Операция - выжить

Автор: Atrey Денег не было и тараканов тоже.
Деньги закончились давно, а последнего таракана я поймал три дня назад.
Невероятно, но факт - рыжие насекомые то ли безвозвратно покинули мою квартиру, опасаясь, что я пожру их всех, то ли я действительно их всех сожрал. В любом случае, результат на лицо - отсутствие последних крох съедобного, которые пусть и не питали, но хотя бы создавали иллюзию принятия пищи. Я замачивал тараканов в яблочном уксусе, бутылка которого чудом сохранилась в моем умирающем хозяйстве. После того, как тараканы выдерживались в нехитром маринаде, я их высушивал на газетке «Пионерская правда» (не представляю откуда, как она появилась в моей квартире), и они становились вполне пригодны для потребления, по крайней мере, человеку, у которого не было ни сил ни возможности выйти на улицу и найти себе более существенное пропитание.
Последний раз, вчера, когда я взвешивался, вес мой был сорок семь кило. Через неделю я буду весить менее сорока, через полторы - около тридцати; а через две недели, возможно, я не смогу добраться до весов и узнать свой предсмертный вес. Весы находились в ванне. Я специально поставил их туда, когда, предвидя неминуемое голодание и дегенерацию своего тела, понял, что отныне прогулка до весов и обратно может стать моей единственной физической нагрузкой, моим последним мегаразвлечением.
Хотя нет.
По поводу мегаразвлечения неверно. Пить воду, холодную дающую краткое оживление тела и духа, - единственно вызывало положительные эмоции радости и наслаждения, которые можно было характеризовать, как кураж и праздник. Обычно я терпел двое суток, не выпив не одного глотка воды. А потом, о-о-о, когда очередные две зарубки моей жизни оставались позади; обыкновенная вода из-под крана, с пикантным привкусом хлорки и ржавчины, была изысканнее коллекционных вин, пьянящей, как мною любимый джин и придающей бодрости, подобно свежевыжатому соку. Амброзия. Напиток богов, неизвестно по чьей прихоти, скрашивал своим неземным вкусом тяжелые для меня дни.
Причина, по которой я так редко пил воду, - боль. Боль и больше ничего. Мне не сложно было добраться до кухни, налить стакан воды и попить, а через какое-то время доползти до туалета и облегчиться. Но боль, невыносимая дикая, стала для меня камнем преткновения. Когда я справлял нужду, из меня лилось что-то очень вонючее и горячее, и это приносило мне боль, сводившую судорогой мое усталое тело, с каждым днем все более походившее на трупик сушеной воблы.
Глупо, конечно же, спасти свою жизнь и тут же погибнуть. Сам себя спас и себя же сам погубил. Топором необдуманного решения рубанул по кабелю жизни и брызнувшие искры замкнули цепь, ударив меня электричеством неизбежных последствий.
Дело в том, что я совсем один на этом свете. Своих родителей я потерял семь лет назад. Они погибли в автомобильной катастрофе: пьяный до беспамятства водитель «КамАЗа» выехал на встречную полосу и… я остался сиротой. Больше родственников у меня не было. Ни хороших знакомых, ни тем более друзей у меня давно уже не осталось, что совсем не удивительно при моем-то образе жизни. Соседи? Ха! Жутко меня боялись и обходили стороной, как чумного. Наверное, пугали детей моей жуткой персоной. Представляю себе, как вещала какая-нибудь соседушка: «Вот, Валечка, не будешь слушаться маму-папу - станешь таким же страшным и глупым, как Крокодил Дилыч из 23 квартиры, и придут дяди милиционеры и заберут тебя далеко-далеко, в тюрьму, от мамы и папы».
Дорогие родители! можете меня больше не опасаться и перестаньте пугать своих маленьких неразумных детишек. Я безобиден, как лист осенний, как свежезамороженный минтай.
Не подумайте, что я жалуюсь на свое одиночество. Наоборот. Меня это вполне устраивало. Более того, жизненная пустота, вакуум отношений радовали меня.
Одно угнетает - свою проблему я мог решить гораздо легче. Гораздо. Стоило лишь обратиться в больницу. Но неосознанный страх перед людьми, открытым пространством гнал меня, заставлял спрятаться в своей запущенной квартире. Я скрылся из жизни. Схоронился в своей скорлупке, закрыл дверь на все замки, цепочку и забаррикадировался старинным дубовым комодом, выключил все электроприборы, плотно задернул шторы и спрятался под старым, местами прожженным, одеялом.
Ломку я пережил на удивление легко. Видимо, намерение завязать с наркотой было столь безупречным, что боль и депрессия не смогли набрать полную силу и добраться до меня. В общем, я удачно переломался, осталось - выжить.
Я подошел к окну и раздвинул шторы. Более двух месяцев я не видел солнца, неба и наш двор. Лето. Солнечные лучи ворвались в комнату, залив ее золотистым светом и теплом. В комнате, более походившей на склеп нежели на жилое помещение, сразу стало уютнее, как-то по-домашнему. Я открыл окно и выглянул во двор. Свежий воздух пах пылью, чем-то цветущим и автомобильными выхлопами. С пятого этажа открылась великолепная панорама. Уличный быт жителей близлежащих домов завораживал: детишки деловито возились на своей площадке; их мамочки курили и что-то живо обсуждали; влюбленная парочка целовалась в хороводе тополиного пуха; бабушки сидели на лавочке, в тени деревьев, зорко провожая каждого прохожего. Когда-то, давным-давно, я был изгнан из этой жизни и забыт людьми и самим собой. Теперь же мне захотелось вернуться назад, к людям, вновь обрести себя и стать необходимой частью этой глупой, но счастливой жизни.
Уксуса оставалось полбутылки, даже чуть больше. Должно хватить. Я достал из шкафа топорик для мяса, шведской работы. Лезвие из нержавеющей стали, остро наточенное, сверкало, как новенькое. Из ящика стола, где с незапамятных времен хранилась всяческая медицинская бижутерия, вынул резиновую трубку. Разделочной доски у меня не было. Точнее была когда-то, не в этой жизни Поэтому я решил провести «операцию по выживанию» прямо на столике. А что? Будет день - будет пища и все, все, все будет.
Не торопясь, я подготовился: открыл бутылку с уксусом, вдохнув резкий, кислый запах; положил шпагат прямо перед собой; разорванную на бинты наволочку (больше ничего не нашлось) бросил на пол; взял в правую руку топорик, немного покачал его, чтобы попривыкнуть к резиновой рифленой ручке и встал на колени перед кухонным столом. Исповедующийся и сам же себе отпускающий грехи.
Я посмотрел наверх, на серый, заросший по углам паутинами потолок, но увидел безгранично-синее небо с белоснежными облаками, безмятежно плывущими в ослепительных лучах солнца.
Обдумывать, прикидывать, сомневаться - не слабость. Принятие решения - переломный момент. После этого двигаться к намеченной цели нужно с холодным сердцем и твердым разумом. Меньше мыслей - больше дел. Решение принято и колебаться, размышлять более не стоило.
Широко размахнувшись, я со всей силы ударил и отрубил по локоть свою левую руку. На пластиковую светло-голубую столешницу хлынула густая кровь, темно-багровая, как вино. Я отбросил топорик схватил шпагат и перетянул левое предплечье. Мне показалось, что кровь стала течь медленнее. Я взял бутылку и стал поливать уксусом рану. Уксус шипел и пузырился на свежем мясе, обжигая нервы и превращая болезненно реальную картину в отвлеченный сюрр. Кровь сгустилась и начала сворачиваться. Цвет мяса поблек из ярко-красного в бело-варенный. Я замотал обрубок руки наволочными бинтами и хлопнулся в обморок.
Очнулся я минут через сорок, чувствуя физическую легкость, эйфорию, словно опьяненный кислородом. Погладил культяпку. Без сожаления. На ум, не кстати, пришла песня «Синий платочек». Ха! Инвалид! В продолжительных боях с наркотной зависимостью под городом Ломка-Переломка был ранен и… Ничего. Будет день - будет все…
Я встал, подошел к окну и посмотрел на послеполуденное солнце. Левая рука приятно горела.
Дальше…
А что дальше?
Дальше время потекло со своей прежней скоростью: иногда чуть быстрее, порой чуть медленнее.
Отрубленную часть руки я поделил на четыре куска (число четыре всегда было моим любимым). Четыре - для японцев это - число смерти. Может поэтому оно мне нравилось. Я всегда испытывал тягу к чему-то значимому, имеющему контекст.
Я налил в двухлитровую, с отбитой по краям эмалью, кастрюлю воды и поставил ее на огонь. В воду я бросил, случайно найденный за газовой плитой, укроп, давно истлевший в пыль - все что отыскал в своем доме из приправ. Довел воду до кипения и аккуратно, стараясь не обрызгаться кипящей водой, положил все куски своей бывшей руки, от локтя до кончиков пальцев, в кастрюлю.
Руку пришлось варить больше часа, чтобы мясо хорошо проварилось, стало мягким и отделилось от костей.
Первые день я не ел, только пил бульон - опасался, что не смогу совладать со своим атрофированным нутром и вырву драгоценную пищу.
Через три дня я достаточно окреп (у меня даже появился симпатичный такой, смугло-розовый румянец), вышел на улицу и, наконец-то, разумно обратился за помощью…