моей руке, маленькая, ладная, дерзкая…

— Лу, прошу, ты с этим можешь сама разобраться? Думаю, ты справишься! Адольф, конечно, сложный чувак с непростой судьбой, руководил целой империей, воевал. Его в сорок пятом вообще чуть не ебнули! Ты что, правда ничего не знаешь о нём?

— Реально, первый раз слышу! Офигеть! Какой он смешной…

С этими словами Лу срывается с моей руки и бежит к Гитлеру.

Гитлер, после нескольких затяжек марихуаны и алкоголя, ощущает себя звездой вечера. Обдав строгим, нетрезвым взглядом разгорячённую, любопытную Лу, он строго говорит ей по немецки:

— Как ты живёшь с такой внешностью, глупая обезьянка? В сорок первом мы бы повесили тебя и твоих родителей ещё позавчера!

— Что ты говоришь? — заигрывающе воркует Лу, беря Адольфа за локоток. — Что он там говорит? — спрашивает она у тех, кто рядом.

— Адольф говорит, что надо тебя сжечь к хуям, — попивая из соломинки мартини с водкой, мило заявляет Мэрилин. Она уже знает примерный ход его мыслей. — Но это всё, моя милая, бла бла. Он и мухи не обидит. Ведь он же ге е е й! — нараспев произносит Монро. — Да, Адольф? — она подмигивает Гитлеру и идёт к Дьюи Филлипсу.

— Сучка, я с тобой потом разберусь! — бросает ей вслед, ухмыляясь, Адольф.

Мэрилин поворачивается вместе с фужером для мартини и, обворожительно улыбаясь, свободной рукой в белоснежной перчатке показывает Адольфу вытянутый средний палец.

Пауза. Вспышка. Кадр. Вот так рождается история. Этот легендарный снимок «Fuck Hitler», мастерски пойманный одним из гостей фотографов, по слухам, ныне в коллекции у самих Рокфеллеров!

А что у нас? Наша вечеринка продолжается! Пристегните ремни, дорогие читатели, ведь марихуана сегодня и правда отличная!

— Пресли, спой нам что нибудь уже! — выкрикивает из толпы незнакомый мне ранее кудрявый рыжий парень в клетчатой рубашке. Гости бодро поддерживают его!

Над нашими головами висит дымовая завеса — смесь дорогого алкоголя, духов, табака и марихуаны.

А почему бы и нет! — решаю я. — Состояние у меня сейчас как раз то самое, чтобы зажечь — и зажечь по-полной!

Через несколько минут моя гитара уже звенит, поёт и плачет под сильными, ловкими пальцами. Чувствую, как музыка забирает меня, как ноги сами пускаются в пляс…

I don’t want to be your tiger
’Cause tigers play too rough
I don’t want to be your lion
’Cause lions ain’t the kind you love enough…

Рыжий парень с Сибой лихо отплясывают рок-н-ролл вместе с другими гостями прямо передо мной. Яркие, возбуждающие движения молодых тел! Мэрилин вовсю сосётся с Полом на софе в тёмном углу — кажется, она вот-вот трахнет его прямо здесь. На веранде тоже танцуют.

Пою без остановки, на какой-то своей высокой невидимой волне… и вдруг — как сквозь туман — вижу Гитлера, волочащего по полу за шиворот Джошуа. У Джошуа пылает штанина, и он неистово вопит!

— Я покажу тебе, что такое Холокост, тупой выродок! — орёт теперь уже по-английски Гитлер. — Jedem das Seine! (Каждому своё.)

Мы все пытаемся прийти на помощь бедняге Джошуа. Микрофон со стойкой с грохотом падают на пол. Рыжий и ещё один хиппи хватают бутылки шампанского и начинают тушить огонь на бьющемся в истерике Джошуа. Пламя быстро идёт на убыль.

Гитлера за майку оттаскивает визжащая от восторга обдолбанная Лу. Наконец он отпускает жертву и поворачивается к ней лицом.

— Сожги меня, Адольф! Сожги меня, прошу! Это так круто!

С этими словами она прыгает Гитлеру на руки. Адольф, потеряв равновесие, падает вместе с ней на пол — куда-то в промежуток между двумя большими музыкальными колонками. Они исчезают из виду на несколько минут.

Мэрилин, оторвавшись от Пола, читает нотацию всё ещё дымящемуся Джошуа:

— Не стоило злить милого Адольфа! Он у нас очень, очень ранимый!

Джошуа сидит на полу и плачет. Он отказывается рассказывать, что произошло между ними. В конце концов его выводят на веранду. Джошуа хлещет виски прямо из бутылки. Я приношу ему новые джинсы. Он переодевается, делает пару затяжек, и, как-то неожиданно быстро перестаёт ныть — тем самым давая понять, что инцидент можно считать исчерпанным.

Беззаботное веселье снова овладевает нами. Я пою, поют и другие. Меня сменяет Литтл Ричард со своими хитами:

Tutti frutti, oh rootie
Tutti frutti, oh rootie
Tutti frutti, oh rootie
A wop bop a loo bop a lop bam boom!

Лу танцует со мной и Гитлером. Шикарная брюнетка в красном открыто флиртует с разгорячённой Сибой. Джошуа — видимо, в знак примирения — в новых обтягивающих джинсах и с растрёпанными пейсами прыгает рядом с Адольфом, периодически давая ему затянуться косяком.

Мэрилин, Пол и тот самый рыжий нюхают кокс на веранде. Сквозь грохочущую музыку временами пробивается их заразительный смех. Густая, чёрная, как смола, калифорнийская ночь выливается на нас горячим потоком любви и свободы.

⸻

Солнце уже взошло, когда я очнулся один в своей большой кровати. Надев тапки и прихватив недопитую бутылку вина со столика, переступил через непонятно откуда взявшуюся гору одежды и вышел на веранду.

На белой софе под открытым небом спит обнажённая Лу — маленькая китайская принцесса. Корона продолжает сиять на её маленькой головке. Удивительно, как она умудрилась не потерять эту красоту!

Гитлер сидит на стуле в распахнутом на груди шелковом халате, расшитом маками, облокотившись локтями на стол, и задумчиво курит.

— Хайль Гитлер, дружище! Как ты?

Адольф молча кивает в сторону безмятежно спящей Лу.

— Ты с ней был ночью?.. — шепчу я с восхищением.


— Как видишь, — тихо с грустью произносит он, скривив в полуулыбке тонкие губы. Затем задумчиво продолжает: — Послушай, Элвис. Этот еврейчик Джошуа выпалил мне вчера, что я извращенец во всех возможных человеческих смыслах! Ты же понимаешь, что это для меня чудовищное оскорбление, особенно в его… исполнении.

Адольф делает глубокую затяжку и тушит сигарету в большой серебряной пепельнице в виде черепа.

Более того — он лапал меня за задницу и даже попытался поцеловать в губы! Ну что я должен был с ним делать? Пришлось проучить наглеца! Согласен — некрасиво вышло! Но не убивать же его из-за этого, правда?

С этими словами Гитлер вдруг ловко водружает на своё исхудавшее после бессонной ночи лицо откуда-то появившееся золотое пенсне Джошуа и пристально смотрит на меня своими чёрными фашистскими глазами.