Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Было дело:: - ЧУМАЧУМААвтор: razumbunt Она крепко схватила меня за яйца в подворотне возле модного пивняка «Кружка», где оттопыривались центровые маргиналы. Не глупые, порой талантливые молодые люди, выкинутые на обочину жизни проклятым сообществом злостных обывателей, карательных органов и нерезаных ещё буржуев.Мы пили всё, что имелось в наличии в то чумное время: вечное вино Анапка, роковой портвешок «777», крутую водку «Чёрная смерть» с черепом на баночке, предательский напиток «Макбет» и белорусскую отраву «Малина», после которой вас трясёт болотная лихорадка и конкретно глючит. Мы бухали в подъездах, в подвалах, на кладбище (иногда ночью), на всяких лавках, опасаясь ментов, в котельнях и на многочисленных запущенных хатах. В «Кружке» Чума напилась в жопу и заснула прямо на столе. Никто ей там слова не сказал. Она уже однажды навела тут порядок, то есть разнесла всё помещение и наразбевала хуеву тучу посуды. Пиздила бутылками и кружками обслугу, которая пыталась сделать ей замечание. Потом они поняли, что её лучше не трогать. Да поебать! Кругом рушились устои, вымирала нация, борзели менты, жирели и наглели чиновники, глумились буржуи. Многие из нас выпали тогда в осадок, а тех кто приподнимался, мочили в подъездах, взрывали в тачках. Такие как мы выродки, прозванные с чъей-то лёгкой руки птеродактили, плотно садились на стакан или иглу, спускали последнее или даже проссывали квартиры за ящик водки Но всё было абсолютно по хую. Н не хотели замечать ёбаную реальность. Слушали Нирвану, Моторхед, Эксплойтид, Мэрлин Мэнсона.. Тусовались в « Бешеной лошади» или «Пиковой даме». Опускались. Попадали в дурку. Бичивали, Умирали. Когда Чума проснулась, я отвёз её к себе домой, в свою разъёбанную хрущёбу. Она выпила из горла бутылку паленой «Столичной», съела упаковку «Родедорма» и конкретно охуела. Что она творила! Это было нечто. Чума орала, как потерпевшая. Выла и причитала, будто буйнопомешанная. Разорвала на себе одежду и раздолбала в конец мою итак расхуяченную хату с жалкими остатками ещё советской мебели. Кричала «хайль Гитлер» и хотела сделать себе харакири кухонным ножом. Металась по комнате и с грохотом падала на пол. В своей буйной дикости была похожа на Валькирию, только гораздо круче, учитывая наши чумовые реалии. Я боялся, что она скинется с балкона и поэтому дал ей хороших пиздюлей и пинками спустил с лестницы. Она мне это припомнила. Дождалась, сучка, когда я вышел на улицу и въебала сзади по башке приличной железкой. Я истекал кровью, но решил не сдаваться. Кое-как доканал до больнички. Голову мне зашили без всякой анастезии. Я стал действительно какой-то бесчувственный. Станешь тут при такой жизни. В палате съел чей-то лимон прямо с кожурой. Ребята пожалели меня, угостили водкой «Ни шагу назад» с портретом Сталина и салом. Я взбодрился и смылся из больницы через задний проход. С окровавленной перевязанной башкой я носился по городу, как легендарный Щорс. Птеродактили меня неслабо поддержали и морально и пойлом. Да мне поебать! У меня крепкие гены. Дед мой прошёл всю финскую. Оба родителя воевали в Сталинграде, а отец ещё дошёл до Берлина. Дядька служил в НКВД и участвовал в расстреле польских офицеров в Катыне. Потом защищал Брест и партизанил на Смоленщине. Тётка была снайпершей. Под Кенигсбергом в лесу вступила в поединок с немецким снайпером - ассом и победила. Я говорю, у меня та ещё родня. А вся моя жизненная дорога покрыта трупами безвременно рухнувших товарищей. Нас нещадно косила чума эпохи. Несколько суток я охуевал в центре с пробитой башкой. Чистые граждане мной брезговали, зато бичи уважали и угощали последним сэмом .Случалось до меня доёбывалась всякая шпана, но всё кончалось как-то удачно для меня и хуёво для них. Однажды напали менты. Пытались хлопнуть, как обычно, не за хуй. Я вырубил двоих, конечно, но они вызвали подкрепление и дубинкой сломали мне руку. Отбили почки и на время испортили настроение. Чума, как выяснилось позже, искала меня по всему городу. Странно, что мы не пересеклись, но бывает. Она носилась повсюду под своими чумовыми колёсами, как охуевшая ведьма. По ходу попала под машину, получила сотрясение, вскрылась мойкой, вызвала себе Шестую бригаду и отметилась в дурке, сдёрнула оттуда, ширнулась на халяву геранью, отпиздила в трамвае какую-то пожилую гражданку совершенно не при делах и в оконцовке сломала ногу. Когда она нарисовалась на пороге моей хаты на костылях, с бутылкой водки в руках и идиотской улыбкой на блядской роже, я просто охуел от восторга. К тому же в гипсе у неё была занекана тыща рублей. Мы трое суток не просыхали и поминали всех погибших товарищей. Хмелили и местных птеродактилей, которые в итоге обнаглели и стали препираться к нам глубокой ночью. Тогда мы с Чумой поймали тачку и поехали к бывшему панку Мартову. Там меня уважали. При моём появлении сразу же появились косячки и немецкая водка «В.И. Ленин», где на этикетке сам вождь в знаменитой кепке, и приличная закусь типа салями и ветчинки. Мы пили эту водяру и резко радикализировались. Хотелось со всей дури въебать по проклятой репрессивной системе. Выпили с хозяином за погибших, и он стал нам читать свои стихи. Сквозной темой в них сквозило разложение, разрушение, умирание. Чуму такая поэзия явно цепляла. Она просто торчала. Потом смотрели по видео «Апокалипсис наших дней», затем «Мертвеца», следом «Сто двадцать дней Садома», и в догонку ещё «Окраину». После чего шла только крутая порнуха. Тут я не выдержал и отрубился. Нет, пизжу. Мы ещё выпили, о чём-то спорили, кричали. Потом я точно отъехал, потому что устал капитально. Мне снились стройные ряды скелетов, поднимающиеся вверх по Б. Советской, выходящие на ул. Ленина, доходящие до пл.Восстания и строящиеся там в чёткие шеренги. Они несли красные флаги с чёрными черепами. Среди покойников я узнавал своих верных товарищей суровой юности. Что ж нас так смертельно выкосило? Чума, одетая в чёрное, неистово дережировала с балкона Дома Советов. Звучала какая-то адская музыка. Скелеты орали ей славу и готовились к последнему штурму. Тут она разбудила меня и резко приказала ебать её. Я отказался. Говорю: устал, блядь, смертельно Что потом было. Это страшная сказка. Она разнесла всё в квартире бедного Мартова, который забился в углу и крестился. (Кстати, потом я видел его несколько раз гуляющим по Блони в эсэсовской каске, длинном кожаном плаще и с немецкой овчаркой на поводке). Разгром был натуральный. Чума порезала ножом диван, ковёр, картину, изображавшую свастику. Перерезала горло большому персидскому коту с мордой почти человеческой. Заканчивали мы с Чумой у Фадея на Б. Советской, куда слетелись последнии птеродактили. Пили, пели суровые песни, типа Смело товарищи в ногу, Варяг, Там вдали за рекой…Чума обнимала всех по очереди и целовала горячими губами. . Теги:
-2 Комментарии
#0 18:23 28-05-2006Слава КПСС
И мощновроде бы, и вроде бы ниачем. охуенно.жесткач. "Я взбодрился и смылся из больницы через задний проход". "вступила в поединок с немецким снайпером - ассом" --Смеялсо. Панки хой! ужос тихий браво, автар. а Бывалый-то прав. и написано, вроде, неплохо. но, без начала, без конца, и ващще хуй проссышь о чем. Не ассы, а асы. Ну сколько же можно?! "стали препираться к нам глубокой ночью" Смишно, не правдали? Думается, что если пытаешься писать жёстко, чиста по-пацански, то, хотя бы, сделай одолжение и выдерживай стиль. Мысль понятна, но форма не соответствует. "В палате съел чей-то лимон прямо с кожурой. " задолго до этово любицца начял, а как это прочитал - заржал в голос! "В палате съел чей-то лимон прямо с кожурой. " задолго до этово лЫбицца (ыыы) начял, а как это прочитал - заржал в голос! а ведь ахуенно меня цапануло. афтар малаццо. "И вот я семь недель не брился, восемь суток ел грибы Я стал похож на человека героической судьбы" стоит ли романтизировать пустоту или нуевонах? дарожный падруль я ненавижу всё это грустное дерьмо но тема вскрыта, зачот Я в ахуе. Рок тожа вроде ни ачём а блять вставляет. Кстати, асс это от слова жопа. И я так жил. бунтующее сознание и ниибёд... экзистенциализЪм... и тоже ниибёд потреянное поколение, сцукабля... потешная такая судьба Однажды, он захотел со мной серьезно поговорить. Неважно, что нас разделяли километры и нескромные часы ночи. Он требовал, а комплекс вины иногда побуждает нас делать даже то, чего совершенно не хочется делать, нерационально, глупо и просто некомфортно… он настаивал, и я должен был. Немногословная практика жизни. Ночная дорога, полусонное состояние, брошенная одна подружка, которая, кажется, всерьез опасается за результат таких спешных ночных диалогов, холодный воздух из открытых окон машины и этот навзрыд разрывающий голос в телефонной трубке: приезжай нам необходимо поговорить, приезжай или – не мужик. Самая глупая и очевидная причина, но, как всегда, безотказная. Я знаю, что диалог в очередном сквоте, ставшем внезапно пристанищем для толпы увлекающихся спиртным подростов, не сулят ничего хорошего просто потому, что я сейчас – олицетворение маргинального консерватора, покинувшего милый сердцу очаг ради презрительного взгляда на честных рубах-парней хвативших лишнего. Но хуле, разворачиваться поздно. Дом. Подъезд. Этаж. Квартира. Сладкий гнилостный запах алкоголя, выпитого, разлитого, возвращенного природе, струится между неуклюже лежащих тел. Трупы, блеа. Кого-то я узнаю, кого-то нет. Тех, кого смог распознать за бесконечностью процесса распада, лучше бы не видел… кухня6 сонные взгляды растворенные в пыли – ну че, блеа… будем разговаривать? А хуле, давай… ну давай! Слезы, сопли, слюни, истерика девочки, которая хочет, чтобы все жили дружно, и не может допустить сценария с поножовщиной – такое амплуа. Повисший в спертом воздухе вопрос. Сон на полуслове. Кратковременные гастроли обнаженных, и оттого еще более отвратительных, потаскух на той ж кухне. Их мерзкие тела разрывают и без того хрупкий визуальный контакт. Несколько слов – переход на крик – тошнота, взрыв – возвращение к невинности... будем говорит? Еще одна попытка говорить. Я представляю как выглядит потерянное лицо. То, что было абстракцией обретает вполне материальную форму: красные глаза-щели, неспособность к произвольности, слюни крика, летящие в мою сторону с обвинениями в нарушении принципов. Мне не по пути с этим, говорю, обводя рукой окружающее помещение, пойми, я не могу здесь жить, это не мое…. Предатель, гортанные звуки, чавканье, бульканье – сползающий по стене силуэт. Другой знакомый, по пути из туалета к ебле, заходит и приветствует меня: как дела? Давно не видно! – ощущение от рукопожатия какое-то скользкое, холодное и неживое… я не хочу себя здесь сам видеть, тошнота – это уже не состояние, это часть – меня. Очередная попытка заговорить – повтор предыдущей, заканчивающийся слезами и объятиями. Четвертая, пятая… окончательный сон… видимо, он успокоился… Я один здесь, хотя вокруг фигуры, силуэты людей, которые стремятся забыть то, чего еще даже не видели. Я вижу знакомые лица и не могу вспомнить, что нас когда-то объединяло…если вспомню, обязательно наблюю… жду, когда за окном наступит утро, молча, один в полной людей квартире, сколько их там и кто сейчас выйдет из-за двери мне неизвестно, но я знаю какое у него будет лицо – лицо той жизни, из которой я хочу смыться. Из-за чего я сижу здесь, как на иголках. Утро безвозвратно. понравилось, пунк нот дед, б/п! ЗЫ "окраина"- охуеное кстате кено да сдохните уже, маргиналы хуевы, вместе с репрессивной системой. тегзд таки заебат!!! Еше свежачок не смею и думать, о, верные други,
что снилось сегодня любимой супруге. она в этот час, отдыхая от бдений, обычно погружена в мир сновидений, а мне под будильник проснуться и в душ бы, пожрать и собраться на чёртову службу. и вот я под душем стараюсь согреться, мечтая о сладком релизе секреций, вдруг, свет погасает, и как по заказу, супружница рядом, и вниз лезет сразу, о, сладкие стоны!... Когда молод в карманах не густо.
Укрывались в полночных трамваях, Целовались в подъездах без домофонов Выродки нищенской стаи. Обвивали друг друга телами, Дожидались цветенья сирени. Отоварка просрочкой в тушке продмага.... Однажды бухгалтер городской фирмы Курнык поссорился с Черным Магом Марменом. Мармен был очень сильным и опытным.
И вот Черный Маг Мармен проклял Курныка. Он лелеял проклятье в глубине своего сердца целый месяц, взращивал его как Черное Дитя – одновременно заботливо и беспощадно.... Поэт, за сонет принимаясь во вторник,
Был голоден словно чилийский поморник. Хотелось поэту миньетов и threesome, Но, был наш поэт неимущим и лысым. Он тихо вздохнул, посчитав серебро, И в жопу задумчиво сунул перо, Решив, что пока никому не присунет, Не станет он время расходовать всуе, И, задний проход наполняя до боли, Пердел, как вулкан сицилийский Стромболи.... Как же хуй мой радовал девах!
Был он юрким, стойким, не брезгливым, Пену он взбивал на влажных швах, Пока девки ёрзали визгливо, Он любил им в ротики залезть, И в очко забраться, где позволят, На призывы отвечая, - есть! А порой и вычурным «яволем»!... |