НОЧЬ ВСЕХ ЧУДЕС

Автор: Симон Молофья и Мясные зайки НОЧЬ ВСЕХ ЧУДЕС

Под подошвой хрустнула пустая ампула. Перегоревшие лампочки бесстрастно следили со шкафа за тем, как за облупившимися решетками розовое солнце топилось в размытой зелени противоположного берега Большой Реки.
Изо всех углов смачно и раскидисто воняли разбросанные в великом беспорядке рваные кирзаки и пропотевшие портянки. Вдобавок к этому всюду был размазан солидол из крайне не к месту и исключительно несвоевременно разбитого трехлитрового бутыля.
Вечер обещал быть томным. Русское Радио само собой включилось, и добротный мужской голос приятно, мужественно и жизнерадостно запел какую-то детскую песню:
"Давай покончим собой,
Давай заебемся насмерть,
О-о-о,моя бэйби!
Давай повесимся в грязном флэту,
чтобы над полом качаться,
Когда сквозняками тянет из окон! '
Давай обожремся таблеток,
Я знаю, где есть клофелин,
Давай пошлем весь мир нах"...
Дядюшка Уо сокрушенно вздохнул и выключил радио. Настала тишина, смутно разбавленная звуком недостижимо далеко бегущего товарняка.
Дядюшка Уо вздохнул снова. Вечер ему не нравился – явно, сугубо и воочию. Возможно, оттого, что брюхатые облака низко повисли над Тихим Городом, и от этого закат разлился повсюду, и не розовым или алым, а омерзительным желтым, и в этой мерзости и таился то ли некий подвох, то ли прекрасная тайна.
Возможно, вечер был плох оттого, что дядюшке Уо всюду чудился покойник, хотя покойников этот дом сроду не видел, не видел их и Уо ни разу за всю свою короткую жизнь. Однако, мертвяк определенно был где-то рядом - Уо же чувтвовал! И от этого чувства дядюшка немного нервничал. Когда Уо отворачивался от стола, на нем моментально возникало покрытое белым тело со свечою в головах. Уо даже несколько раз чувствовал тоненький запах воска и ладана. Стоило Уо повернуться спиною к окну, как за грязными стеклами в пыльных разводах от недавнего дождя начинало маячить вздувшееся трупье сине-землистое мокрое лицо с налипшими комочками могильного чернозема. Труп кривлялся и паясничал, и холодно смотрел сырой мутью мертвых глаз в затылок Дядюшки Уо, и от этого взгляда Уо разом взмокал. Когда старый грел руки у камина, покойник бесшумно пробегал за его спиной из туалета ко входной двери. Кода он выходил во двор, мертвяк бегал вокруг него в темноте, шурша долгой сухой травой, или скрипел дверью, или на неуловимый миг мелькал среди гор искореженного металлолома. "Нервы ни к черту."—думал Уо, стеклянно моргая в вишневый жар камина. Он взял из-под лавки веник и повыметал изо всех углов пустые ампулы. Мертвяк не уходил. Тогда Уо матюгнулся и пошел собирать по всему дому оранжевые обертки от искристого димедрольного порошка. Насобирал целый ворох и притащил его к камину.
—-Сожгу.—глядя в огонь, сказал твердо Уо,--Сожгу. Ничего не будет. Один-то раз. Это совсем не страшно...
Уо секунду колебался, потом решился, отчаянно швырнул бумажки в огонь и упал на колени.
—Сахубса!Тророрутм! Ом-мани Уо аа суум-маа! В камине вспыхнуло, и в комнату повалил клубами веселый белый дым.
Уо открыл глаза. Мертвяка не было, и за окнами было вдруг темно, и стрелки часов перепрыгнули на четыре часа вперед.
—Во ебануло! -- бессмысленно бормотал Дядюшка, с трудом становясь вертикально,--Во ебануло! Всё,—харэ! завязываю! Навсегда завязываю! Бормоча что-то невнятное, он вывернул карманы мундира, и методически и аккуратно передавил каблуком разбежавшиеся от него по полу ампулы. Потом, кряхтя,он полез под сейф и вытащил залепленную паутиной коробку из-под овсяного печенья, всю в жирных пятнах. С коробкой в руках он пошел в туалет, спустил там воду и в задумчивости глядел, как кружатся в водовороте разноцветные колеса, увлекаемые мощным потоком к неведомым, волшебным и манящим берегам.
Однако веселее Уо от этого не стало. Он вдруг ощутил, что лежит на спине у камина, а на груди у него что-то тяжело ворочается. ^ Уо поднял голову, и успел заметить, как от него в темный угол шмы- . гнул проворно, шурша множеством мерзких членистых волосатых лапок, огромный хром-ванадиевый разводной ключ. ^
Уо видел его и раньше,--сначала ключ этот своими челюстями .задушил сторожевую собаку во дворе, а потом как-то ночью исподтишка цапнул и его самого за ногу чуть повыше щиколотки. Ключ намеревался затащить его, Дядюшку Уо, владыку этих мест, в квадратную глубокую яму с тёмной водой.
Не то чтобы ключ этот был кровожаден, скорее его привлекала ^ эстетическая сторона дела -- день за днем сидеть на краю квадратной ямы, и, сложив мохнатые паучьи лапки, глядеть, как на маслянистой поверхности воды тяжко надуваются и, лопаясь, опадают зловонные пузыри.
В тот раз Уо повезло -- ключ не успел затянуть намертво насеченные тиски своих челюстей, и Уо, вырвавшись, смыл чудовище в ту самую яму струёй из огнетушителя. В тот раз все обошлось, но какой-то осадок в ранимой душе Уо остался. ^
Теперь ключ вернулся.
Уо зажег от камина скомканную газету и швырнул ее в темный угол. Угол был пуст. Лениво разгорался солидол на полу.
Уо выбежал за двери и замер в квадрате света из дверей, тяжело втягивая влажный ночной воздух. Сверху, из запредельной синевы, мудро мигали ему гвоздики звезд.
Под ногой что-то шевельнулось, и зазмеилось с пришептывающим шорохом.
Уо завопил и отпрыгнул далеко в сторону. "Кабель. Это просто силовой кабель."—зацикленно и тупо повторял он, и его сердце глухой птицей билось внутри, стремилось вылететь на волю через глотку, и не хотело сбавлять бешенных оборотов, и лупило тяжелыми жаркими толчками в барабанные перепонки.
Кабель - жирный, черный и лоснящийся, медленно выгнулся над травой, и лениво извиваясь, тихо пополз к ногам дядюшки. Уо отскочил и закричал тонко и жалобно. Волосы на его голове шевелились, и Уо показалось, что он чувствует, как седеет. Тоскливо и надрывно завыла собака. Кабель, извиваясь и сворачиваясь кольцами сплетался и расплетался в трех шагах от его ног, и желтые блики прожекторов играли на его склизких с виду боках.
Уо побежал, глаза его словно ослепли, он натыкался на кислородные баллоны, и баллоны падали оземь, протяжно и печально гудели, падая на бетон, а арматура, торчащая из земли, жалила дядюшку за ноги, а разбросанные повсюду тросы свивались в ловушки.
Уо выбежал к высокой трубе котельной, судорожно ухватился за ржавые толстые скобы и цепко полез вверх.
Начался дождь, и дождь хлестал его по лицу, и Уо лез зажмурившись, цепляясь руками за скользкие мокрые скобы, и труба гудела и играла под ним, а он все лез и лез, и труба стала поскрипывать, и заметно раскачивться, угрожая разойтись где-нибудь на проржавевшем шве и славно грянуться оземь.
Ветер выл в канатах, притягивающих трубу к земле, а Уо полз и полз вверх, зажмурившись, цепляясь руками за мокрые скобы.
Вдруг он протянул руку и ухватился за пустоту. Труба кончииась. Он был как раз над жерлом трубы, высоко-высоко в небе, далеко-далеко от земли, выше самого высокого тополя, выше даже башенного крана.
«Все. Разжать пальцы — и все. Только разжать руки, и всё, и я -- серый журавль, полечу туда, где всегда мой дом. Вслед за стаей, над полями, над колокольнями, выше солнца, выше неба. Разжать пальцы -- и хватит, завязал навсегда, разжал пальцы -- и никогда не страшно. Там нет мертвецов, и разводных ключей, и кабелей. Там нет Волшебного царства Бу, и, самое главное--там не будет этого проклятого Тихого Города, во веки-веков... Только разжать ладони..."
Но вместо этого дядюшка Уо раскрыл зажмуренные глаза. Небо из черного превратилось в серое, и на востоке слабо светилась узкая полоска, уже свободная от туч. ,И там несмело разливался алым и васильковым рассвет, и вот уже край алого солнца сверкнул первым лучом в глаза дядюшки Уо.
Рассвет. Рассвет, как искупление. Рассвет, как прошение всех грехов. Рассвет, как чудо воскрешения из мертвых. Великое таинство, очищение и благословение самого Неба, знак великой благодати свыше. Рассвет…
Языческая слава Солнцу-отцу!

Уо нашарил ногой ступеньку, потом – следующую, пониже. Потом отпустил самую верхнюю скобу и схватился за другую. Дядюшка Уо возвращался на землю. Клубясь черными грозовыми облаками, ночь стремительно исчезала
на западе.