Гагарин (повесть о настоящих космонавтах)

Автор: не жрет животных, падаль ****Часть первая

Жарко.
Над песками простирается марево кипящего воздуха. Я смотрю по сторонам и вижу миллионы таких же, как я, готовых совершить важнейший поступок в жизни. Обливаясь потом под прозрачным забралами шлемов, мы, то ли от безумия жары, то ли от осознания своей важности, с трудом шевеля треснувшими губами, говорим сами с собой, надеясь, что сможем услышать себя сейчас, внутри последнего островка тишины. Это похоже на предсмертный бред стариков, стеклянный взгляд которых уже выдает в них трупов. Нас уже невозможно отличить друг от друга, и только слова, которые мы произносим разняться.

Миллионы одинаковых существ в одинаковых белых скафандрах среди пустыни, как скованное льдами море. Мы волнуемся, как отцы перед рождением детей: каждый старается выглянуть из-за плеч других, также нетерпеливо приподнимающихся чуть выше над головами на мысках, заглянуть в будущее отсюда, узнать и увидеть все раньше других. Так, наши отцы заглядывали в вечно сияющие окна родильных домов, в которых наши обессилившие матери показывали им ничего не понимающих нас. Волны. Волнение.

Сегодня для нас важнейший день в жизни. Мы подошли вплотную к выполнению конечной Цели нашего существования, цели которую мы пронесли через поколения и сегодня стоим на пороге достижения. Представление о ней мы впитали с молоком матери, в нее верили наши отцы, а шанс завершить начатое сейчас только в наших руках. Мы как никто другой понимаем, что жизнь не вечна, что история всегда имеет конец и даже раскаленная земля, на которой сейчас стоит два миллиона ног, когда-нибудь остынет.
Мы же хотим жить вечно, мы хотим отражаться в зеркалах вселенной в бесконечности времени – это наш секрет, которым мы готовы поделиться с вечностью. Мы хотим тиражировать себя, покоряя новые просторы.

Мы, стоящие здесь – конкистадоры новой эры, космические ковбои в поисках новых пастбищ, чьи лица вглядывающиеся в синеву, не стыдно запечатлеть в небе. Говорят, космос – черный, как ночь. Скоро я узнаю все сам, жаль, что никому не смогу рассказать правду. Мы не первые кто летит наверх. Были и до нас, нас не принято спрашивать, потому что мы всю жизнь ждем шанса полететь, мы участники проекта.
Никто не возвращается.
И мы не вернемся, но может быть, кому-то из нас удастся достичь цели.
Я мечтаю об одном - чтобы удалось мне.

Я вглядываюсь в небо. Перевожу взгляд на блестящую сталью ракету, которая понесет нас навстречу космосу. Думаю, что больше половины собравшихся участников проекта размышляет о причине предыдущих провалов. Тысячи объяснений гибели первых экспедиций «Юрий-1», «Юрий-2», и т.д. Все собравшиеся здесь – экспедиция «Юрий-13». Юрий, потому что у древних греков, это имя означает земледелец, а это так четко отражает наши дальнейшие планы, цифра – порядковый номер попытки. Ученые, в массивных очках с массивными роговыми оправами, которых мы не берем с собой в полет, говорят, что предыдущие космонавты так и не выбрались из неба, они полагают, что горизонт накрыт стеклянным куполом, за которым живет Бог. Ракеты разбивались о стекло в отчаянных поисках трещины, увидеть которую мы не в состоянии. Другие пропали без вести, уйдя неизвестно куда. Мы – 13-я попытка найти трещину в бесконечно синем своде нашего мира. Все понимают, что даже если мы и обменяем свои ничтожные жизни на продолжение списка, мы сделаем это во имя великой Цели.

Я снова смотрю на блестящую сталью ракету – это мой личный шанс увидеть Бога и сравняться с ним, ступив на наше солнце. Наша – цель высадиться на солнце. Хотя бы один из нас должен это сделать. Те, кто не летит с нами, говорят, что там, в космосе миллиарды таких планет, как наша и почти у каждой есть свое солнце. Ходят слухи, что эти заманчиво сверкающие звезды иногда скрываются навсегда, иногда гаснут, а иногда меняются местами с другими яркими вспышками. Сейчас мне все равно – я на расстоянии вытянутой руки до Цели.

Мне не до смеха, но, заходя в космический корабль, я думаю о том, что сверкающая сталью ракета похожа на то, что у всех нас между ног – многие вокруг похоже тоже заметили это и смеются. Жить нам осталось недолго. Но мы верим.

Нетерпение разгоняет темп обратного отсчета. Земля изгибается и вздрагивает под нами, когда мы отрываемся от нее, оставляя за собой языки пламени и темный след огня на сгоревшем песке пустыни. Это последний след, который мы оставили за собой.

Я зажмуриваюсь, мне страшно и в то же время меня переполняет гордость, за то, что именно я представляю свою планету, мне и моим коллегам поручено разделить с космосом весть о поколениях наших отцов, все, что они веками хранили теперь есть с кем разделить, и седлаем это мы. Время очень относительно. То что для тебя секунда – для кого-то век.

Я открываю глаза и вижу черный космос, значит, мы первые кому удалось. Значит все происходит так, как должно. Радости от этого нет. Нет этого истеричного пискливого восторга. Может быть потому, что никто кроме нас не узнает об этом, никто не придаст этому значения. Миллион наших жизней – бесконечно малая величина на отрезке нашей истории. Запуски не остановятся до тех пор, пока жив будет хоть один наш потомок и никто так и не узнает достигли мы цели или нет.
Мы рождены, чтобы пытаться.

Передо мной открывается вид на солнце, наша цель с каждой секундой все ближе и готовлюсь сделать последние шаги. Обшивка корпуса начинает трещать, а воздух стремящийся вовне, разрезает наши уши свистом. Многие из нас уже погибли, но те, кто выжил, все же попытается долететь.

Обшивка лопается, мы окончательно глохнем от грохота, означающего последний барьер.
Я думаю это хриплый стон Бога.
Стон облегчения творца, уставшего сдерживать притязания своих собственных сыновей на его Божественный трон.

Все мы, мертвые, живые, напуганные, смеющиеся, кричащие попадаем в открытый космос, отталкиваясь друг от друга и от уносящейся вниз мертвой ракеты. Мы верим.

Я лечу прямо к солнцу. Я и еще несколько астронавтов, кто-то медленнее, кто-то быстрее, но я - впереди всех. Рядом со мной пролетает другой, я замечаю, что из его шлема струится воздух. Значит, он мертв. Значит, не он, а я – великая история, не его, а моя биография будет высечена на покоренной звезде.

Все остальное сделает инерция.
В зеркале забрала отражается пламя раскаленной звезды.
Мое лицо отражается в свете солнца.
Скоро я стану его частью, а оно – моей.
Моя миссия выполнена.
Я улыбаюсь.
Жарко.

*** Часть вторая

Девять месяцев суетливого и нервного ожидания Алексея Ивановича Гагарина подошли к концу. Сейчас он всматривался в сияющие окна больницы где-то под Смоленском, где родила сына его нежно любимая жена, Анна Тимофеевна. То и дело, прикладывая к глазам руку, прокуренными насквозь пальцами закрываясь от солнца, он пытался рассмотреть силуэт супруги с ребенком.

В сияющем окне сельской больницы Анна Тимофеевна, распаренная и побледневшая от усталости, протягивает новорожденного сынишку стоящему внизу и нетерпеливо выглядывающему из-за других новоиспеченных отцов, мужу. Сына назвали Юркой. Но мама еще долго приливами нежности называла его «солнышком».

Если бы она знала, как он права.

___________________________________________
Не жрите жывотных – они вас тоже не любят