Судный день Снегуркина. Часть III.

Автор: Dudka Начало здесь:
http://www.litprom.ru/text.phtml?storycode=27141

Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых:
Это Петр Святой - он апостол, а я - остолоп.
Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженных яблок.
Но сады сторожат - и убит я без промаха в лоб.

И погнал я коней прочь от мест этих гнилых и зяблых,-
Кони просят овсу, но и я закусил удила.
Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
Для тебя привезу: ты меня и из рая ждала!
В.Высоцкий
Снегуркин остался один во фрачном костюме, а перед ним было пустое и голое, как проститутка перед постельным боем, поле. С того конца поля, навстречу Снегуркину брела фигура. Дул сильный ветер и фигура, противясь резким порывам воздуха, брела немного нагнувшись вперёд. Снегуркин почесал голову, как бы размышляя, а затем, кивнув каким-то своим мыслям, пошел навстречу. Сближались они долго. Ветер усиливался и от того идти было особенно трудно. Вдобавок поле было мокрым, а фрачные туфли Снегуркина оказались не готовыми к таким прогулкам. Не в силах идти дальше, он сел прямо в траву. По привычке хотел вытереть лицо своей комбайнерской кепкой, но на голове обнаружил лишь гладко зачёсанные волосы, к тому же, неизвестно зачем, вскрытые лаком.
Фигура, тем временем, подошла ближе, и Снегуркин увидел, что это старик. Вернее не совсем, чтоб старик, а изрядно потрепанное жизнью существо мужского пола лет пятидесяти с хвостиком. Существо было очень высокого роста и худющее до такой степени, что через грязные лохмотья проглядывали кости ключиц. Лицо существа было покрыто проволокой редкой щетины, а из-под детской шапки с балабоном, висели длинные седые волосы. Вдобавок ко всему сей странник был бос и имел очень неприятного вида чёрные ноги, больше похожие на две обугленные коряги.
- Здравствуйте, - поздоровался оборванец сиплым и безразличным голосом.
- Здорова, - мрачно ответил Снегуркин, разглядывая отклеившийся носок туфель…
Надо же! И на том свете проблемы с одёжей. Эх бы вернутся к Соньке, жене своей бывшей, да ткнуть в морду этими самыми туфлями. Видала, мол, что выдают? А то ныла всё, что и костюма себе в гроб не сберег...
И в джинсе похоронят – не проблема. Главное, что здесь по чистилищу в говнодавах лазить. Меняют суки на переправе!
- Вас как зовут? – тем временем поинтересовалось существо, прервав снегуркинские глубокомысленные раздумья.
- Ну, Снегуркиным кличут, - зло буркнул тот, - А теб…вас, то есть, как зовут?
- К Петру что ли? – ответило существо вопросом на вопрос и, закряхтев, опустилось на траву рядом со Снегуркиным.
- К какому еще Петру? – не понял Снегуркин, - Туфли вон у меня прохудились. Помирал в кирзачах, а тут вон говно какое выдали – ноги мокнут. Ёпт! Меняют говорю на том свете…
- Дык если к Петру жаловатся, - крякнул дед, - То только по решению суда и с Поводырем. Кстати есть?
- Что есть?
- Решение суда?
- Какого еще суда, нахуй? – взревел Снегуркин и содрал туфли с ног.
- Да не кипятись ты. Совести суда… - крякал примирительно дед, жуя что-то пустым ртом, - Или может ты того?
- Чего того?
- Ну…Как это…Сам свёл счёты с жизнью?
- Слушай дед, какое твоё дело? А? Ну чего ты приебался к бедному человеку? Что тебе надо от меня, блядь? – Снегуркин уже не говорил, а орал матюгаясь, но деду было хоть бы хны.
- Самоубийца значит, - одобрительно кивнул он, разминая ноги, - Ну что ж, Петро таких тока по блату берёть. Есть?
- Что есть?
- Блат, спрашиваю есть?
- Какой еще блат, етить твою налево, на том свете?
- Значит, нет. Ну и хорошо, - деду всё нравилось, что ни скажи на всё готов у него ответ, - Пока, значит, здесь поживешь, а там глядишь и связи наладишь. Ну да ладно, - тут дед извлёк из правого кармана бутылку с одеколоном, - Не желаете?
- Одеколон пить? Нет! Спасибо! Увольте!
- Странно. Видать впервые меня зовешь. А иначе бы выпил.
- Я вообще-то Вас не звал.
- Ну как же, - возразил дед, пряча бутылочку обратно в карман, - Мы сидели, в кости играли, тут ты нас и позвал. Я Джабриила спрашиваю, мол к тебе постоялец? А он мне и отвечает: «Нет к тебе!» Ну, я и пошёл тебя встречать.
- Да кто ты такой? Чёрт знает, что творится на белом свете! – взвыл Снегуркин.
- Чёрт всегда знает, что и где творится. Азраил я по рожденью названный. Но видно не ко мне ты. Палаты-то у меня тесноваты. Да и верёвок с мылом нет. Памелки тоже нет. Есть Мэрилин правда, но не думаю, что она тебе подойдёт. Старовата стала, прости Господи, ладно, парень, - подытожил дед свой монолог, - Сходи-ка к Совести. Может, насоветует чего старуха. А то так и помрешь неприкаянным. Жалко! Не куда тебя приткнуть.
С этими словами Азраил уныло побрел обратно. Глядя на его сутулую спину, Снегуркин и не заметил, как поле исчезло, и он опять оказался в лесу из людей. А на месте где стояла церковь, теперь была изба. Над дверями была надпись «СУД» и у порога стояла очередь. Человек тридцать мужчин и женщин толпились у дверей. Время от времени на порог выходила какая-то монахиня в белом чепце и выкрикивала фамилию. Человек в очереди вздрагивал, обводил всех глазами, как будто прощаясь, и исчезал в двери.
Нерешительно потоптавшись, Снегуркин тоже стал в очередь. Скоро монахиня опять вышла на порог и объявила всем:
- Снегуркин пройдет вне очереди.
Толпа загудела и расступилась. И сквозь живой коридор Снегуркин последовал в избу.
В избе он долго шёл за монахиней какими-то коридорами. Воняло палёной резиной и перьями. Наконец после долгих лабиринтов монахиня вывела его в зал суда. За огромным дубовым столом со сверкающей полированной поверхностью сидела большая старая баба. Вид её был не просто усталый, а измученный. Сразу было видно, что работала старуха без отдыха. Из-под чёрной косынки выбивались седые волосы, глаза были красными, а уголки губ опущены. В общем, полное отсутствие жизненного тонуса. Баба взяла со стола молоток, безразлично ударила им о деревянную подставку и меланхолично произнесла:
- Следующий!
После этих слов монахиня толкнула Снегуркина на средину зала и двери за ним захлопнулись. В комнате еще сильнее завоняло жжёной резиной. Баба невидящим взглядом посмотрела в зал и сказала, как в воду пёрднула:
- Обвиняемый, что вы можете сказать в свою защиту?
Снегуркин в недоумении затоптался на месте.
- Но в чём меня, собственно обвиняют?
- Зоебали вы все тут под дураков косить, - монотонно загудела баба, - Вешаетесь суки непонятно где. Срёте в церквах, а потом спрашиваете в чём вас обвиняют. Может тебе еще адвоката, блядь, предоставить, мудило ты эдакое?
- Так меня обвиняют в самоубийстве? – догадался Снегуркин и отчего-то страшно заулыбался, демонстрируя бабе четыре гнилых зуба.
- Вот ты догадливый какой, дятел! – баба совсем не соблюдала никакого этикета и ругала Снегуркина на чём свет стоит. Тому это дело совсем не понравилось. Старуха, надо честно признать, его начала сильно раздражать:
- Адвоката мне! – потребовал Снегуркин.
- Значит вы настаиваете на официальном разборе вашего дела? – поинтересовалась бабенция и в голосе её заскользили нотки издевательства, но Снегуркин уже потерял самообладание.
- Да! – кричал он, - Адвокатов! Присяжных! Сторону обвинения! Чтоб всё по закону! Чтоб всё как положено!
- Говно вопрос, - сказала баба и водрузила на свой стол табличку с надписью: «Судья СОВЕСТЬ М.Б.», а затем крикнула, - Заседание суда объявляется открытым!
Не успел Снегуркин глазом моргнуть, как зал наполнился людьми. Прямо напротив его оказался дядька с крупным мясистым носом и выцветшими глазами. Перед ним стояла табличка: «Прокурор СТРАХ И.В.». Рядом с прокурором, тут Снегуркин едва не обомлел, сидел не кто иной, как теща Снегуркина - Ангелина Семёновна Клещ. Тёща ехидно улыбалась и доедала Снегуркина хищническим взглядом.
- Ну всё, - мелькнуло в голове у Снегуркина, - Пропал я ни за чёртову душу. И тут меня нашла, ведьма старая!
(продолжение следует)