Полное излечение. продолжение

Автор: yakov …
На следующий день, когда Миша возвратился с прогулки в парке, на столе он увидел раскрытую книгу. Он вспомнил, что читал ее вчера – и снова на периферии его сознания зашевелились тени воспоминаний – но безрезультатно.
Он продолжил чтение.
“Уфальское племя считается не только самым таинственным из народов “цивилизованного” мира, но и является, без сомнения, самым рассеянным на планете. Грубо говоря, в современном мире есть два типа уфалов. Первый тип – это так называемые скрытые уфалы. Их количество неизвестно и трудно оценить его даже примерно. Они ничем не отличаются от окружающего населения – независимо от места проживания. Исследователям не известно даже о наличии у них хоть какого-нибудь отличительного знака. Мы узнаем об их существовании обычно после насильственной смерти в результате “священной охоты”. Как они различают друг друга, нам неизвестно – впрочем, это не исключает того соображения, что всегда есть бесчисленное количество способов договориться о знаках.
Второй тип не имеет никакого специального названия. Мы будем называть их в нашей статье обычными уфалами. Они живут везде (практически нет никаких сомнений в аналогичности этого утверждения и в отношении скрытых) – от Индонезии до Пакистана, от Австралии до Канады. Такой вездесущестью могут похвастаться разве только еще иудеи. Меньше всего на душу населения уфалов приходится в нашей стране. На Кавказе – их древней родине – их считанные единицы. В Тбилиси зарегестрировано 15 семей, в Ереване и Баку – соответственно 7 и 12. Среди них нет ни одной исконной – все они переселились туда за последние 30 лет. Сталин недолюбливал уфалов и не разрешал им селиться на Кавказе.
Еще одна особенность национального характера уфалов – не скрывая своей национальной принадлежности, они как-будто не культивируют никаких традиций, не имеют ни намека на фольклор и какие-либо другие проявления самобытности. Ученые не находят ни малейших антропологических особенностей у людей, которые называют себя уфалами. За исключениеи одного фактора – их уникального, невероятно архаичного языка, своим словарем повергающего в трепет филологов.
Те редкие случаи, когда зарегистрированный как уфал человек погибает в результате “священной охоты”, вызывают общественный скандал и полицейское расследование, которое, как правило, ни к чему не приводит. Таким образом, мы имеем основание считать существующим наличие связи между скрытыми и обычными уфалами.
С начала перестройки на территории СССР зафиксировано по меньшей мере два или три ритуальных убийства, чего не наблюдалось в нашей стране по меньшей мере 50 лет. Это позволяет сделать вывод, что среди советских уфалов, как и среди других национальных меньшинств, затлел бикфордов шнур национального возрождения.”
Миша заснул – его организм не выдержал такого обилия информации. Когда он проснулся, то убедился, что чувствует себя гораздо лучше. Он поел, посмотрел телевизор и продолжил чтение.
“Законы, поддерживающие свод одной из загадочнейших религий мира –уфальской, - со временем претерпевали изменения. Что касается самоубийств – которые естественным образом должны были стать дальнейшим логическим развитием идеи постепенного принесения в жертву народа – то они были строжайше запрещены, видимо, с самого момента основания религии.
Другим важным законом было возрастное ограничение допуска к исполнению обряда. Барьером служил возраст 19 лет – но на деле старались довести ограничение до 25 лет.
Было запрещено ритуальное убийство собственных детей, и, соответственно, родителей, вообще любого члена своей семьи. Что касается семьи погибшего, то по всей видимости им обязаны были помогать соплеменники и прежде всего сам убивший.
Что же касается самой “священной охоты”, то исходя из главной заповеди – убить своего соплеменника – следовал вывод, что в поединке ни в коем случае нельзя поддаваться, хотя тот же вывод следовал и из запрета самоубийства. Поэтому поединки носили зачастую совершенно фантастический характер. Два вооруженных* уфала, столкнувшись нос к носу на базаре, обменявшись традиционным приветствием на своем языке и произнеся положенные обрядовые формулы, являясь великими мастерами боя, могли в течение нескольких минут подчистую разгромить базар и вогнать весь окрестный люд в панический ужас.
(*тогда люди редко ходили без оружия, а уфалы безусловно не выходили из дома невооруженными)
Разумеется, исповедование уфальской религии было запрещено всегда и во всех государствах – о единственном исключении будет упомянуто ниже. Но как на практике возможно было осуществить запрет на отправление культа, совершающееся столь неожиданно и зачастую молниеносно, а кроме того в последние часы жизни исповедующего этот культ? Единственное предприятие, которое могли осуществить власти – это наказать убийцу, но поймать выжившего уфала было крайне сложно, потому что уфалам не было равных в искусстве скрыться и уйти незамеченным. Кроме того “священная охота” происходила столь стремительно, что мало кто мог назвать ее участников. К тому же нужно принять во внимание тот факт, что окружающее население чрезвычайно уважало и боялось уфалов – провинившихся практически никогда не выдавали властям. Зачастую соседи прятали их семьи.
В христианских странах в Средние Века уфалы, наподобие испанских марранов (но, пожалуй, подходя к этому еще более добросовестно, чем марраны), неизменно вели образ жизни добропорядочных христиан – в той форме, в которой христианство было представлено в данной области или государстве, – и называли себя тем же именем, что и окружающее население. Особенным шиком (если можно применить подобный термин в отношении этих суровых и трудолюбивых людей), заставляющим вспомнить их кавказское происхождение, было устроить “священную охоту” прямо в церкви, например – в католических странах – во время воскресной мессы (повторим: никто не знает, как узнавали они друг друга).
Традиционно уфалы считались лучшими воинами и – что важно – военачальниками. Исторически засвидетельствовано, что они служили во всех армиях мира. Довольно большое их число было капитанами пиратских флотилий Средиземного моря (15-17 вв.) Нанимавшие их государства (исламские страны и итальянские торговые республики) смотрели сквозь пальцы на их вероисповедание – и порой даже предпочитали нанять уфала, чем представителя другой народности.
Известен случай, когда генуэзский корсар, уфал, проявив чудеса отваги, спас взятого в плен турецкого корсара (также уфала) из застенков Генуи – только для того, чтобы открыть с ним “священную охоту” и погибнуть.
Поединок (мы имеем в виду “священную охоту”) мог длиться мгновения, а мог продолжаться часами и дольше. Он мог окончиться вничью. Поскольку поединок был целью существования каждого уфала, то вся жизнь в его собственных глазах была лишь подготовкой к поединку, каковой факт делал из представителей этого уникального народа людей практически совершенно лишенных обычных человеческих слабостей – жажды наживы, гордыни, гнева, страха, поисков наслаждений и т. д. Занимаясь повседневными делами, они без особенного напряжения достигали значительных успехов и уважения в обществе.
…Те немногие ученые, которые занимались серьезно изучением религией и бытом уфалов, не могут прийти к однозначному выводу относительно того, есть ли мотив богоизбранничества и спасения человечества – как это имеет место в иудейской и христианской верах – в религиозном сознании сынов этого народа.
Бесстрастный взгляд уфалов (или, попросту, отсутствие какого-то ни было взгляда) на судьбы мира, отстраненное отношение к роду собственных занятий – сколь бы серьезными, на наш взгляд, они ни были, - и абсолютное спокойствие в отношении собственной судьбы больше всего напоминает буддийскую позицию. Возможно это является причиной того, что в эпоху Тан мы находим огромное скопление уфалов на территории Китая. Но еще большее их количество было в Тибете, причем постоянно – по крайней мере, до 19 в. Интересно отметить, что у тибетских летописцев считалось дурным тоном упоминать об уфалах – и мы знаем о их пребывании в этой стране из свидетельств чужеземцев.
Япония – это, пожалуй, единственная страна, где даже на государственном уровне на уфалов всегда смотрели с сочувствием. О запрещении проведения их обрядов никогда не шло и речи. Здесь уфалы считались даже не столько святыми людьми – как, например, странствующие монахи, – а скорее, некими священными существами (или даже священными предметами) – вроде придорожных храмов, посвященных богам животных и тому подобных объектов всеобщего поклонения. Каждой уфальской семье неизменно выдавался надел земли, причем всегда на отшибе – во избежание преждевременной встречи с единоплеменником. Путники, встречавшие уфальский хутор, спешили остановиться возле него, совершить молитву и предаться созерцанию.
В эпоху эмансипации в Европе участились случаи демонстративного отказа того или иного уфала от “священного” поединка. Характерно, что в подобных случаях второй никогда не трогал отщепенца: у уфалов никогда не существовало понятия о вине и наказании для отступника. По-видимому, у них вообще отсутствовало понятие греха по отношению к несоблюдению религиозных постановлений. Как бы невероятно это не звучало – вся их религия, с первого слова законодателей, построена исключительно на принципе добровольности.
Что же касается повседневной жизни, то повторим – уфалы всегда целиком и полностью принимали моральные установки окружающего населения.”
На этом текст книжки обрывался. Миша перевернул последнюю страницу и с обратной стороны обнаружил еще одну надпись:
“МАТЕРИАЛ ПОДГОТОВЛЕН РОССИЙСКИМ ОТДЕЛЕНИЕМ ЮНЕСКО.”
Миша уставился в потолок. В голове стоял легкий гул. Он возникал короткими периодами по нескольку раз на дню, и Мише это уже здорово надоело. Иногда из монотонного гула выделялись разные слова, не имевшие, впрочем, какого-либо конкретного смысла. Вот и сейчас всплыло слово – “монография”. Миша задумался над этим словом – и вдруг осознал, что то, что он только что прочел, – и есть монография. Гул стих.
- Неужели эта монография – моя? – удивился Миша. Он отложил листочки и погрузился в дрему. Последней фразой, которая донеслась из глубин сознания, была: - Боже! И этот, в очках, тоже все это прочитал…

…
Миша выходил из парка. Начинались холодные дни. После того, как он выписался из больницы, Миша прогуливался здесь каждый день, катался на лодке, делал пробежку, кормил белок. За последнюю неделю состояние его заметно улучшилось, он обрел уверенность и уже мог обойтись без помощи бабушки –жившей по другую сторону парка, в огромном сталинском доме, – готовил, стирал, убирал квартиру, а главное – перестал бояться своего оружия, которым умел пользоваться с таким блеском.
Последние дни он разбирался с чертежами, даже подъезжал в свой НИИ (вид института вызвал сильнейший эмоциональный взрыв: Миша еле справился с нескончаемым потоком хлынувших воспоминаний) и, преодолев робость, посовещался с коллегами по поводу текущей работы. Пожалуй, можно было возвращаться в лабораторию, неоконченный проект вдруг стал тяготить его, требовать немедленного завершения, – к тому же в голове его все идеи неожиданно сложились в одну непротиворечивую гармоничную картину.
Звонили из спортивного общества и, кажется, что-то от него хотели. Миша совершенно ничего не понял – ни что это за общество, ни чего от него хотят, – но обещал им вскоре перезвонить.
Не нужно ему торопиться, не все сразу…
Сейчас он шел и что-то обдумывал…
Миновав ворота парка, он вышел на проспект. В этот час гигант–проспект, придавивший город, казался особенно широким и пустынным, редкие букашки-прохожие были не в состоянии потревожить его покой. Звук скользящих по идеальной трассе серых машин тонул в пронизывающе холодном мареве, витрины магазинов давно уже сделались призрачными и вспоминались только во снах.
Издалека было видно, как из подземного перехода выходят людские фигурки. Одна из них замерла, и Миша почувствовал на себе пристальный, сверлящий взгляд.
Он тоже замер, потом пошел в направлении оцепеневшего, не сводящего с него взгляда, человека. Тот заметил его движение и неуверенно махнул ему рукой. Миша кивнул в ответ.
Приблизившись, он прочел великое изумление в глазах незнакомца. “Странно, - подумал он. – Что во мне не то? И вообще, кто это?” Но изумление быстро сменилось другим взглядом – жестким, чистым и радостным. Незнакомец как-то странно выгнул шею и в то же время вытянул вперед левую руку и описал ей замысловатую дугу. Миша моментально повторил этот необычный, довольно неестественный жест – и сам удивился тому, что сделал. Что-то было зашевелилось в его голове – но продолжиться этому процессу не дала ярчайшая вспышка, вспыхнувшая в Мишином мозгу и осветившая последние погруженные в сумрак уголки его памяти. А вызвала вспышку фраза, которую произнес незнакомец:
- Так ты выжил? Почему не дал знать?
Эта фраза была произнесена не на русском, а на совершенно другом языке и звук этой речи окончательно излечил Мишу.

окончание следует