Жертвоприношение

Автор: Арлекин 1. ПРОЛОГ

Я играл с собаками, барахтаясь в снегу, когда из леса вышли счастливые охотники. Ликуя, они вели на верёвке маленького медвежонка.
- Привет, - поздоровался я. – Добыли медвежонка, да?
- Он будет жить в моей юрте, - сказал один из охотников, белизной ухмылки соревнуясь с распластавшимся под нами заснеженным полем, - приходи с ним поиграть, если хочешь.
- Ещё бы.
Мои собаки зарычали. Медвежонок бросил на них рассеянный взгляд и поплёлся вслед за охотниками.
Вечером, поев с отцом солонины и понянчившись с малюткой, я пошёл в юрту охотника. Кроме меня там собралось человек пятнадцать мальчиков и девочек. Они сгрудились в углу вокруг медвежонка, громко смеялись и непрестанно тянули к нему руки, чтобы погладить, потискать, пощипать или просто прикоснуться. Хозяева дома не уступали детям, пытаясь приласкать малыша, угостить его рыбой и потеребить за уши.
Я вспомнил всех предыдущих медведей. С некоторыми обращались лучше, чем с самими детьми, окружали их всесторонней заботой, а в случае внезапной смерти – горько оплакивали. Хозяйка дома протаранила толпу малышей и стала чесать медвежонка костяным гребешком. Чумазые грязноволосые дети, орущие и приплясывающие вокруг хозяйки и объекта её опеки, больше походили на жителей чащи, чем вымытый и расчёсанный мохнатый мишка.
Мне не хотелось толкаться с малышами, поэтому я стоял в стороне, улыбаясь, наблюдая за наивными забавами нашего нового медвежонка.

Исследователя к нам привела девочка, игравшая за сугробами с медвежонком, которому уже исполнилось два года. На этом человеке была странная шуба, никто из наших такую одежду не носил, и смешная шапка; у него были розовые обветренные щёки и голубые глаза. Мелкая дрожь выдавала в нём жителя городов. Да, там у всех такие же серые невыразительные лица и тонкая, почти прозрачная кожа, сквозь которую просвечивают вены – так мне рассказывал отец.
Он вышел из тумана и заговорил с девочкой на своём непонятном языке. Она не поняла ни слова и решила отвести его к нам – потому что отец бывал в городах и, может быть, мог понять лепет этого бродяги.
Девочка ввела его в нашу юрту и сразу убежала, а человек из городов заговорил с нами ласковым женским голосом, но я тоже ничего не понял. Отец пожал плечами и продолжил возиться со своими рыболовными снастями. Наш гость стал что-то очень медленно говорить на своём языке, и меня очень рассмешил его голосок.
- Кто этот урод? – спросила мать.
Гость попытался повторить её слова, но вышло кривовато.
- Исследователь из городов, - не поднимая головы, ответил отец.
Глаза гостя загорелись, и он опять старательно исковеркал услышанные слова.
Жаркий спёртый воздух, заполняющий юрту, подействовал на исследователя, как котёл просяного пива: он сел на пол и закосил.
- Зачем он пришёл? – спросила мать.
Отец отложил снасти и заговорил с исследователем на его языке. Они говорили очень долго, а я сидел в другом конце юрты и тайком улыбался, потому что этот язык был ужасно похож на журчание горячей мочи в снегу. Когда гость уснул, отец объяснил нам с матерью, что исследователь пришёл из городов, чтобы изучить нашу жизнь и рассказать о ней у себя на родине.
- А зачем ему это? – спросил я.
- Они соревнуются, кто больше знает, - объяснил отец.

Медвежонок вырос достаточно, чтобы покалечить ребёнка своими объятиями, его когти стали слишком крепкими, и все начали потихоньку готовиться к Медвежьему Празднику.
Его хозяин сколотил прочную бревенчатую клетку, завёл туда медведя и запретил кому бы то ни было выпускать его. Мужчинами уже был избран Самый Меткий Лучник. Все жили в ожидании дня Отправки Духа и Обряда Прощания.

Исследователь спал у нас в юрте, а всё остальное время бродил по округе, непрерывно записывая и зарисовывая нашу жизнь. Он начал понимать многие слова – лично я научил его довольно сносно выговаривать «жопа» и «пизда». Иногда он произносил эти и некоторые другие словечки в разговорах с представителями старшего поколения – к бурной радости всей детворы и недоумению остальных.
Один из охотников тяжело заболел, и вечером его должен был лечить шаман. Исследователь напросился на камлание, и отец с неохотой, но согласился его отвести. Я пошёл с ними.
Когда мы пришли, возле юрты больного было не протолкнуться: собрались все, от детворы до стариков. Исследователь достал блокнот и стал записывать.
Шаман сидел на земле, тряс бубен и громко призывал духов-хранителей. Так продолжалось довольно долго, затем ученик помог шаману встать и подвёл его к дверям юрты. Шаман глубоко втянул в себя воздух.
- Он поглощает души предков, - объяснял исследователю отец, - и души других вызванных им духов.
Шаман отбросил бубен, лёг лицом вниз, перестал шевелиться и затих.
- Он покидает своё тело и путешествует вне него. Спускается в преисподнюю, погружаясь в свой бубен, как в воды озера.
Шаман лежал какое-то время, потом вдруг шевельнулся и приоткрыл один глаз. К нему подбежали две девушки и стали растирать его ноги.
- Полностью придя в себя, он заменит душу в теле больного, - сказал отец исследователю.
Шаман встал, подошёл к двери юрты и стал бешено махать руками.
- Распугивает духов, - прокомментировал отец.
После всех процедур, шаман заметно устал. Две девушки усадили его на скамейку и оставили одного. Исследователь что-то спросил у отца, тот подумал и кивнул, и они пошли к шаману. Я пошёл за ними. Исследователь через отца стал расспрашивать шамана о том, что с ним было после того, как он покинул тело и как он вылечил больного.
- Я шёл по дороге в преисподнюю в сопровождении трёх моих духов-хранителей, - рассказал шаман. – По пути я набрёл на домик. Пёс, который его сторожил, начал лаять, и на дорогу вышла охранявшая её старуха и спросила, навсегда я пришёл или на время.
- И что вы ответили? – спросил исследователь, не переставая записывать.
- Я сказал своим духам, чтобы они не слушали старуху и не останавливались. Вскоре мы подошли к реке. Там была лодка, а на другом берегу были чумы и люди. Я встретил души мёртвых родичей больного, и, войдя в их чум, нашёл там его душу. Но родичи отказались отдать её.
- И как же вы её заполучили?
Шаман пожал плечами:
- Я взял её силой.
Позже исследователь спросил у отца, как шаман переносит душу в мир живых. Отец сказал, что для этого шаману приходится вдохнуть душу в себя и заткнуть уши, чтобы она не улетела.

2. НЫРЯЛЬЩИК

Исследователь несколько дней кряду ходил за шаманом по пятам и, с помощью моего отца, расспрашивал о его жизни и различных таинствах. Он старался узнать как можно больше о камлании, но шаман аккуратно сводил всё к сухим биографическим сведениям. Я всюду таскался за ними. Так мы и блуждали по снежным степям вчетвером: шаман, исследователь и переводчик с сыном. Шаман всё время был пьян. Я догадывался, что он водит нас в снегах, чтобы исследователь, борясь с сугробами, не мог записывать.
За эти три-четыре дня перед началом Медвежьего Праздника я узнал о шамане много такого, о чём никогда прежде не слышал ни от отца, ни от кого-либо из стариков.

Когда-то давно, когда шаман был ещё молодым и черноволосым, он тяжело заболел оспой и три дня оставался без сознания. По ошибке его чуть было не погребли заживо на третий день. В это время его носило по открытому морю. Там, посреди ледяных вод, Болезнь заговорила с ним. Она предсказала, что он получит дар шаманской силы от Владык Моря, и открыла ему его шаманское имя – Ныряльщик. Затем Болезнь сотворила бурю и вздыбила воды. Острые бритвы волн швыряли его по всему простору моря, пока, наконец, ему не удалось выйти на сушу. Это был огромный, как континент, айсберг. Ныряльщик полез в гору, потому что не смог придумать, что ещё ему делать на этой земле. Там, на склоне горы, он встретил обнажённую женщину. В ней было что-то настолько светлое и близкое, что Ныряльщик тут же бросился сосать её грудь. Та женщина сказала, что он её дитя, и что его ожидает множество испытаний и трудностей, от которых он смертельно устанет, и захочет прервать свой жизненный путь. А муж женщины дал Ныряльщику двух грызунов, коих прокляли уже много тысяч лет назад, и они теперь подрабатывают гермесами, чтобы хоть немного скостить срок. Ныряльщику объявили, что грызуны – его проводники, которые отведут его в преисподнюю. Вместе с грызунами Ныряльщик поднялся на самую вершину, откуда ему стало видно семь чумов с сорванными крышами. Они спустились в долину, оставляя за собой три цепочки следов на снегу – одну глубокую и широкую, и две тоненьких по бокам. Ныряльщик вошёл в первый чум, и застал там обитателей преисподней и людей сифилиса. Они пекли на огне лепёшки из смегмы и отшелушенной кожи. Когда они увидели Ныряльщика, на их лицах засияли чернозубые улыбки. Они навалились на Ныряльщика и вырвали его сердце. Одно из этих чудовищ бросило сердце в кастрюлю, а другие сказали Ныряльщику, что он может идти. В других чумах были злые шаманы и владыки всех нервных расстройств и безумия. Он подолгу задерживался в каждом и изучал все недуги, которыми болеет род человеческий.
Проводники ждали его на выходе из последнего чума. Они долгое время вели его через долину, пока не упёрлись в горную гряду. Грызуны прорыли под горами подземный ход и по нему отвели Ныряльщика на другую сторону - в Страну Шаманки, которая укрепила его глотку и голос совершенно бескорыстно, как только заметила зияющую дыру у него на левой груди. Целую вечность шёл он в компании грызунов, пока не оказался на берегах Девяти Морей. Неподалёку от берега виднелся остров, в его центре росла молодая берёза, верхние ветви которой касались неба. Рядом с ней росло девять трав, а вокруг были моря, и в каждом плавала утка со своим выводком. Ныряльщик не понял смысла этого зрелища, но проводники успокоили его, заверив, что это не для шаманов, а для мыслителей, надеющихся разгадать символы преисподней. Он рассмеялся, догадавшись, что это не символы, а просто девять трав и несколько утиных стай. Грызуны показали ему на вершину молодой берёзы. Ныряльщик увидел множество сидящих на ветках людей разных народов. Кто-то из них сказал Ныряльщику, что из этой берёзы у него получится отличный корпус бубна. И сразу же на землю упала ветка. От неё отходили три побега, и он сделал три бубна: первый – для помощи роженицам, второй – для исцеления больных, и третий – для поиска заблудившихся в снегах.
Ныряльщик брёл вдоль берега, и, наконец, измождённый и унылый, пришёл к Бескрайнему Морю. Из-за Моря возвышалась Круглая Гора, а на берегу лежало семь камней. У первого камня были зубы, как у медведя, и впадина, похожая на корзину. На нём держалась вся земля, своей тяжестью он давил на поля, чтобы их не унёс ветер. Второй камень был для плавки железа... – и так он провёл по одному дню у каждого камня, и узнал их назначение.
Затем проводники отвели его к Круглой горе – прямо по льду, которым было затянуто Море. Ныряльщик увидел в основании горы пещеру, и, даже не задумываясь – так он устал, - вошёл в ярко освещённую каменную комнату, увешанную зеркалами. Сначала ему показалось, что свет исходит от огня, но потом понял, что это дневной свет, и проникает он через отверстие в потолке – длинную шахту до самого пика Круглой Горы. В пещере были две женщины – нагие, но заросшие густыми волосами, как северные олени. Одна из женщин сказала, что беременна, и родит двух жертвенных оленей. Что тут же и проделала. Другая тоже родила двух оленей, но для другого. Грызуны подмигнули Ныряльщику, чтобы он по этому поводу тоже не особо задумывался.
А после этого странного действа Ныряльщик неожиданно попал в пустынную местность и увидел далёкую гору. Всё путешествие Ныряльщика преследовали далёкие горы, и он уже было начал подозревать, что гора – одна, просто он каждый раз подходит к ней с разных сторон. Но, так или иначе, он дошёл и до неё - за три дня. Естественно, вошёл в пещёру и на этот раз увидел нагого кузнеца. Ныряльщик успел только заметить казан размером с полземли, стоявший на огне, до того, как кузнец схватил будущего шамана огромными клещами, отсёк ему голову, разрубил его тело на кусочки и всё сложил в казан и варил три года. Кроме казана над очагом, в пещере стояли три наковальни, и на одной из них кузнец ковал Ныряльщику новую голову взамен – и гораздо лучше - прежней. Кузнец рассказал ему о принципах медицины. О том, что когда Ныряльщика позовут лечить больного и вода в священном сосуде будет слишком горяча, то камлать бесполезно, потому что больного уже не спасти. Если вода тёплая, то больной поправится. Если холодная – он здоров.
Кузнец выловил кости Ныряльщика, составил их и снова покрыл их плотью. Он пересчитал кости, и оказалось, что их слишком много – вот почему шаманы носят так много одежд. Окончив ковать голову, кузнец научил Ныряльщика читать помещённые внутри неё буквы. Он переделал ему глаза, и теперь, когда он камлает, то видит ими, а не телесными глазами.
Потом Ныряльщик проснулся в своём чуме, среди семьи, и отныне мог петь и камлать сколько душе угодно, не зная устали. Но это было только начало его инициации, которая растягивается для шамана на всю его жизнь, ибо нет пределов магическому профессионализму.
Как-то раз Ныряльщик снова оказался болен, и во сне к нему приблизился дух красивой стройной женщины, во всём она была хороша, только ростом ему по пояс. Одна половина её лица была чёрная, а другая – красная. Она это никак не объяснила, но рассказала, что учила предков Ныряльщика камлать, и теперь пришла, чтобы учить его. Старые шаманы умерли, и стало некому лечить людей. Поэтому теперь он будет шаманом. Она призналась Ныряльщику в любви, пожаловалась, что у неё нет мужа, и вполне серьёзно заявила, что он теперь будет ей мужем, а она ему женой. Она пообещала дать ему духов-помощников, чтобы он лечил с их помощью, а она, в свою очередь, будет его учить и поддерживать. Насчёт пропитания можно не волноваться - пищу им принесут люди. Ныряльщик попробовал было выразить своё мнение по этому вопросу, но женщина быстро пресекла эту попытку, грозно посмотрев на него снизу вверх и прошипев зловещим змеиным:
«А ес-с-сли ты не будеш-ш-ш с-с-слушаться, то я тебя убью».
Итак, она приходила к нему, и он спал с ней – тут уж ничего поделать было нельзя, но детей у них не было. Сейчас она живёт одна в хижине на горе, иногда приходит в обличье старухи или волка – так, что смотреть страшно, а иногда – в образе крылатого тигра. Ныряльщик садится на неё, и она показывает ему разные страны. Много чего они вместе повидали. Он видел горы, где живут одни старики и старухи, и деревни, где одна молодёжь - они похожи на нас, а иногда превращаются в тигров и блуждают по индийским джунглям.
Теперь она приходит уже не так часто. А вот, когда учила, приходила каждую ночь. Как и обещала, она дала ему трёх помощников: пантеру, медведя и тигра. Они приходят к нему во сне или когда он зовёт их во время камлания – тогда он одержим ими, они проникают в него, словно дым или пар.
Иногда его сакральная коротышка-жена занимает его тело. Когда она внутри него, то она говорит его устами и всё делает сама. Когда он ест приношения и пьёт свиную кровь, то это она ест и пьёт, а не он.

Исследователь записывал рассказы шамана слово в слово, насколько это позволял перевод и толкование моего отца, чтобы, вернувшись в города, поделится с другими своим драгоценным знанием.

3. МЕДВЕДЬ

За день до Отправки Духа и Обряда Прощания, хозяин медведя пригласил всех принять участие в празднике. Мальчишки бегали из юрты в юрту, разнося послание охотника: «Я готовлюсь принести в жертву дорогое мне божественное существо, живущее среди гор. Мои друзья и повелители, приходите на пир, чтобы соединиться со мной в великой радости Прощания с богом. Приходите...»
Выбрав место на лугу, шаман поставил новую юрту. Внутрь он поместил молодую берёзу без нижних веток, верхушка которой торчала через дырку в потолке наружу. На стволе берёзы он сделал девять насечек-ступеней.
Исследователь никак не мог угомониться, всё спрашивал отца о смысле и назначении приготовлений, но все, включая моего отца, были слишком заняты приготовлениями, чтобы уделять ему внимание. К тому же он уже порядком всем поднадоел.
Наконец, наступил День Отправки. Гости расселись в хижине вокруг очага: мужчины впереди, женщины сзади. Отварили и поджарили просяные клёцки, сварили густое мутно-белое просяное пиво.
- А почему женщины пьют мало? – не утихал захмелевший исследователь, теребя отца за рукав.
- Женщины пьют столько, сколько наливают им мужья, – раздражённо отмахивался отец.
Мужчины настрогали тонких длинных палочек, вставили их в очаг и помолились. Большую часть палочек потом благоговейно вынули из очага, вынесли наружу и свалили в кучу. Затем все палочки старательно воткнули в мёрзлую землю, а среди них положили два длинных толстых Шеста Для Удушения.
Мужчины вышли из хижины и стали украшать тотемный знак.
Тем временем, пользуясь общей суматохой, я подглядел, как в юрте шаман, чьи действия тщательно документировал дотошный исследователь, бросил в огонь ветки и окурил бубен. Он стал призывать духов войти в бубен, приговаривая искажёнными голосами духов: «Я здесь, кам!»
- Что такое кам? – спросил исследователь у пустоты. Потом спохватился и выкрикнул на нашем языке: - А-а-а! Шаман, точно! Шаман и есть!
Шаман тряс бубен, ловя духов. Собрав их, он вышел наружу и дал знак. Мужчины торжественно двинулись к клетке с медведем. За ними шли женщины и дети. Все плясали, пели и прихлопывали в ладоши.
Люди собрались возле палочек и Шестов Для Удушения и расселись кругом – на этот раз во внутренний круг сели старики.
Один из молодых охотников подошёл к клетке, сел перед ней и стал рассказывать медведю, что его отправят к предкам.
- Извини и не сердись – это честь. Вино, пироги и палочки ты заберёшь с собой. Если ты добр и спокоен, то вернёшься, чтобы с тобой поступили таким же образом...
Исследователь строчил так, что из-под его карандаша летела грифельная пыль.
К клетке подошёл ещё один мужчина и внезапно захватил голову медведя в петлю.
- Зачем он пропустил верёвку у медведя под передней лапой? – спросил исследователь у отца.
- Чтобы медведь не задушил себя, когда будет вырываться.
Шаман изображал поимку: хныкал, становился на дыбы, старался освободиться от невидимой петли – душа медведя вселилась в него.
Медведю накинули на голову ещё одну петлю и провели её симметрично первой – так, чтобы его могли вести двое мужчин по бокам.
Люди кричали и хлопали всё громче, а медведя вели в центр круга. Неожиданно медведь дёрнулся и повалил одного из ведущих его мужчин. Шаман уронил бубен. К медведю тут же подскочили несколько мужчин и стали лупить его палками, пока он не присмирел. Раненого мужчину увели под руки. Шаман снова поднял бубен с земли.
- Он поймал душу, которая чуть было не вырвалась.
Исследователь писал, но смотрел не в блокнот, а на действо. Никто не мог оторваться. Зрелище захватило всех и сделало нас его рабами. В воздухе стоял чётко уловимый запах ещё не пролившейся крови, нагоняющий на людей истерию.
Когда медведя привели в центр круга, его со всех сторон стали обстреливать стрелами.
- Это тупые стрелы, - донёсся голос отца. – Мы называем их медвежьими. Это для того, чтобы разъярить зверя для более красочного эффекта.
Люди кричали всё громче, медведь впал в ярость, как и требовалось. Чем сильнее ярился медведь, тем больше удовольствия получала обезумевшая толпа. Когда медведь совсем выдохся, в кольцо втащили кол, к которому его привязали. После этого продолжился обстрел медвежьими стрелами. Медведь плакал и ревел, пока окончательно не выбился из сил. Несколько парней схватили его за уши и мех на морде. Один зашёл сзади и ухватил его за хвост. И все стали тянуть его изо всех сил в разные стороны. Медведь разинул пасть, куда кто-то тут же вставил деревяшку – и в неё сразу же впились медвежьи зубы. Ещё четверо ухватили каждый по лапе и тоже стали тянуть. Медведь распластался на земле. Один из лежащих между палочками Шестов Для Удушения подсунули ему под горло, а другой положили на загривок.
Самый Меткий Лучник – действительно хороший стрелок – выпустил стрелу прямо медведю в сердце. Ни капли крови не упало на землю и все вздохнули с облегчением.
- Кровопролитие – к худу, - прокричал мой отец, и я с трудом узнал его голос.
Все перешли с криков на вопли и визги, бросились к медведю, чтобы придавить его, пока он ещё жив.
- Медведь не должен издать ни звука агонии! – кричал отец из месива тел оставшемуся в стороне исследователю.
Люди топтали друг друга, пытаясь прорваться к медведю и попинать его тушу ногами.
Шаман окурил душу медведя можжевельником и Отправил её.
Под стройный вопль десятков глоток с медведя содрали шкуру. Голову отрубили, с неё шкуру не сдирали. Её положили на циновку под восточным окном. От головы отрезали кусок мяса, Находящегося Под Пастью, и положили его под голову. Перед головой медведя выложили кусок вяленой рыбы, клёцки, чашу с его собственным вареным мясом и водку.
Люди, отряхнулись, поправили шапки, наскоро привели себя в порядок после помешательства и пустились в пляс. Натанцевавшись, вернулись в юрту, где уже сварилось мясо.
- Маленькое божество поело, давайте-ка, друзья, поклонимся, - сказал шаман.
Остальную тушу готовили на парý в горшках. Внутренности тонко нарезали, посолили и съели сырыми. Некоторые охотники перемазались медвежьей кровью.
Отец подробно объяснил исследователю, зачем и почему.
Всем присутствующим раздали куски мяса.
После трапезы голову тоже освободили от шкуры и отнесли к Насыпи Других Черепов.
На следующий день в юрте шаман поднёс мясо Владыкам Бубна. Он поднял чашу и стал причмокивать, подражая жадно пьющим богам. Гости с чавканьем ели мясо медведя.
Исследователь писал. Из-под повязок на его пальцах просачивалась свежая кровь.
Надев очередной праздничный наряд, шаман сел на скамью, окурил бубен и принялся взывать к богам.
Он резко опустил правое плечо
- Это на него села невидимая птица, - прокомментировал отец.
Он продолжал призывы. Его бубен заметно отяжелел. Шаман несколько раз обошёл берёзу, затем встал на колени перед входом в юрту и помолился. Встав, опять вышел в центр, стал бить в бубен, трястись и бормотать. Он прошёлся по юрте и очистил всех присутствующих своим бубном, а затем впал в экстаз.
Он подбежал к берёзе, тряся бубен и крича, и совершая движения, будто забирается на небо. Потом снова стал кружить вокруг берёзы и огня, издавая звук грома, потом бросился к скамье, покрытой шкурой медведя. Стуча в бубен, он впал в транс.
- Его душа покинула тело вместе с душой медведя.
Шаман залез на вторую ступень и заорал. На третьем небе он остановился, чтобы передохнуть, и стал рассказывать о погоде, несчастьях, эпидемиях и жертвах, которые ещё нужно принести. Добравшись до последнего неба, шаман снова заорал. Там он узнал у бога, что всё в порядке - жертва принята, и получил предсказания о погоде и урожае.
Вернувшись на землю, он упал без сил. Долго лежал молча и неподвижно. Потом потёр глаза.
- Привет, давно не виделись, - это отец перевёл исследователю полный изумления и невинности взгляд старого шамана.
И ещё двадцать шесть дней непрерывного и безудержного пьянства, танца и блуда смешались в один большой, сумбурный и гротескный конспект краснощёкого голубоглазого исследователя наших обычаев, ритуалов, обрядов - нашей жизни.

4. ЭПИЛОГ

Спустя несколько дней после Медвежьего Праздника, как только отступило тягучее просяное похмелье, исследователь вернулся обратно в города.
Я подошёл к отцу, который чинил наши рваные после Праздника одёжки. Он подал мне корзину, и я надел её лямки себе на плечи.
- Пап, а зачем ты всё это рассказывал? Почему шаман тоже говорил все эти вещи? Ведь этот человек всё записывал!
- Пусть думают, что всё именно так. Мы сделали это к всеобщему благу. Знаешь, сын, я был в городах, я всё это видел, тебе не передать. Я учился там, жил в общежитии в окружении вонючих эпидемичных якутов, из-за которых весь этаж постоянно был закрыт на карантин... Но это не важно. Я видел и слышал, и читал о том, как люди городов могут толковать... трактовать и использовать твои, мои, наши знания. Я не жадничал, ты свидетель, я многое рассказал. Остальное пусть домыслят сами. В сущности, для них имеет значение объём и качество информации, а не информация как таковая...
Мы поднялись над лесом и стали медленно растворяться в этом слое... и так же медленно проявляться в том. Ярко-жёлтое небо нависало над красными скалистыми горами. Отец собирал травы, не имеющие имён, и укладывал их в корзину у меня за спиной. И, несмотря на то, что нам удалось продлить жизнь этому миру во всех его слоях, медведя было очень жаль.