Письмо другу Аннанепесу из заснеженной России.

Автор: Эдуард Багиров О, друг мой Аннанепес, я, недостойный твоего внимания, пишу тебе из этого странного государства, где круглый год зима. Та зима, которая с зелёными листьями и травой – ещё ничего, терпимо, но та, которая с белым пухом, падающим с неба по милости Аллаха, сим наказывающего прахоподобных гяуров ежегодно – эта зима просто невыносима.
В Москове и Санкт-Петербурге, этих главных гяурских городах, самих гяуров очень мало. В основном наши, мусульмане, и это отрадно. Представь себе, о друг мой Аннанепес, они тут едят ту пищу, которую стамбульские собаки уже давно отказываются даже нюхать – шаурму, и ещё, о прахоподобные, даже спорят, в каком городе эта отрава называется правильнее – в Питере или Москове… Не смейся громко, пугая соседа своего Абдуллу, о друг мой, клянусь Аллахом – это истинная правда!
А ещё в России много знакомых лиц, что тоже отрадно. Помнишь ли ты, о Аннанепес, наших соседей из Карасубазара – Белкинидзе и Амигишвили, единственных чистых русских во всём ауле? Ну, ты должен помнить – у них ещё из кибиток постоянно играла какая-то русская песня, которую они, недостойные милости Аллаха, называли на узбекский лад – «Хава нягиля»… Так вот, эти гяуры сейчас в Москове, и открыли собственное министерство образования, и теперь у них всегда есть возможность курить ханку и кушать плов, каковой возможностью они щедро делятся с другими гяурами, регулярно закатывая пиры на весь Москов, и даже я, недостойный твоего внимания, регулярно бываю на этих пирах, да не минует меня за это прегрешение милость Аллаха…
А помнишь ли ты, о друг мой Аннанепес, бесноватого Яртыгулака-оглы из Эгжебеди? Ну, того, который сначала торговал на базаре батарейками, а потом рассмешил весь солнечный Карасубазар тем, что привёз из далёкого Чин Мачина много странной одежды на птичьем пуху, и пытался ей торговать на всех базарах Мавераннагра. Ну, тот глупый Яртыгулак из Эгжебеди, который украл из мечети два старых Корана, обрезок ногтя пророка Мухаммеда и даже (о, нечестивец!) клок волос из бороды отшельника Худайназара из Векильбазара, и пытался вывезти эти святыни в страну гяуров, за что и был наказан Аллахом. Если ты помнишь, о друг мой Аннанепес, его поймали у Бухарских ворот стражники, всё отняли и отпиздили палками по пяткам, приговаривая при этом: «О, глупый ишак, гнусная помесь гиены и павиана, не смей увозить гяурам наши святыни, да вывернет Аллах наружу твои внутренности, чтоб скорпион смог ужалить тебя в твою обнаженную печень! Торгуй лучше своей странной одеждой на птичьем пуху, о подобный подкове с копыт сдохшего ишака!»
Так вот, этот глупый Яртыгулак живёт сейчас в гяурском городе Питере, и ему очень повезло. Он работает писцом у одного важного человека, имя которого я, недостойный, не осмелюсь упоминать тут, знай только, о друг мой Аннанепес, что при упоминании этого солнцеподобного имени вся вселенная погружается в глубокую скорбь от собственного ничтожества. Хозяин относится к прахоподобному Яртыгулаку хорошо, часто кормит, почти каждый день, и редко бьёт, и даже иногда всемилостивейше снисходить соизволит до его гнусной жиденькой бородёнки, зажав её в кулак и вопросив: «Ну что, старый ишак, всё пишешь? Ну-ну…»
А недавно я, недостойный твоего внимания, ездил в Питер, примкнув к каравану, везущему туда сухари, зеркальца, железные мотыги, стеклянные бусы и вообще всякий необходимый в северной столице гяуров товар. По дороге сдох от холода мой верный ишак, и я был милостиво допущен в паланкин ко всемирно известной поэтессе, райской гурии Сучке-ханум, с коей и проделал весь оставшийся до Питера путь, по дороге будучи насильно осчастливливаемый её душещипательно-зубодробительной поэзией, вытягивающей жилы, выворачивающей внутренности и заставляющей принимать вертикальное положение последние волосы на моей голове. Хорошо, что нас не видел её воздыхатель, ревнивый Федоридзе-оглы, известный в народе как Мрачный, прозванный так за свой вечный пессимизм и дурное расположение духа, вызванное не иначе как частыми расстройствами измученного беспробудным пьянством и круглосуточным курением гашиша желудком, да простит меня Аллах…
Скажу я тебе, о друг мой Аннанепес, хоть ты и не поверишь мне, недостойному, что дейхане Москова и Питера весьма отличаются друг от друга. Если первые трудятся не покладая рук, в результате чего имеют чистый город и каждый день едят мясо и пьют кумыс, то в Питере ежедневно происходят голодные бунты, и чернь, вместо того, чтоб идти работать, выходит на загаженную базарную площадь и громко кричит о том, что все их жалкие таньга украли гяуры из Москова. И им даже невдомёк, что у них давно уже истлели штаны, и весь срам, да простит меня Аллах, уже давно торчит наружу, вызывая буйные приступы смеха у гяуров из Москова, приехавших в Питер попить водки и позабавиться с местными женщинами, кои отличаются гостеприимством и блещут трезвостию ума. Хотя, между нами говоря, о друг мой Аннанепес, до московских женщин питерским всё же далековато. Ну, например, Риот-ханум или Соня-ханум, о которых ты наверняка слышал в нашей солнечной Азии, вполне достойны быть воспетыми в стихах нашего непревзойдённого поэта Махтумкули, при звуках божественных стихов которого утихают Амударья и Сырдарья, и соловьи, пристыженные собственным бессилием, прячутся по своим гнёздам…
А представь себе, о друг мой Аннанепес, что было бы, если бы дейхане Карасубазара, вместо того, чтобы идти на хлопковые поля, собрались бы на главной площади и начали вопить, подобно прахоподобному гяуру Топал-оглы, что все их жалкие таньга украл и увёз в Ашхабад твоё достойнейший прадед Дурдыгылыдж-ата на своей Волге с блатными номерами, дай Аллах ему увидеть, как его правнук сажает на верблюда своего внука. Кстати, этот Топал-оглы получил своё имя в зиндане Волоколамска, куда он попал за бродяжничество и нищенство (топал – хромой. турецк.). Там ему сломали ногу за то, что он, прахоподобный сын тушканчика и варана, осмелился замедлить ход влекомой им тележки с баландой, которую он развозил по камерам, тщетно надеясь сим недостойным деянием заработать условно-досрочное освобождение, да откусит ему Аллах его первичные половые признаки…
Ну, что ещё я, недостойный твоего внимания, о друг мой Аннанепес, могу рассказать тебе о странном житии моём в главном городе гяуров, да выдернет Аллах волосы и выцарапает глаза их жёнам, дабы не смогли прахоподобные насладиться совершенством их форм? Только о себе, недостойном твоего внимания.
А работаю я Помощником Главного Раздолбая в одном из угодных Аллаху заведений, которое принадлежит… о, я даже не осмеливаюсь произнести вслух это высочайшее имя, опасаясь, что при упоминании его Солнце и Луна скроются навсегда с глаз от стыда и осознания собственной неполноценности, и вечная тьма окутает вселенную, а так рисковать судьбами всего человечества я, недостойный, не имею никакого права. Скажу только, что многотрудные будни мои проходят в беспрерывном употреблении греховных алкогольных напитков, курении гашиша и отборных шышек, игре в нарды и ( да простит меня Аллах!) во внимании и ублажании меня, недостойного, гяурскими девушками (представь себе, хотя в это и трудно поверить, что среди них большинство достойнейших), хотя, конечно, они не столь обильно волосаты и пахучи, как твоя Бибиджемал, но не хуже, да простит мне Аллах неуместное сравнение…
А как поживает Пейкан, любимый верблюд твоего достойнейшего прадеда? Не сдох ещё? Эта недостойная скотина… ой, что я говорю, это достойнейшее красивейшее животное довольно часто посещает меня в моих ночных кошма… в сновидениях, ублажая взор мой своими совершенными благородными очертаниями…
Да ниспошлёт Аллах вам всем здоровья и всяческой милости. Ответа я от тебя не ожидаю, о друг мой Аннанепес, так как знаю, что ты, сцука, ещё не удосужился научиться по-русски не только писать, но даже и читать…
Кстати, ты знаешь, что смешные гяуры почему-то назывют наших соотечественников «хачиками», да простит их, неразумных, Аллах?