Контркультурщик

Автор: Клетчатый Свинтус Часть 1.
Огюста Шмотье одолевал сон. Но спать было нельзя, потому что хитрые турки только и ждали удобного случая, чтобы спиздить чего-нибудь ценного. Два дня назад старина Перпиньяк задремал у ворот, так со склада чудесным образом увели скульптурную группу «Аполлон, Жрецы и Шифоньер» весом под три тонны, восемь амфор с окаменелыми финиками и серебряное блюдо с прижизненным изображением Евклида. После этого на смену стали выходить парами, но на напарника Огюст особо не полагался. Отставному сержанту Эжену Навалю было решительным образом наплевать на раскопы, археологов и сохранность занесенных в реестры Лувра античных артефактов, ибо ни один из них не мог вернуть ему утраченных на полях сражений гениталий…
Шел второй час дежурства; Шмотье старательно бдел, периодически больно щипая себя за бедро и вглядываясь в шуршащий оливковой листвой сумрак. Внезапно из темноты, как черт из табакерки, выскочил молчаливый мужчина в мятой феске и резко ударил Огюста по голове штакетиной. «Chien merdique!»- вскричал француз и упал навзничь, вынеся телом складскую дверь. «Не мутлу тюрку дийене! Ай, гюзель, шикирим!»- послышалось из близстоящих кустов, и в пролом один за другим устремилось четверо шустрых магометан. Шмотье ощутил себя беговой дорожкой, и это унизительное чувство придало ему сил. Вскочив, он с развороту заехал кулаком в глаз замешкавшемуся мужику со штакетиной и, одержимый желанием возмездия, быстро захромал в складские лабиринты следом за налетчиками. Он настиг их, когда те пытались завалить на мешковину статую какой-то бабы с флагом Румынии в руке: «Милос, милос!»- бормотал самый старший из них, усатый горбун, приобнимая наклоненную бабу за жопу. «Huilos!!!»- взопил Шмотье и прыгнул на горбуна. Лишившись опоры, статуя рухнула на пол и, судя по звуку, раскололась. Турки заверещали и грозно запрыгали вокруг, но Шмотье, не теряя времени даром, схватил первый подвернувшийся предмет и принялся наносить им удары направо и налево. После пары точных попаданий в жизненно важные органы враг обосрался и позорно бежал, и Огюст остался стоять в облаке гипсовой пыли и сероводорода, сжимая в руках орудие возмездия. Коим, к удивлению француза, оказалась мраморная рука разбившейся бабы. Вторая конечность, с остатками древка, валялась тут же. «C’est pas bon, pas bon du tout»,- подумал Шмотье и, отбросив каменную длань, уныло побрел к выходу…

Часть 2.
Поначалу Паштету в Греции было тоскливо. Никакой тебе движухи, все тихо, размеренно и сонно. После бурных московских будней с перестрелками, блядьми, буги-вуги и кокаином Китнос казался Паштету лайт-версией ада. Которая, впрочем, довольно быстро превратилась в хард-версию после знакомства с официанткой Нюрой, приехавшей в солнечную Элладу из Житомира зарабатывать деньги на содержание мамы-ампутанта и сына-имбецила. Нюра была капризна и сварлива, но, за неимением прочих более-менее ебабельных кандидатур, Паштет позволял ей хозяйничать в доме. Так продолжалось почти год, пока Нюра не исчезла в неизвестном направлении в компании рыболовного магната, «Короля ставрид» Ставроса, прихватив с собой паштетов хронограф Rolex Daytona с бриллиантовым рантом (бывшая собственность убиенного В.Л., да не истлеют его подтяжки). После этого обманутый экспат замкнулся, перестал бриться и пристрастился к садово-огородным работам на примыкающем к дому участке.
В один прекрасный день, честно отвисев пятичасовую сиесту в гамаке под душераздирающую «За мною пришли мусора, Боа, пеньюары и бра...», Паштет неспешно вскапывал укропную грядку. Как пишут в плохих приключенческих романах, «внезапно лопата ударилась обо что-то твердое, заставив сердце учащенно биться». Через десять секунд из земных недр был извлечен продолговатый предмет, оказавшийся после тщательной промывки мраморной рукой. «Ништяк приблуда»,- подумал хозяйственный Паштет и отнес руку в дом для детального осмотра.
Выяснилось, что рука была левой, скорее всего женской и при жизни что-то держала – возможно, кистень или бутылку,- потому как характерный хват сохранился неповрежденным. «А, может, она держала хуй?»,- молнией пронеслась в голове Паштета шальная мысль – и в этот момент его судьба совершила крутой поворот. Грядки немедленно начали зарастать пыреем, а Паштет, накинув тунику на мохнатый торс, отправился в местный оперный театр, где служил гардеробщиком его знакомец, подслеповатый эфиоп Уругуло. У Уругулы имелся замечательный рабочий сюртук с подкладкой из лапландского толстого бархата, и это обстоятельство придавало Паштету сил и сообразительности. «Смотри, Григорович приехал!»- с порога крикнул он своему фиолетовому приятелю и, не останавливаясь, прошествовал в гардероб. «Ихиде, ихиде Кирикоровитч?!»- засеменил к парадной лестнице негр, чья стажировка в балетной школе при Маринке вот уже сорок лет оставалась самым ярким воспоминанием всей жизни. Паштет же между тем, не мешкая, отрезал от бархатной подкладки изрядный кусок и втихаря ретировался через окно, примяв несколько флоксов и петуний на театральной клумбе.
Придя домой, находчивый русский соорудил из бархата подобие коврика для компьютерной мыши и выложил им внутреннюю сторону мраморной ладони. Затем снял штаны, уселся поудобнее в кресло-качалку и вставил свой напрягшийся отросток в бархатное лоно. Рука незнакомки оказалась поразительно нежной и умелой… «Богиня!»- выдохнул Паштет и сбил спермой чугунную сковороду с плиты.
. . .
В дверь громко постучали. Паштет почесал щеку и открыл. На крыльце стояло трое: два клонированных клерка в серых костюмах и мымра в очках с тряпочной папкой под мышкой. «Добрый день, господин Карапузов,- произнесла мымра,- мы из Министерства культуры. Позвольте войти?» Паштет посторонился и пропустил визитеров в комнату. «Позвольте сразу к делу,- продолжила очкастая,- к нам поступила информация о нецелевом использовании вами предметов, представляющих большую культурную ценность. Конкретно, речь идет об утерянной руке Венеры Милосской, она же Афродита с острова Мелос. Вам есть, что сказать по этому поводу?» Паштет молча подошел к серванту и вытащил из верхнего ящика руку. Место отлома было гладко зашкурено и увенчано накладкой из толстой кожи; к предплечью титановыми шурупами были привинчены две медные эргономичные ручки; бицепс украшала сделанная черным маркером надпись «Любовь Зла», а бархатная прокладка, хоть и изрядно посветлевшая, выглядела свежо и чисто. «Блять!»- вскрикнули хором клерки и синхронно схватили руку руками. «Я мою ее каждый день,- сказал Паштет,- Два раза». «Что вы с ней сделали?! Что вы ей делали?!- запричитала мымра,- Вы ей мастурбировали?! Вы мастурбировали культурным наследием Греции?!» «Дрочил, а хуле? Успокойся, дура, чо ты на измене вся?»- пытался воззвать к разуму гостьи Паштет, но тщетно. «Вы неотесанный, некультурный человек! Вы неандерталец!- орала мымра, потрясая папочкой,- вы дрочили произведением искусства, вы отдаете себе в этом отчет?! Вы… Вы – контркультурщик, вот вы кто!» Паштет понял, что конструктивного диалога не получится и сел в угол, позволив событиям развиваться самопроизвольно. Через пятнадцать минут сотрудники минкульта поутихли, положили руку в невесть откуда взявшийся ящик с опилками и, не попрощавшись, покинули помещение. Паштет сплюнул и уставился в окно на багровый закат.

Часть 3.
Насвистывая песенку из мультфильма «Ежик в Тумане», Паштет копал ссохшуюся почву. Намедни он купил на рынке семена рододендронов и бугенвиллей, из которых намеревался вырастить живую изгородь вокруг дома. Внезапно лопата ударилась обо что-то твердое, заставив сердце учащенно биться. Паштет сел на корточки и, запустив руки в глинозем, не без труда вытащил на поверхность большую белую глыбу. Струя воды из шланга смыла лишнее, и скоро на Паштета взирала красивая женская голова с надписью «NIKE» на лбу. Рот головы застыл в безмолвном крике, широко распахнутые глаза манили и гипнотизировали. «Спортсменка»,- подумал Паштет и, проведя пальцем по зовущим губам, осторожно проверил наличие зубов внутри. Зубов не обнаружилось, а палец ушел в каменную прохладу целиком. Посидев у находки еще несколько минут, Паштет пукнул, отложил шланг и понес лопату в сарай.
Нужно было успеть в театр до закрытия.