Интервью

Автор: Mr. Bushlat -… несомненно гений. Быть может, один из самых одаренных представителей рода человеческого двадцатого столетия.
-Но, как же так, Алексей Ильич? В вашей книге, вы не раз используете весьма нелицеприятные эпитеты, в адрес Йозефа Гофмана!
-Позвольте встречный вопрос. Имеет ли характер человека отношение к значимости его интеллектуального наследия? Можно ли, расценивать творчество Пушкина, монументальность Эйнштейна, невероятный, да что там, мистический дар Николы Теслы, сквозь призму индивидуальных черт характера, присущих этим удивительным людям?
-Согласен, нельзя. Но все же, в широких массах, имя Йозефа Казимира Гофмана не столь известно, сколь скажем, имя великого русского композитора Рахманинова…
-Полноте, Андрей! Я готов простить вам упоительнейшую в своем невежестве фразу, но, поверьте мне, наши слушатели, никоим образом не должны быть введены в заблуждение. Рахманинов… Третий концерт Рахманинова, был посвящен именно Гофману. К слову, сам Гофман, никогда не исполнял Рахманинова, оставаясь верным своему неизменному принципу-не играть произведения своих современников. По сути, репертуар маэстро был достаточно узок-в основном, он ограничивался творчеством композиторов первой половины 19-го столетия, от Бетховена до Листа.
-В чем же…гхм, уникальность Гофмана, его кардинальное отличие от других исполнителей того времени?
-Вы ищете громкие факты, Андрей. Что ж, и это простительно, учитывая характер вашей радиопередачи. Извольте. Йозеф Гофман начал свой творческий путь в Европе в возрасте 10 лет. В 1887 маэстро дебютировал в США с концертом в Метрополитен-опере, где блестяще исполнил Первый концерт Бетховена, а также ошеломил публику, импровизируя на любые темы, задаваемые зрителями! Гений импровизации! Музыкальный провидец! Единственный частный ученик Антона Рубинштейна… К слову, после исполнения им второго концерта Рубинштейна, последний заметил, что ему нечему больше учить Гофмана и отказался от дальнейших уроков.
-Нашим слушателям будет интересно узнать, что Йозеф Гофман преуспел не только в исполнительстве…
-О, да! В частности, в 1924 году, он принял предложение возглавить только то основанный Институт музыки Кертиса в Филадельфии и руководил им вплоть до 1938 года. За это время Институт вышел на мировой уровень преподавания.
Гофману принадлежат десятки патентов на различные усовершенствования в механизме фортепиано, им написано более сотни эссе, в частности две книги, что до сих пор служат великолепным пособием для молодых пианистов.
-Я слышал, авторству Гофмана приписывают изобретение «дворников» для автомобилей…
-Отчего же приписывают? Гофман и есть первооткрыватель этого полезного и нужного приспособления.
-Алексей Ильич. Спасибо огромное! Уверен, наша беседа показалась интересной широкому кругу слушателей. Напоминаю, с нами в студии Алексей Ильич Князев, известный музыковед, писатель и популяризатор культуры фортепианной музыки, в рамках промоутерской программы для своей новой книги-«Йозеф Гофман-уроки гения». И на прощанье, так сказать, хе-хе, на посошок. Алексей Ильич! Что бы вы, с учетом ваших титанических, не побоюсь этого слова, познаний, могли бы посоветовать нашим слушателям?
-Право… титанических. Я простой школяр. Что ж, извольте. Открывать для себя мир, сквозь призму фортепианной музыки, вас не научит никто. Только сердце. Прислушайтесь к своему сердцу! Будьте добры, отзывчивы. Будьте честны! Не сдавайтесь! Помните, как у Каверина-Бороться и Искать, Найти и..
-*хором* Не сдаваться! Да…это был лозунг пионеров…
-Еще раз, благодарю вас, от имени наших радиослушателей. С вами, Андрей Мольский, ведущий передачи «Музыкальная Гармония» на радио «Культура». А теперь, после короткой рекламной паузы, вашему вниманию будет предложена пятая симфония Людвига Ван Бетховена в исполнении Оркестра Миннесоты под управлением Осмо Ванска…
-Фууф! - Князев шутливо отер лоб, - загоняли вы меня, Андрюша… К тому же, эти вопросы… Вы же прекрасный пианист, мне ли не знать. Откуда такое невежество в темах, прямо скажем, элементарных?
-Ильич! Ну что вы в самом деле! Публике нравится, когда ведущий несколько туповат. Кому интересно слушать заумь?
-Ох ты! И впрямь. Век живи, век учись!
-Алексей Ильич… Ну а если … честь по чести, не для эфира. Что вы думаете о Гофмане?
Я же все-таки, как вы изволили заметить, некоторым образом пианист… пусть и в прошлом.
Князев улыбнулся задорно, по-мальчишески.
-Андрюша, я вам на этот вопрос ответить, ну никак, не смогу. И упаси вас Бог, прислушиваться к мнению человека, который даст вам на него четкую отповедь. Потому как, вне зависимости от моего личного отношения к Гофману, его величина, используя математические термины, и поныне неизвестна. Мы не вправе осуждать гениев-они вращаются вокруг совсем других орбит…
Мольский зачарованно глядел на старого критика.
-Алексей Ильич… -он запнулся на секунду, - порой… порой мне кажется, что вы и сами… гений.
-Чепуха! - Князев хохотнул, и потрепал Мольского по плечу,-какой же я гений, Андрюша? Я… как вы меня назвали,.. популяризатор… А проще говоря-падальщик. Питаюсь чужими талантами… Я лентяй, прежде всего, что впрочем, характерно и для вас, друг мой. Ведь, вы были подающим надежды пианистом. Могли бы покорить Метрополитен-Оперу, подобно Гофману. А ушли в радиоведущие…
Они помолчали. Лучи заходящего солнца, падая через распахнутые настежь окна, придавали студии призрачный вид. Радиоаппаратура приобрела черты неземных, футуристических механизмов, диски, живописно разбросанные вокруг, казались древними халдейскими табличками, с записанными на них неведомыми заклинаниями.
Мольский прервал молчание, решительно хлопнув ладонью по столу.
-Что такое?-вскинулся Князев, подслеповато щурясь.
Мольский замялся. На его молодом лице появилось отрешенное выражение. В свете угасающего дня, Князеву вдруг почудилось, что Мольский диковато улыбается, обнажая причудливые витиеватые клыки.
-Да тут,-кашлянул он…- словом, вот, дельце одно наклюнулось, по вашей, так сказать, специализации…
-Та-ак…-заинтересованно произнес Князев,- оч-чень рад слышать… И?.. В его голосе теперь слышалось плохо скрываемое нетерпение.
Мольский хихикнул. Оглянувшись воровато, он вскочил и принялся семенить во студии, делая руками круговые движения, будто искал что-то в воздухе. Князев нахмурился.
-Прекратите балаган, Андрей!-низким басом произнес он.-Где девчонка?
Мольский рыкнул и еще быстрее забегал по студии. То и дело он подпрыгивал, и при этом, клацал зубами в воздухе.
-Я вам, Алексей Ильич, ответственно заявляю,-бурчал на ходу он,-дельце маленькое, яйца выеденного не стоит!
Под тяжелым взглядом Князева, он замер на месте и вдруг, упав на пол, выгнулся в сильнейшей конвульсии. На лице его отобразилась сложная гамма чувств, от ненависти до всепоглощающей любви.
-Андрюша, я не шучу,-пророкотал Князев,-где моська?
-В шкафууу!-взвыл Мольский.
-А слон?
-Да на столе же, Ильич, чтоб вам повылазило!
Князев отвел глаза от Мольского и последний тотчас же потерял сознание. Алексей Ильич принялся озабоченно шарить по столу, взвизгивая от нетерпения. Глаза его при этом сделались белыми и туманными, как у слепого. Наконец, он нашарил некий предмет, неразличимый почти, в сгустившейся темноте и ликующе заголосил:
-Слооон! Слооон, едить твою!
В руке его был зажат молоток с красной ручкой.
Вскочив с кресла, Князев подбежал к неказистому шкафу, что стоял подле него и рывком отпер створки. Шкаф был пуст. В дальнем углу его, съежившись от страха, дрожа всем телом, на корточках, сидел дородный карлик. При виде распаренного, приплясывающего музыкального критика, он затрясся еще сильнее и вжался в угол.
-Моська!-прошептал Князев и умиленно пустил слюну,-Котик! Цыпа!
Карлик неуверенно заурчал.
Князев, делая руками приглашающие жесты, отошел в сторонку.
Все еще несколько смущенный, карлик, вышел, наконец, из шкафа. Даже в полумраке студии, жуткие бугры на его голове были отчетливо видны. Сама голова казалась мягкой, будто сделанной из некоего мясного желе.
Карлик широко улыбнулся, отчего лицо его словно раскололось надвое и раззявив черную невероятных размеров пасть, присел, одновременно подняв левую сосискообразную лапу над головой, а правую, со сросшимися пальцами, протянув в сторону Князева, ладонью вверх. Пожилой музыкальный критик, раболепно вложил в ладонь молоток, и стал на колени, опустив голову.
-Прими милость Азраила!-реванул карлик с заметным акцентом уроженца Санкт-Петербурга и размахнувшись, опустил молоток на голову Князева, но в последний момент, остановился, в каком-то миллиметре от макушки старика.
-Исконно!-прошептал Князев. Из глаз его брызнули слезы.
Карлик деликатно положил молоток рядом с Князевым. После, приподнял его голову омерзительной лапой, так, что глаза Князева оказались на одном уровне с гниющим его лицом. На месте носа, в мягкую плоть был грубо вставлен «клеящий карандаш», с дегенеративной надписью: «Сухо, лепило, бес расварители».
-Мне уже можно его жрать, или надо подождать пока вы уйдете?-буднично осведомился он. При этом, клеящий карандаш хлюпающее ходил в отверстии.
Вместо ответа, Князев изловчился и оттолкнул карлика от себя. В глазах его, страх и почтение уступили место ненависти.
-Ты, блядь! Почему в студии не убрано? - отрывисто каркал он, тыча пальцем в сторону беспомощного Мольского.- Почему посторонние на объекте?
Карлик взлаял и встав на четвереньки, бросился к Мольскому. Жирная его туша навалилась на ведущего. В темноте, раздались жуткие булькающие звуки.
Князев устало поднялся с колен, отряхнулся и побрел к выходу. Остановившись перед дверью, он было повернулся в сторону дальнего угла студии, где булькающие звуки сменило отвратительное чавканье и урчание, но, передумал. Тихонько вышел из студии и прикрыл за собой дверь.
На третьем этаже, он споткнулся о ведро, полное черной воды, в которой плавала гниющая тряпка. Немного воды плеснуло на пол, но ведро не перевернулось, несмотря на то, что толчок был весьма внушительным. Князев присел над ведром, погрузил руки в холодную вонючую воду, вытащил тряпку, отжал ее и вытер лужу. При этом он вспомнил, что большую часть своих произведений Йозеф Гофман написал под псевдонимом Мишель Дворский. Это показалось Князеву противоестественным.
Он сидел на корточках, в темноте, перед ведром, и, вглядываясь в мерзкую черную жижу, вдыхал с упоением, запах своей жизни.