Гвозди

Автор: Боль Умерший Гвозди

Паскаль Сергеевич жил на свете уже давно, по крайней мере если считать по людским меркам, а считать по меркам каким-либо иным у нас нет никаких оснований, ибо жил Паскаль Сергеевич среди людей и руководствовался принятыми среди них системами измерений. Жил он не так чтобы очень уж заметно, но безусловно, как он считал, с определённой пользой, как для себя так и для других. Других вокруг него было, правда, немного, так как жил он в совсем небольшом селении затерянном где то среди необъятных просторов его страны. К тому же домик его стоял на краю деревенского погоста, на котором обитателей давно уже стало больше чем в самом селении. Такое место проживание было обусловлено родом деятельности Паскаля Сергеевича, ибо всю свою сознательную жизнь занимался он тем, что хоронил людей, да за погостом приглядывал. Средь могилок прибирал, мало ли летом сук с дерева грозой собьёт, осенью листьев нападает, зимой всё снегом завалит, а по весне кто его знает мож пошалить кто решит. Шалить, правда, в деревне уже давно было не кому, всем шалунам былых времён давно уже пошёл седьмой десяток, а новые, едва достигнув шального возраста, стремились как можно скорей покинуть родные просторы, и отправиться шалить в местный областной центр, а там если человек не глупый и с амбициями то кто его знает, но это уже не нашей истории дело.
Вообще жизнь и работа в селении была у Паскаля Сергеевича спокойная и тихая. Проснётся он бывало с утра в своей избушке, раскурит трубку свою старою, затянется, задымит, встанет с кровати прогнётся основательно, да пойдёт себе не спеша, покуривая, на крылечко постоять да на могилки посмотреть. Вокруг тишина, благодать, стоит погост на холмике, ощетинился крестами как ёж колючками, над крестами старыми берёзовые веточки свисают, а на веточках птахи разные устроились, щебечут – красота. Постоит так Паскаль Сергеевич минуту другую, по курит, свежим воздухом по дышит, солнышку всходящему порадуется, да пойдёт потихоньку к себе на кухоньку. Там чайничек поставит, чайку себе с вареньицем сообразит, позавтракает.
Варенье да прочие радости деревенские получает Паскаль Сергеевич от бабушек здешних, ибо сам огорода не имеет и садоводство не жалует, что в прочем не мешает ему дарами земными пользоваться, с благодарностью смиренной. Поев, начинает Паскаль Сергеевич одевать себя, натянет не спеша свой старенький комбинезон, наденет отцовскую фуфайку, да тужурку свою неизменную апосля чего к зеркалу подойдёт, посмотрится. Коль увидит в осколке на стене щетину на лице, а на дворе выдастся четверг чётный, так возьмётся Паскаль Сергеевич за бритву, а коли другой день какой будет так и без бритья сойдёт. Красоту Паскаль Сергеевич не очень жаловал, нету от красот ихних пользы людям никакой, а коли пользы нет от человека так, что это за человек вообще такой. Коли будет Паскаль Сергеевич красоту у себя на лице бритвой наводить, так какая ж с того окружающим людям польза будет, а разве дров больше себе наколоть сумеешь коли бритым будешь. Нет, не бывает от красоты пользы никакой, одно лишь безпокойстие и не уют, а вот как схоронит Паскаль Сергеевич мужичка какого, али бабу так сразу такая радость на душе у него, такая нега, вот не зря живёт он на свете белом, и людей от хлопот неприятных избавляет и себе на хлебушек зарабатывает.
Паскаль Сергеевич вообще всю жизнь был человеком не прихотливым и в смысле быта своего не требовательным. Была б главное крыша над головой, одежонка какая, да чего на стол поставить, а дальше он уж сам со всем разберётся. С детства рос он в деревне сиротой так как родственники все его в пожаре сгорели, так, что привык он с самого начала к тому, что с одной стороны всё ему самому делать приходилось, а с другой, что все в деревне ему чем-нибудь да помогали, а он взамен всякую работу людям делал, а как исполнилось ему восемь так и отдали его на воспитание могильщику ихнему, ибо жил тот один и в помощнике нуждался. К двадцати годам, когда помер приёмный его родитель Паскаль Сергеевич всё уже для себя умел и профессию свою вполне освоил.
Надо сказать, что к делу своему он относился с большим прилежанием и аккуратностью, так редко присущими людям его профессии. С горюющими родственниками своих клиентов он вёл себя чрезвычайно деликатно, всегда чувствовал когда нужно по сочувствовать, когда промолчать, а когда можно и о делах поговорить. С мертвецом обращался бережно, но чрезвычайно ловко, укладывал в гроб за три движения, один без помощи, по собственной своей системе которой к слову сказать гордился чрезвычайно. Однако любимой частью своей работы в которой он достиг истинного профессионализма и виртуозности, считал Паскаль Сергеевич плотницкую часть своего дела. О, какие гробы он создавал. Застывшая в дереве симфония, девятый вал разбушевавшейся в бесконечном океане водной стихии, стыдливя слеза невинной девушки упавшая на едва распустившийся бутон алой розы, воистину слова бессильно отступают перед необходимостью описать скромное великолепное гробов Паскаля Сергеевича, например ту исключительность с которой они подходили мертвецу по размеру, давно уже ставшей притчей во языцах в деревне. Будучи человеком аккуратным и бережливым Паскаль Сергеевич не любил когда на изделие уходило больше древесины чем требовалось, а по сему гробы свои мастерил по уму, и была у него к тому своя особая метода. Бывало вот идёт Паскаль Сергеевич по деревне с людьми здоровается, беседует о том о сём, а сам тем временем присматривается не собрался ли кто часом помереть и списочек себе украдочкой составляет, а в списочке том всегда тройка потенциальных клиентов имеется и напротив каждого имени все размерчики выписаны, размерчики впрочем он давно уже себе на каждого жителя заимел и в форме таблички на стенку своей мастерской вывесел.
Надо сказать, что за долгие годы своей деятельности Паскаль Сергеевич научился почти безошибочно определять ближайшего своего клиента и за тридцать лет ошибился лишь раз с Прошей Полоумной, ну да в прочем на то и зовут таких как она полоумными, как тут с ними по уму по разуму рассчитаешь, всё вкривь да вкось выходит. Две недели тогдася помирала, всё прощалась со всеми, совсем плохо выглядела, а потом на святки как встала, во двор вышла, так уж с тех пор и не болела больше, так и по ныне здравствует и кажесь вовсе помирать не собирается. Впрочем случай тот Паскаль Сергеевич с тех пор всегда в уме держит и глаз у него от того только острей сделался.
Дату смерти своих будущих клиентов Паскаль Сергеевич научился определять с точностью до семи дней. Были у него свои особых три признаков скорой кончины клиента. Коль появляется у человека один признак, так он сразу на третье место, в низ списка попадает, как второй признак возникнет, так имя вверх на вторую строчку ползёт, а как все три на одном человеке сойдутся, да два дня продержатся, так и идёт Паскаль Сергеевич с чистой совестью в свою мастерскую гроб собирать и ведь не ошибается, уже тридцать лет как прав.
Но и не эту систему свою считает Паскаль Сергеевич вершиной своей деятельности, истинным своим коньком понимает он умение быстро, в соотвествии со всеми размерами и без лишних затрат смастерить отличный гроб. В деле в этом, как и во всём остальном есть у него свой подход, свой принцып. Любит он так, чтоб доска к доске как влитые ложились, что ни щёлочки ни зазоринки не было. Мастерски научился он управляться с деревом, чувствовать его как никто другой, с первого взгляда понимать впишется ли доска в будущий гроб или нет, где она на своём месте окажется тут или там. Были у Паскаля Сергеевича три изначальных варианта изделия – женский мужской и детский и на каждый вариант было у него определенно чёткое количество гвоздей которые можно было использовать для сборки гроба. Этому своему принципу следовал он как ни какому другому и если уж лишний отрезанный сантиметр доски он мог себе простить, то с гвоздями он никогда себе ошибаться не позволял. Лишь в тот злаполучный день когда помирающая полоумная Просковья вдруг вышла во двор и заявив, что совершенно здорова принялась как ни в чём не бывало вновь играть с поросятами. У Паскаля Сергеевича, к тому моменту почти уж весь гроб готов был и весть о том, что Полоумная решила не умирать и опять резвится со своими свиньями, застала его в тот момент, когда ему оставалось до прибивать последнию доску, последними тремя гвоздями. Словно ушак ледяной воды вылели в тот момент на застывшего над не готовым изделием Паскаля Сергеевича и он так и остался стоять весь как будто мокрый и дрожащий с молотком в одной руке и гвоздём в другой. Вестник горя вскоре ушёл, а мастер ещё долгое время с потерянным видом просидел один в своей мастерской над неоконченным гробом. Разобрать он его не мог – все доски отрезаны по размеру, все одна к другой подобраны и гвоздями прошиты, а дальше его собирать тоже бессмысленно, кто знает когда она теперь помрёт коли совсем старухой так ведь усохнет же и гроб велик будит, а что если поправится али вовсе потонет, так тогда мал выйдет. Так и просидел он у гроба до самой ночи с тремя не использованными гвоздями в руке. Наконец решил он гроб сжечь, развёл большой огонь, положил поверх полыхающих полений изделие, а сам в сторонку отошёл и смотрел на, разлетающиеся по ночному воздуху, искры до тех пор пока изделие небыло полностью уничтожено. Затем пошёл спать, а по утру когда пепелище остыло, выбрал из золы все гвозди пересчитал и выкинул в реку, а те три, что не использованными остались поставил на полку в мастерской на особое место, где они и простояли с тех пор до сегодняшнего утра.
Позавтракав, собрался было Паскаль Сергеевич пойти на свой обычный обход, порядочек на погосте засвидетельствовать, оделся, подсобрался, вышел из дому да вдруг остановился. Встал на крылечке на последней ступеньки, стоит по сторонам смотрит будто ищет чего. Посмотрел наверх, на небе ни облачка, лишь жаркое солнце над лесом всплывает, слева в тени деревьев погост стоит, справа мастерская его, а он всё стоит всё смотрит будто не узнаёт вокруг ничего. Неожиданно рассеянное выражение на его лице всё как то собралось и сделалось решительно грозным, местами где то даже злым. Пошёл тогда Паскаль Сергеевич к своей мастерской, быстрым и уверенным шагом, открыл дверь, вошёл, стоит к полумраку привыкает. Как освоились глаза, подошёл к столу – везде порядок, инструмент идеально разложен. Взял молоток, в ящике для отходов подобрал себе подходящую дощечку, решительно подошёл к полочке с тремя гвоздями и вместе с ними вернулся к столу. Два гвоздя привычно зажал между губами, третий взял в туже руку, что и молоток, ладонь второй руки он положил тыльной стороной вверх на вынутую из мусора дощечку. Отложил молоток, прицелился, с силой воткнул гвоздь в ладонь лежащую на дощечке, что-то хрустнуло, появилась тоненькая струйка крови. Наживив гвоздь таким образом, он взял молоток и точным, годами отработанным движением с силой ударил по шляпке. Гвоздь прошёл ладошку насквозь и на несколько миллиметров углубился в дощечку. Паскаль Сергеевич повторил удар. Гвоздь прошёл дальше в глубь дерева. Третьим точным ударом Паскаль Сергеевич забил гвоздь до конца. С остальными двумя гвоздями он поступил точно также, предварительно наживив их рукой он один за другим забил их сквозь руку в дерево, расположив их треугольником, так чтобы прибитая с помощью них к ладошке дощечка не вертелась. Покончив с работой он положил на место молоток, протёр стол и вышел из мастерской наружу. Уверенной неторопливой походкой он дошёл до погоста, оглядевшись по сторонам он сделал ещё несколько шагов в сторону ближайших могил и остановился. Солнце над его головой приближалось к зениту, мимо с гулом пролетали насекомые, вокруг пахло травой.
- Вот то оно, так то оно!! – яростно закричал Паскаль Сергеевич, поднимая руку с прибитой дощечкой высоко над головой. – Вот оно вот!!! – продолжал кричать он треся рукой. Брызги крови разлетаясь в разные стороны от его ладони опускались на кресты и берёзовые листья.
- Вот то оно так то оно!!! Вот вам!!! - заорал Паскаль Сергеевич и побежал в глубь погоста.