Вычеркнутые дни: домик № 69

Автор: Этот фанерный домик с непременно-случайным номером 69 стоял чуть в стороне от других убежищ троллейбусных троллей, бегущих из города Севастополя по горным дорогам к можжевеловым зарослям, придорожным орхидеям, красной глине с морщинами трещин, каменным объедкам гор, скатившимся в море с ладоней небрежно позавтракавших богов, и алой коктейльной вишне солнца, сползающей в подкрашенную золотой пылью морскую воду.

В домике должны были бы жить 2 человека, но нас было пятеро: бейсболист Боб, спортсмен-сутенер Магомет, спившийся меломан Фил с сожительницей Лизкой и я, могущественный страдалец, к которому обещала теперь сбежать новая жена Дениса и моя же бывшая девушка, которую я некогда украл с ее же свадьбы, а потом вернул, потому что нехорошо же брать чужое, но теперь снова передумал, потому что ведь раньше это было мое, а он забрал у меня мое, хотя я и сам от него отказался. Как видно, в голове моей не было четкой картины мира, а был только алкоголь и желание уж скорее повалить Аську на землю и порвать на ней что-нибудь из одежды.

В домике номер 69 было две кровати с панцирной сеткой. Мы сдвинули их и спали там впятером, переворачиваясь по команде, и матеря иссиня-храпящего Фила, девушкой которого было проложено наше мужское единообразие. Когда солнце всплывало перебродившей лисьей тушкой из-за дальнего края моря, Фил толчком локтя сбрасывал на пол умостившегося рядом Боба и, переступая через его не проснувшееся туловище, стремился к холодильнику, который непонятно от каких щедрот был поставлен в этой горной обители.

Оттуда он извлекал с ночи заряженные кубиками дынной мякоти пластиковые бутыли с водкой. Надо сказать, что киевскую, вполне сносную водяру мы выпивали уже в первый день, поэтому приходилось покупать балаклавскую водку, смертельно вонявшую бензином и почти негодную к употреблению без дополнительных мер очистки.

Химик Фил поначалу пытался фильтровать эту мерзость активированным углем, но во-первых, вонь все равно оставалась, а во-вторых, уголь тоже скоро кончился. Тогда мы стали заправлять водку дыней. Получалось вполне сносное пойло.

Фил прикладывался к холодной бутылке сначала всем своим опухшим личиком, а затем, на ощупь отыскав на нем рот, вставлял туда горло бутылки. Через минуту он уже весело приплясывал перед домиком под музычку из пристегнутых к плейеру маленьких колонок.

Надо ли говорить, что, глядя на энергичные прыжки Фила, ни я, ни остальная часть экспедиции не желала отдыхать без водки более ни минуты. Спортсмены наши, в остальной жизни пьющие редко и неохотно, приезжая на мыс Айя начинали жрать водку в режиме две с половиной бутылки в день: «Чувствуешь, как энергия природы нас оздоровляет?» — загадочно комментировал очередной глоток Магомет, вообще имевший склонность к самодельной мистике.

И впрямь, то ли место это было такое, то ли мы были дьявольски здоровы и бесстыдно молоды, но две-три бутылки в день выпивалось легко и свободно. Целыми днями мы копошились в море, ныряли за крабами и мидиями, плавали наперегонки на санаторский пляж со своих диких камней, чтобы наковырять себе девочек на вечер, лазили по скалам, собирая редкий там хворост, жарили мидии и воровали продукты в санаторской столовке, в которую бегали по горной тропе, зачем-то оснащенной динамиками, транслировавшими радиоточечное радио.

Вечерами мы спускались с гор и делали набеги на дома отдыха, которых тут было 3 штуки. Если с обеда удавалось припасти девочек, мы разыскивали их и напаивали до радостного визга, а потом ебли на морском берегу под крупной сыпью белых звезд на не омраченном электрическим заревом небе.

Если девочек-полуфабрикатов не было, мы искали сырье прямо на месте, особенно не обращая внимания на наличие приставленных к нему самцов. Из-за этого часто случались драки, впрочем, недолгие, потому что после того, как Магомет сильно избил какого-то местного авторитетишку, а Фил порезал бутылочной розой всю харю его «охраннику», с нами предпочитали не связываться.

Тем более, что многие помнили, как год назад один злой мужчина разбил Бобу лицо, а наутро его тушку нашли в море без признаков жизни. И хотя мы не имели к этому ни малейшего отношения — тот черт просто утонул, купаясь в жопу пьяным — молва приписала нам этот трупик, а мы особо и не отказывались от полезной репутации.

Итак, девушек ебли на пляже, а потом, случалось, вели доебывать в получивший некоторую известность домик 69, если кровать не занимал Фил со своей сожительницей, активно участвовавшей, кстати, в нашей культурной программе.

Все это совершенно не мешало мне пребывать в романтическом томлении, вздыхать и кричать на ни в чем неповинную луну, обзывая ее всякими словами. Я ждал, что ко мне все-таки приедет Аська, хотя и понимал, что вероятность тут невелика, а последствия могут быть разные — так, в прошлый раз Денис приезжал ее забирать с топором и шестью уголовниками-татарами. Впрочем, тогда он так и не нашел нас, да и стоило ли обращать внимание на такую ерунду, если было совершенно доподлинно известно, что все плохое происходит с другими людьми, но никак не со мной, нет, не со мной.

Видя как я страдаю, бейсболисты отдавали мне лучших девок, а Фил тайно делился заначкой — медицинским спиртом, который он закопал за домиком как он говорил, «на крайний день».

Следует сказать, что сейчас, через 13, что ли, лет, я ярко и выпукло помню каждый камень в тропе, ведущей к домику 69, и каждую надпись «Хуй» на его стенах.
Я помню, что Боб был в майке Ocean Pacific, что у Магомета был тогда свежий шрам под глазом, что Лиза сломала ноготь, что Фил как раз начал отпускать щетину, которую гордо звал бородой, и что у меня с собой были кассеты с Simple Minds, Siouxsie and the Banshees и пять альбомов The Cure.

Я помню, что Аська пришла к нам босиком, потому что босоножки порвались по дороге, в желтой ситцевой юбке и черном tank-top-е, что из вещей у нее была зубная паста и купальник, что волосы у нее были убраны в хвост, а на голове была дурацкая соломенная шляпа, которую она выбросила в кусты сразу же, как увидела меня.
Я помню, что у нее был разбит о камень большой палец на левой ноге.
Я помню плетеную феньку у нее на запястье.
Помню, что губы ее пахли тогда яблоками, потому что кто-то дал ей по дороге яблоко и она его только что съела.

А больше я ничего не помню уже до того момента, как мы сели в Як-40 в аэропорту Симферополя, чтобы начать вспоминать уже совсем другие вещи, уже совсем скоро. Из тех четырех? пяти? семи? дней, что мы еще пробыли на Айя, я помню только все ту же луну, надкушенную уже с другого края, да горбатый мостик, на котором я ебал ее, а она держалась за перила и пела Summertime и мы оба хохотали как сумасшедшие, когда в стороны от нас шарахались напуганные тени, наслышанные о странных нравах обитателей домика под номером 69.

Все, что было там, тогда я забыл, мне потом рассказывали мои друзья о том, что мы делали все эти дни, но я все равно не вспомнил, я просто поверил на слово и вставил этот чужой кусок истории в мою жизнь.

И до сих пор я иногда задумываюсь — почему я не помню ровным счетом ничего из тех нескольких единственных дней, когда я был по-настоящему, беспробудно, беспросветно и целиком счастлив с женщиной. Ведь то, что я был счастлив тогда, я помню как раз очень хорошо.

Все эти годы я собирался когда-нибудь съездить туда, постоять на обрыве, посмотреть на тонущее в воде багровое солнце, и на восходящую в другом конце неба луну, на которую воют уже совсем другие люди. Несколько раз я был в Севастополе, а однажды проезжал даже поворот на Ласпи и Айя, но так и не довелось мне еще раз взглянуть на исписанные словом «Хуй» стены домика № 69, которого, впрочем, может быть, уже там и нету.