Клятва Гиппократа.

Автор: Lord of the Flies Я не знаю, как у вас,
А у нас в Саратове
Три врача в пизду смотрели,
А потом заплакали.**

Это нос, это глаз, это волосы.
Это ты, это я, он, она.
Чтобы спеть, у меня нету голоса,
Слуха нет у меня нихрена.*

Душераздирающе заскрипели ржавые, годами не знавшие смазки, петли, и раздался громовой хлопок подъездной двери, потрясший спавшие в этот ранний час окрестности. В лицо Минету Ссыглеру ударил порыв ледяного ветра, и он с трудом вдохнул промерзший уличный воздух. Переложив в левую руку, в единственной, оставшейся в живых после вчерашней пьянки, перчатке, облезлый портфель, Минет затрусил через подворотню к остановке автобуса.
- А комуй-то, блядь, не спится в ночь глухую, а? – пропитый тонкий голосок обдал Ссыглера термоядерным сивушным выхлопом, и тут же в тощую минетовскую грудь уперлось что-то острое.
В подворотне было совсем темно, Минет поднял глаза и встретился взглядом с заплывшими черными глазками, глубоко сидевшими в монголоидном разрезе.
- И куда ты со сранья поканал, а? - спросил тонкогубый ротик, спрятавшийся между маленьким скошенным подбородком и облезлыми редкими усиками.
- Да это, на работу иду, - Ссыглер посмотрел на прижатое к его груди ржавое лезвие.
- Работник, блядь, сука! От бляди, поди, хуяришь, а? Ну и что, до хуя зарабатываешь-то? Давай-ка, подогрей неимущего, поделись, сука, а то дохуя тебе одному-то будет.
- Да нет у меня нихуя, - трясясь от страха и холода, промямлил перепуганный Минет.
- Не пизди, сука, - лезвие нажало сильнее. – Портфель давай. Открой, блядь!

Вяло пошевелив завернутый в газету бутерброд с растаявшим маслом и мутный липкий стакан, парнишка поднял на Ссыглера черные раскосые глаза.
- Лопатник сюда!
- Чё? - не понял Минет.
- Бумажник, блядь! Кошелек, давай, ебань!
Ссыглер протянул обтрепанный кошелек, набитый истершимися квитанциями. Денег в нем было всего-то десять рублей.
- Котлы снимай, - урка кивнул на протянувшую кошелек руку Ссыглера, на которой блеснули доисторические часы \\\\\\\\\\\\\\\"Победа\\\\\\\\\\\\\\\".
Минет отдал часы.
- Ладно, блядь, иди въябывать, сука. Прославь родину трудом, - грабитель резко толкнул Ссыглера, и Минет, поскользнувшись на прихваченном морозом асфальте, больно грохнулся на задницу. Когда он, выматерившись и потерев ушибленную ягодицу, поднялся, подворотня была уже пуста.
- Чтоб тебе нос откусили и хуй вместо него приделали, ебань косоглазая, - выпустил пар Ссыглер вдогонку грабителю, которого и след простыл, и, в тоскливом молчании, побрел на работу.

В коридорах больницы скорой помощи, где Минет Ссыглер вкалывал младшим санитаром, почему-то всегда воняло кислой капустой, которую долго и упорно тушили на рыбьем жире. И, хотя все окна были закрыты, Ссыглер мерз и постукивал зубами - то ли сквозняк, струившийся из плохо заклеенных щелей, был тому причиной, то ли не проходившее чувство упершегося в грудь острия. А при воспоминании о коричневых пятнах ржавчины на лезвии, его просто передергивало. От беспомощности и пережитой встречи с подошедшей вплотную смертью, руки Ссыглера тряслись мелким тремором, а в области селезенки периодически противно посасывало.

- Санитар, срочно пройдите в приемный покой, санитар, срочно пройдите в приемный покой! - перекрыл постоянно звеневший в пустом коридоре непонятный шум деревянный голос динамика. Минет Ссыглер дернулся, подхватил стоявшую у стены каталку-носилки и заковылял в приемный покой. Лицо человека, которого уложили на ссыглеровскую каталку, даже прикрытое пропитанной кровью бинтовой прокладкой, показалось Ссыглеру каким-то очень знакомым.
- Давай скорей, слышь, бля, в челюстно-лицевую. Скорей давай, что ты еле ползешь! – бил в спину бас дежурного врача, но Минет даже ухом не повел. Брел себе по темному проходу к лифту и все никак не мог вспомнить, где же и когда он видел этого, лежащего сейчас без сознания, тощего больного.
– Надо же, нос тебе оторвали, - сказал ему Минет, и тут пациент внезапно открыл глаза.

Поймав его взгляд, Ссыглер обомлел. Он сразу узнал эти раскосые черные глазки и посмотрел в них, не отрываясь, пока сознание вновь не покинуло урку-грабителя.
Забывшееся было, за начавшейся рабочей суетой, ощущение больно придавившего плоть ржавого железа вспыхнуло вновь с такой силой, что у него перехватило дыхание. Минет дернул плечами и вкатил каталку в лифт. Но вместо второго этажа, где располагалось отделение челюстно-лицевой хирургии, Ссыглер нажал на кнопку подвала, в котором находился морг. Вытолкав каталку из лифта, Минет, не задумываясь, покатил ее дальше по холодному коридору, освещенному люминесцентными лампами - в прозекторскую, мимо бухого с утра в говнище патологоанатома Макарыча.

Двигаясь, как во сне, и шумно выдыхая теплый пар, он перевалил оказавшееся чертовски тяжелым тело с кровати на облезлый, когда-то блестевший никелем, стол, уложил его на спину и притянул ремнями голову и конечности. Лицо пострадавшего было серо-белым, с синюшным отливом. Посинели даже ногти.
- Ну что, блядь, урка - в жопе хуй во рту кожурка? – обратился к нему Ссыглер и попытался пальцами поднять веко. Урка не реагировал, а из-под века на Минета глянул мутный и синюшный белок закатившегося глаза.
- Эй, блядь! - затормошил лежащего Минет. – Ты чё, сука, сдох , что ли? Вот же, ебать тебя налево! – он зашарил пальцами по грязной шее урки, пытаясь нащупать пульс. Биения не было. – Сдох, пидарасина! - решил Ссыглер. - Что же делать-то теперь? Труп на кусочки расчленять и вывозить в портфеле, нахуй? С-сука, обвинят меня теперь, что не повез сразу в челюстно-лицевое, блядь! - бормотал Минет. Взяв со столика с инструментарием причудливой формы пилу, он поводил ей над трупом. На лбу у него, несмотря на холод, выступили маленькие капельки пота.
- Надо бы его раздеть, что ли, - Ссыглер взял с того же столика большущие изогнутые ножницы и разрезал штаны и трусы. Скомкав тряпки и сложив их в оказавшийся под рукой черный полиэтиленовый мешок, Минет уставился на непропорционально громадный, по сравнению с тщедушным телом, обнажившийся хуй. Пошевелил его пальцем, Ссыглер оттянул шкурку и потрогал открывшуюся внушительную головку, а после расстегнул штаны и вытащил свой член, на фоне уркиного причиндала показавшийся жалким отростком.

Обида и злость на валявшееся на столе тело просто душили Минета, ведь его дважды унизил этот вонючий уебок: ограбил, как школьника, да еще и размером пиписки наказал, как слон моську. Взяв двумя пальцами за головку, он с силой растянул член урки, занес над ним ножницы, щелкнул в воздухе два раза и уронил руку. Вытерев пот со лба, Минет вышел из прозекторской и затряс спящего Макарыча.
- Ну эээ-иии, гр-р-р, - сказал обмякший Макарыч не поднимая головы. – А и-и-и-ы-ы, фхуй! Ить нахуй! И захрапел с новой силой.
- Мака-а-а-а-рыч, вставай блядь! - голос Ссыглера вибрировал в унисон с тряской. – Помощь нужна, просыпа-а-айся!
- Нахуй, блядь, пшел, блядь, - невнятно бормотал Макарыч, - Хр-р-р, ссссу-у-ука! Фхуй блдь.
Наконец он с трудом открыл заплывшие глазки, приподнял голову и посмотрел на Ссыглера.
– Чё стоишь, блядь, наливай, - проскрипел Макарыч и его затрясло. – Помираю, нахуй блядь…
- Слышь, Макарыч, бля, - замямлил Минет. – Тут дело хуинное получилось, тело надо бы убрать как-то, а?
- У кого какое тело, это - дело здравотдела, - пробормотал Макарыч, которого начало трясти, как больного паркинсонизмом. – Нале-е-е-й, ебань ты кошачья, - задребезжал он.

Как Ссыглер сгонял и принес из загашника заветную емкость со спиртом, он помнил плохо, его и самого колотило от стресса. Разлив по мутным стаканам, он зажмурился и с натугой влил в себя обжигающее пойло. Следующий промежуток времени был целиком отдан пищеводу, который нужно было заставить не сокращаться и удержать жидкость внутри. Когда же Минет сумел сфокусировать взгляд, он увидел, как бледный Макарыч, который уже не выглядел синюшным и перестал трястись, разлил по второй.
- Макарыч, ты это, не гони лошадей, а? Куда ты спешишь-то? – прохрипел обожженным горлом Ссыглер.
- Давай, давай, давай, не пизди, - скороговоркой забормотал Макарыч и влил в себя второй стакан. Минет выдохнул, задержал дыхание и, предчувствуя худшее, поднес стакан к губам. Но вторая прошла на удивление гладко. По телу разлилось тепло, напряжение отпустило, и Ссыглер сел за стол напротив патанатома. Тот, подняв голову и, вытерев слезящиеся глаза, несколько мгновений молча смотрел на Минета. Тут лицо его словно ожило, глаза стали осмысленными, губы улыбнулись. Он протянул Минету руку и тепло сказал: \\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\"Ну, здравствуй!\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\"
- Здорово! – ошарашено ответил Ссыглер.

Налили по третьей и Ссыглер рассказал о случившемся.
- Вижу я этого пидораса, - говорил Ссыглер слушавшему его захмелевшему Макарычу. - Думаю - вот я тебя сейчас по полной программе выебу, чтоб знал, как ножом, блядь, угрожать, завез его сюда, думал наказать, а он, пидорасина, подох к хуям!
- Ну, блядь, подох и хуй с ним. Мир будет чище, - прокомментировал Макарыч и снова налил. Выпив, они, покачиваясь, прошли в секционный зал.
- Ты смотри, вот это хуина у него, я ебу! – удивлся Макарыч, глядя на пристегнутое ремнями к столу тело, нижняя часть которого была абсолютно голой.
- Вот бля, попал я, сука, - пьяный Ссыглер говорил, проглатывая окончания слов. – Разделывать его теперь, нахуй, или чё делать-то?
- Разделывать будем, блядь, хули ты думал, - Макарыч взял в правую руку большие операционные ножницы, нагнулся над телом и рывком сорвал повязку, закрывавшую лицо от глаз до рта. Обнажилась жуткого вида рваная дыра на месте носа, из которой торчали окровавленные обрывки хрящей.
-Так, бля, носа нет, - констатировал Макарыч. – Уши ему тоже нахуй не нужны. Сейчас, сейчас! – Макарыч быстрым движением отхватил щелкнувшими ножницами правое ухо. Раздался хруст, хлынула черная кровь, и вдруг труп открыл раскосые черные глазки и дико заорал.

Горе-медики отшатнулись от стола и пьяный в дупель Макарыч захохотал, согнувшись пополам от смеха. – Да, как же, блядь…гы-ы-ы-ы, ик, как же блядь, пульс-то не проверил даже, ой бля…сейчас уссусь…
- Блядь, заткни его!! Заткни ему ебало! – заорал пришедший в ужас от увиденного Ссыглер. Крик оглушал, урка рвался и метался на столе, пытаясь выдернуть из ремней руки и освободить ноги.
- Чё выебываешься, хуесосина? – спросил изогнувшегося дугой и брызгающего кровью урку Макарыч. Подойдя вплотную к столу, он вытащил из стоявшего рядом ящика рулон клейкой ленты и быстро заклеил орущий рот, стало тихо, слышались только глухое мычание и скрип ремней. Макарыч наполнил шприц мутной жидкостью из маленькой баночки, прижал руку урки и умелым движением воткнул иголку в вену. Потянул назад поршень и, увидев наполнившую шприц кровь, он с силой нажал на него, быстро опорожняя шприц в вену. Урка выгнулся дугой, мыкнул и затих, распластавшись на столе.
-Во, бля, ебать-колотить, - выдохнул Минет.

- Что ж ты, ебаный-смешной, сказал, что он сдох? – Макарыч налил из принесенной с собой в прозекторскую емкости по полной и протянул стакан Ссыглеру.
Выпив, они молча стояли над залившим стол кровью неподвижно лежащим человеком. Алкоголь ударил в голову так, что стоять стало трудно, зато и Макарыч, и Минет почувствовали себя спокойно и уверенно.
- Надо же, какой хуище у него, - Ссыглер снова уставился на повисший член лежащего.
- Хуище блять, хуи-и-и-ще! – запел пьянющий в жопу Макарыч. – Вот ты скажи, на кой хуй ему такой хуи-и-и-и-ще, когда носа-то у него нету, а? И уха нету. Ну, ухо-то мы, положим, пришьем обратно, а вот с носом-то, что делать?
- Что делать, блядь? – ответил еле стоящий на ногах Минет. – На хуй сесть и бегать, блядь. А может, мы ему хуй вместо носа пришьем? А чё блядь, будет красиво!
- Гы-ы-ы, иба-а-ать! – прикололся Макарыч. – А хуйли, давай, бля! Макарыч склонился над уркой.

– Зажим приготовь, бля, - сказал он Ссыглеру. – Да не этот, вон тот, слева. Аха, блядь. Держи наготове!
Макарыч оттянул хозяйство урки и провел по нему скальпелем. Выступила густая кровь. Взяв из руки Минета большой зажим, он пережал им, как шланг, член под разрезом и снова провел лезвием, теперь уже по окружности. Показалось ярко-красное мясо, и Макарыч, взяв ножницы, несколькими взмахами довершил свою скорую работу. Положив отрезанный член на стол около лица с заклеенным ртом, он указал на емкость с бухлом, а Ссыглер разлил остатки. Из среза пиписки жалобно заструился вялый кровяной фонтанчик. Выпив, Макарыч понюхал кулак, икнул и приставил член к рваной ране на лице трупа.
- Гы, бля, ты смотри, просто прикинул хуй к носу, бля! В буквальном, блядь, смысле, - не прекращая веселиться, принялся Макарыч подгонять скальпелем размер раны на лице под диаметр огромного пениса.
- Придержи-ка здесь, - сказал он Минету и начал быстро и умело пришивать. Рваная рана исчезла, а вместо нее появился ряд красивых и ровных швов. Громадный хуище нависал над усиками и лежал на губах урки.
- Глянь, а усы-то теперь под хуем! - ткнул пальцем в урку Минет. - У всех над хуем волоса, а него теперь под хуем!
- Га-а-а-а, - заржал Макарыч и на распев продекламировал:

Как у нашего Мирона
На хую сидит ворона -
Как ворона запоет,
У Мирона нос встает.

Посвящается доктору Александру Айзенбергу, без которого замысел этого рассказа даже бы и не родился.
©2008 Lord of the Flies & Mizanthrope