За что я люблю Достоевского

Автор: Кобыла *Мазохизм творческого человека окрыляет* В.Золотухин

После вчерашнего шторма в бассейне плавают вечнозеленые листья фикусов. Мокрые сосны грустны, а шевелюры финиковых пальм небрежно взлохмачены. Средиземное море, ставшее из ультрамаринового бирюзовым, вылизывает обломки пластиковых лежаков и гальку пустого пляжа. Отель продан, конец сезона, официанты до неприличия неповоротливы, бар пуст.

Встаю на цыпочки, перегибаюсь через барную стойку, нащупываю потаенный рычажок на вентиле пивного крана. Сперва - чуть-чуть, наполовину, иначе бокал захлебнется пеной, потом до упора. Эфес Пилснер бьет упругой янтарной струей.
- Опять без меня? – где-то за спиной шаркают шлепанцы Кости – хохла, бармена и ловеласа, - Помочь?
- С вашей помощью от обезвоживания сдохнешь. Кость, сзади не подходи – лягаюсь.
Я сползаю со стойки с полным бокалом пива и томиком Достоевского подмышкой.
- Блин, красивые девчонки, никого не заводите, для чего себя мучить? – прохиндейские Костины глаза наполняются искренним недоумением.
- Для сублимации, Костя, для суб-ли-ма-ци-и…

Мы здесь уже неделю, в маленьком кемерском отеле. Две молодые мамы, чем отдых на удивление спокоен и целомудрен. Пиво, море, непослушные ребятишки и отбой в десять. Впрочем, после обильной вечерней трапезы нас иногда пробивает на общение.
- Мужчины?! – мы вываливаем на гладкую льняную скатерть ресторана горку доминошных фишек: - Кто составит компанию «в козла» пара на пару?
Удивительно, но именно предложение «в козла» насытившиеся господа пропускают мимо ушей.

«… Рано утром, ещё до рассвета, был пробужен Алеша…»
Неясная тень загораживает и без того тусклое свечение электрических лампочек бара.
- Позвольте? Познакомимся?
- Ну, если настаиваете, - я нехотя отодвигаю книгу.
- Петя. А Вас?
- Можете звать просто Кони. Кони, как собаку президента.
- Собаку, принадлежащую президенту, - поправляет он: - а то каламбурчик, знаете ли… Что читаем? А-а, Достоевский… Достоевский F.M. – это не радио, это книга!

Мой собеседник выглядит слегка взвинченным, что свойственно неврастеникам или творческим личностям, что, впрочем, одно и то же. Блеклая пуговка на цветастой коричневой рубахе пришита зелеными нитками, что говорит о том, что обладатель холостяк и дальтоник.
- Кони… Девушка, любящая Достоевского… Позволите? – он горделиво вскидывает горбоносый профиль, театрально отводит руку и декларирует: - Я, Кони, в дар подарок странный, Вам приношу, цветок стеклянный…
Цельнодутая хрустальная роза, вероятно штампованная для всех представительниц женского пола, чье имя состояло из двух слогов с ударением на первый, была положена к моим ногам, вернее, на обшарпанный барный столик между пепельницей и томиком любимого автора.
- Кони, я московский поэт…
- По-тря-са–ю-ще!!! Я, впрочем, тоже…
- Вы удивлены? Как приятно… Чудесно встретить единомышленника. У меня в номере есть сборничек. Если хотите, с автографом. Хотелось бы почитать и Вас…
- Непременно - с автографом.
Его глаза сально скользят по моим выпуклостям.
- Кони, если позволите, я хотел бы….
- Стать моей Злой Музой. Не так ли?
- О, да…

Я с трудом пытаюсь отодрать его липкий взгляд от своего декольте. Через мгновение его затуманенный вдохновением и ферамонами взор концентрируется:
-Н-нет, вернее, чтобы Вы… моей Музой. Мужчина – я.
- Петр, бросьте. Слово графоман – мужеского рода, не зависимо от половой принадлежности его обладателя, стало быть, нуждается в Музе для…
Его глаза холоднеют.
- Знаете ли, Кони… Графоман?! Где грань, отделяющая графомана от профессионального поэта?
- Наверное, там, где начинают платить гонорары. Это как секс, которым занимаются все, но за высший пилотаж…
- Как можно! Творчество – это наслаждение. Я пишу о любви, знаете ли, вечноживая неисчерпаемая тема… Гедонизм ума, экспрессия фантазии… Нужно наслаждаться!
- Страдать нужно, чтобы хорошо писать, нужно страдать! – я поглаживаю портрет Федора Михайловича: - Искусство, как желанное чадо, рождается в страданиях. Муки творчества, квинтэссенция боли, сублимация чувств, экзистенциализм воображения, эдипов комплекс и обоняние «Парфюмера»! Вы все ещё хотите стать моей Злой Музой?
- Ну, знаете ли, - он смотрит так, как смотрят талантливые писатели, осознающие, что они талантливы, на недалеких читателей плебейского пошиба: - Два мазохиста за одним столиком, это слишком…Приятно было познакомиться…
Он хватает со столика стеклянную розу, порядком засаленную ручонками прежних обладательниц, гордо оправляет редкую непослушную прядь и удаляется.
Над пустым бокалом зависает официант.
- Махмуд, не смотри на меня. Тебе нельзя. Рамазан.
- Уже вечер, Кони, можно.

Костя ехидно посмеивается из-за стойки:
- Бир бира* и «Звери»?
- Йок. Водки и «Раммштайн», - отзываюсь я.