Сугробы над уровнем моря

Автор: yurgen В июле…
Да, в июле. Где-то в конце. Вечер медлит, но всё же ложится на землю. Ложится и, оказывается, что им обоим это удовольствие. Никто не торопится. Они знают толк в нежности.
Люди где-то жмутся друг к другу в той же нежности, мелькая тенями в ночном свете. Муравьи ползают по сандалиям, катаясь в пыли, и, спотыкаются о собственные тени. Комары уже напились своей жизни и зачастую лишь гудят над ухом, не давая сосредоточиться или заснуть. Редкие вишни заглядывают переспевшими зрачками в запыленные окна и ты прислушиваясь к нервным рывкам тёплого ветра за стеклом думаешь о… Об огромных налитых солнцем персиках и трескающихся арбузах, о чуть пьяных девушках и пустеющей даче. О том, что тянется за тобою из года в год, оставляя в памяти то ли солнечные ожоги с засвеченной плёнкой, то ли грустное счастье в глазах.
Я знаю несколько причин такой календарной нежности. И все они находятся внутри.
Мы вошли в затянутую паутиной калитку и многозначительно переглянулись:
- Если б это были заросли ганжи, я б не удивился…
Коля обводил взглядом владения и довольно улыбался.
- Хм… Мы, кстати, давно собирались с братом сделать тут растаманскую party. Включить Боба на всю дачу, пыхнуть какого-нибудь зверобоя и потом ходить среди этих фруктовых кустов, искать друг друга и слушать июльские звёзды. Над нашей дачей обычно самое красивое небо… какое можно себе представить… Винца?
Антон как раз доставал из багажника кулёк с вином.
- Пошли…
Мы пили вино и пели только что придуманные песни. Десятый куплет казался не последним, а звёздное небо только начиналось. Из-за стекла шкафа смотрели на нас с запыленных пластинок Джим Морисон и Алла Пугачёва, Як Йолла и все четыре лохматых ливерпульских жука. Жуки брюзжали больше всего. То ли песни им наши не нравились, то ли зависть брала, что мы такие молодые и уже десятый куплет фигачим. В глазах Коли улыбалась какая-то девушка, и это было предательски заметно. Может, он успел влюбиться перед отъездом на море, чем очень ослабил бы наш сплочённый коллектив, или может так же сильно хочет влюбиться в ту самую девушку, которую он уже очень давно, но которой никак не может сказать об этом. Он подбрасывал в куплеты большие воздушные слова, и их хотелось петь.
Антон разливал в стаканчики вино и заменял нам Боба. Его голос нежно хрипел июлем, убаюкивая дачников, прижавшихся на подушках к радиоприёмникам. Белое вечернее облако остановилось над шиферной крышей нашего бунгало и прислушиваясь застыло. То ли оно уже где-то слышало это, где-то там наверху. Возможно, Боб и там поёт свои океанские заклинания, убаюкивая ангелов, прижавшихся в геле облаков к своим радиоприёмникам.
Вино игривой змеёй заползало ближе к сердцу и сладко покусывало. Так, чтоб не умереть. Я закрыл глаза и грустно улыбнулся. Не знаю, заметно было по моим глазам или нет, но в них тоже наверняка летали мотыльки. Моргая и моргая. Не давая успокоиться в моих артериях Колумбу, дующему в паруса.
Сошлись мы с ней довольно случайно. Я тогда уже сошёл на берег. Она была не за мужем. Я тоже ни чем не занимался. Ёе любимый цвет совпал с моим. Так бывает. Люди ведь как-то сходятся.
Она всё хотела, чтоб я её что-то спросил...Что-то. А заканчивая очередное предложение, спрашивала сама. Учила она английский. В каком-то странном университете. Я не запомнил.
Когда она вошла в клуб и села спиной ко мне, я даже со спины почувствовал, что вот - Она...
Я даже сказал ей об этом потом. Она мило улыбнулась, ответив, что ей тоже очень... Слова не мешали. Всё было так, будто мы знакомы уже давно. У неё родинка на левой груди и какой-то еле уловимый дым от сигареты. Ещё улыбка. Улыбка...
Есть тысячи вещей, которые нас соединяют и разделяют, но откуда ты знаешь ту одну, за которую хоть на край света…
Улыбка...Театральный занавес для уставшей актрисы...Луна в стаде небесного пастуха...
Всё это слишком хорошо, чтоб быть правдой...
Когда мы вышли из клуба, машин на дороге уже не было. Люди угрюмо и одиноко брели по домам, обгоняя медленный апельсиновый круг над Днепром. Я коснулся её ладони и услышал утреннее нежное дыхание.
Я никогда не запоминаю цвет глаз. Я смотрел в них часами, но сейчас не вспомню цвета её утренней грусти. Грусти, похожей на любовь в письмах и взгляд из окна отъезжающего поезда. Это мой любимый цвет...
- Ты спишь?
Коля толкал меня в плечо, пытаясь хмельным голосом что-то напеть.
- Мы с Антоном такой куплет забацали, укачаешься… Ну, давай, подыграй нам.
На коленях лежала гитара и я такими, мультяшными движениями, прижал её к себе и побежал пальцами по грифу. Мы ещё полчаса допевали и допивали и, в конец, уморившись искусством, пошли спать. Я остался на втором этаже, а Коля с Антоном пошли вниз.
Комаров столько налетело на свет, что я просто закрыл окна, надеясь, что ночь меня укроет и защитит. Потом включил чайник, думая заставить себя заварить японский живой чай, и пошёл с газетой на комаров. Уже и не помню, когда белые стены стали не белыми, а ночь стала тише, но заговорило вдруг что-то. Легло на влажные стёкла дыханием ночных бабочек, легло нервным запыханным облаком, остывая на вишнёвых не крепких руках. Легло и уставилось бледно-красными огоньками, огоньками, не ведающими своего предела и чар. И стало глазам необыкновенно тепло и спокойно. Тепло и спокойно. Я перевернулся на другой бок подушки от кипящего на тумбочке чайника и слился с дачной тишиной. Глаза устало смотрели в глубину комнаты, пытаясь зацепиться за последний кадр вечернего кино. По ожившим стенам забегали тонкие вишнёвые тени, пугая притаившихся комаров. Зевающие звёзды застыли неясным узором в рамке окна и ощущение, что ты не один, задышало с тобой рядом, пронзая холодными взглядом давно сбежавшей от тебя феи. Она подложила мне под голову книгу Кинга и странно улыбнулась. А я лежу в её глазах связанный и сдавшийся, называя её по имени, и стараюсь дышать за двоих. Как тогда. Когда мы умели с ней дышать синхронно. И вот мы долго смотрим друг на друга, не говоря ни слова и обоим кажется, что это наш лучший разговор за последние лет пять. Когда-то мы не попрощались, переехали через границы, и единственный засвеченный кадр с нашим участием остался на много лет вперёд чересчур символичным. Мило тут ночью.
Иногда время сжимается как эспандер, вмещая в мгновениях столько внутреннего смысла и переживаний, что хватает на годы, но чаще эспандер разжимается от перенапряжения и время выходит за двери быстрее, чем ты. Как сказал один мой знакомый “ Утром на работу, вечером с работы. И так до пенсии…” Туда его в качель, за его зрение в корень…
Сейчас я смотрю в ожидании сна в потолок, пытаясь не слышать базарные речи комаров и внутренние диалоги. Мне это с трудом удаётся. Это та одна из причин, за которое и любишь это время года.
Время разговоров с самим собой.
Последним городом на нашей карте была Ялта.
Мы договорились встретиться 14 февраля в 14:00 у памятника Ленину. Она летела из Токио через Милан, а я ехал из Киева, через полгода ожиданий. Такие странные лыжни меридианов и параллелей, ведущие в один город. В Ялте тогда падал снег, и я совершенно не узнавал этого южного надоедливого ловеласа. Лохматые белые пальмы окружали бронзового Ильича и шипели, как ядовитые змеи, а сверху щурилось заспанное южное солнце. Я подбрасывал ногами снег, переходя площадь, и с восторгом северного туриста смотрел на засыпанного снегом Ленина. Нет, ну что он тут делает?
Я подошёл ближе к морю, сгрёб с лавочки снег, и включив в ушах Everything but the girl, сел на замёрзшее дерево.
Я улыбался холодному морю под "walking wounded".
Я смотрел на твою смеющуюся фотографию под "missing".
Я закрывал глаза от колющего ветра и знал о тебе, что " protection".
В море тонули маленькие снежинки, спеша " cross my heart", а вода обжигала прибрежный снег, оживляя твою улыбку.
- Привет...
- Хм, привет.
Она стояла над моей головой. Милая и светлая. Как с фотографии.
- Только прилетела. Не замёрз?
- Нет... Хорошо выглядишь...
- Да? Спасибо. Спала, правда, мало. И куда пойдём?
- Туда где тепло... Где из окна видно море... Где поёт Leonard Kohen.
- Такое бывает?
- Конечно, бывает... Это ведь сон. А во сне всё бывает.
- Тебя ущипнуть?
- Хм, не надо. Это хороший сон. Самый хороший, пожалуй.
- Ладно, не буду. Как ты, ловец снов, а?
- ... всё замечательно... пожалуй... Как, там, небоскрёбы и чёрное небо?
- Также. Всё также. Всё и ничего. Ну, что пойдём?
- Пойдём... пойдём... Ещё секунду... Знаешь... Давай потанцуем?
- Что, здесь?
- Здесь. Я спою...
- Хорошо, а что?
- Закрой глаза...
- Закрыла...
- Take this waltz...

Вот такое вот время. Сугробы ещё тают, а она сидит у подушки и молчит. Заклеивает мне рот скотчем и мокрыми от слёз щеками ведёт по горизонту. Выравнивая все возвышенности и овраги памяти.
Время разговоров с самим собой.