Однажды утром

Автор: Облом off Грубин шагал по бульвару и с интересом поглядывал вокруг. Обычно он шел на работу, не замечая некоторых интересных подробностей, встречавшихся на пути. А тут почему-то заметил. Вот сидит и срет огромный мастифф, а хозяйка с интересом смотрит, как какашка выползает из жопы питомца и аккуратными кольцами укладывается на траву. Вот воробьи весело гомонят в куче блевотины, которую видимо накануне изверг из себя нетрезвый ночной прохожий. Воробьи бранятся и с аппетитом завтракают. Вот сидят на следующей лавочке бомжи и алкоголики. Бомжи и алкоголики, распространяя зловоние, попивают слитое из множества бутылок в одну вчерашнее пиво и с философским спокойствием созерцают спешащего Грубина и ему подобных граждан. Вот старуха спешит с утра в аптеку. Старуха желтая и сморщенная, а аптека чистая, неподвластная заразе и вычищенная до блеска. Вот рабочие подстригают газон. Газонокосилки гремят и трещат. Пахнет свежей травой, летом и деревней. Удивительно, когда в центре ополоумевшей столицы вдруг пахнет деревней. Очень живо представляются впечатлительному Грубину картины деревенского быта – мужики и бабы с бодрыми песнями маршируют с сенокоса, а Грубин, в соломенной шляпе, косоворотке, шароварах и мягких сапожках, смотрит на них из окна крепкого деревенского дома, попивая парное молочко и подумывает, что скоро уже и жатва и всякий прочий кал и типо корову бы подоить надобно; и кличет Грубин свою бабу – дородную веселую женщину – и велит ей идти в хлев, а сам с озорством смотрит на крепкий округлый зад своей хозяйки, представляя картины одна другой краше да заманчивей…
Вдруг микроскопический кусочек травы отлетел Грубину в глаз. Вскрикнув, Грубин, схватился на пораженное око и принялся энергично его тереть. Однако, это не помогло. С ожесточением терзая уязвленный глаз, Грубин почти вслепую продолжал движение вперед. Он уже не чувствовал ничего, кроме огненной, пронзающей голову боли. Из второго глаза лились потоки слез, и он также был не дееспособен. Грубин чувствовал, что идет куда-то не туда, но был не в силах остановиться или хоть как-то оглядеться – мозг его застопорился на команде «walk», и ноги передвигались помимо его воли…
***
Дэкханов сидел и со значением пялился в монитор, сохраняя при этом такое выражение лица, что, глядя на него, создавалось впечатление, что он кропотливо и увлеченно работает. Нахмурившись, он бросил раздраженный взгляд на часы и зафиксировал, что его друг опаздывает уже на 34 минуты и 26 секунд. Немного поерзав на стуле, Дэкханов поднялся, сходил на кухню, наделал себе бутербродов, налил кофе и вернулся на свое рабочее место. Он уже вцепился мощными зубами в хлеб, упакованный сверху сочной ветчиной и ломтиком сыра, как вдруг распахнулась дверь, и на пороге появился… Грубин?
Человек, стоявший в дверях лишь отдаленно напоминал Грубина. Изодранные в клочья штанины болтались вдоль искусанных ног подобно праздничным транспарантам. Оба ботинка были измазаны в некой субстанции, которая испускала омерзительный и весьма устойчивый запах. Пиджак стал похож на наряд старика-лесовика, из него отовсюду торчали веточки, листики, плечи были щедро усеяны птичьими испражнениями, а из кармана, вместо платка, торчала скомканная и потемневшая банановая кожура. Руки распухли; казалось, что Грубин сунул их в муравейник и терпеливо держал там как минимум полчаса. Из одного уха торчал дымящийся окурок, нос распух, из него сочилась кровь вперемежку с соплями и козявками, под правым глазом сиял свежий фонарь, а левый стал похож на зараженный женский половой орган, повернутый горизонтально.
Дэкханов поперхнулся и пролил кофе себе на свежие летние брюки. Грубин, сделав шаг вперед, покачнулся и рухнул ничком. Спина его была усеяна множеством отпечатков грубых тяжелых ботинок.