Беседы на Шмашане

Автор: о. Неграмотный Я приходил к нему, еще будучи, эмбрионом. Да, когда я еще был слипшимся бутоном из мяса в утробе своей матери, я приходил к нему. Рано утром в четыре часа утра, в славный час шакала, когда людьми овладевает самый сладкий и предательский сон я тайком выходил из материнского живота. Нерожденный, незарегистрированный, существующий лишь в виде нескольких строчек в карточке учета беременных женщин, я ловким и веселым вором шел по обочине реальности, избегая ненужного внимания. Лунатики, полисмены, проститутки, криминалы, шудры, убирающие мусор и другие персонажи великого часа шакала беспрепятственно путешествовали сквозь меня, когда я притворялся маленьким кусочком асфальта…

О, я уже тогда начал изучать асфальт - великие асфальтовые науки. Мой гуру, к которому я приходил, над которым был не властен час шакала, учил меня основам теории сэра Чарльза Дарвина, разворачивал передо мной асфальтовые страницы выживания. Разложив перед маленьким бомжацким костерком хирургические инструменты, он строго матерился на меня или напротив поощрял на нежном наречии соловьев.

И я учился. Мой бог, как я учился. Расфокусированным взглядом младенца, сквозь предрассветные сумерки, сквозь внутриутробную слизь я познавал сокровенную суть вещей. Например, окружавшие меня здания малохольного туземного дизайна имели очень мощную корневую систему. Для виду, прервавшись обоссаным котами подвалом, на самом деле, они продолжали расти вглубь планеты могучим стоэтажным телом. Там на шикарных вычурных балкончиках и пространных лестничных клетках толпились мертвые люди. Они жили своими сложными подземными радостями и горестями. С землею в служебных портфелях, с землею в голове они спешили на работу, и потом обратно, домой, к песочным куличам и кукольной посуде, к сожженным и сломанным вещам, составлявшим их скромный быт. Вот этот брошенный на мостовую окурок сигареты был пропитан горькой тигриной слюной убийцы и потому отбрасывал подземную тень. В его стометровой метафизической тени скапливались подземные революционеры и боевики, и мертвые влюбленные украдкой обменивались костями.

- Мертвецы наименее враждебны тебе в силу своей рассеянности – говорил мне гуру – Бойся живых.
- Даже самые близкие и любимые будут прятать мод голубиным языком скорпионий яд, и поцелуи их будут как печати проклятия.

Мудрый мой восточный человек любит вычурные фразы. В остальном он тотальный аскет. Когда его бомжацкий костерок начинает затухать, он шикарно кладет в огонь руку или ногу. Бронзовый человек с индийского субконтинента с бронзовой жизненной философией. И я, - сумасшедший мясной фрукт сбежавший из живота своей матери пытающийся увильнуть от своей судьбы впитываю ядовитый сок знаний.

- Гуру, а можно я не буду рождаться? – Ведь я еще человек понарошку, эмбрион-трансформер. У меня шикарный двухэтажный лоб дельфина и умелый хвостик обезьянки. Как хитрая обезьянка я буду сидеть у тебя на плече. Я стану твоим телохранителям. Когда ты заблудишься в хрустальных коридорах гашишных снов я открою тебе дверь. Когда ты будешь вести трудные торговые переговоры с мертвецами и они по своему обычаю захотят обмануть тебя, я легко расшифрую их тихий музыкальный свист. Повсюду, по твоему извилистому маршруту аскезы капалики я буду сопровождать тебя – на таможнях и каторгах, на кладбищах и околоземных орбитах. И потом когда ты с блеском победишь все религии и спецслужбы мира и будешь отдыхать в лотосовом доме у истоков Ганга и сама богиня Кали будет всеми десятью руками отгонять от тебя мух и готовить тебе «кровавую мери» ты отпустишь меня на волю. Меня, полупрозрачную рыбку – эмбриона ты отпустишь на волю в священные воды реки Ганга. Вместе с коллегами-рыбками я буду хороводиться и кокетничать у поверхности, в ожидании когда сверху упадет золотой обрубок солнца или наполовину кремированный мудрец. Вместе с коллегами-рыбками я буду питаться мертвыми мудрецами, остывшими метафорами, полуразложившимися силлогизмами.

Гуру молчит, потому, как не одобряет малодушия, даже в извинительном эмбриональном возрасте.

- Ты должен родиться - радирует мне гуру. Ты, сумасшедший трусливый мясной фрукт. Злой бог-хирург резиновыми лапами выкорчует тебя из утробы твоей матери и швырнет на весы. И другие боги злые и не очень, хирурги и не очень, будут сопровождать тебя по жизни, измерять в килограммах и граммах твои никому не ненужные эмоции.

В мире, в который ты родишься все будет бесконечно враждебным. Тебя будут ненавидеть не только люди и насекомые, но даже облака и подводные течения. От тебя всегда будут убегать друзья, женщины и автобусы, черный ангел неудачи подарит тебе редкие изысканные заболевания и будет водить тебя по всяким нехорошим местам, танцевать с тобой грязные танцы. Волоча на себе медвежьи капканы и ловушки для мышей, растеряв в дороге даже слезы, ты, наконец, прибудешь в абсолютно страшное место. Там пекут хлеб из кала и употребляют людей в качестве предметов домашнего обихода. Приколоченное гвоздями к месту солнце делает из людей рентгеновские фотографии. Но смерть не торопится, нет. Брезгливо задирая подол она обходит это место стороной - не хочет старая испачкать свою косу загнившим урожаем.

- Гуру, тогда убей меня в утробе моей матери. Насади меня на длинную цыганскую иглу и сделай из меня амулет, человеческий гербарий и я буду ночью служить тебе смертоносным оружием, а днем буду заслуженно отдыхать, буду валяться в твоем волшебном сундуке в засушенных пряных травах и беседовать с засушенными летучими мышами о полетах на Луну и Шри-Ланку.

- Нельзя - качает головой гуру - Только не вздумай молиться этому библейскому богу. В критических ситуациях, - например, во вражеском плену, ты будешь взывать к нему, а он спокойно будет курить гашиш в облаках и изучать в микроскоп твои слезы и матерщинные проклятья, и когда ты совсем перестанешь шевелить ручками и ножками, он начнет щекотать тебя соломинкой.

- Зачем же ты мне все это рассказываешь проклятый гуру?

- Для того, что бы ты знал, что за всеми твоими нелепыми приключениями и бессмысленными страданиями из далекого-далека будут следить сто родных глаз. Они будут следить за тобой с самой дальней орбиты, из булыжной страны, из каменных садов, и я оттуда буду следить за тобой, тогда уже окончательно просветленный, окончательно наплевавший на жизнь, я буду подбадривать тебя хлопками в ладоши и игрой на барабанах…