За дверью

Автор: Giggs Он был уверен, что за дверью что-то происходит, но не открывал ее, даже мысли не допускал о том, чтобы открыть ее. Нет, мысль-то, конечно, такая была. Но она ничего не значила. Иногда у него в детстве возникала определенная мысль, касающаяся гравитации и всего такого, когда он стоял на краю крыши небоскреба, но ведь дальше мысли ничего быть не могло. Она просто возникла и ни на что не претендовала, если можно так выразиться.
Если бы там все-таки ничего не происходило, а небольшая вероятность этого существовала, в чем он прекрасно себе отдавал отчет; так вот, если бы там ничего на самом деле не было, он бы испытал такой стыд, какой еще никогда не испытывал, это было бы просто ужасно.
И вот он сидел, поджав ноги, и курил сигарету за сигаретой, довольствуясь той долей вероятности, которая ему была выделена. Вероятности того, что там что-то происходит и лучше не открывать дверь. То, что за дверью было тихо, еще ни о чем не говорило. Многие вещи преспокойно происходят в полной тишине и темноте, даже в вакууме.
Гораздо легче сидеть вот так, сходя с ума от ужаса, чем, с перекошенным от страха лицом, открыть дверь, за которой ничего не происходит, и увидеть в зеркале трюмо свое идиотское выражение лица. Причем, это совсем не значит, что в следующий раз все пройдет также гладко. Если же там что-то происходит, то открывать тем более не стоит. Ведь там происходит что-то такое, что наверняка поставит в тупик - ты замрешь, как идиот, и случится что-нибудь нехорошее, а возможно, и непоправимое.
Он попытался развлечь себя чем-нибудь, чтобы немного расслабиться и приятнее скоротать очередную ночь. Вспомнился мультфильм о том, как Вини-Пух застрял на выходе из кроличьей норы. Он всегда смеялся в этом месте, успешно скрывая свое собственное сдавленное дыхание, в тайне с нетерпением ожидая освобождения медведя, чтобы и он сам мог вдохнуть полной грудью. Он всегда смеялся днем, но не сейчас. Его подсознание добавило свои штрихи в тот эпизод, как бы пытаясь наказать за трусость – вот кролик берет со стола нож с налипшими на него хлебными крошками, подходит к застрявшему Вини-Пуху, и говорит своим ублюдочным голоском: «Прости, Вини, но мне нужно срочно выйти наружу». Как расширились от ужаса глаза у бедного медведя! Пятачок тоже в шоке, он кричит: «Кролик! Погоди минутку, я его сейчас вытащу!» А Кролик, этот долбаный маньяк, конечно, ответит, гнусаво и совершенно спокойно: «Не волнуйся, Пятачок, я уверен, что если выпустить из него немного жира, то он отлично пролезет»…
Он закашлялся, затушил в пепельнице тлеющий фильтр. «Может, стелить в коридоре, на полу?» - в очередной раз мысленно предложил он себе компромисс. «Черта с два! Это значило бы признать свое поражение. Будет еще хуже. Но нужно же спать, черт побери! Переехать в гостиницу? А тут потом такое начнет твориться, что и на порог не зайдешь – дай только им волю. Продать квартиру? А потом искать новую, совершенно в этом не разбираясь, чтобы остаться и без жилья и без денег? Да и где документы на квартиру? Уже два раза все обшаривал, будь проклят этот бардак! О нет, только не этот бесконечный замкнутый круг мыслей, надо думать о чем-то отвлеченном, может, засну случайно, как неделю назад».
Он проснулся помятый, с чудовищными синяками под глазами, все тело, особенно в пояснице, сильно болело. Позвонил на работу, сказал, что заболел. Хромая, ушел за пивом.
По дороге размышлял: «можно оставлять дверь в спальню открытой. Но тогда ее захлопнет сквозняк, а если наглухо задраить окна, то я все равно в такой духоте не засну. Если под дверь что-то подложить, чтобы она не закрывалась, они поймут, что досаждают мне, и тогда будут действовать уже открыто, без церемоний. Что же делать? Должен же быть выход. Такой, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Может, к психиатру? Нет – закроют к чертовой матери в психушке. Я и сам знаю, что болен, на кой черт мне их диагнозы? Все можно решить гораздо проще, если бы только я знал, как…»
Пенное пиво из бочки, пахнущей густой сыростью, разбавленное водой и клофелином – лучшее средство восстановления сил после тяжелой ночи. К черту эти бутылки, в них нет жизни. К тому же, тут можно не только самому пить, но и смотреть, как другие смакуют, жадно проталкивая в себя кадыками ледяную жидкость. Первые несколько глотков должны быть обязательно крупными, почти без ощущения вкуса – только температуры и консистенции. Время вкуса еще настанет, когда в кружке останется половина. А рядом стоят еще две – полные. Смотреть на них тоже немалое удовольствие. Один цвет чего стоит!
Ему стало легче. Жизнь в постоянной депрессии приучает ценить те маленькие, казалось бы, радости, которые нам доступны. Ему все доставляло радость, граничащую со счастьем, даже работа, пока не появлялись мысли. Потом непривычное чувство быстро сменялось обыденным ужасом и его ожиданием. Так они и чередовались: короткая радость, затем длительное ожидание ужаса и еще более длительный ужас. В собственную квартиру он приходил, как на дежурство в морг. Он сам создал себе правила, по которым жил, чтобы болезнь не забрала последнее, что у него было – волю.
Мыслей долго ждать не пришлось – после второй кружки ему отчетливо представилось, что все посетители пьют не пиво, а кровь. Причем, в бочке ее становится все меньше. Пришлось идти домой. Только заставил себя купить еще литр домой, и сразу быстро ушел, не оборачиваясь.
Он чувствовал, что за ним следят, даже подозревал, кто именно. Ему хотелось развернуться и разбить баллон с пивом о голову следующего за ним пенсионера. Он сдерживался, тем более что это мог быть и тот студент, делавший вид, что читает журнал. «Чего это этот старик все пытается заглянуть мне в лицо со спины?» Он резко остановился перед пенсионером, тот врезался в его спину и упал.
- Вы что, псих?
- Простите…
«Бежать, бежать домой! Им нужен только повод, чтобы отправить меня в психушку, и тогда – прощай, пиво, работа, книга...»
Захлопнул входную дверь, долго стоял, прислушиваясь к звукам на лестничной клетке и тяжело дыша. Разделся и, мельком глянув на дверь в спальню, зашел на кухню.
Книга его называлась «За дверью». Он знал, что никогда не издаст ее, даже не даст никому ее прочесть. За первую же страницу его будут лечить электричеством, без вариантов.
«Пока я могу связно излагать свои мысли, я буду знать, что я не шизофреник. А депрессивный психоз я уж как-нибудь переживу», - подумал он, когда первый раз засел за книгу. После третьей главы он забеспокоился. Две страницы подряд были густо исписаны словом «дверь». Он не помнил, чтобы делал такие записи. Впрочем, прочитав сначала, он нашел, что эти две страницы гармонично вливаются в весь текст и особых причин для волнения нет. Но писать с тех пор стал реже. А если и писал, то обдумывал каждое предложение по часу, как ход в шахматной партии. И, если бы не эта внезапно появившаяся история с дверью в спальню, он еще мог бы свести партию хотя бы вничью…
«Дверь. Дверь. Дверь…» - перечитывал он снова и снова, пытаясь отыскать скрытый смысл в этих двух страницах. «У двери есть две стороны, которые должны меня интересовать - ЭТА и ТА. Боковые грани в счет не входят. Во всяком случае, пока», - прочел он последний внятный абзац книги. «Смысл читать? Я помню книгу наизусть, даже знаю, сколько раз повторяется слово «дверь» на последних двух страницах. Надо думать дальше, искать, рассматривать варианты. Рано сдаваться». Он закрыл книгу, и устало посмотрел на заглавие.
- Вот оно! – он звонко хлопнул себя по лбу ладонью и засмеялся.
В ту ночь он спал в спальне, на кровати, с улыбкой на изможденном лице. Иногда на лбу его появлялись морщины, он что-то недовольно бурчал, но тут же снова улыбался. Ведь у него теперь был главный козырь - на полу, рядом с кроватью лежала снятая с петель дверь в спальню.