"Эхо фотографии"

Автор: nibel Москва, 12-го Октября 2005 года. nibel.
nibel01@mail.ru

" Эхо фотографии ".

Её азартный ответ бултыхнулся в мою электронную кормушку впервые с наживкой из фотографий.

________________________________________
From: Her, To: Him, Sent: Friday, 07 October, 2005 13:44 Subject: Re: Reната

Я уезжаю ... в Солнечную Калифорнию ...
Вы имеете отношение к литературе ? Вы журналист ? Мне нравится Ваш слог ... Филипп ...)))
"Я поела бы с рук любимого мужчины.. ", – очень образно Вы всегда описываете, что бы то ни было.. Всегда представляю, и всегда во мне эмоции согласно предложенному образу.
Потому что я наивная ? Потому что глупая ?
Потому что я ищу любовь ... неземную ...
Мне грустно сегодня... . И я боюсь лететь через океан ...
Я выгляжу на 40 лет, Вы говорили ... . От этого мне тоже грустно ...
А почему Вы всегда только ночью отвечаете ?
И зачем я Вам пишу ?
И мне хочется, чтобы Вы сказали, что мне совсем не 40 ...

________________________________________
From:Her, To:Him, Sent: Saturday, 08 October, 2005 16:16, Subject:Re: Reната

Красиво очень ...
Спасибо ...
Вы умело жонглируете моим душевным состоянием ...))
спасибо... спасибо.. спасибо ...
Я работаю сегодня ... . Закрываю все материальные и моральные долги перед людьми, которым я нужна ... нужна здесь ...
И ещё очень хочу успеть в храм ... " Нечаянной радости " ... недалеко от моего дома ...
Проезжая мимо Новодевичьего и Ваганьковского кладбища сегодня днём, я припомнила, как любила в детстве неспешно разглядывать памятники и "говорить" с их обладателями ... . Моя бабушка всегда водила меня на свадьбы и на похороны незнакомых людей ... . Почему? Не знаю. Но по сей день с уважением отношусь к этим событиям в людском бытии ...

Конечно, я ничего не поняла из событий 20–летней давности, о которых шла речь в рассказе–письме ... . Конечно...
нО КАК ЖЕ КРАСИВО И ЗАВОРАЖИВАЮЩЕ ... . Как ЧУВСТВЕННО ...
Люблю всё красивое ... . Людей, СЛОВА, ЕДУ...
Немного расстроилась, увидев, что Вы были чуть ранее в чате ...
Тянет. Правы Вы

________________________________________
* * *
Всё это я прочёл позже, а сейчас ...
Я открыл твоё сообщение на компьютере и, не читая текста,со сладостным ожиданием затаившегося рукоблуда первым делом развернул обе твоих фотографии, приложенных к посланию.

Боже мой, ... как ты хороша.

От первой фотографии у меня, ещё не принявшего впечатления,– внутри, вместо области сердца образовался вакуум – даже не пустота: то есть – этакая со всех сторон дыра, а вокруг неё – моё, по-прежнему, живое тело.

Через миг сознание включилось и служиво прояснило мне, что сердце моё с прилегающими к нему мясом и костями вырвано прошлым, от чего – и пустота.

Прошлое повело себя не тушинской шпаной, умыкнувшей мою плоть с концами, и взамен сердечному пульсу вернуло импульс – ювелирным молоточком по моим мозгам с речитативом: " ... Дын-дын, ... дын-дын, ... дын-дын", – стучащим по стыкам и извилинам моих мозговых рельсов.

Обмен оказался явно неравноценным - не иначе, моё прошлое набралось дурного из прошлого штурмбаннфюрера "SS" в Дахау, по-отечески убеждавшего заключённых в том, что тонна колодезной воды равноценно заменяет двести граммов сливочного масла. Ни узникам, ни мне выбирать не приходилось.

Мгновения спустя речетатив, пульсирующий в моей плоти, обрёл смысл, наполнив меня, глядящего на твоё фото, даже не словами, а скорее готовым чувством: " Мы ... дын-дын ... с тобой ... дын-дын ", - бился молоточек под темечком:" Уже были вместе ". Дын–дын.

Переживания оборвались за долю секунды, и, вглядевшись в фотографию прояснённым взором, я осознал причину потрясения: мы были с тобой вместе – тогда, ранней весной 1985–го. Ты – помнишь ?

Хотя ... тебе самой ни-ког-да не въехать в то, о чём я сейчас, тебе, женщине, с которой мы ни-ког-да не прикоснулись друг к другу.

Был ли я прав, в сквозняковой заснеженой стольной Софии ?
... Я нёс тебя на руках в отеле по длинным–длинным лестницам с высоковатыми ступеньками старой Европы. Я отбил тебя от наряда полиции с "калашниковыми" в руках, когда к нам с тобой, сидящим в ночи на склизком от мороси бордюре уже сдавал задним ходом полицейский воронок с открытыми загодя задними дверцами для погрузки тебя внутрь.
Я по-идиотски заорал что-то парой английских слов, известных мне ещё по бандитской средней школе, и тряс зарубежным паспортом, что я, дескать, есть – Russian Citizen, и что, в случае-чего, ядерная бомба лежит у меня вон там – в гостинице, в чемодане под кроватью. При этом, рыгая свежим ещё странноватым сочетанием "мартеля" и "мартини", я держал тебя за куртку с другой стороны от полицейских, с которыми за право обладания тобой мы вместе вытянули твою элегантную одёжку в бельевую верёвку, внутри которой ты, пьяная после нашего интернационального ночного клуба, гремела как заледенелые чесучёвые трусы бабки Степановны с резинками над коленями и начёсом, – как трусы, колом болтающиеся на ветру в морозной Сибири. Ты своей бесчувственностью другого образа во мне почему-то не зарождала.
Полицейские говорили громко, резко и непонятно. Один из них взглянул на меня, – его взгляд я помню сейчас: задержавшись на моём лице глазами бесконечные секунды, он принял в себя какую–то неведомую мне информацию. Напряжённость неожиданно спала ... и они вдруг тебя отпустили, каким-то образом дав мне понять в приказном порядке, что я гарантирую в кратчайший срок объединение двух замкнутых пространств – тебя и отеля. Воронок в полном обломе ещё клацал голодными дверцами, а я уже нёс тебя, бесчувственную, заблёванную, на руках впервые в наших с тобой отношениях. Сначала – несколько сот метров до отеля. Потом – по этой бесконечной лестнице. В городе отключили электричество. В отеле было темно. Нас никто не задержал.
Какой средневековый гад строил эту гостиницу ! Потолки в номерах высились под шесть-семь метров, и переть тебя, тошнотворную милягу, на амфитеатр получилось – этажа четыре русской хрущёбы.
Тогда у меня тоже, как сейчас – ... сердце, – только с тобой, чугунной пушинкой на руках – мальца подсдулось, как севший мячик. Я нашёл в темноте наощупь твой номер, наскрёб ключи в твоих курточных сусеках, потом: замок–дверь–кровать – ты лежишь на ней; дверь–замок – снова ты. Темнота в номере. У нас ещё не случилось близости, я собрался уйти, – ты начала задыхаться, хватая воздух так, как будто после затяжного вертикального погружения ты выпрыгнула из лазурной глубины назад на поверхность – дышать, дышать лёгкими, желудком, веками, мозгом ...
У тебя оказался приступ астмы или какой-то там ещё весенней аллергии, а далее: твоя зажигалка заместо фонаря – сумочка–таблетки– стакан с водой – вновь ты, прихлёбывающая из стакана.
В том состоянии тебя нельзя было бросить, я лёг на дальней узенькой кровати у двери. Сознание выключилось. И тут же вспыхнуло: промозглый утренний свет за длинным высоким как амбразура готическим окном под потолок, и ты, впрыгнувшая ко мне под одеяло, в пижамке, уже чистенькая, опрятная, ... как сейчас на фотографии, – с чуть пушистыми волосами, очень красивая с тем же лицом и с тем же выражением ожидания: "Что было вчера? Какая я была? Было ли что-нибудь в ночном клубе, затрагивающим мою весенне–подснежниковую репутацию" ?
Я не знал, что я тебя сразу же изнасиловал: нечего было косить под подснежник, – пижамкины штанишки снимались неподатливо, ты лопотала что-то очень–очень быстро и меленько на своём не понятном мне языке, враз отшурша целофановой шелухой всю свою переводческую ипостась четырёх языков и восьми лет университета.
Потом – тишина. Огромные под небо потолки в малюсеньком колодезном номере.
Через полчаса – твои членораздельные рассуждения о том, что в Европе мужчины всегда сначала спрашивают женщин и должны сперва заручиться согласием. А я думал, что ты сама в байковой пижамке в этой моей солдатской койке и есть согласие.
А потом вспыхнуло Солнце. Оно светило нам с тобой через оставшиеся дни, даже ночью, – сквозь города: Велико Тырново, Плевен, мятежный Пловдив, где ты в средневековом замке поодаль от города пела мне песенку на французском о капризной светской даме, отказавшей всем многочисленным вежливым кавалерам, пока не пришёл последний, свинья–свиньёй, и не трахнул её грубо и бесповоротно, и поэтому, дескать, дамы любят свиней. Я не понимал тогда, во время твоей песенки, не понимаю сейчас, какое отношение ко мне имели, имеют твои тогдашние сопроводительные взгляды между куплетами, точно как у подмосковных доярок в частушках: " Сосны, ели, ... а мы – Е–ма–ну–ели ...".
Солнце. Мы слиты, неразлучны. Мой отъезд приближается. У тебя лёгкие, никому кроме меня не заметные истерики – склонность к частому смеху, беспричинное молчание ...
Ночной японский клуб только для иностранцев. Махонькие софийские кафе. Поезд. Перрон.
Ты мечешься около нашей группы, около меня, жертвой в руках палача перед приближающейся неминуемой погибелью, кладёшь мне в руки бумажки с адресами, достаёшь из сумочки огромную растерзанную пачку крупных денежных купюр, протягиваешь мне – в далёкую дорогу, чтобы были, поясняешь – чтобы сходил в вагон-ресторан и поел горячего борща, чтобы не остался без –, устало зная, что вся нашенская валюта давным-давном заныкана в чемоданах, набитых сказочными белыми кроссовками, заморскими джинсами и Бог весть какой ещё дрянью. Со своими деньгами, зажатыми в полуродной ручке, ты, очень красивая, как сейчас на экране, остаёшься, ... уменьшающаяся, ненужная враз, удаляющаяся, стоящая на перроне. Я уехал.
Наши звонки. Москва–София. Бесконечные. Наши письма – для меня они только твои. Твои письма: ... через три дня после моего "отлёта за Океан", когда я уже был в материнском лоне Москвы внутри спасительной Кольцевой автодороги, за пределами коей простирается чуждый для меня мир, ты, в Софии, пошла к мудрому женскому профессору: мы с тобой, помнишь?, правда, не могли оторваться друг от друга и раздолбили твои нежности до кровотечения. Оно не прекращалось, и профессор, успокаивая тебя, сообщил после осмотра, что – ничего страшного, что идёт процесс привыкания партнёров друг к другу, и что мы с тобой можем даже не прерывать наших близких отношений, и главное – чтобы они, близкие отношения, оставались регулярными. Помнишь?, как звенели стёкла в смотровом кабинете профессора от твоей истерики, медсестру и шприц с успокоительным, и мелькающие внизу ступеньки лестницы клиники, размытые твоими слезами и стремительно убегающие из-под твоих ног ? ... Твои письма.
Сегодня среди сонма писем твои – самые дорогие, ... как выяснилось. Я не буду напоминать тебе о той кристальной правде, которой они пронизаны.
Я уехал. 'Прав ли я? Прав ли 'я? Прав? Видишь, с годами этот вопрос для меня так и не стёрт со стекла, сквозь которое окружающее воспринимает меня.
Эй, полицейский! Только теперь, за компьютером перед фотографией женщины, я понял, чего я сотворил: 'я нарушил наши мужские гарантии, выданные тебе моими глазами и принятые тобой. 'Я не соединил два пространства, которые ты мне доверил. Ты именно это высмотрел тогда в болгарской ночи, мудрый мент?
Ты уезжаешь теперь. Ты уезжаешь через океан честна: ты ни слова не солгала своему полицейскому.
Помнишь?, мы оба просто жили этим и ты ни слова не сказала и мне тогда, что жаждешь неземной любви. Любопытно, ты догадываешься сама, что она иной не бывает ?
Неземной ... . Так забавно - Земля, планета маленькая, невидимая песчинка во Вселенной. Что скажешь, моя милая, употребим её по полной ради наших с тобой отношений ? Стянем с неё штанишки от байковой пижамки в нашем бравом сетевом стёбе? Спасибо ей за постой? Как ты полагаешь?
Или – иначе ? ... Есть Боинг, его жёсткие крылья, ... спасибо им за надёгу: крохотный Боинг над огромным Океаном Земли – разве вместе они служат не одному и тому же, доверяя как ночной полицейский – и тебе, и мне ?
... Кстати, самое интересное, что имеет место быть и то, и другое. Это как раз та самая диалектика, куда "тебе ни-ког-да не въехать ... ", милая.
Любовь - дар избранным, да? За открытый взор, не побрезговавший ею при встрече, за неизбывные поиски, за постоянно неотключённое ожидание, в котором твоя плоть жертвенно стареет, за человеческое приятие суженого с ликом страшным по "Цветочку Аленькому", за честность прошлых поколений твоего тела ?
"Затерянный в пространстве и времени"... . Правда?, это удел существа без отражения в близких глазах? Когда слитые любовью задорно размешивают пространство и время, звонко гремя ложечкой в стакане.
Кстати, я знаю – как.
... Что с "затерявшимся" ? Отчаявшись, ждёт в унылой длинной очереди на конвейер человекоперерабатывающего комбината. Через Океан. Там, в Макдональдсе, никогда не запахнет свежим почерёвком и домашней копчёной колбаской с одесского Привоза или ... сдобным яблочным пирогом из заботливых рук.
Счастливо долететь ?
Фотографии, ... - боже мой, ... как всё же ты хороша ...