Счастливого пути!

Автор: Саня Обломофф Беременность протекала. Протекала отлично. Загодя закупались ползунки, подгузники, памперсы, соски и прочая грудничковая йобань. Волнение брюхатой прелестницы граничило с наплывами векового спокойствия, и в такие минуты сердечко подсказывало ей, что все пройдет гладко и заебись. Несмотря ни на что. Малыш непременно родится доношенным, здоровым, крепеньким, но…
Но прежде, чем стрелки часов, отсчитывающие время от зачатия до появления плода, указали пятимесячный срок, начались родовые схватки, и скрюченную болью девицу увезли в «неотложке».
А утром она родила… Воду. Болотную, тухлую воду, с кишащими в ней головастиками.
— Я хуею, коллеги, — удивился явлению седой акушер, вынимая руку из влагалища протекшей, — там ничего и никого больше нет! Пусто, как в заброшенной штольне. Только вот еще один головастик.
— Не может быть, — потели извилинами, теряясь в догадках, врачи. — Кто ж ее выеб-то?
— Кто же так с вами, голубушка? — седой обратился к несчастной, вертя перед ней личинкой амфибии. — Посмотрите, кого вы явили.
Но та не сказала ему ничего. Она умерла уже раньше. Не уберегли эскулапы.
— И что же, и как же нам быть? — обратился к коллегам седой.
— Сделаем все по инструкции.
Новорожденного, а это, по мнению врачей, был именно мальчик (наличие головастиков), из эмалированной акушерской ванночки вместе с живностью перелили в банку. Оказалось ровно два литра. Замерили температуру: 38 и 6. Болеет, наверно. Нарекли Ашдвао. Фамилию дали Голованов.
Ашдвао рос быстро и прибавлял в объеме по 100 миллилитров ежедневно. Вместе с тем росли и головастики, становясь зрелыми лягушками. Впрочем, лягушек отлавливали и смывали в унитазе. А с головастиками не получалось: они появлялись снова и снова. Кормили Голованова хлебом — просто кидали в банку крошки. Затем его переселили в ведро, потом в большущий аквариум. А когда Голованова стало слишком много, заполнили им ванну. Так и рос он в роддоме, меняя сосуды, до тех пор, пока не встал вопрос: а что же дальше?
— Его надо в семью, — уверенно сказал седовласый, — другого выхода нет.
— В какую? — недоумевали коллеги. — Ведь он сирота.
— Ну, не в семью, а в стихию, — размышлял седой. — В мировой океан или в пруд на худой конец. Мы не сможем скрывать его вечно. Да и смерть ему здесь.
— А там ему жизнь?
— Возможно.
Разлив Ашдвао по ведрам, темной ночью под большим секретом вынесли его из роддома прочь.
— Ну что, уважаемые, — седой как заправский шпион озирался по сторонам, — куда его?
— Здесь рядом есть водоем, — один из коллег показал рукой направление. — Идите за мной.
Путь пролегал через старое заброшенное кладбище. Шли недолго. Не потому, что пруд оказался ближе, чем «рядом», а просто случилось непонятное.
— Стоять! — из темноты по ним ударил луч фонарика. — Стоять, я сказал!
Идущие с ведрами остановились. Слово взял седой:
— Стоим, — голос его был спокоен, хотя напряжение чувствовалось.
— Кто такие? — луч заскользил по лицам. — Документы есть?
— Акушеры мы, — седой жмурил глаза от яркого света, — идем к пруду, никого не трогаем, спокойствия не нарушаем.
— Кто?!! — фонарик на мгновение погас, но вспыхнул снова.
— Акушеры из городского родильного дома, — седовласый достал из кармана бумажку. — Вот моя визитка.
Фонарик приблизился, и что-то неведомое забрало картонку с напечатанными на ней контактными данными.
— Доктор Клиторов, — прочитал голос из фонарика, — акушер.
— Все правильно, — седой поставил ведро на землю, — это я. А это мои коллеги.
Фонарик снова осветил испуганные лица врачей.
— В ведрах что? — Луч нырнул в одно из них.
— Вода, — более уверенно ответил седой, — обычная вода. Не более.
— Вода, значит, говорите… — голос из фонарика стал менее приятен. — А вы, значит, акушеры?
— Акушеры, — подтвердил Клиторов.
— В ведрах, спрашиваю, что?!! — голос сорвался на крик.
Клиторов с коллегами попятились. Ночная встреча с неизвестным, вероятно, не сулила им хорошего. Неведомое дотошным попалось, от такого не отвертишься. И Клиторов решил идти ва-банк.
— Там, в ведрах, — господин Голованов! — высокомерно заявил он.
Наивность акушера вкупе с его же никчемной благородной смелостью заставили неведомое почувствовать себя ОМОНом.
— Лежать! — крикнул голос. — Мордами в землю!!!
Ничего другого, как лечь и подчиниться приказу, привзбзднувшим акушерам не осталось. А между тем, фонарик проплыл по воздуху и завис над одним из ведер. Затем подлетел к другим и почтил своим вниманием все шесть.
— Давно он родился? — голос неведомого стал вновь спокоен, а свет из фонарика менее ярким.
— Ему два года, — ответил седой, подняв голову от земли. — Вот решили ему дать свободу.
— Свободу? — удивилось неведомое. — В пруду?
— В пруду, — промямлил Клиторов.
— А что с матерью? — поинтересовался голос.
— Она умерла сразу же, — Клиторов старался говорить четко, но речь получалась невнятной, а слова с проглоченными окончаниями.
— Умерла? — переспросил голос.
— Да, — подтвердил акушер и поведал фонарику обо всех последующих событиях, вплоть до сегодняшней ночи. А в конце повествования, как человек воспитанный и скрупулезный, не смог не поинтересоваться, кем, по сути, является фонарь и не повредит ли ночная встреча дальнейшей судьбе Ашдвао? На что получил не менее интересный ответ:
— Когда-то, давным-давно, — рассказал фонарик, — мы населяли землю, а точнее болота. Люди называли нас водяными, что, в принципе, правильно, ибо субстанция наша и есть вода. Если я не ошибаюсь, то и до сих пор в народных эпосах жителей болот так и называют, хотя в болотах разумное уже не живет. Пиявки да лягушки если. Они всегда нас окружали. Ну и сами понимаете, наверно, что за жизнь в такой компании. Понимаете?
— Отдаленно, — ответил Клиторов.
— И вот когда обрыдла такая жизнь, — не останавливался голос, — одному из нас захотелось летать. Он так и говорил: «А мне летать охота». И, не поверите, у него получилось!
— И куда же он летал? — спросил акушер.
— Много куда, — голос на несколько секунд утих, но затем снова продолжил. — Сначала над землей и не далеко. Но каждый раз полеты становились масштабнее и продолжительнее. И в один прекрасный день он улетел и не вернулся.
— А что случилось с остальными, и откуда вы взялись? — поинтересовался доктор.
— Остальные извелись со временем от тоски, — в голосе почувствовалась скорбь, — а я… я и есть тот самый, что улетел.
— И вы вернулись? — Клиторов проникся исповедью водяного.
— Да.
— Но откуда?
— Я теперь живу на другой планете, — пояснил голос. — Ее не видно на звездном небе — она не отражает свет. Она вся состоит из болот. Рай для водяных.
— А Ашдвао? — Клиторов не решался. — Он...
— Да, он мой сын, — спокойно ответил голос, — и я за ним.
— Вы слышите, коллеги! — доктор дернул за рукав, лежащего рядом, акушера Маткина. — Наш подопечный — инопланетянин. Слышите?
— Они ничего не слышат, — голос из фонарика стал громче, — абсолютно ничего. Я навел на них морок. Мы, водяные, умеем наводить морок.
Клиторов утих, испугавшись.
— Я и эту несчастную, что умерла при родах, — продолжил фонарик, подлетев к лицу седого, — когда йоб, тоже заморочил.
Клиторов увидел, что фонарик стал совершать поступательные движения вперед и назад, изображая, как показалось доктору, фрикции, как при половом акте. Ему захотелось встать на ноги и убежать прочь. Но не осмелился. Превозмогая себя, он все же спросил.
— Но как, как она могла забеременеть?
— Очень просто, — фонарик снова вернулся к одному из ведер. — У меня на Земле есть воплощение.
— То есть, — Клиторову показалось, что он улавливает, куда клонит водяной, — у вас есть человеческий образ?
— Есть, — утвердительно сказал голос. — Смотрите!!!
Клиторов на секунду зажмурился, боясь, что не сможет воспринять увиденное рационально, опасаясь за свою психику. Но то, что представилось его взору, когда он открыл глаза, повергло его если не в шок, то в глубочайшую и длительную депрессию, как минимум. Перед ним стоял Анатолий Александрович Вассерман, опутанный водорослями и с фонариком в руке. Клиторов ущипнул себя, но Вассерман не исчез.
— Сгинь! — прокричал доктор, остервенело крестясь. — Сгинь!!!
— Не поможет, — Вассерман спокойно погладил свою бороду, затем подошел к лежащему Клиторову, наклонился к нему, поднял вверх руку и, грозя указательным пальцем, протяжно закричал: — Доооолжоооок!!!
В связке вместе с окружающими их покосившимися могильными крестами, крик возымел эффект наваждения. Клиторову показалось, что из пасти водяного должна непременно выпрыгнуть лягушка, но, сколько он ни ждал, ничего, кроме как снова повторенного «должок», рот Вассермана не выдал.
— Какой должок? — робко поинтересовался акушер.
Вассерман указал рукой на ведра.
— Этот!
— Берите, — еще робче произнес Клиторов и получил от Вассермана в харю.
— Долги не забирают, их отдают, — водяной хотел ударить доктора еще раз, но передумал.
— Что я должен сделать? — акушер стер кровь с рассеченной губы.
— Убить акушеров. — Вассерман посмотрел на неподвижные тела коллег Клиторова. — Только так мой сын материализуется, и мы с ним сможем вернуться на нашу планету. И будем считать, что долг возвращен. Идет?
— Всего-то? — Клиторов облегченно вздохнул. — Конечно, идет.
Вассерман достал из кармана брюк небольшую расписную бронзовую статуэтку. Клиторов приглядевшись, угадал в ней Бориса Бурду, с зажатой в руках хрустальной совой, но спрашивать ничего не стал, боясь получить еще раз в морду.
— Убить их нужно Бурдой, — Вассерман протянул статуэтку Клиторову, — ибо Бурдой можно убить кого угодно. Бейте по голове. Сильно. Бурда свое дело знает.
Клиторов принял из рук водяного статуэтку, прикинул ее вес. Да, такой убить можно.
— Начинайте, — скомандовал Вассерман.
Клиторов не спеша подошел к первой жертве. Это был доктор Маткин.
— Прости Витя!
Клиторов размахнулся, и удар пришелся по затылку. Маткин вздрогнул и испустил дух. Вторым обозначился доктор Аборт, он лежал следом за Маткиным.
— Прости Николай!
Третьим — ассистент Пуповинкин. Молодой еще, зелёный.
— Прости Сереженька! Прости!
Четвертым — почтеннейший анестезиолог Карл Эммануилович Климакс.
— Прости Карлуша!
И, наконец, пятой, последней жертвой стала старшая медицинская сестра Варвара Капитоновна Месячная.
— Прости, Варя. — Клиторов вытер скупую слезу и с силой приложил статуэтку ко лбу женщины. Долг был возвращен.
— А теперь отойдите! — Вассерман показал рукой место, где должен встать Клиторов — Мне нужно встретить сына.
Клиторов отошел, все еще держа в руках окровавленного Бурду. Как показалось доктору, Бурда улыбался, щуря хитрые свинячие глазки.
Вассерман составил ведра вместе в форме шестиугольной гексаграммы. Из внутреннего кармана пиджака вынул муаровую ткань и накрыл ей звезду Давида. Что-то прошептал, но Клиторов не расслышал. Доктор еще раз посмотрел на статуэтку — Бурда был уже с закрытыми глазами. Клиторов тоже закрыл свои, но снова открыл, не в силах бороться с любопытством.
Ткань начала подниматься. Под ней четко вырисовывались контуры, если ни человека, то очень похожего существа. Можно было различить голову, плечи, туловище, а остальное дорисовывало взбудораженное воображение Клиторова. Вассерман взял край ткани и сдернул ее. Над ведрами стоял голый ребенок с бородой, усами и волосами. «Маленький Вассерман», — пронеслось в голове акушера, - «Маленький Вассерман», - отдалось эхом в Бурде. Кстати, Бурда тоже смотрел.
— Знакомьтесь, — водяной взял ребенка за руку и подвел к доктору, — мой сын.
— Бурда… то есть Клиторов, — взволнованный акушер протянул руку, и малыш пожал ее.
— Какое поразительное сходство, — удивился доктор.
— Согласен. — Вассерман печально посмотрел на доктора.
— Что такое? — Акушер попытался понять. — Что случилось, почему вы грустны?
— Знаете что, — водяной положил руку на плечо Клиторову, — а ведь нам пора уже.
— Понимаю, — кивнул доктор, — понимаю. А может, останетесь еще?
— Нельзя, — Вассерман посмотрел в ночное небо, — болота ждут.
Доктор подошел к водяному и обнял его.
— Вы еще вернетесь? — спросил он.
— Непременно, — Анатолий Александрович поднял малыша на руки.
Клиторов протянул статуэтку Вассерману.
— Возьмите.
— Оставьте Бурду себе, — водяной посмотрел на трупы. — А лучше положите рядом с этими, только отпечатки сотрите. Пускай у милиции возникнут вопросы, глядишь и Борьку то хлопнут ни за хуй, хы хы хы.
Клиторов краем рубахи обтёр статуэтку и подошёл к убиенным. Быстро,как наркоман дозу, скинул Бурду к ногам Аборта и также быстро вернулся обратно.
— Прощайте, — Анатолий Александрович поклонился акушеру и пошел, держа на руках Вассермана младшего, в темноту кладбища, — прощайте.
— Прощайте, — Клиторов помахал рукой, — счастливого пути! Счастливого пути!