Андрей Яворский

фигура шахматной тоски повергла разум, словно пешку.

как бы поддавшись, одолела.

обезоружен вопреки

себе. ходи, не мешкай,

королевой.



так бывает, поспешный гамбит

есть предвестник пата.

без тебя же тебя не забыть,-

голос внутреннего гомеопата....

да так, потихоньку.
разговор часто заходит,
иногда не сам — с собой.

не перестают посещать мысли.
говорят: не перестали, не перестаем, и не
перестаньте!- кричу.
само собой,- отвечают.

всё приходящее после себя оставляло воспоминания....

жара. река легла на дно,
как ты тогда, легла и просит,
чтоб я вошел в нее в одной
животной маске, сбросив проседь.

стервозность властная при ней:
поглубже хочет, чтоб с разбега,
чтоб ты услышала на дне
шальное хлюпанье у брега....

на обоях — лани
мчатся медленно в направлении окна,
причем годами,
прямь как я.
за это время на моей постели вырастали
Лилии, Розочки, Светочки и так далее.
а я — нет:
эта спальня для меня одновременно детская и кабинет;
но более здесь не цветы растут -
в этом детском саду
множаться мягкие буераки,
возле которых на корточках сидят страхи,
отпускают бороды,
тебя пропустят если только ты устал,
или упоротый,
а когда собирается воспитательский состав
и объявляет...

уши заткнул словами,
чтоб тишину не слушать.
и не имея других оснований,
к морю пинаю лужи,

в даль, где коса побережья
пенной волне выбривает промежность;
в небе,- всмотришься,- много брешей,
верой просверленных ночью кромешной....

пью
так, как не пили б и трое.
даже в постели с леди пью, не пролив и грамма.
талию в пальцы-тиски зажимаю, бутыль кладу на бедро и
множу оргазмы молча, можно сказать филигранно.

благодарю судьбу за неравенство.
лезу к вершине сидя, еле шевеля бровями....

язык у Геннадия Львовича подвешен основательно -
следовательно деваться ему некуда, терять ему нечего.
вот он и треплется да барахтается, как беспозвоночный обыватель
в заплеванной коммуналке города Нежина.
я про язык разумеется привел сравнение и не надо глупых вопросов,
если конечно вам за них не просят, то есть не платят,-
это правило с детства знает каждый второй в нашей палате,
то есть никто кроме Геннадия Львовича и все кроме Льва Геннадича,
который с детства хотел быть первы...

вечер, вино, догоревшие свечи. вместо скатерти — карта города.
в правой руке — указка, в левой — включенный таймер.
десять секунд на правду, слышишь, милая?- без укора так.
где, с кем? говори, скорее — надо успеть отдохнуть на татами.
с тем, в кино, как в том романе,- отчеканила из-за ворота -
таймер сбился, запнулся, замер,
как бы всем отмеряя поровну....

в полупустой бутылке глупо плещется репутация
копией тех корабликов, что готовы идти ко дну.
он в кирпичном камбузе, чуть покачиваясь, вдруг удастся и
сможет от кольта горлышко в горло дрябленькое воткнуть.

память забита бабами, их капризами заколочена....

она вышивает крестиком купола на его лопатке:
десять лет замужества строго ласкового режима.
она подшивает к делу все прогулы и все зарплатки,
думает — всё исполнила, всё с достоинством совершила.

у него рога на затылке закручены в форме ручек....