ТриАда

Автор: Шизоff Мы идём, а на нас с интересом глядят, и порою оборачиваются. Глядят, правда, сначала на неё. Женщины обычно глядят, а мужики оборачиваются. А на меня глядят с недоумением, потому как пара мы весьма странная. Щрек и Фиона, Эсмеральда с Квазимодой. Впрочем, я выгодно оттеняю её красоту, а она давно привыкла к моему безобразию. Вообще-то ей нравятся более молодые люди, и другой тип, но…. Меня она любит.

Встретились мы на сей раз совершенно случайно. То-бишь, я её три часа поджидал, а потом очень неумышленно столкнулся нос к носу, как только она с подругой своей распрощалась. Подругу «Мерседес» умчал, а она пешком до метро. Тут я и поймал её на пешеходном переходе.

-- Привет! – удивлённое выражение лица я всё утро репетировал.
-- Ой, привет!

Ей репетировать не надо. Актрисуля божьей милостью. Я её, ясное дело, обнял. Неловко как-то – отвык. Она меня искренне и естественно. И чмокнула, а затем выгнулась слегка назад, гримаску состроила. У меня внутри потеплело и чуть ли не порвалось. Эта её мимика, это… это видеть надо!

-- Домой?
Она утвердительно кивает.
-- А … за тобой… никто?

Отрицательно мотает головой. Очень отрицательно – не волнуйся, никто меня особенно не ждёт, я свободна как ветер, не трать время на дурацкие вопросы, будь проще.

-- Может, пройдёмся? Провожу тебя чуть-чуть, поболтаем…. Как?
Вместо ответа она обнимает меня за шею, крепко-крепко, и с полминуты мы молчим друг другу в ухо, потому что слова не нужны.

-- Как твои дела?
Очень умный вопрос! Самое то после полугодового молчания.

-- Нормально, -- пожимает она плечами.
-- Учишься?
-- Учусь, -- вздыхает она, и мне, ей-богу, понятен этот вздох. Мы вообще хорошо понимаем друг друга. Иногда.
-- Всё проходит! – бодро подмигиваю я ей, с ужасом понимая, что так оно и есть. – Такую надпись велел вырезать на своём перстне…
-- … царь Соломон, -- заканчивает она, и грустно смотрит на меня, -- я помню.

Она помнит. Я повторяюсь. Я постарел. Я скоро…. Этого ей знать не надо.

Мы идём и молчим. Всё, что я мог ей сказать -- уже сказано. В той жизни. Моя жизнь разорвана на три части; до неё, с ней, и без неё. Золотистый лоскут, солнечный зайчик горнего света, упавший на хитросплетение двух безжизненных серых полотнищ.

-- Давай сумку, -- предлагаю я, чтобы хоть что-то сказать.
-- Мужчина не должен носить женскую сумку.
-- Это ж рюкзак!
-- Это не рюкзак! Это «Сен-Лоран»!
-- Ладно, этот рюкзак – не рюкзак, согласен. Зайти куда-нибудь не хочешь?
-- Куда?
-- Перекусить, кофе там….
Она на секунду задумывается и отказывается:
-- Нет, тут всё дорого.
-- На кофе я наскребу.
-- У меня есть деньги. Просто не хочу.
-- Было бы предложено….

Не хочет ставить меня в неудобное положение. Она знает, что у меня нету денег. А если есть, то это будет уже не кофе с коньяком, а коньяк с кофе. Много коньяку. Нет, она меня не осуждает! Она меня любит, любит любого, только…. Боится. Что со мной будет после кофе? Вдруг я решу проводить её до дому? Я могу. Только меня там совсем не ждут, и один бог знает, чем эта встреча закончится.

Красный свет. Мы стоим на переходе, держась за руки. Из навороченного джипа нас разглядывает жирный урод с похотливыми свинячьими глазками. Я настолько остро чувствую КОГО и КАК рассматривает это чудовище, что темнеет в глазах. Однажды я чуть было не убил из-за неё одного человека, и могу убить сейчас.

-- Классная тачка! – она видит джип, и в упор не замечает паскудной рожи. Или замечает, но так, что не замечаю я.

Классная тачка, слава богу, трогается и довольно шустро исчезает. Машины – её страсть. Непонятная мне страсть. Сам я не люблю механизмы. Автомобили, компьютеры, сотовые телефоны – я их ненавижу. Только врождённая пассивность не позволяет мне стать новым луддитом. Мне хочется проколоть все на свете шины, запустить вирусы компьютерной чумы, спида, эболы и сразу всех – А, В, С – гепатитов. Отключить все телефоны, повыдёргивать вышки и сравнять с землёй остальные средства коммуникации. Потому что по этим телефонам она мне не звонит, почту не читает, а автомобили увозят её от меня. Однажды новый автомобиль перевесил меня на чаше душевных весов, и теперь…. Нет, я не люблю механизмы. Я люблю её. И водку. На пропитую мной сумму можно было бы купить пару таких джипов. И всё могло бы сложиться иначе….

-- А если бы у меня была вот такая «Тойота», ты согласилась бы жить со мной?
-- Это «Лексус».
-- «Лексус» принадлежит концерну «Тойота».
-- Да.

Да. Как хочешь, так и понимай. Чёрт возьми! Ведь она любит, любит меня, но уже поняла, что жить со мной невозможно. Ей, конечно, помогли понять, но она и сама теперь всё понимает. Поколение Next, дети индиго, New Age. И я всё понимаю, потому и встречаюсь лишь тогда, когда мне на сердце ложится холодная липкая рука, а утром я понимаю, что могу больше никогда – Никогда! – её не увидеть. Ей-то как раз меня видеть не стоило бы.

Мы молчим, молчим кристально ясным молчанием. Ничего нельзя сделать.

-- А какая у вас мащина?

Господи! Зачем мне знать?!

-- «Форд Фокус».
-- Ты то на ней….?
-- Нет. Я умею, только надо сдать на права. Вот доучусь, тогда….

Оживилась. Рассказывает, приятно разрозовевшись от волнительных перспектив. Я не слушаю, а любуюсь, и от её молодости и красоты моё старое безобразное сердце сжимается в тугую гроздь, способную при одном неловком телодвижении выпасть из невидимых рук и раскатиться отдельными кровоточащими винными ягодами по холодному кафельному полу…. «Чисто и светло». Хэмингуэй. Чисто, светло и холодно. Морг.

Мы прошли Староневский. Знаменская площадь. Метро. «Площадь Восстания». В душе всё восстаёт.

-- Может… поедем ко мне?

Мне больно смотреть, как она думает. Ещё пару лет назад она не думала бы. Всё проходит, сказал царь Соломон.

-- Нет, не могу…. Правда, ну! – жалобный, с надрывом голос. У обоих повышенная влажность во взгляде.
-- Ладно, ладно… я понимаю, это я так… Позвонишь?

Она кивает, но я знаю, что вряд ли. Я больше ничего не могу ей дать, я полный банкрот, я -- её прошлое. И она знает, что я не позвоню, что не задам ей ни одного проклятого вопроса, не заставлю мучительно искать пастельно-нейтральную форму для неприятно-контрастных ответов.

Она целует меня, крепко-крепко обняв за шею. Ещё полминуты бездонно набитого молчания в ухо. В животе у меня шевелится скользкий земноводный гад грядущего одиночества. На месяц, на полгода, на год…навсегда.

-- Пока, папа!
-- Пока!

Пока что?! Пока что?! Пока….

***********

Мы идём, и на нас с интересом глядят. Глядят, правда, сначала на меня. Мужики просто глядят, а женщины отворачиваются. Правда, иногда смотрят вслед – сзади я выгляжу лучше. Мы довольно странная пара. Однако я выгодно оттеняю жизнелюбивую сущность моей спутницы. Её истинный возраст резко откатывается назад по контрасту с лезущей из меня мертвечиной. Впрочем, ей всегда нравились более молодые люди, но когда-то импонировал мой тип… и вообще – я бывший муж.
Встретились мы на сей раз совершенно случайно. То-бишь я домой шёл, а она меня из машины заметила. Странно, что в моём собственном дворе….
-- Привет! – удивлённое выражение лица она, видно, всё утро репетировала.
-- Привет.
Мне репетировать не надо. Я совсем не рад этой встрече. Обниматься, ясное дело, не стали. Она правда лицом несколько покосилась от моего доброго взгляда. А когда она косится, это… этого я лицезреть никому не советую.
-- Домой?
Я утвердительно киваю.
-- Не пригласишь?
Я отрицательно мотаю головой. Очень отрицательно – не приглашу, не пущу, не хочу видеть, слышать, и даже дышать одним воздухом. Не трать время на дурацкие вопросы, дорогая, будь проще.
-- Может, прогуляемся? Всё-таки не совсем чужие… Поболтаем…. Если уж встретились?
Вместо ответа я внимательно смотрю ей в глаза, и долго-долго, с полминуты, борюсь с желанием вынести короткое указание – куда идти, и что делать. Но, сдерживаюсь, потому что слова не нужны, пустое.
-- Как твои дела?
Отличный вопрос, у меня на лице всё написано.
-- Нормально, - пожимаю плечами я, довольно криво усмехаясь.
-- Пьёшь?
-- Пью, - вздыхаю я, и она понимающе качает головой. Ей всю жизнь казалось, что она меня понимает.
-- Главное – не унывай! – назидательно-бодрым голосом советует она мне, - Уныние – смертный грех, так ….
-- Говорит твой духовный отец Вопросий, - заканчиваю я, с тихой ненавистью глядя на неё, - Я помню, на всю жизнь врезалось, не сомневайся.
Она и не сомневается. Она вообще никогда не сомневалась, а теперь уже поздно и пробовать. Повторяется, повторяется…. Постарела.
Мы идём и молчим. Всё, что я мог ей сказать – уже сказано. В той жизни. В которой она всё делала молча. Я говорил, а она молча слушала, и ничего не слышала. А что услышала – поняла по-своему. То, что услышал я – дошло до меня очень поздно. Зато теперь говорить не о чем.
-- Зайдём? – она кивает головой в сторону летнего кафе.
-- Нет, не стоит.
-- Если у тебя ….
-- У меня есть деньги. Просто не хочу.

Я знаю, что у неё есть деньги. Я не боюсь оказаться в неудобном положении, мне чужда подобная щепетильность. Просто это будет не пиво с раками, а пиво с водкой. Много водки. Нет, она меня не жалеет! Она меня презирает, но ей что-то нужно. И она готова меня поить, только бы достичь своей цели. А я не хочу давать ей такой возможности, да и грохнуть её в параксизме чувств не хотелось бы. Остаток жизни лучше прожить на свободе…. Впрочем, этого ей знать не надо.

Красный свет. Мы стоим на переходе, как неродные. Из звероподобного «Чероки» нас разглядывает юное создание, кажущееся игрушечной Барби по контрасту с массивным уродливым внедорожником. Губки презрительно изогнуты. Я улыбаюсь, зная КОГО ТАК брезгливо рассматривает этот резиновый ангелочек. От непривычки к ходьбе, жёнушку кинуло в пот. Красное лицо очень гармонирует со всей той безвкусицей в псевдонародном стиле, в которую она вырядилась. Всю жизнь искренне верила, что у неё есть вкус. Иногда, когда мы ещё жили вместе, мне хотелось убить её увидев в очередной обновке. А сейчас и фигура уже совсем….

-- Класс! – киваю я в сторону девушки. Жена видит джип, и в упор не замечает ехидной красотки. Замечает, замечает! Только старается, чтобы не заметил я, что она замечает.

Тачка срывается с места, но на прощанье я корчу девушке уморительную рожу, скосив глаза на угрюмую потную тётю сбоку. Девушка прыскает, выжимая акселератор. До сотни за восемь секунд.

Моя жена не любит молодых девушек, которые богаче неё. Это кажется ей возмутительным, и оскорбляет эстетическое чувство. Самые красивые девушки кажутся уродливыми, но самые уродливые машины вызывают зависть, восхищение и неподдельный восторг. Она любит механизмы: автомобили, стиральные машины, телевизоры и кофеварки. Пылесосы, телефоны и музыкальные центры. Водогреи, кондиционеры и компьютеры. Всё, что безотказно работает, и выгодно отличается от живых людей. Однажды пьяная брешь, пробитая в отложенной на новую машину сумме, оказалось дырой, в которую она удалила меня из своей высокотехнологичной жизни. А ведь всё могло быть совсем иначе….

-- Это старая модель, я бы в жизни не купила!
-- Я про девушку. Что надо модель.
-- Ни кожи, ни рожи. Поблядушка мелкая!
-- А тебе до такой всё равно далеко.

Как хочешь, так и понимай. Только всё равно не поймёшь, милая. Только недавно до меня дошло, что жить с ней было невозможно. И ей со мной невозможно. Но, видимо, что-то не так складывается в её прагматичном, откорректированном формальной воцерквлённостью мирке. Что-то не срастается, пробивает антивирусную защиту равнодушного и холодного сердца. Чувствует, что многое недосказано, недодумано, недолюблено. И что скоро она может уже не успеть…. Мне-то как раз торопиться некуда и незачем.

-- Почему ты совсем не звонишь? Катька ждёт! Ты же ей отец всё-таки!
-- Не хочу, чтобы трубку поднял кто-нибудь из твоих передовых богоносцев.
-- Но она то здесь при чём?! Это наши с тобой дела, а ….
-- Это твои дела. А наши с ней дела мы как-нибудь отрегулируем. У неё есть мой телефон, у неё есть комната в моей квартире. Пусть выбирает сама. Вдруг ты подыщешь кого–то более достойного? Зачем навязывать девчонке шизофрению? Ты забыла, и она забудет.
-- Она думает, что ты её забыл! Потому, что ты с ней ни о чём не говоришь! Что ты её не любишь! Ты ненавидишь меня?! Но ты сам во всём….

Оживилась. И так красное лицо переходит чуть ли не в синеву. У меня сжимается сердце. Я действительно ненавижу. Ненавижу её непролазную душевную тупость. Её я перестал ненавидеть уже давно. Но эта душная пошлятина, это дремучее, тупорылое непонимание того, о чём ежедневно талдычит с амвона её преподобный батюшка в заросшие бытом мозги, - это выворачивает меня наизнанку. «Смотрят, и не видят. Слышат, и не разумеют».

-- Я ненавижу тебя за то, что теперь уже поздно. Я никогда, понимаешь ты, -- НИКОГДА -- не смогу подержать её на коленях! Она выросла! И её никто не держал на коленях, не водил за ручку, не встречал после школы так, чтобы она могла сказать: это мой папа! Все эти годы! И это ЕЙ устроила ТЫ! Где было твоё чёртово смирение, милосердие, здравомыслие, где….

Я выдохся, мне противно, меня тошнит. Она, как всегда, молчит. Мусолит в голове какую-то мысль.

-- Хочешь… поехали к нам?

Мне до сих пор больно об этом думать. Пару лет назад я не думал бы. Всё проходит, сказал царь Соломон.

-- Нет, не могу…. Поздно.
-- Ладно, как знаешь…. Меня Катька попросила с тобой встретиться, сказала что ты плохо выглядишь…. Ну хоть звони, позвонишь?

Я киваю, зная, что вряд ли. И она знает, и не хочет, чтобы я звонил.

Мы замкнули круг, обойдя квартал по периметру. Она садится в свой «Форд Фокус». Фокусница, иллюзионистка. Живёт иллюзией, что живёт.

-- Пока! Не пропадай.
-- Пока….

Не пропаду. Не пропаду – пока. Пока….

**************

Они идут, и никто не смотрит, не оборачивается, не смотрит вслед.

Встретились они не случайно. Вызвали повесткой, на опознание.

Лица зелёные, челюсти трясутся, тошнит. Репетировать не надо, такое не отрепетируешь.

-- Домой? – сглатывает старшая, - Или… к нему? Ключи тебе отдали?
Младшая кивает.
-- Тогда лучше сразу…. Мало ли что…. Мне с тобой?
Та отрицательно мотает головой. Очень отрицательно.
-- Может, я тебя подвезу…?
Вместо ответа младшая обнимает старшую, и обе долго молчат, потому что говорить не о чем. И теперь - не о ком.

Они молча идут к машине. Рядом с «Фокусом» - серебристый «Субару Форрестер». Симпатичный молодой человек бросает сигарету, делая шаг навстречу.

-- Мама, это – Лёша. Лёша – это мама. Я, мама, с Лёшей поеду. Ты не волнуйся, с папой…. В общем – мы всё сделаем сами.
-- Так надо же в церкви… я могу по своим каналам….
-- Не надо, ты же сама знаешь, что в церкви таких…. Ладно, мама, нам пора, я позвоню, пока.
-- Катя, но надо же поминки… как у людей…
-- Некому его поминать, мама, и людей…. Где ты их видела?! Разве мы люди? Люди?! Да и не хотел бы он, чтобы ты его….
-- Откуда ты знаешь?! О чём ты….!
-- Знаю. И я не хочу. Пока, мама. Я позвоню.

Девушка прыгает в серебристе чудо, симпатяга Лёша кивает, и они быстро уезжают на папину квартиру. Или на Лёшину. Но, кажется, навсегда.

Она сидит в машине. С торпеды серьёзно смотрят святые и мученики. «Надо смиряться, - мутно думает она, - Смирение и молитва…. А Лёша этот ничего, «Форрестер»… Доченька то какова, а?! Вся в папашу… за такого и записку то не подашь, нельзя! Только если самой…. Даже тут нагадил, подлец! Вот пусть за него дочка и молится, если она его так любила!».

Она нервно сдаёт назад из «кармана», чуть ли не в бок какой-то «восьмёрке».
-- Ты что, старая дура?! Глаза разуй! – кричит с трудом выруливший обсос, и выразительно показывает ей оскорбительный палец. Сидящая рядом малолетка заливается смехом.

Она останавливается у тротуара. Руки дрожат. Нет, так не годится. Надо успокоиться, посидеть, пока….

Пока что? Ведь уже, кажется, всё.