25 лет

Автор: Haritonov «25 лет»

Часть I

Глава 1/25

В самый обыкновенный вечер, то был четверг, 4 октября, я впервые отправил брату один из своих рассказов. (зачеркнуто)
С новой страницы:
Никогда не писал днев…
Начал записывать эти слова в черном кожаном блокноте, с которым хожу на самые важные интервью, и, исписав с десяток листов, схватился за диктофон, потому как рука уже не поспевала за потоком беспокойных мыслей. Мои случайные попутчики, пассажиры рейса Москва-Нью-Йорк, заснули час назад и не слышали моего возбужденного шепота.
Никогда не писал дневник, но всегда было интересно понять тех, кто регулярно фиксирует или порой даже художественно описывает все, что с ними происходит, и попутно свои мысли в дневнике… или как помнится у Печорина в журнале. Признаюсь, есть что-то тщеславное в желании вести дневник, множа таким образом собственные отражения. Однако в действительности не совсем это, а смятение или даже страх заставили меня записать историю, случившуюся три дня назад. В первую очередь с яростным желанием разобраться в ситуации, которая сложилась, но по сути едва ли возможна. Вопрос в следующем: мог ли написанный мною рассказ повлиять на реальность?! Точнее ее предсказать?! Кажется, у кого-то из драматургов такое было… Но то вымысел! У меня же все вышло на самом деле! Или это лишь совпаде…
Пожалуй, изложу все по порядку.
Итак, в четверг 4 октября мне пришлось задержаться в редакции для подготовки срочного материала к следующему утру. Выпив несколько чашек кофе, я, тем не менее, умудрился заснуть прямо на рабочем месте и очнулся уже в одиннадцатом часу, когда даже самые наши заядлые трудоголики разошлись по домам. Лампа горела лишь над моим столом. Еще не стряхнув сон, я первым делом схватился за пачку, лежавшую под рукой, и огорчился не найдя там сигарет. Скомкал в кулаке пустую картонку, взял куртку и направился вниз в круглосуточный магазин. Зашел в стеклянную дверь, которая противно скрипнула, закрываясь за мной, и обнаружил в столь поздний час внушительную очередь возле прилавка. Виной тому была медлительная продавщица, баба лет наверное тридцати, своими неторопливыми движениями напоминавшая корову, которая жует себе траву и у нее собственно нет никаких причин торопиться. Никому при этом не приходило в голову возмущаться ее нерасторопностью, - на ее широком лице, обрамленном желтыми волосами, было четко написано, что любой, кто хоть слово скажет, нарвется на серьезный скандал. И я, так как мне ничего не оставалось, как смиренно дожидаться своей очереди, неприлично уставился на нее. Бывает же, и не оторвать глаз от такой страшноты!
Уже десять минут очередь не двигалась с места, я порядочно заскучал, и когда в магазин зашла худосочная девица с сумкой на плече, в два раза больше ее самой, я обрадовался, что нашел новый объект для разглядываний. Окинул ее взглядом с ног до головы, но нашел, что «моя» продавщица куда интереснее и снова стал смотреть на нее. К чему все это?! Ах ну да! Ведь именно она перед тем как полезть на полку за чьим-то пивом протянула вдруг руку к приемнику и включила радио. «На Ленинском проспекте столкнулись три автомобиля. Никто из водителей и пассажиров не выжил. По свидетельству очевидцев проезжую часть перебегали две молодые женщины, которые не пострадали…» Я живо представил себе их! Наверное, какие-нибудь первокурсницы в коротких юбках невинно прогуливались днем в Нескучном саду и, выйдя к парку Горького, познакомились с веселой компанией ребят чуть постарше. Приняли их приглашение поболтать в кафе здесь же на набережной, где и просидели до вечера. Как-то незаметно для самих себя ужасно напились, «отпросились» в туалет и «смылись». Они весело проскакали горку до Ленинского, а на проспекте, не переставая смеяться, взялись за руки и просто перебежали дорогу... Десять полос движения… Остановились на противоположном тротуаре и, часто-часто дыша, обернулись на звук сталкивающихся автомобилей…
Я слушал новости краем уха и, купив наконец-таки свои сигареты, вернулся зачем-то наверх в редакцию. В задумчивости снова уселся за стол прямо в куртке, и, так и не сняв ее, неожиданно для самого себя застрочил в ноутбуке. Как-то сам собой у меня сложился рассказ, зародившийся видимо где-то в подсознании в те пятнадцать минут пока я то ли забывал невнятный сон, от которого только очнулся, то ли под впечатлением от прослушанных новостей, подсказавших мне похожий сюжет.
Дописав последние слова, я посмотрел на часы: пробила полночь. «Каждый из нас для другого являет великий театр» Сенека». Эти строки я пафосно поставил к началу рассказа в качестве эпиграфа. У меня вышло несколько страниц текста, которые я тут же отправил брату с просьбой оценить мой опус и черкануть хотя бы пару слов в ответ в качестве рецензии. Вот, что я написал:
«Рассказ Олега Соколова. «Мальчишка»
В этом году тринадцатилетний Ваня впервые влюбился, но, к сожалению, безответно. Он чувствовал себя таким взрослым в своей несчастной любви, что теперь смотрел на друзей с нескрываемым превосходством; он стал не по характеру сдержан и молчалив, - те теперь и не узнавали его. Куда уж им было понять?! Юля Николаева, так звали объект необъяснимых пока чувств Вани, очень изменилась (то есть как-то похорошела) за лето, что все мальчики, равно как и он сам сразу заметили на первых школьных занятиях в начале сентября. Но, кажется, только Ваня по настоящему бесился, когда его друзья-одноклассники обсуждали девочек и ее в том числе вполне понятном контексте. Однако ему пока не хватало смелости заткнуть их, выдав тем самым свои симпатии к ней. Сегодня он наконец решился позвонить ей и позвать в кино, куда они собирались большой компанией. Юля разговаривала весьма дружелюбно, но почему-то отказалась. Ваня был подавлен. Но не идти с остальными и просидеть весь вечер дома было глупо.
Перед кино все накурились, поэтому новый фильм Тарантино, на который они пошли в «Ударник», показался дико смешным. Где-то на середине Ваню отпустило, и стало грустно; за это он и не любил траву: вроде покуришь, и все как-то в другом свете видится, границы раздвигаются сами собой, но потом, после понимаешь, что проблема-то никуда не делась…
Когда шумная компания подростков вывалилась наружу после кино, вовсю лил дождь, и они решили немного поиграть в автоматы в казино на первом этаже под кинотеатром.
Все деньги были проиграны, дождь вроде кончился, и они уже не такие веселые как пару часов назад вышли на улицу и побрели через мост в сторону Ленинского, не дойдя до которого, свернули на набережную. Ваня шел позади всех и не сразу заметил, что ребята перешли дорогу на другую сторону, он как раз в этот момент достал телефон, который выключил в кино перед сеансом. И он (телефон) не преминул тут же зазвонить. Ваня жадно уставился на экран, в глубине души ожидая увидеть там номер Юли, но увы звонил отец. Час был поздний и он вроде как уже должен был явиться домой, и теперь приходилось отчаянно врать.
Уставившись себе под ноги и сосредоточенно слушая, что ему говорит отец, Ваня начал переходить дорогу. Черный асфальт был очень мокрый, он буквально увидел тонкий слой воды на нем, когда фары автомобиля, двигавшегося прямо на него, осветили ярким светом дорогу. Ваня поднял глаза и испуганно посмотрел на машину, которая ехала довольно быстро, но похоже начала тормозить, на силуэты двух человек, сидевших внутри, потом на блестящий капот, на который он повалился, потом на асфальт, теперь буквально летевший ему в голову…»
Вынужден оборвать запись рассказа (его я, странное дело, помню почти наизусть). Да, и самые важные строки я успел записать, - именно они и имеют необъяснимое роковое значение. К слову сказать, брат так и не прочел этот текст ни в тот вечер, ни на следующий день в пятницу, когда собственно все и случилось…
Похоже, наш самолет начинает трясти. Кто-то даже проснулся и теперь опасливо озирается вокруг. Даже стюардессы уселись на свои места и пристегнулись, а это, как известно, дурной знак…

Глава 2/25

Над Москвой занимался пыльный рассвет.
Он отражался в лобовых стеклах автомобилей, в облицовке зданий, взлетающих бесконечными этажами к небу, которое постепенно освобождалось от густых туч, еще вчера, да и всю прошлую неделю висевших над городом низко-низко, но так и не проронивших ни единой капли. Шел октябрь.
Многомиллионный город просыпался, вставал с постели и шел на работу. Настроение у города было неважное, как, впрочем, и всегда поутру, однако факт, что с утра началась пятница, добавлял атмосфере немного оптимизма. Неведомая сила несла стремительную волну людей от периферии к центру, одни улицы затихали, другие – оживлялись и принимали деловой вид. И как так вышло, что все это так устроено и заведено, ведь никто не управляет мегаполисом дирижерской палочкой?! Эта неожиданная мысль пришла в голову одному из обитателей недавно отстроенного небоскреба на севере столицы, напоминавшего шпилем, башнями и собственно отделкой знаменитые сталинские высотки. Отсюда с тридцать второго этажа чуть ли не весь город просматривался как на ладони. Обитатель вернулся за стол, на котором был сервирован завтрак, откуда минуту назад отошел в задумчивости к окнам.
В столовой, светлой и просторной, но обставленной несовременно и вычурно, сидело трое – обычная семья. Петр Алексеевич Разин, глава фамилии, немолодой, немного грузный, но все еще весьма привлекательный мужчина, читал газету. Однако по его глазам, бегавшим по строчкам, но при этом смотревшим словно сквозь текст, можно было догадаться, что он вовсе не углублен в чтение, а размышляет о чем-то своем. Здесь за столом, как впрочем, и всегда по жизни, он занимал больше всего места, и не потому что был очевидно крупнее других членов семьи. Чтобы объяснить это явление словами, описать ощущения от этого человека, можно было бы применить понятия «значимость», «сильная энергетика», «властность», но эти эпитеты были бы неточны. Может ли «властность» быть молчалива? А что такое «сильная энергетика»? Да неважно. Одним словом, Петр Алексеевич был сильной личностью, и это ощущалось на расстоянии. Его сила была редкого типа, - такого, когда личность становится сильнее не от того, как много она теперь имеет, а просто она сама – сила. Когда Петр Алексеевич был еще просто Петей, в его глазах уже читалась непоколебимая уверенность в исполнении всех его замыслов. Этот взгляд навсегда запомнился воспитателям детского дома под Курском, где он вырос. Да, ему досталось непростое детство, однако сам он никогда так не думал, а, впрочем, и не особенно его вспоминал.
Отслужив в армии, молодой Петя Разин не раздумывая отправился в столицу, где сама удача с первого его шага по московской земле сопутствовала ему, будто извиняясь за годы лишений и унижений. Сначала была стройка, где он работал много и быстро, спустя два года Петр Алексеевич уже управлял инвестиционным отделом крупной компании, учась на втором курсе строительного. Те годы, последовавшие вскоре за развалом Союза, были временем «необыкновенных» возможностей, которыми Разин не постеснялся воспользоваться. По окончании университета молодые и перспективные однокурсники Петра Алексеевича во главе с ним организовали свою строительную компанию, которая одна из первых начала строить высотные дома в столице. Вместе с этажами росли и их состояния.
Женился Разин на «королеве» университета Вере Строгановой, светловолосой красавице с зелеными глазами, дочке полковника федеральной службы и преподавательницы консерватории, в общем – вполне благополучной барышне. Полковник с радостью оказывал протекцию зятю, преподавательница консерватории, вскоре ставшая бабушкой, помогала молодой семье с внучкой, прививая ей музыкальный и художественный вкус. Сама же Вера отличалась крайне вздорным нравом, и посему, во-первых, не пожелала менять свою девичью фамилию на Разину, а во-вторых, вообще в чем-либо впредь уступать мужу. Сначала это казалось Петру Алексеевичу весьма милым и особенным, - тогда у молодых супругов шли времена, когда недостатки кажутся такими же достоинствами, как и настоящие достоинства. По правде сказать, тогда это была их любимая игра: Петр Алексеевич настаивал, Вера мучила его, долго не соглашаясь, делала по-своему, выводя супруга из себя, и, в конце концов, он принимал ее сторону. Но в этом ничуть не было подкаблучничества с его стороны, напротив, оба знали кто в семье главный, - просто так обоим было интереснее. И этот вечный спор их можно было назвать фирменным спектаклем, который разыгрывали они изо дня в день, из года в год.
Но как водится, время проходит, и спектакли снимают с репертуара, как это не печально. «Королева университета» постепенно превращалась в «королеву-мать», теряя красоту и последнюю мягкость в характере. Вздорность, пленившая Петра Алексеевича еще каких-то двадцать лет назад, мутировала в опасную предрасположенность к истерике.
Вера, никогда не работавшая, занималась дочерью. В ее прожектах было сделать девочку то моделью, то дизайнером одежды, то актрисой, а когда ребенок решительно заявил, что собирается стать доктором (кардиологом !!!), это сразило мать наповал, и она оставила «Алисочку» в покое, переключившись на свою внешность. Здесь в жизни Веры началась новая эпоха – культ красоты. Даже в это пасмурное октябрьское утро она блистала как могла – накрашенная, причесанная и не по утреннему одетая к завтраку, она думала о том, как бы ей все успеть сегодня. «Косметолог, потом массаж… заказать билеты на «Щелкунчика» на тридцать первое… Что потом? Ах, да, вечеринка по случаю открытия нового ювелирного Стеллочки…»
«- Вы слишком много думаете,- заметил Монтэг, испытывая неловкость.
- Я редко смотрю телевизионные передачи, и не бываю на автомобильных гонках, и не хожу в парки развлечений. Вот у меня и остается время для всяких сумасбродных мыслей. Вы видели на шоссе за городом рекламные щиты? Сейчас они длиною в двести футов. А знаете ли вы, что когда-то они были длиною всего в двадцать футов? Но теперь автомобили несутся по дорогам с такой скоростью, что рекламы пришлось удлинить, а то бы никто их и прочитать не смог»
- Что ты читаешь? – не отрываясь от газеты, спросил Петр Алексеевич.
- Рэй Брэдбери, «451 градус по Фаренгейту».
Здесь же рядом сидела молодая, двадцатилетняя копия Веры, - такая же светловолосая и зеленоглазая, такая же яркая и привлекательная, но все же при этом определенно другая. Посмотрев на них, можно было сказать: «Как же они похожи!», но всякий улавливал почти необъяснимую разницу между ними. Вера была красива простой открытой русской красотой, дочь же обладала схожей внешностью, но в глазах читался решительно более сложный мир. Всякий, кто впервые встречался с Алисой, сначала испытывал невольное восхищение или вернее сказать благоговение перед ее красотой (ведь известно как мы порой смущаемся красивых людей), но в следующую секунду напарывался на ее необычно тяжелый, пронизывающий взгляд. Но, нет, не злой взгляд вовсе, а такой, что проходит насквозь, изучая объект, подмечая малейшие детали. Этот взгляд будто видел все пороки и уязвимые места, и более того, казалось, мог определить как поведет себя собеседник, предугадать на что он способен. Сам Петр Алексеевич порой побаивался этого «особого» взгляда дочери.
«…часто читатель с какой-то даже самолюбивой радостью отмечает свое сходство с главным героем», - думала Алиса.
Прислуга начала убирать со стола, и Алиса, как отец минуту назад, подошла к окнам. Уткнувшись лбом в стекло, она смотрела на Москву, которая словно карта лежала внизу и шевелилась словно живая. Будто в большом муравейнике миллион машин и еще больше людей двигались по тысячам дорог. Вдоль и поперек, вверх на лифтах и вниз в подземку. Тысячи курьеров спешили по адресам, тысячи служащих направлялись на работу, школьники, студенты – в университеты, все по своим делам.
«…и так неизменно каждый день..»
«Такие крошечные. Но если представить себе, что сознание любого из этих человечков вмещает целый мир и даже больше, выходит, что не такие уж и маленькие… А если вмещает всего лишь дорогу от дома до работы, от работы до дома, от дома до магазина, от магазина до кинотеатра?! Тогда как же?!»
Ее взгляд скользил вперед по направлению к строящемуся «Сити», шпилю гостиницы «Украина», к кремлевским башням. Здесь концентрация автомобилей увеличивалась, они словно хотели разорвать центр города и любой ценой попасть туда. Алиса на секунду представила себе город абсолютно пустым: ни машин, ни рекламы, ни людей. «Как во сне». Отчего-то именно в этот момент она осознала, что уже целый час в этой квартире висит молчание, не считая, конечно, приветствий «с добрым утром», которые мать и отец произнесли, даже не посмотрев друг на друга. «Ах, да, еще он спросил какую книгу я читаю! Чуть не забыла!» Необъяснимая ярость охватила ее всю изнутри, хотя она также спокойно стояла у окна, как и минуту назад.
- До вечера, - донесся голос с другого конца апартаментов, и входная дверь хлопнула, закрывшись за Петром Алексеевичем.
Алиса обернулась и увидела высокую, стройную мать, затянутую в узкое черное платье, сосредоточенно наливающую себе вино в бокал для шампанского.
- Пока, мама!

Глава 3/25

Над городом занимался пыльный, пыльный рассвет.
Он отражался в лобовых стеклах автомобилей, в облицовке офисных центров, взлетающих бесконечными этажами к небу, которого и не видно, если целый час стоять в пробке в тоннеле на Садовом.
Поток машин впереди, сзади, справа, слева, и даже сверху окружал со всех сторон Андрея в его новом автомобиле. Наверху тысячи людей, вдыхая серый воздух, поспешно обгоняя друг друга и толкаясь, шли по тротуарам Тверской; тысячи - томились, запертые в своих машинах, и тысячи – плотно, даже как-то до неприличия плотно, прижавшись друг другу, - в душном полутемном метро…
Вечер четверга (почти конец рабочей недели) порой рождает иллюзию свободы, столь характерную для вечера пятницы. Особенно когда ты молод, особенно когда тебе двадцать пять. Можно сначала приехать домой и завалиться с книжкой и пивом на диван с твердой уверенностью, что сегодняшний вечер пройдет спокойно, по-домашнему. А через пятнадцать минут подскочить и заметаться по квартире в поисках любимых джинсов после звонка ребят, которые собираются забрать девчонок, потом его, Андрея, и поехать в картинг, потом «погонять» (что бы это ни значило?!), потом на танцы. «Совсем ненадолго, на пару часов, а к двенадцати – обратно, домой. Нужно же хоть раз на неделе выспаться!» - можно верить самому себе, а можно - нет, зная, что обычно все складывается иначе. Конечно, можно сказать: «Я занят. Отвалите!» и снова углубиться в «Королеву юга» Переса Реверте. А можно хлопнуть книжкой, включить музыку, очень громко – так чтобы соседи совсем охренели, пройтись на руках до ванной… и через пятнадцать минут скатиться с перил второго этажа с курткой, болтающейся на одной руке, вывалиться из подъезда, прикурить сигарету, затянуться, надеть второй рукав куртки и сказать: «Я Субару себе взял», - помолчать так эффектно и прибавить, - «вон за той красной девяткой стоит». И постараться не улыбнуться…
События вчерашней ночи снова пронеслись тугим потоком в несвежей голове Андрея, он поморщился, прикурил сигарету и откинулся на сидение.
«Лучше бы провел вечер на диване… с «Королевой юга», такой женщиной… Да!»
Между тем пыльный рассвет продолжал заниматься над городом, и радио вещало: «Здравствуйте, здравствуйте, дорогие обитатели солнечной столицы. Наше светило едва показалось на горизонте, но уже понятно, что день будет ясный и теплый. Погода у нас нынче атипичная, почти как пневмония. Глобальное потепление решило показать москвичам, что оно не шутки шутит: температура воздуха поднимется до двадцати градусов (и это-то в октябре!), и мое настроение, похоже, тоже накалилось до нужного градуса, поэтому готова поделиться им и с вами. В эфире – Анна Малахова...»
Зазвонил телефон, и Андрей выключил радио. Это был отец.
- Андрюша, привет! Ну, как ты? На новом автомобиле? Вечером приезжай, покажешь!
- Да пап, на новом автомобиле в пробке стою, - объезжаю, можно сказать! – не без иронии в голосе отметил Андрей.
Тоннель почти заканчивался, и он увидел впереди гостиницу «Пекин», где как-то раз оказался с одной барышней, поморщился при воспоминании и отвел взгляд в другую сторону. Сегодня он направлялся на работу не из дома. Ночь прошла бурно, почти по пятничному, поспать Андрею не удалось – в полседьмого утра вся, уже порядком уставшая компания завалилась в круглосуточное кафе - позавтракать. В девять Андрей понял, что дико хочет спать, а в полдесятого, когда за их столом осталось лишь трое, - что уже должен был быть на работе. Однажды брат, когда оба опаздывали на семейное сборище, сказал: «Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что мне нравиться всегда и везде опаздывать, куда-то нестись и бежать. Но когда я начинаю препарировать себя, чтобы разобраться в этом явлении, понимаю что тем самым я всего-то пытаюсь повысить собственную значимость в своих глазах и в глазах тех, кто вынужден меня ждать. Но если я остановлюсь в этой вечной беготне, вокруг станет слишком тихо, и я услышу свой внутренний голос: «Какое-то все пустое», и затошнит от себя самого»
- Я вот о чем хотел с тобой поговорить, - начал отец. - Вчера твой брат заезжал к нам с мамой на ужин и сказал, цитирую: «Мы с браткой одно дело замутить собираемся! Ему, наверное, нужно будет с работы уйти, да и он сам рад будет». Так вот, расскажи-ка мне что за дело такое. И я надеюсь, что ты мальчик серьезный и увольняться не будешь.
- Мальчику в воскресенье двадцать пять исполняется, хочу напомнить! – пока еще довольно дружелюбно отметил Андрей. – Пап, я думаю пока не стоит нам с Олегом рассказывать, чем мы собираемся заняться, потому лишь, чтобы не сглазить, как говориться. Ты просто верь в нас! Все будет в порядке!
Андрей Соколов вырос в обычной московской семье. Родители, люди интеллигентные и довольно мягкие, мальчика разбаловали. Каждый день маленький Андрюша преподносил им очередной «сюрприз», - исследуя окружающий мир, он, не имея никаких тормозов, условностей и запретов, делал именно то, что ему хотелось в данный момент. А мама с папой в свою очередь бранили его редко, и, как правило, уже тогда, когда мальчик совершал проступок несколько раз и теперь решительно не понимает, почему его ругают за то, что он делал уже неоднократно. Младший ребенок в семье классическим образом стал объектом преклонения родителей, в то время когда старший – Олег уже начал самостоятельную жизнь. Андрей быстро освоил роль манипулятора и решил остаться в ней, похоже, навсегда.
Конечно, проще всего обвинить родителей в том каким стал их ребенок. Иной раз поражаешься: как у «таких» «хороших» людей мог вырасти такой непростой сын! Но в ведь маленький человек – это уже целый мир. Может быть, светлый и открытый, который не станет темным и поганым даже после нелегкого детства с пьющими-скотами-родителями и обид в школе и армии. Или наоборот – изначально темный и закрытый не станет светлым и добрым при благополучных и ласковых матери и отце, протекции в учебе и карьере. Проще говоря – невозможно теперь определить как Андрей Соколов стал тем, кем он является поныне, а именно – непростым молодым человеком: упрямым, частенько грубым, капризным с людьми и обстоятельствами, абсолютно нетерпимым.
- Я верю! Безусловно, я верю в вас! – очень серьезно ответил Иван Сергеевич Андрею. – Но я как человек осторожный (и надеюсь опытный) советую тебе пока не уходить с постоянной работы, пока вы с братом начинаете свое дело. Не знаете же вы как все повернется. Ты только что купил дорогую машину в кредит. Кстати, не могу тебе не сказать – не одобряю твой выбор, потому только что жить нужно по средствам. Мы с мамой всю жизнь работали…
- Ой, не надо подгонять нас с братом под стереотипы, – перебил отца Андрей, чувствуя, что начинает заводиться. - Мы уже не такие как вы. Почему, разговаривая с тобой, я наперед знаю все, что ты только собираешься сказать. Ты же не только не слушаешь, или не слышишь, что я говорю, но даже не пытаешься понять, что у меня на душе. Тебе просто спокойно, что я хожу на такую «нормальную», - и в голосе Андрея послышались саркастические нотки, - «человеческую» работу, что я как все.
- Ты хочешь сказать, что как «все» - это плохо. Что если мы с мамой как все, то у тебя это вызывает лишь снисходительное отношение к нам?! – начал возмущаться в свою очередь Иван Сергеевич. - Мы старше тебя, мы мудрее, мы больше видели. И теперь хотим поделиться с тобой своими знаниями и опытом.
- Возраст не критерий ума, папа, – здесь Андрей и сам, только произнеся слова, понял, что сказал лишнее, не подумав.
- Ладно, потом поговорим, – отец оборвал связь.
И, тем не менее, во многом Иван Сергеевич был прав. Андрей был всегда на мели. И не то чтобы он мало зарабатывал, напротив, деньги и немаленькие у него водились, но, как правило, недолго. Для него было привычным пойти в клуб в компании десяти-пятнадцати человек и заплатить за всех, просто потому, что душа «развернулась», а назавтра в опустевших карманах не найти и сотни рублей, чтобы залить бензин в машину. Вот и сейчас он приобрел автомобиль довольно дорогой и явно не по своему бюджету. Сам не знал кого хотел поразить: себя или других.
«Ну вот, опять поссорились», - подумал Андрей. Увидел, что машины впереди вроде бы поехали заметно быстрее, и радостно рванул вперед. Дальше пробка совсем рассосалась, и он, обгоняя кого можно и нельзя, пролетел Садовое кольцо за три минуты и свернул направо у Павелецкого вокзала. Подъезжая к офису, он уже и не помнил о разговоре с отцом.

Глава 4/25

В багажнике к счастью нашлись купленные две недели назад и еще не распакованные рубашка и галстук, даже два – на выбор. Андрей переоделся, решил, что выглядит как идиот в джинсах и галстуке, и что, наверное, нужно возить с собой на всякий случай целый костюм. Вышел из машины и неторопливо направился к офису – безликому серому зданию с красной вывеской над входом. Зашел в лифт, что бывало с ним крайне редко, - сил идти по лестнице не было совсем.
«Главное не перетрудиться. Сделаю только самое важное»
Он случайно вышел не на своем этаже, потом долго ждал лифт только для того чтобы подняться на этаж выше. Проходя мимо столов коллег, Андрей натягивал такую же приветливую улыбку как и все, а про себя думал: «Привет, придурок! Привет, придурок! О, привет, сучка! Привет, придурок! Привет, суперсучка!»
Коллеги сосредоточенно делали вид, что работают. «Как будто дети, играющие во взрослых – нужно выглядеть серьезным, тогда всем ясно, что ты работаешь!». Сделав за полчаса несколько звонков, Андрей решил, что «ничего вроде бы суперсрочного больше нет», достал сигарету, хотел было прикурить, да опомнился, осознав, что все еще сидит за рабочим столом. Вышел на улицу, а через пятнадцать минут снова вернулся назад.
Глаза закрывались сами собой, он и не заметил как заснул…
«…Сегодня мы берем интервью у главного редактора нового журнала «Men’s Mind» Андрея Соколова.
- Итак, Андрей, вышел пилотный номер, так и хочется сказать «Men’s Health», извините… «Men’s Mind», конечно. Скажите, что означает обложка с фотографией торса Кена в плавках на фоне кукольного бассейна.
- О, мой глубокомысленный собеседник, это означает, что журнал на самом деле не для мужчин, а, напротив - для женщин, просто, маскируется под мужской. Понимаете?!
- Я догадываюсь, вы шутите! Конечно, обложка должна говорить сама за себя и не требовать пояснений. Что же, и название у вас интересное.
- Да, знаете, мы долго думали как назвать журнал. Были идеи: «Cosmoboy», «Glamorous Man», что переводится как «Гламурный чувак», или просто «Mujik»…»
Резкий голос разбудил Андрея:
- Соколов проснись, спать нужно дома, а не на работе!
Андрей с трудом разлепил глаза и, ничего в первый момент не понимая, недобро уставился на фигуру, загораживающую половину окна, возле которого располагался его стол.
- Если бы не твои колоссальные продажи, уверяю, через минуту ты вылетел бы на улицу! Я не знаю больше ни одного сотрудника, даже из самых наглых в этом издательстве, который позволял бы себе спать на рабочем месте. Всякий раз, проходя мимо тебя, когда твое кресло повернуто к стене, я наивно полагал, что ты там сидишь, обдумываешь как бы обработать нового клиента, принести компании деньги! А ты оказывается там спишь! Постоянно опаздываешь к началу рабочего дня, пропускаешь совещания! И от чего я лично больше всего в шоке, ты ни сколько не раскаиваешься: у тебя, очевидно, совершенно деградировала совесть! Ты видно считаешь, что продавая больше других, ты имеешь какое-то привилегированное положение. И ты ошибаешься! Да!
Андрей служил в крупном журнальном издательстве специалистом по продаже рекламных площадей. Работу свою не любил, считал ее примитивной и скучной, но как оказалось, вскоре, после того как он приступил к своим обязанностям, продавать, или как некоторые говорят впаривать или втюхивать ему удается отлично. Борис Иванович Серов, руководитель отдела, или «серый кардинал», как злорадно прозвал его Андрей, в данный момент исходившийся праведным гневом, после первой крупной продажи нового сотрудника, назвал его продавцом «от бога». Андрею же подобное сравнение нисколько не польстило, так как он лично наделся, что он все же имеет «от бога» нечто большее, правда, что именно – пока и сам не знал точно.
У правого уха Андрея играло радио, как он его ласково называл «Дебил-FM», у левого – истерил начальник, однако ни то, ни другое он в данный момент не слушал: в голове у него полным ходам шла репетиция речи, которую он обязательно произнесет «кардиналу», когда уволится из этого гребаного издательства. О, обязательно уволится!
В комнате помимо рабочего места Андрея стояли столы еще для десяти сотрудников, так что сейчас все они лицезрели разыгрывающийся спектакль. Наконец, «кардинал» успокоился, и проходя между столами раздал кое-кому несколько указаний. А под конец, по видимому, чтобы разрядить обстановку решил пошутить. Однако шутка, как, впрочем, и всегда, не удалась, - сотрудники, тем не менее, дружно рассмеялись. Как же не посмеяться над остротой начальника (невзирая на то что она совсем не смешная). Андрей тем временем подумал: «Зачем он пытается постоянно шутить, хотя это вовсе не обязательно?! Может
дело в том, что в глубине души «серый» догадывается, что не является интересным
человеком, поэтому как будто пытается подкупить окружающих своими
шутками, показать, что я де душа компании и такой остряк…»
В разгар сцены Андрей кинул скучающий взгляд на своих коллег и отметил как обычно злорадное выражение на лице большинства. Он прекрасно знал, что сослуживцы его недолюбливает: «Как это так?! Ничего не делает, прогуливает, опаздывает, а зарабатывает чуть ли не больше всех… Усритесь!» Андрею, тем не менее, было действительно плевать на их мнение: еще со школы он знал, что способен вызывать по отношению к себе либо искреннее обожание, либо серьезную неприязнь, - третьего было не дано.
Как только спина Бориса Ивановича, туго обтянутая серым костюмом, исчезла за дверью его кабинета, Андрей взял пальто и вышел вон.
Длинные коридоры, клетушки-кабинеты и огромные залы без окон, густо заставленные столами, кишмя-кишили сотрудниками. «Ни одного приятного лица. Они, что нарочно здесь такие у-уроды собрались?! Нарочно!».
«А самое интересное, что каждый из этих «уродов» думает о других то же, что и я… Выходит, мы все здесь уроды?!»
«Наш офис прекрасен!»
Светлые стены с репродукциями и фотоработами начальников, увлекающихся фотографией и думающих, что у них это неплохо выходят; навесные потолки; искусственное освещение, вызывающее стойкую депрессию и постоянное желание спать.
«Почему большинство офисов отделано в стиле «как не надо отделывать офисы!?»
За две минуты пути к выходу он двадцать три раза сказал «Здрасьте», а также «Доброе утро», «Хорошо, как у вас?», одиннадцать раз открыл дверь, три раза спустился по лестнице и сорок раз подумал: «Вот так просто выйти, не сказав ни слова, и больше не вернуться. Слабо, Соколов?!»
Солнце заслепило Андрею в глаза – он поморщился и полез в карманы в поисках сигарет. Широко расставив ноги, он стоял в задумчивости на краю тротуара, рассматривая привычную картину: забитую парковку возле «родного» офиса, кирпичные, какие-то немосковские здания, трамвайные пути. Издательство снимало помещение в здании на Дубининской улице. Этот район Москвы всегда казался Андрею провинциальным и слегка промышленным.
«Сбежал! Как, впрочем, и всегда. Уйти от проблемы всегда легче, чем решить ее». Он посмотрел на часы – было пол второго. «Время обедать». Андрей сел в машину, завел двигатель и понял, что в офис он сегодня не вернется. «Пошли все в жопу!»

***

Наш герой карьеры не сделал и впрочем не желал этого никогда. К своей работе (которая, кстати сказать, приносила ему не маленький доход) относился как ко временной. Вот немного поработаю, а потом что-нибудь свое придумаю, рассуждал он меняя очередное место. Но это «немного» продолжалось вот уже восемь лет, в течение которых он ни разу не предпринял серьезных шагов к открытию ну хоть какому-нибудь собственного бизнеса. Что это, думалось ему? Малодушие, трусость, знаменитая русская лень? Размышлений и разговоров с друзьями на тему предпринимательства как водиться было много – засиживались до утра. И… ничего. Ноль. Если бы пять лет назад кто-нибудь вздумал предсказать Андрею Соколову, что к двадцати пяти он ничего не добьется, он плюнул бы этому человеку в лицо и ни за что не поверил бы! И вот, первая четверть века пройдена... И каковы же итоги? Институт брошен после первого курса: «Ну, чему они могут научить меня, если я умнее их?! И сам во всем разберусь!». И действительно пытался разобраться: на досуге почитывал историю и экономику, делал свои, а не «чьи-то» выводы. Карьера? «Да кому она нужна? Если я не собираюсь на кого-либо работать?!» Но не признаться самому себе, что у него точно выходит превосходно, он не мог. Продажи. Да, такое вот мастерство, даже не наука (этому точно в университете не обучат). А еще правильнее – талант.
Проснувшись вдруг в рабочем кресле где-то во втором часу дня, когда большая часть его коллег с утра сделала по двадцать-тридцать безрезультатных звонков, Андрей открывал таблицу потенциальных клиентов и, потерев лениво глаза, звонил наугад. Что это было? Интуиция? Удача? Он и сам не знал. Да, они согласны на встречу, да, они как раз последнее время подумывают о рекламе в одном из журналов его издательства… Через неделю договор подписан. Короче говоря, Соколов не напрягался. Часто «болел» и не выходил на работу, опаздывал, спал на рабочем месте под носом у начальства и вызывал негодование коллег. Деньги давались легко. А, может быть, и жить также дальше – тихо и спокойно, не раз предлагал ему отец. Но у таких родных людей амбиции и тщеславие могут иметь совершенно отличный размер. Непыльная работа и легкие деньги – чего проще?! Но Андрей стыдился своей работы. Но Андрей ненавидел подчиняться, отчитываться. Но Андрей не умел приходить в назначенный час. Но Андрей терпеть не мог писать отчеты, улыбаться хозяевам издательства, которые регулярно задерживали зарплату работникам. А пару месяцев назад, когда двадцатого числа еще никто не получил жалование, и один из учредителей подкатил с утра к офису на новом «бентли», Андрей поклялся, что свалит отсюда как можно быстрее. Свалит! Но прошел месяц, другой, а он все ходил на работу. Два года назад, занимая в одной полиграфической компании подобную позицию, Андрей вот также переполненный чувствами недовольства собой и всеми вокруг, вдруг уволился и пошел учиться на курсы барменов. Начал все с нуля, и хотя ничего из этого не вышло (он всего-то проработал три месяца в казино на Новом Арбате и снова вернулся в продажи), почувствовал хотя бы, что сделал хоть что-то, как ему самому того хотелось, а не кому-то другому.
К слову сказать, отец Андрея Иван Сергеевич ужасно волновался за сына на протяжении всего времени, пока тот работал в казино. По мужской линии в их роду передавалось не очень хорошее качество – страсть к азартным играм. Сам Иван Сергеевич старался не искушать себя и играл с казино всего лишь раз – много лет назад в Баден-Бадене, где был проездом, имея в кармане сто немецких марок, которые естественно проиграл, успокоился и больше никогда не возвращался к столу. А вот дед Андрея долгие годы мучил семью, проигрывая все деньги на скачках и тотализаторе, а прадед Ивана Сергеевича – и того хуже: проиграл в карты два доходных дома в Москве. В общем опасения были не беспочвенными. И хотя все до одного работники казино тайно бегали «пошпилить» в соседние заведения, несмотря на строжайший запрет администрации, Андрея среди них не было.
Стоя возле своей машины, он курил и думал обо всем этом. «Черт!» По небу поплыла темная туча, и он, будто приняв это за знак, бросился обратно в здание. А через минуту, сидя прямо в куртке за рабочим столом, строчил что-то на компьютере.
- Ты куда собрался? – осведомился у него «серый», направляясь в свой кабинет.
Андрей выдернул из принтера лист и протянул Борису Ивановичу.
- Я ухожу, - пояснил он. Ему казалось, что он должен был улыбаться, хотя бы радоваться внутри в такую минуту, но вместо этого его переполняла злость и досада не понятно на кого и за что.
- Заявление?! – ошеломленно отозвался Серов, но потом совладал с собой и предложил пройти Андрею с ним в кабинет.
- Нечего нам обсуждать! – огрызнулся Андрей, хотя совсем не планировал грубить. Он знал, что сейчас начнутся нескончаемые расспросы: куда он уходит, да почему, да что «они» могут сделать чтобы он остался (или не начнут, может они только ждут, чтобы такой приносящий большие деньги, но увы недисциплинированный и неадекватный сотрудник сам наконец уволится), – Я на обед. Отрабатываю две недели и все!
Он развернулся на пятках и почти выбежал за дверь. В комнате висело молчание, лишь чей-то телефон разрывался уже целую минуту.
Как здорово было ехать по залитым солнцем улицам с такими мыслями, одно только отравляло – осознание того, что всего этого он так и не сделал.
«Может вернуться?...»

Глава 5/25

Но стать врачом Алисе родители не позволили. «Блажь» - безапелляционно вынес дочери вердикт Петр Алексеевич, и Алису определили на экономический факультет в главный университет страны.
На первом этаже учебного корпуса на Воробьевых горах (серого цвета здание с мутными окнами) Алису ждала улыбающаяся девушка, ее подруга Вероника. Вместе они направились к аудитории на лекцию по стратегическому управлению.
«Стратегическое управление… стратегическое мышление… стратегическое направление… стратегическое ударение… стратегическое столпотворение… стратегическое удивление… стратегическое забвение… стратегическое… Зачем мне все это нужно?!»
С Вероникой Алиса познакомилась на вступительных экзаменах три года назад. Тогда они простояли друг напротив друга несколько часов, без конца посматривая одна на другую. Вероника, натура более эмоциональная, смотрела на будущую подругу, не отрывая глаз; Алиса же, как человек более скупой на эмоции, лишь посматривала в свою очередь на нее, по большей части совершенно равнодушно скользя по ней взглядом, хотя была заинтересована ничуть не меньше. Чувства, порой похожие на влюбленность, своего рода непреодолимая тяга друг к другу порой возникают у будущих друзей. Тогда вокруг них толпились их будущие однокурсники, а также те, кого отсеяли после экзаменов, но они выделили друг друга сразу.
«Ей как будто сорок лет. Такой «тяжелый» взгляд», - подумала тогда с удивлением Вероника о светловолосой девушке стоящей напротив. Она очень верно подметила эту особенность подруги, а впрочем, и Алиса сама часто ловила себя на мысли, что не то что бы она рассуждает как человек более старшего возраста, а даже чувствует себя именно так, будто ей не двадцать вовсе, а в два раза больше.
Алиса и Вероника были одного роста, носили одинаковые прически – длинные прямые волосы, даже одевались похоже. На этом их сходство заканчивалось. Вероника попеременно то смеялась, то хмурилась, десятки разных эмоций могли проскользнуть на ее лице за какую-нибудь пару минут. Она постоянно поправляла свои темные волосы, брала прядь и подолгу крутила ее между пальцами. Рядом с этим постоянным движением Алиса смотрелась скорее как величественная статуя. Всегда бледная, лишь с небольшим румянцем на щеках, она редко улыбалась, удивлялась и вообще каким-либо образом демонстрировала свои эмоции. Жесты ее были сдержаны. Если что-то важное занимало голову Алисы в данный момент или что-то интересное попадалось ей на глаза, она могла подолгу смотреть, не отрывая взгляда, впадая в глубокую задумчивость, в то время как Вероника уже убегала вперед и через минуту оборачивалась в поисках подруги…
Одногруппники уважали Алису, однако считали ее необщительной, высокомерной и даже чопорной, принимая ее закрытость за презрительное отношение к окружающим. Хотя, по правде сказать, она действительно мало кого выделяла из них в принципе. Однако тот, кто сумел заслужить ее внимание и уважение, мог всегда рассчитывать на ее отзывчивость и совет. Веронику же знал чуть ли не весь факультет, если не институт. Она с легкостью знакомилась с новыми людьми, также легко могла участвовать в разговоре на любую тему, - Алиса поражалась этой ее способности, лучше других зная как Вероника могла ввернуть интересную фразу по вопросу, о котором сто процентов слышит впервые. Больше того, Вероника легко выступала перед аудиторией, беря слова словно из воздуха. Для Алисы же было вечным позором стоять с докладом на семинаре, заикаться, краснеть и бледнеть. Еще в школе учительница литературы Елена Викторовна как-то отметила после неудачного выступления Алисы перед классом: «Федор Михалыч Достоевский однажды произнес очень верную мысль: самолюбие, ужасное самолюбие – отсюда и конфузливость… Вы боитесь впечатления, производимого вами на других, вы разбираете ваши слова, движения, упрекаете себя в бестактности некоторых слов, воображаете себе то впечатление, которое произведено вами – и непременно ошибаетесь…»

***

Между тем, лекции были в самом разгаре. Несколько часов пролетели совсем незаметно. Алиса невидящим взглядом смотрела на пожилого преподавателя, потом будто очнулась и написала в ноутбуке Вероники, раскрытом на столе: «Пойду прогуляюсь». Вероника лишь успела вопросительно посмотреть на подругу, но Алиса, перекинув через руку плащ, уже направлялась к выходу. Она выскользнула из аудитории, быстро-быстро, как будто за ней кто-то гонится, сбежала по лестнице, пересекла холл и оказалась на улице. Постояв на краю тротуара пару минут с вытянутой рукой, она поймала такси – остановилась старая зеленая «Волга».
- Куда? – раздался мощный голос водителя, странно ставящего ударение на оба слога.
- В центр!
- Куда в центр?
- Я же сказала, в центр!
- Ладно, садитесь.
Водитель огромных размеров мужик включил радио, заиграл шансон. Алиса поморщилась, усаживаясь на заднее, не очень чистое сидение.
- Выключите музыку, пожалуйста! И… Езжайте на Остоженку.
Мужик в ответ недовольно стукнул всей рукой по магнитоле – радио замолчало. Алиса написала отцу сообщение, чтобы он не присылал за ней водителя, «так как ее подбросит подруга».
Через минуту машина остановилась на светофоре возле смотровой площадки. Солнце выглянуло из-за туч, и Алиса подумала, увидев множество свадебных картежей, что наверняка женихи и невесты примут хорошую солнечную погоду в день бракосочетания за добрый знак. Всю парковку занимали машины разного калибра, украшенные лентами и цветами, тут и там веселые компании по большей части девушек и молодых людей, наряженных в вечерние платья и костюмы, важно прогуливались и разливали в пластмассовые стаканы шампанское.
Вдруг солнце заволоклось тучами, и закапал первый за многие дни дождь. Гуляющих он однако не смутил, так что никто не поспешил к машинам, - все продолжали изображать веселье. Алиса отвернулась в другую сторону – справа возвышалось величественное здание университета, которое в пасмурную погоду, вот как в эту минуту, казалось ей старым забытым всеми замком.
Светофор переключился на зеленый, и машина рванула вперед – мимо свадеб, белых и черных лимузинов с цветами на капоте, «девяток» и «десяток», увешанных лентами цветов российского флага, невест в одинаковых платьях.
На следующем перекрестке машина свернула направо и заехала на метромост. Дальше начинался Комсомольский проспект, где множество однокурсников Алисы снимали квартиры. На пути зеленой «волги» все светофоры зажигались разрешительным сигналом, как только она к ним приближалась. Вскоре показалась эстакада над Садовым кольцом, и машина въехала на Остоженку.
- Остановите здесь. Я, пожалуй, дальше прогуляюсь.
Алиса протянула водителю пятисотрублевую купюру, бросив: «сдачи не нужно», так что его лицо тут же преобразила довольная улыбка, вышла из такси, запахнула плащ, достала перчатки из карманов и застучала каблуками по тротуару.

***
«…старая Москва словно законсервирована. Странно, меня охватывает ностальгия по далеким временам, в которых мне не довелось жить», - только и успела подумать Алиса, как с неба западали крупные капли воды, заставив ее нырнуть под козырек старой советской парикмахерской.
«Удивительно как такое затрапезное заведение затерялось на такой нынче фешенебельной улице» - подумала она, разглядывая вывеску и старые выцветшие под многолетним солнцем плакаты, выставленные в окнах. Дождь ливанул со всей силы, так что она смирилась с мыслью простоять здесь, пока он не закончится, и принялась рассматривать здания Лингвистического университета, расположенного напротив. Мальчики и девочки, сидевшие на скамейках в сквере вокруг памятника, с криками и визгами, прикрывая головы кто куртками, кто плащами, рванули к желтому зданию университета и также как и Алиса забились под козырек, прячась от дождя.
Вскоре взгляд Алисы расфокусировался, остановившись на невидимой точке, поежившись от холода, она скрестила руки на груди, и застыла без движения. Прошло, возможно, несколько минут, мысли в ее голове текли плавным бесцельным потоком, и вдруг всплыл странный вопрос: «Что я здесь делаю?». Но, не успев самой себе на него ответить, Алиса услышала неприятный звук автомобильных тормозов. Проехав мимо нее, огромный черный джип с тонированными окнами пытался остановиться перед пешеходом, который то ли в глубокой задумчивости, то ли вовсе не в себе, спокойно переходил дорогу, так ужасающе спокойно, как будто вокруг не было ни ливня, ни машин на проезжей части, ни звука разрывающегося клаксона. Алиса подалась корпусом вперед, но с места не двинулась и нечего не прокричала, хотя внутренним порывом было крикнуть «Стойте» и бросится спасать ненормального.
Черной машине удалось сбросить скорость, она ехала уже довольно медленно, но все же столкнулась с человеком, сбив его с ног. Тот же лишь немного завалился на нее корпусом и с удивлением обнаружил себя лежащим на краю мокрого черного капота. Однако и в эту секунду он никак не выразил своих эмоций, просто встал обратно на землю и в замешательстве, не оборачиваясь на черный автомобиль, прошмыгнул между припаркованными машинами на тротуар. Здесь Алиса лучше разглядела его: то был очень худой молодой человек, довольно неопрятный, одетый в серую куртку и примерно такого же цвета мешковатые брюки, которые были ему явно коротки. Лицо его было какое-то невнятное, такое, что через пять минут уже и не вспомнишь каков он из себя.
Черная машина продолжила движение как ни в чем ни бывало, Алиса так и не тронулась с места, а человек в коротковатых брюках скрылся за углом дома. «Как же так?! Водитель даже не вышел из машины и не поинтересовался все ли в порядке у молодого человека. А тот?! Его чуть не убили, а он вороватыми движениями, как будто это он сделал что-то нехорошее, убежал … Но хуже всех я!!! Что за ступор на меня нашел, или мне все равно?!» - и на этой мысли она ощутила, что сердце ее бьется часто-часто, так, если бы это она сидела за рулем машины, сбивающей человека. Она опустила голову, посмотрела на свои ноги и подумала, что капли, стекающие с черных лакированных туфель так похожи на капли на капоте джипа.
Тем временем дождь перестал, оставив улицу в покое. Алиса вышла из-под козырька и направилась быстрым шагом, будто у нее была какая-то цель, в сторону бульваров. Небо зависло низко-низко над городом, создавая напряженную атмосферу и ощущение вот-вот разразившейся грозы или какого-нибудь несчастья. Пройдя почти до конца улицы, Алиса поняла, что не встретила ни единого прохожего, ни на своей стороне улицы, ни на противоположной. Ей вспомнился часто повторяющийся сон, когда она в такой же пасмурный день идет совершенно одна по такой же вот старой московской улице. Переставляет ноги… одну, вторую… И когда убирает очередную чтобы перенести ее вперед, земля позади идет глубокими трещинами, где-то даже обваливается, дома сзади нее рушатся и падают в глубокие ямы… Она боится обернуться, чтобы увидеть эту жуткую картину разрушенного города, а впереди все также невозмутимо уходят в даль ряды невысоких домов. Она идет дальше и дальше, а улицы все рушатся и рушатся позади нее…
Неприятные мысли прервал звонок – это была мама:
- Дорогая, мы взяли билеты на «Щелкунчика» в «Большой» на 31 декабря, – в телефонной трубке послышался нетрезвый, жеманный голос. – Ты, конечно, пойдешь с нами. Там будет молодой человек, с которым ты непременно должна познако… - трубка продолжала говорить, но Алиса уже не слушала.

Глава 6/25

С радостной мыслью о том, как он ловко сбежал с работы Андрей, вырулил на Садовое и попал под жуткий ливень. Дождь хлестал как сумасшедший, пытаясь оторвать дворники, которые не справлялись с сильным потоком воды.
«Даже не верится, что утром светило солнце. Ну что за психанутый город?! В следующей жизни надо будет выбрать место получше».
Возле поворота на Пятницкую, у въезда в тоннель образовалась пробка. От монотонного движения Андрей впал в состояние близкое к трансу, уставившись невидящими глазами в номер впереди идущего автомобиля, он машинально переключал скорость с первой на вторую, с первой на вторую, с первой…
«Когда вот так сидишь запертым другими машинами и дождем в своем автомобиле, совершенно не ясны «масштабы»… Масштабы города и личного пространства…» Андрей рывком стянул с шеи галстук и, не оборачиваясь, бросил его на заднее сидение, - тот цветной шелковой змеей сполз на пол и так остался там лежать.
Вскоре он потерял счет времени. Несколько раз звонил телефон – на экране высвечивались имена друзей. Говорить ни с кем не хотелось. Хотелось… а не понятно чего хотелось. В очередной раз раздался звонок, Андрей кинул скучающий взгляд на телефон. На этот раз звонила мама.
Мама Андрея, Елена Алексеевна Соколова, была мамой не совсем обычной. В детстве дворовые друзья с завистью говорили Андрею про нее, что она не такая как их мамы, потому как «никогда ничего не запрещает и все разрешает». И действительно, Елена Алексеевна обладала удивительным терпением: за много лет ни разу не повысила голос на своих мальчиков, какие бы номера они не выкидывали. При том что сама выросла в куда более угнетающей обстановке: родители другу друга не любили и даже не уважали, без конца ссорились, детей (у Елены Алексеевны было еще два брата) держали в строгости, любовью и лаской совсем не баловали. Отец троих детей тяжело пил, принеся эту пагубную привычку с фронта. Мать, Людмила Ивановна уже лет в тридцать пять поняла, что жизнь ее не задалась, а когда дети стали совсем взрослыми, с мужем развелась, но в последствии так и не смогла устроить свою личную жизнь. Возможно, именно потому что сама росла в такой недружной семье, где ни один из детей не был привязан к другому, к родителями и наоборот, Елена Алексеевна, создав свою собственную семью, постаралась дать своим сыновьям все то тепло, которое сама недополучила в детстве. Все то тепло, которое как говорят так долго хранилось неизрасходованным. Конечно, это объяснение ее отношений с мальчиками может быть не совсем верным. Кто-то считает, что все идет из детства, и в этом, безусловно, есть доля истины! Но, обращаясь к теории «неисписанной доски», точнее к теории «исписанной доски», можно предположить, что ее спокойствие, терпение и нежность – качества самородные, заложенные изначально, а не появившиеся как следствие детских переживаний. Ведь все могло сложиться с точностью до наоборот.
Так или иначе, Андрей и Олег маму обожали. Младший же можно сказать числился в любимчиках, чем пользовался, не зная меры. Андрей страшно «вампирил» энергию матери, играя на ее терпении и выдержке, она же была довольна любым общением с сыном. По правде сказать, суть их отношений была в следующем. Лет в семнадцать Андрей четко оценил интеллектуальные способности родителей: отец, высокообразованный, начитанный Иван Сергеевич, и тогда и теперь оставался для него авторитетом и «планкой», до которой ему самому хотелось бы дотянуться, мама же оказалась не так развита и умна, не то чтобы как отец, но даже менее умна, чем сам Андрей. Все! С тех пор он определил себя на ступень развития выше ее, и элемент снисхождения всегда чувствовался в его отношении к маме, при этом не умоляя его нежных сыновних чувств.
Он снял трубку.
- Привет, дорогой, - послышался красивый голос Елены Алексеевны. – Папа мне сказал, ты уже на новой машине разъезжаешь. Поздравляю!
- Привет, мам. Спасибо!
- Съезди, пожалуйста, после работы к бабушке. Нам с папой сегодня некогда, а у нее деньги закончились. Тем более на новой машине. Ей покажешь. Она очень обрадуется.
Андрей усмехнулся про себя незамысловатым уговорам мамы, однако покорно согласился, пообещав также вечером, если получится, заехать и к ним, к родителям. Теперь он, по крайней мере, знал чем займется в ближайшие несколько часов, звонок мамы вывел его из странного состояния, в котором он даже не совсем понимал куда направляется и какие у него планы.

***

Движение немного оживилось, и минут через двадцать Андрей оказался у до Смоленской площади. Тут и дождь перестал, машины теперь ехали в дымке брызг, вылетающих из-под колес и залепляющих все лобовое стекло смесью воды и грязи. Он развернулся на эстакаде перед Новым Арбатом и въехал на Кутузовский проспект, в конце которого в небольшой квартире в старой пятиэтажке и обитала бабушка Андрея, Людмила Ивановна. Здесь он уже дал волю автомобилю, который будто бы сам разгонялся до максимума, невзирая на желание водителя. «Опасная машина, это она управляет мной, а не я ею!» - подумал Андрей. И вот он уже парковался во дворе бабушкиного дома.
Подъезд, давно не ремонтировавшийся и пропахший жильцами, слабо освещался мигающей лампочкой. На площадке между первым и вторым этажами кто прямо на полу, кто на подоконнике расположились подростки мальчики и девочки, враждебно затихшие, когда Андрей поравнялся с ними. У раскрытой двери, обшитой коричневым порванным в нескольких местах дерматином, стояла Людмила Ивановна, встречала внука.
- Мне твоя мама позвонила, сказала, что ты выезжаешь ко мне. Я тебя уже час на балконе караулю.
Андрей вошел в темную прихожую, на полу зашуршали газеты, расстеленные вместо коврика, он посмотрел на них и только покачал головой. Бабушка закрыла дверь, заглянула в глазок, потом наклонилась вниз, оттопырив массивный зад, и принялась затыкать какую-то мокрую тряпку под входную дверь. Потом разогнулась с трудом, отдышалась и пояснила Андрею свои действия:
- Эта шпана так курит, что я здесь скоро задохнусь, - она прошла на кухню и уже оттуда прокричала. - Видела я твою машину, – опять черная. У тебя все черное!
Андрей ничего не ответил. Хотел было обидеться на бабушку, да передумал.
- Вечно во всем черном. И брат твой зимой и летом одним цветом. Откуда такая мрачность. Вы такие молодые. Сейчас столько вещей красивых…
Людмила Ивановна накрывала на стол. В ее сервантах и горках имелись отличные фарфоровые сервизы, но пользовалась она повседневно старой разнокалиберной посудой и столовыми приборами, среди которых и не встретишь одинаковых. На столе появилась жареная курица, тушеные овощи и салат из помидоров, огурцов. Людмила Ивановна продолжала еще что-то выставлять на стол, Андрей тем временем съел только лишь кусок курицы, сказал «я наелся» и прошел в комнату, оставив бабушку в недоумении.
- Как же так. Для кого же я готовила. Ты совсем ничего не ешь. Молодой мужчина должен…
В комнате Андрей задержался возле книжного шкафа, где рядом с Агатой Кристи, Есениным, и Донцовой у бабушки стояло полное собрание сочинений Владимира Ильича Ленина. Андрей хохотнул и подошел к окну. Выглянул наружу, – машина стояла на месте, затем лег на бабушкину кровать, накрывшись краем покрывала, и крикнул:
- Разбуди меня через час.
И тут же уснул.
Людмила Ивановна на цыпочках пробралась в комнату и забрала из рук Андрея телефон, спрятала его в шкафчике в ванной, - подальше от комнаты (выключать звук она не умела).
- Чтобы не беспокоили Андрюшеньку. Как же он устает! Что они там с ним на работе делают! А почему это он в три часа не на работе! Он что прогуливает? Или ночью не спит! Эти девицы так и липнут к нему…

***
«Андрюшенька» проснулся под вечер, посмотрел на часы на стене и тут же начал злиться. Бабушка сидела в кресле напротив, читала. Рядом на журнальном столике дымился чай.
- Почему ты не разбудила меня?! – спросил он глухим голосом.
Людмила Ивановна оторвалась от газеты:
- Тебе надо было выспаться!
- Уже восемь! Черт! – Андрей сел на край кровати, угрюмо озираясь по сторонам, как маленький ребенок, которого только разбудили злые взрослые. - Мне не звонил никто?
- Все вы молодые с ума сходите с телефонами. Если забыли мобильный дома – все мир вокруг рушится! – бабушка, кряхтя, встала с кресла и направилась в ванную за телефоном.
- Знаешь… - Андрей уставился невидящим взглядом в противоположную стену. - Если честно, то в последнее время общение с друзьями, за исключением редких минут, когда мы говорим о чем-то действительно настоящем, вместо того чтобы обсуждать, что сейчас модно смотреть, куда ходить, что носить и на чем ездить, вызывает у меня скуку и какое-то стыдное ощущение о потраченном впустую времени. Возможно это предднерожденный синдром. Не знаю.
- Ах, Андрюшенька, я уж и не знаю что тебе дарить на день рождении, - бабушка вдруг засуетилась, поднялась с кресла, куда только что снова села, подошла к письменному столу, достала из ящика новенькую розовую купюру и с гордостью протянула внуку. – Вот, возьми пятьсот рублей. Купи себе сам что-нибудь!
Андрей захотел улыбнуться, но вместо этого поднялся, обнял Людмилу Ивановну и искренне поблагодарил ее, - та расплылась в улыбке.
- Скажи-ка мне, что ты делала, когда тебе было двадцать пять. О чем думала, о чем мечтала? – настроение у Андрея переменилось. Это была редкая минута, когда он с необъяснимым удовольствием мог слушать чужие излияния и рассказы. Такое бывало нечасто – куда привычнее для него было говорить самому, чем выслушивать других. Бабушка снова села в кресло, рассеянно оглядела комнату и неохотно ответила:
- Ну, все было, во-первых, совсем по-другому, - начала как-то неохотно Людмила Ивановна.
- Это понятно, что по-другому, - усмехнулся Андрей. – Ты соберись, вспомни хорошенько!
Но он и на этот раз не добился от бабушки интересных воспоминаний о ее молодости. Вообще довольно странно было то, что Людмила Ивановна не любила рассказывать о прожитых годах, что, как известно, весьма свойственно для людей пожилого возраста. Андрей где-то читал статью про то, что эта особенность обусловлена тем, что у стариков ухудшается кратковременная память, так что они не помнят где только что спрятали деньги или за чем вышли из дома, при том у них блестяще работает долговременная память, да так, что они с легкостью и большой точностью могут воспроизвести события пятидесятилетней давности. И делают это с удовольствием, находя в бесконечных рассказах отраду одиноким будням. Процесс этот обусловлен изменением физиологии мозга, однако он так и не запомнил что же там происходит. Но больше ему понравилось изречение китайского философа, утверждавшего, что старость – это гора, на которую человек восходит и смотрит вниз на прожитые годы, и если вид с горы открывается приятный глазу, то старость – это радость, а если наоборот – горечь.
Не сказать, чтобы Андрею было интересно как Людмила Ивановна познакомилась с дедом, которого он, кстати, никогда и не видел, или какие у нее были романы в молодости. Но его волновала тема войны, и поэтому он частенько пытался вытянуть из бабушки хоть что-нибудь о тех временах.
Когда началась война, девочке Люде было девять лет, она жила с мамой и сестрой в бараках где-то под Москвой, примерно там, где сейчас Бутово, в тех местах, где еще раньше велись массовые расстрелы репрессированных в конце тридцатых годов. В бараках было холодно. Голодали. Это все, что Андрею удалось вытянуть из Людмилы Ивановны. Еще мальчишкой, лет в пять, когда он начал свои первые расспросы про войну, он ожидал услышать от бабушки, что она была партизанкой или разведчицей, ему хотелось узнать какое оружие она с собой носила… И какого же было его разочарование, когда услышал, что бабушка и не была вовсе на фронте. Уже много позже он понял какого же было ее счастье, что судьба распредилась именно так.
- Так, чего я приехал-то? Ах да, мама просила тебе деньги оставить, - с этими словами Андрей вынул все содержимое кошелька и положил на письменный стол. По дороге в прихожую он остановился у этажерки, заставленной вазочками, шкатулочками, экибанами, и засмотрелся на фотографию Людмилы Ивановны, где ей, по всей видимости, было лет тридцать. Снимок был сделан где-то в парке, на руках у молодой, чуть полноватой женщины, одетой в строгое пальто и берет, сидела белочка. «Красивая» - подумал Андрей.
- Красивая ты! – сказал он вслух.
- Была! – ответила Людмила Ивановна.
Андрей обнял ее, взял с вешалки куртку и был таков.
«Мог бы и сказать ей, что она до сих пор красивая… А зачем?!»

Глава 7/25

Из головы не выходила сцена у Лингвистического университета. Алиса снова и снова прокручивала в голове те несколько секунд: вот машина тормозит, человек падает на капот, а она стоит и не двигается с места, как бездушная статуя. Нет! Вот машина тормозит, молодой человек в серой куртке делает шаг, она выбегает на дорогу, хватает его за руку, так что машина проезжает по тому месту, где он только что проходил, а он целый и невредимый, слегка в недоумении, стоит рядом с ней у тротуара…
Над городом понемногу сгущались сумерки. Небо ненадолго стало серым, потом к его цветам добавились пурпурный, сиреневый и, наконец, золотистый. Алиса вышла к площади, где Остоженка встречается с Пречистенкой. На куполе Храма Христа Спасителя тусклый солнечный блик мелькнул, уменьшился в размере и пополз вниз. Она вышла на перекресток и увидела наконец-то людей. У обочины два молодых, еще не успевших располнеть, гаишника, останавливали все машины подряд, однако один из них нашел секунду, чтобы оценивающе посмотреть на проходящую мимо девушку. Взглянув на возвышающейся справа самый большой храм города, она подумала, что выглядит он в такую погоду как-то мрачновато. В ясный и солнечный день его стены-хамелеоны кажутся белыми, сейчас они были окрашены в серый, но разве что не в такой темный как небо плотно затянутое тучами. Задул сильный ветер, и Алиса прибавила шагу. Через пятнадцать минут она уже поднималась по Тверской, а на пересечении с бульваром остановилась в нерешительности. И поняла, что проголодалась. Принялась искать глазами заведение, где можно было бы поесть. За деревьями загорелись огни кафе «Пушкин», хотя еще не начинало темнеть. Но обедать там одной как-то не хотелось. Справа яркими буквами горел «Макдонольдс», - туда она и направилась.
«И нет ничего дурного! Иногда ведь можно!»
Она смиренно отстояла в длинной разношерстной очереди у кассы, долго ходила с подносом в поисках свободного места, наконец, уселась за столиком лицом к залу и приступила к еде.
- Голод и льва заставит кидаться на падаль! - Мужской голос послышался за правым плечом Алисы, она обернулась, но автор едкой фразы быстро шагнул влево, так что она никого не увидела.
- Посмотрите-ка, Разина вышла в народ! - уже у левого плеча снова прозвучал голос.
На этот раз Алиса не стала оборачиваться и проговорила:
- Корякин! Ты как всегда остроумен!
Толю Корякина перевели из другой школы в класс Алисы, когда им было по девять лет. И если в то время другие мальчики уже начинали понимать кто чего стоит, и что Разина «непростая штучка», что к ней «просто так не подъедешь», то новенький Толя на вторую неделю в новой школе начал неловкие ухаживания за Алисой, которые продолжались вплоть до памятного вечера в девятом классе, когда на дискотеке, где собрался весь класс, высокий и красивый кавалер Алисы – Дима Новиков набил морду Корякину так, что тот не появлялся на уроках следующие две недели.
Толя, высокий, худой, прыщавый, с отпечатком деменции на лице, с мышиного цвета волосами, к тому же всегда нелепо одетый, держал себя на удивление уверенно и бесцеремонно уселся на свободный стул рядом с Алисой. Снял куртку, начал развязывать шарф, и Алиса поняла что так просто он от нее не отвяжется.
- Ты ничего не взял себе. Хочешь сходи, а я пока посижу. Тебя подожду, – решила она слукавить, но Толя с места не сдвинулся и ответил:
- Я потом. Лучше расскажи как у тебя дела. Ты в МГУ ведь сейчас…
Не услышав от Алисы вразумительных ответов, он начал длинный монолог, и она, несмотря на дурной запах у него изо рта и свою неприязнь к нему, все равно как загипнотизированная продолжала сидеть, делая вид, что внимает его рассказам.
И начались столь неинтересные и скучные расспросы о житье-бытье, которые Алиса совсем не любила. Это понятно, что все мы при встречи или при знакомстве спрашиваем друг друга где кто работает и учится, однако имеет ли это какое-либо значение. А с другой стороны, с чего еще начать разговор?! Вероника не раз говорила подруге: «Человек – это не то «что» он делает. Неужели можно сравнивать, допустим, интеллект домохозяйки и управляющего банком только по принципу «кто чем занимается». Многие люди достигают вершин вовсе не благодаря интеллекту! А безработные!? Любой из нас может попасть в такое положение, и оно несколько не может мерить наши способности». И Алиса была с ней во многом согласна. «Человек - это не то «что» он делает… Звучит немного коряво… Нужно иначе сформулировать..» Она знала, что эти слова принадлежат не Веронике. Для нее не было секретом, что подруга использует чужие умозаключения. Она не раз думала о том, что есть довольно распространенная категория людей создающих видимость умных лишь благодаря своей наблюдательности и умении запоминать чужие мысли и массу полезной информации, а потом выдавать эти мысли, то есть умозаключения, за свои. И не раз «ловила» Веронику за тем, что та кому-то высказывает свое мнение ее (алисиными) словами, которые та буквально пол года или несколько месяцев назад говорила подруге.
Корякин тем временем переключился уже на «критику потребительского мира», как он сам обозвал тему, и Алиса, продолжая думать о своем, краем уха слушала его рассуждения:
- Представь себе, - с какой-то даже гордостью вещал Толя. - «Vip-Макдонольдс»: место нужно заранее бронировать по телефону, на столах скатерти, свечи и цветы, заказ можно сделать у официанта, который принесет еду на серебряном подносе. Или «Макдонольдс-Airlines»… В самолете вместо привычных рядов кресел, проходит конвейер с обычным ассортиментом Макдонольдс, все пассажиры сидят вдоль него, и весь полет можно в неограниченных количествах брать с конвейера все, что хочется. А в салоне бизнес-класса стюардессы в классической форме Макдонольдс предлагают путешественникам Бик-маки с трюфелями…
И в ту самую секунду, когда она уже думала откровенно бежать от Корякина, рядом с ними раздался громкий мужской голос:
- Я тебя уже пятнадцать минут жду на улице!
Алиса от неожиданности так и подскочила на стуле, но Корякин этого не заметил, так как тоже смотрел на молодого человека, материализовавшегося около их столика: на вид лет тридцать, лицо открытое и, кажется, доброе.
- Да-да, - не очень уверенным голосом проговорила Алиса, а потом уже совершенно твердо добавила. – Идем. Пока, Толя!
Они вместе вышли на улицу, где уже успело стемнеть, оставив растерянного Корякина одного.
- У вас было такое лицо, что вы совсем не рады встрече с тем типом. Надеюсь, я не ошибся. Хотел помочь вам… А также… познакомиться.
Странное дело, если бы вот сейчас в эту минуту их разговор оборвался бы, и он, этот молодой человек, стоящий напротив нее, исчез бы, ну просто испарился, она вспомнила бы только лишь голубые глаза за простой, будто бы невесомой оправой очков. И все. Больше ничего. Лицо его вроде бы симпатичное и даже с правильными чертами лица было настолько ни то что бы невыразительное, нет, а какое-то… стандартное. «Если он окажется преступником, я даже не смогу описать его для фоторобота».
- Что же, спасибо, - ответила Алиса и даже улыбнулась. – Вы угадали: я встретила одноклассника. Он тип весьма назойливый. И… как бы это по мягче сказать, не шибко умный.
Они молча стояли друг напротив друга и улыбались.
- Семен, - представился ее «спаситель».
- Алиса.
- Пойдемте куда-нибудь кофе попьем. В «Пушкин», например, – и он указал подбородком на другую сторону бульваров.
- У меня сейчас одна встреча назначена, - немного смущенно, придумывая сама не зная зачем, начала Алиса. – Я сегодня очень занята. Давайте завтра!
Они обменялись телефонами. Через минуту Алиса вышагивала по бульвару и думала: «Почему я такая дикая? И зачем было врать? Чего ради? Я ведь всегда сбегаю…»

Глава 8/25

Андрей имел одну выразительную черту характера, которая во многом
определяла его поведение по жизни. Он был крайне увлекающейся личностью,
причем это касалось не только предпочтений в спорте или хобби, но также
и людей, которых он любил или с которыми дружил. Но, будучи натурой
порывистой, наш герой увлекался также сильно, как быстро ему надоедал
очередной интерес. Сейчас его главным увлечением был Егор. Лучший друг – это слабо сказано, «брат» - вот как называл его Андрей, имея, между прочим, «живого» родного брата, который порой слегка обижался, что Андрей нарекает «чужого» (по сути) человека таким близким словом, исторически предназначенным только ему. Когда Андрей начинал заниматься карате, фехтованием, немецким языком, капойера или бог знает еще чем, он отдавал новому увлечению все свое свободное время, и искренне верил, что это надолго, на всю жизнь. Тем не менее, всякий раз он в скором времени переключался на что-то новое, и ему снова казалось, что теперь вот это уж точно то самое. Та же история была и с девушками, и с работой, и, увы, с друзьями. Однажды Олег заметил: «Почему, братка, такие люди как мы с тобой постоянно меняем интересы, увлечения и «приятелей по интересам»? Говорит ли это о нашей поверхностности и неспособности довести хоть одно дело до конца? Или возможно все это лишь поиск?»
Кого мы выбираем в друзья? Кто-то из великих, кажется Плутарх, сказал, что не хочет, чтобы друг во всем соглашался с ним, менял с ним взгляды, кивая головой, ибо тень делает то же лучше. Однако Андрей выбирал друзей по обратному признаку: сам, будучи далеко не поверхностного ума, предпочитал в товарищи людей с более скромными интеллектуальными способностями. Ему доставляло удовольствие чему-то научить друга, преподать урок, поделиться такими умозаключениями, до которых друг дойти собственным умом не может в силу своей изначальной ограниченности. Так вот и Егор был теперь не чем иным как «тенью» Андрея, который во всем соглашался с ним, и казался ему таким верным и таким понимающим, что Андрей с уверенностью полагал, что эта «крутая» дружба продлиться всю жизнь.
Хотя всего вероятнее он все же осознавал какие отношения он предпочитает в дружбе (быть лидером, безусловно) и, оглядываясь по сторонам, не раз отмечал, что не бывает одинаково умных друзей: всегда один ведет и учит, а второй тянется и прислушивается. Нечасто друзья стоят на одной ступени развития. Однако сам он предпочитал быть именно тем другом, который «учит» и за которым другой «тянется».

***

Андрей сидел на ветхой табуретке на балконе в квартире родителей Егора, - того пока не было дома. Они условились встретиться вечером после работы, однако с Андреем случилось очередное «приключение», в результате которого он остался без телефона, и теперь не мог позвонить другу, поэтому попросту решил подождать его у него же дома. Он прикуривал уже пятую по счету сигарету, когда из-за балконной двери выглянул колоритный отец Егора в драных спортивных штанах с резинками у щиколоток, белой несвежей майке и явно в подпитии.
- Где же ты телефон потерял? - неровным голосом решил осведомиться Игорь Львович.
- Да, ментам-сукам отдать пришлось! – даже не посмотрев на собеседника, угрюмо отозвался Андрей.
- Ну-ка, интересно! Расскажи! – оживился Игорь Львович, пролез на балкон и уселся на коробку с пыльными инструментами, случайно толкнув ногой упаковку с пивом, с которой пришел Андрей, - там что-то звякнуло, и отец Егора хищно покосился себе под ноги.
Андрей потушил сигарету, подпер рукой подбородок и наконец посмотрел на собеседника.
- Короче, еду никому не мешаю. По Кутузовскому по разделительной… Вижу стоят впереди ментовские тачки, ну я и ушел вправо метров за пятьдесят до них. Те же, по ходу, меня запомнили и, как я поравнялся с ними, выцепили мою машину. Я им: «Здрасьте, рад вас видеть! Да как поживаете?» и все такое. Те не в какую, закозлились, говорят: «Права твои забираем». У-уроды! А у меня денег с собой ни копейки! Пришлось телефон отдать! Новый!
- А у Егора тут какой-то старый аппарат валяется. Хочешь забирай?! – предложил Игорь Львович.
- Нет, спасибо. Позвоните ему лучше. Пусть поторопиться. А я пока тут пиво попью. Вы тоже берите, если хотите.
Игорь Львович хотел и с нескрываемой радостью вытащил из упаковки сразу две бутылки и отправился звонить сыну.
Андрей и Егор выросли в непохожих семьях. Андрей взрослел в счастливом доме, не зная недостатка ни в любви, ни в материальных благах. Отец его, Иван Сергеевич никаких головокружительных карьерных высот не достиг, несмотря на кучу возможностей, дело свое не открывал, сам объясняя это элементарной ленью, работал и весьма успешно на крупную немецкую компанию; а в целом был «всегда доволен сам собой, своим обедом и женой». Философски умея ценить именно то, что имеет: любимую жену и вполне приличный достаток, никогда не стремился заработать все деньги мира, и в этом всем был счастлив. Отец же Егора был примером несбывшихся надежд. Но надежд на что? Всю молодость его переполняло чувство, что он способен на что-то большее, что он не такой, как все, и рожден уж точно не для удобной скорлупы мещанства, а для настоящей жизни. Но в действительности он просуществовал все свои лучшие годы, а не прожил. Потенциал, что был в него заложен, как он сам считал, похоронили рутинная работа, скучная жена, «квартирный вопрос» в конце концов (вспоминая Булгакова). Миллион оправданий, которые придумывает себе человек, когда злиться на свою неудавшуюся жизнь, а в действительности злиться-то на самого себя! Игорь Львович был недоволен не обстоятельствами, а самим собой. С каким снисхождением порой молодые смотрят на несложившиеся жизни старшего поколения, ни капли не сомневаясь, что уж их судьба сложиться иначе. Такое отношение было и у Андрея к отцу Егора, не уважал он, тем не менее, и его мать, несмотря на ее очевидные успехи в карьере. Не уважал ее Андрей за то, что жила с таким алкоголиком и неудачником как Игорь Львович, раздражалась, жаловалась, но не разводилась. «Человек получает то, что заслуживает. Так, кажется, говорят. Нет, неверно! Человек заслуживает то, что сам себе выбирает», - так думал о них Андрей.
А что Егор?! Тот, убегая от напряженной обстановки в доме, гулял до утра, ночевал у подруг, как-то раз в классе девятом школы и вовсе ушел из дому жить к бабушке с дедушкой, но вскоре вернулся, кажется, плюнул на родителей и смирился. Он их не уважал, но пользовался заботой и поддержкой, пока не мог без них обойтись. И знал наверняка, что вот только встанет на ноги, и эта биологическая связь оборвется, так как духовной связи между ними и единственным сыном не было никогда: они были настолько поглощены своими «невыносимыми» отношениями (или их отсутствием), что для ребенка делали только то, что требуется, но не больше. Иной раз Егор с умилением вспоминал детские годы, когда их маленькая семья была так счастлива, и ему казалось, что только так оно и должно быль и никак иначе…

***

Где-то на другом конце города ударила молния, прогремел гром. Еще раз. Вот уже ближе. Гроза двигалась с ветром с востока на запад. Тучи потихоньку собирались вместе, закрывая собой светлые участки неба. Пошел дождь, листья на ветвях тополя, раскинувшегося у балкона, громко зашелестели под тяжелыми каплями. Примерно через час, или так показалось Андрею, на балкон зашел Егор. Они были похожи: высокие, широкоплечие, темноволосые, даже в чертах лица легко находились сходства (в школе их часто принимали за братьев).
- Здорово, браза! – прогремел Егор и, увидев пивные бутылки (по большей части уже опустошенные), добавил, – Хорошо ты тут устроился. Вот, кстати, держи.
И протянул Андрею коробку с телефоном.
- Новый? Откуда? – уже слегка нетрезвый Андрей со смущенной кривой улыбкой забрал коробку.
- Мне отец по телефону сказал, что у тебя менты трубку забрали, вот я и решил купить. Вроде неплохая модель.
- Неплохая?! Да это же крутой телефон. Че, с ума сошел?
- Ладно, расслабься! У тебя скоро день рождения, считай, что это подарок.
Андрей, только что по детски обрадовавшись новому телефону, помрачнел после упоминания о дне рождения, положил коробку на кафельный пол, закурил, взял бутылку с пивом и отпил из горла.
- Спасибо!
- Слушай, друг, пятница на дворе, на носу день рождения, у тебя юбилей – четвертак разменял, а ты не весел!
Андрей, казалось, его не слушал, а полностью ушел в себя.
- Иногда я думаю: мне уже двадцать пять. И как же я неаккуратно распорядился этим временем: раскидал его направо и налево. Двадцать пять – это же дофига! Жил и живу с постоянным предчувствием чего-то важного. Вот-вот я это «что-то важное» догоню, а оно будто на лестничный пролет выше меня… «Выше меня… меня…»
- Ну что тут скажешь?! – проговорил Егор вроде бы серьезным голосом, - я думаю, нам пора двигать, - уже почти весело воскликнул он, поднялся на ноги, достал из кармана телефон, деловито понажимал на кнопки, что-то там разглядывая на экране, и стал выходить с балкона.
- Ясно… Дай надеть что-нибудь. Хочу переодеться.
- Бери, че хочешь.
Буквально в дверях при выходе из квартиры Андрей и Егор столкнулись лицом к лицу с мамой Егора. «Офигенно выглядит!» - воскликнул про себя Андрей, подумав в который раз с восхищением о внешности женщины старше его в два раза. Светлана Константиновна Стогина, пятидесятилетняя, но все еще красивая и привлекательная дама, служила судье в Мосгорсуде. И сколько не спрашивал себя Андрей что семья Стогиных до сих пор делает в старой пятиэтажке, ответа он не находил. Но и осведомляться у Егора, отчего же его мать не пользуется своим положением он не хотел, потому как знал, что его друг-болтун если бы и желал затронуть эту тему, то давно бы это сделал. Пару месяцев назад Светлана Константиновна обратилась к Андрею, который никогда не называл ее иначе как «тетя Света», обращаться к ней по имени-отчетству, что вызвало в нем внутреннюю насмешку. Она же пояснила, что не хотела бы, чтобы и в семьдесят лет ее называли «тетей Света». И возможно и сама считала, что так действительно и думает, но Андрей понял тогда, что этот как раз тот случай, когда мы с легкостью придумываем себе ложные объяснения своим суждениям, поступкам и искренне в них верим.
Мама Егора носила светлые пальто (ездила исключительно на машине с водителем), укладывала волосы в объемные кудри, обладала несмотря на возраст превосходной кожей и ярким румянцем, всем своим видом демонстрировала свою значительность и властность, но при этом была необыкновенно мила. Со всеми. Со всеми, кроме собственного мужа. Встретив сына с другом в дверях квартиры, расцеловав их обоих в щеки и распространив по всей площадке запах тяжелых, но удивительно приятных духов, она в конце концов узрела физиономию мужа. Игорь Львович, раскачиваясь на стуле, пытался разглядеть что же происходит в прихожей и вдруг с этим же стулом грохнулся на пол в дверной проем и оказался в положении лежа на спине в коридоре. Он был невозможно пьян и встать ему никак не удавалось. Егор покраснел в секунду, стиснул кулаки, но, не сказав ничего, двинулся на выход. Однако уйти сейчас же не удалось.
Светлана Константиновна, всю неделю боровшаяся без конца со своими тупоголовыми помощниками и упрямыми подсудимыми, сохраняя при этом человеческое лицо и присутствие духа, наконец попав в десятом часу пятницы домой и увидев своего спутника жизни пьяным вдрызг на полу в прихожей, сорвалась. Она кричала (не повышая при этом голоса) так, что и Егор и Андрей, словно кролики перед удавом оцепенели, не двигаясь с места, и стояли-боялись не меньше Игоря Львовича, на которого собственно и был направлен праведный гнев Стогиной.
- Светуля, меня Андрюша угостил пивом, - проблеял с пола Игорь Львович, попытался встать на четвереньки, но заваливался поминутно на шкаф с обувью, откуда с грохотом начали сыпаться ботинки.
- Не называй меня Светуля, - процедила сквозь зубы Светлана Константиновна, и ее красивое лицо исказила презрительная гримаса. Она скинула свое белое пальто на руки оторопевшему Андрею и двинулась в сторону Игоря Львовича. Тот опасливо попятился назад и схватился зачем-то за спинку стула, с которого только что свалился. Однако Стогина и не думала бить его, чего никогда себе и не позволяла, - она схватила мужские ботинки, выпавшие из шкафа и бросила мимо Егора и Андрея на лестничную клетку. Затем вторые, третьи, - все полетело туда же. С вешалки и из шкафа она с невероятной скоростью (но очень красивыми движениями) побросала на пол верхнюю одежду мужа, а оттуда также на лестничную клетку.
- Что ты делаешь? – начиная уже кое-что понимать осведомился Игорь Львович, который теперь, хватаясь неловко за косяк двери, смог принять не вполне устойчивое, но все же прямоходящее положение.
- Ты уходишь! – как отрезала Светлана Константиновна и бросилась в комнаты, где также в каком-то исступлении принялась вытаскивать из ящиков и шкафов немногочисленные вещи мужа, потом вместе с этими кучами белья бежать на площадку и скидывать все с лестницы.
- Мама, не надо! – очень тихо, едва слышно, проговорил Егор. В нем мешались чувства стыда, жалости и к отцу, которому разумеется некуда было пойти и к матери, которая пахала целыми днями и имела право на спокойную жизнь дома, которой давно уже не было. Слезы выступили у него на глазах и он молил сам не зная кого, чтобы Андрей не повернулся к нему лицом и не увидел этих слез позора, молил чтобы вся эта сцена закончилась.
- Мама, не надо?! – взвилась в ответ Светлана Константиновна. – Хочешь сказать, я несправедлива?!
Но не успел Егор что-либо ответить, как внезапно открылась соседская дверь и из нее показалась не менее, а едва ли не более пьяная рожа, чем у Игоря Львовича. Сосед и верный собутыльник Стогина, дядя Коля решил узнать что за шум и едва выговаривая слова спросил:
- Света, ты уезжаешь?
И в то же мгновение у Стогиной, также как и у сына, слезы выступили на прекрасные зеленые глаза, и еще секунда и она разрыдалась бы прямо здесь в подъезде и наверное не могла бы остановиться потом несколько часов – все плакала бы и плакала. Лицо ее дернулось, Андрей только и успел подумать: «Блин! Сейчас заплачет!», как она начала смеяться, сначала прерывисто и тихо, потом все громче и громче, пока не зашлась каким-то сумасшедшим хохотом, от которого у Егора по спине побежали мурашки. Слезы высохли у него на глазах, он схватил белое пальто матери из рук Андрея, повесил его в шкаф, решительно взял Светлану Константиновну под руку и повел ее в гостиную. Она не сопротивлялась, но продолжала громко смеяться.
Игорь Львович проводил глазами сына и жену, громко крикнул: «Хорошо, я ухожу!» и направился нетвердой походкой на выход. Андрей, которому также было не по себе от всей этой сцены и отчего-то даже стыдно, с любопытством посмотрел ему вслед. Однако отец Егора далеко не ушел: он прошел к двери напротив, у которой так и застрял испуганный неожиданным смехом Стогиной дядя Коля.
- Можно я у тебя поживу? – очень грустно, несколько даже театрально спросил его Игорь Львович.
- Живи, старик, сколько хочешь! – запинаясь на каждом слове, дружелюбно отозвался дядя Коля, и дверь поспешно захлопнулась за ними.
- Я налил ей коньяк. Сейчас успокоится. Все, пойдем, – сухо сказал Егор и вышел из квартиры.
Они спускались по лестнице, переступая через скомканные рубашки, пиджаки, брюки, и Андрей, крутя в руках новый телефон, спросил:
- Не хочешь вещи собрать?
- Да пошли они на хуй! – недобро проговорил Егор.

Глава 9/25

Вечер пятницы, и Москва принадлежит всем, - приятное и слегка
обманчивое ощущение свободы охватывает весь город. Андрей и Егор вышли
из дворов на Мосфильмовскую, где оба провели детство и выросли. Высокие, не красавцы, но весьма мужественные и привлекательные, и тот и
другой во всем черном, с серыми шарфами на шее. Короли! Вот она
иллюстрация к главной иллюзии молодости: идут в одну ногу и гогочут два молодых человека, с такими надеждами и мечтами, с такой уверенностью, что они непременно
сбудутся...
- Где ж я машину оставил? – проговорил Андрей сквозь смех. Он и забыл, что, заехав после бабушки на автомойку, встретил пару знакомых рябят и уехал с ними, так и не дождавшись пока домоют автомобиль. Начать что-то делать и бросить на половине вопреки здравому смыслу и логике, потому что где-то в другом месте в этот самый момент может быть интереснее, было для него весьма характерно.
- Ты же сказал, что на мойку ее сдал.
- Точно! Все побежали! – Андрей рванул с места.
- Стой ты куда? – Егор со всех ног кинулся за ним, еле догнал, и когда они поравнялись, побежали в одну ногу вместе: мимо мокрых деревьев, торчащих из старого оврага, в котором оба пролазили все детство, автозаправки, толпа подростков на автобусной остановке, бродяги, медленно бредущему по газону со своей вонючей поклажей. Андрей и Егор повернули направо и побежали вниз по Улофа Пальме, без остановки перекрикиваясь и смеясь. А через десять минут уже выруливали на автомобиле обратно на Мосфильмовскую. Егор, сидевший за рулем, включил музыку.
- Куда едем?
Пятница началась…

***

Кадашевская набережная изгибалась вдоль реки, ее три полосы постепенно переходили в две, и припаркованные у тротуаров автомобили не давали водителю понять что скрывается за поворотом – там, где дорога сначала уходила вправо, а потом взлетала вверх к светофору. Егор вел машину, Андрей откинул сидение назад и, повернув голову набок, смотрел из окна задней двери наружу, - мимо проплывал строй ладных старомосковских особняков, их ряд прерывался переулками, дорога стала как будто темнее, и Андрей прикрыл глаза. Свет от дорожных фонарей то ложился, то сменялся тенью на его лице… То ложился, то сменялся тенью…
Внезапный визг тормозов заставил его открыть глаза – дорогу перебегал не понятно откуда взявшийся мальчишка, вдруг остановился и ослепленными белым светом фар глазами в ужасе посмотрел куда-то между Егором и Андреем. Черт.
- Нееет!!!
Егор попытался объехать «препятствие» справа, но расстояние между машиной и мальчиком стремительно сокращалось. И вот бампер ударился о ноги мальчишки, и тот словно легкий игрушечный солдатик опрокинулся на капот, плечом налетел на лобовое стекло, перекатился влево и вниз, отлетел на тротуар. Боковое зеркало с треском закрылось и, кажется, треснуло. И как смогло сознание цепко уловить детали за несколько секунд: темно-серый, - нет, скорее даже черный глянцевый от дождевой воды асфальт с убегающей вперед ярко-ярко белой полосой, блестящий от капель капот, широкие джинсы, белая спортивная куртка на мальчишке и взметнувшиеся вверх рыжие волосы. Справа за припаркованными машинами Андрей уловил краем глаза группу пацанов, очевидно друзей мальчишки, - те закричали и кинулись в их сторону.
«Не может быть!», - стремительно пронеслось в голове у Андрея. Еще больше удивился он, когда понял, что машина продолжает движение. Он медленно повернул голову к Егору: тот с распахнутыми от ужаса глазами смотрел то на дорогу, то на спидометр – скорость машины увеличивалась.
- Останови машину! – закричал Андрей.
В ответ – молчание. Егор, видимо, от шока потерял дар речи.
Где-то сзади завыла сирена и свет ксеноновых фар заслепил в зеркала.
«Менты, как по заказу! Да откуда они взялись?!»
- Бля! Ты че делаешь! Остановись!
Однако Егор, словно зомбированный, продолжал движение. Он резко крутанул руль вправо, и машина въехала в слабо освещенный переулок. Они были одни на дороге, и он резко ударил по газам, еще раз повернул направо, проехал немного вперед. Куда дальше?! Налево. Пустая улица, ни один фонарь не работает, на тротуаре запозднившаяся компания – видны только красные огоньки сигарет. А фары преследующей машины так и подрагивали в зеркалах.
Андрей уперся обеими руками в торпеду.
- Мы не оторвемся от них! Тормози, я сказал!
На лице Егора появилось какое-то странное, незнакомое Андрею, выражение. Он уже много позже, проматывая пленку событий назад, припомнил его лицо, искривленное то ли страхом с примесью, тем не менее, непоколебимой решимости, то ли полное абсолютно ненормального какого-то бесстрашия.
Сзади в громкоговорителе прозвучал кашляющий голос с указанием немедленно остановиться. То, что было дальше Андрей не мог увидеть даже в самом поганом своем сне. Они еще немного покружили между Пятницкой и Новокузнецкой, машина виляла, резко тормозила и снова бросалась вперед как сумасшедшая, а еще более сумасшедшее сердце Андрея отстукивало в груди. Но гаишный автомобиль на хвосте тоже не отставал. «Мне это сниться!» - подумал Андрей. И тут началось…
Они выехали из полутемного переулка на хорошо освещенную Большую Ордынку. Справа дорогу ремонтировали, и две полосы были закрыты бетонными, выкрашенными в черную и белую полоску ограждениями, и здесь в узком проезде машина неожиданно остановилась. Андрей и не успел понять что происходит. Егор резко открыл дверь, она громко стукнулась об ограждение - он попытался ее захлопнуть, но она так и осталась открытой, а он стремительно обогнул ее и рванул вперед, пробежал метров двадцать прямо и исчез в проулке.
Вот здесь, как говориться, что-то оборвалось. И сердце перестало биться часто, вокруг стало чересчур тихо, и с этого момента Андрей наблюдал развивавшиеся события как будто со стороны.
Тем временем две серые тени выползли из белого дпсного автомобиля и вальяжно направились к машине Андрея. Он открыл дверь, вылез наружу и даже сделал один шаг им навстречу, порылся в кармане в поисках сигарет и зажигалки, закурил и спокойно посмотрел на приближающиеся фигуры, переводя взгляд с одного на другого. Его движения были четкими и слаженными, со стороны сцена выглядел так, как будто гаишники просто остановили водителя проверить документы, - настолько он выглядел почти безмятежным. «Может бежать?» - только и промелькнуло у него в голове, как будто чей-то голос шепнул на ухо, но он тут же отбросил эту мысль.
- Сержант Добрынин! – отрекомендовалась одна из теней.
Вторая тень, по всей видимости, посчитал лишним представляться и проговорил:
- Ну что, дружочек твой убежал?! А то…
- Постой, а ты разве видел кого-то, - перебил его «сержантдобрынин», - я что-то не припоминаю, чтобы в машине сидел еще кто-то кроме вот этого, - указал он движением подбородка на Андрея.
И четыре заплывших жиром глаза жадно уставились на него.

***

«Как же все так вышло?!» - подумал Андрей, и мысли его быстро-быстро пробежались по событиям сегодняшнего вечера.
Выворачивая на почти пустую Мосфильмовскую, Андрей и Егор быстро догнали впереди идущий автомобиль – тонированную шестерку вишневого цвета. Передние окна были наполовину опущены и внутри просматривалась классическая картина – компания молодых кавказских мужчин.
- Ну че, погоняем уродов? – неожиданно предложил Егор и очень близко прижался передним бампером к левой задней двери шестерки, - пассажиры пока только покосились на соседей, а водитель чуть прибавил газу. Однако черная машина не отставала.
- На хрен нам это! – громко отозвался Андрей.
- А че они понаехали сюда?!
- Мы же к Сане едем, собирались ведь тихо и мирно провести вечер – покурить, поговорить, попить! Ну что за агрессия?!
- Это моя улица! Мой город! Че тут козлы всякие на ублюдских тачках катаются!
- А ты у нас прям самый русский здесь! – у Андрея всерьез начинало портиться настроение. И кстати, не только оттого, что Егор вел себя как полный псих, но и от того, что инициатива исходила не от него самого, несмотря даже на то, что он такой «гонки» точно никогда бы не предложил.
Вишневая шестерка и следом за ней черный автомобиль Андрея промчались мимо киностудии и на «красный» ушли направо на широкую улицу Косыгина. Машина с кавказцами поехала в правом ряду, а Егор тем временем рванул вперед, затем стрелой метнулся вправо и «встал» перед шестеркой, заставив ее стремительно затормозить и в последний момент уйти влево.
- Охуел?! – взревел Андрей. - Вылезай давай, я поведу! Еще один такой номер, и пойдешь пешком гулять.
- Да ладно, Андрюх! Я же пошутил! Больше не буду! Это я так, - для разрядки! – серьезным голосом ответил Егор и остановил машину. Оба вылезли наружу и закурили.
Они стояли на широком тротуаре, тянувшемся вдоль светло-желтой стены, ограждавшей огромную территорию киностудии «Мосфильм». Мимо проходили редкие пятничные прохожие: вот молодая пара, вот девчонки-старшеклассницы (совсем несимпатичные) втроем гуляют, смеются. Вот счастливая семья: мама, папа и два мальчика. «Так же как мы когда-то с родителями и братом…»
- Все садись. Я поведу, – бросил Андрей Егору через плечо, затушил сигарету мыском ботинка и сел на водительское сидение. – Едем на набережную.
- На кой черт нам набережная?! – возмутился Егор.
- Заткнись! Хочу закат посмотреть!
- Какой закат?! Уже темно!
Андрей развернулся в обратную сторону, проехал вниз по улице и ушел направо на набережную, под кирпич. Ветер трепал зеленые с уже слегка позолоченной листвой деревья, высаженные вдоль дороги. Река стального цвета, зажатая с двух сторон камнем и коваными перилами, отражала огни фонарей и чернеющее небо. Над круглым стадионом «Лужники» зависла почти полная луна. Одинокая черная машина двигалась по мокрому от недавнего дождя асфальту, на крышу ложились опавшие листья. Андрей опустил окна – холодный, но удивительно приятный воздух ворвался в салон. Они быстро доехали до конца набережной и перед Андреевским монастырем свернули направо, машина стала подниматься в горку, на середине которой они остановилась на площадке. Отсюда отлично просматривалась другая сторона набережной, где сейчас кое-где между тяжелыми тучами алел закат. В кармане завибрировал телефон, - звонила мама, спросила почему он не заехал к ним с папой на ужин и показать машину, он выслушал ее и сказал, что очень занят сегодня…
«Почему же так тошно?! Почему вдруг так скучно рядом с лучшим другом? Брат говорит: мне никогда не бывает скучно с самим собой, я скорее скучаю в компании других людей… большинства людей… Я не такой. Это точно. Дико скучно! Хочу что-то изменить, но мне лень начать, есть силы только на то, чтобы думать о том, что я хочу что-то изменить, но мне лень начать, чтобы только думать об этом, откровенно себя призирать, томиться. Да! Я наконец признался себе в этом»
- Приехали, - прервал ход его мыслей Егор, - закат уже прошел. Ну что, покурим? – и он смачно сплюнул на влажную землю, все еще покрытую зеленой травой, походил туда-сюда, пнул какой-то камень, - тот полетел вниз со склона и зашуршал в кустах.
«Что-то еще я понял… Что же, что же? Черт, вот только ведь об этом думал… Да! Вот оно! Я признаю, что презираю всех вокруг, включая вот этого, за то что они конченые обыватели с их обыденными жизнями, ограниченными желаниями и стремлениями. Меня буквально тошнит от них! Меня буквально тошнит от самого себя! Что же я сам?!... Я совершенно такой же… Вот, блядь!»
- Послушай, - начал он вслух, - как ты считаешь, чтобы перестать быть обывателем, нужно стать богатым и властным, управлять массами или вариант другой: нужно стать революционером и опять же, используя массы, взломать систему? Что круче по-твоему?
- Ха-ха-ха, - рассмеялся Егор, - а, по-моему, круче свалить на Гоа на год, на два, забыть о работе, о кредитах, о машинах и телефонах, о телевизоре. И… курить бамбук. Вот это круче!

***

За ДПСной машиной остановился автомобиль. Водитель, обычный мужик-бомбила на старой зеленой Волге, постоял послушно минут пять, видимо ожидая, что патрульные вот-вот разъедутся, а потом, не заглушая двигатель и не выключая фары, вылез наружу и направился к Андрею и серым фигурам.
- Надолго перекрыли? – спросил он, обращаясь к ментам.
- Надолго! – даже не поворачиваясь в его сторону, своим фирменным хамским тоном отозвались они в один голос. – Ищите пути объезда.
Теперь, когда нужно было резко соображать, что делать дальше и как выпутываться из этой мерзкой истории, первое что пришло в голову - позвонить брату.
- Кому ты звонить собираешься? Беглому зайцу? Ему сейчас не до тебя! – открыл рот сержант Добрынин.
- Что ты ему скажешь: «Вернись, я все прощу!» - подхватил второй.
- Значит, вы все-таки видели «еще кого-то» в машине! – воскликнул Андрей.
Сержант Добрынин, гора мяса, жира и толстой кожи, переменился в лице: из ухмыляющегося оно сделалось хищным.
- Проедите с нами!

Глава 10/25

В одиннадцать часов Андрею наконец удалось покинуть отделение. Что уж там предпринял Олег, кому позвонил, он так и не узнал, - да и не важно, главное что выпустили!
«Пока выпустили…»
Он вышел из здания на Большой Полянке. Пережитые за последние несколько часов события вызывали одно желание – подраться. Улица вытянулась вперед узкой серой коробкой, вместо крышки - низкое грозовое небо. Чуть поодаль тихо разговаривали двое мужчин, на вид обычные работяги. Мимо простучала каблуками хорошенькая блондинка. Проводив ее взглядом, Андрей подумал: «Вот бы те два мужика напали на нее, чтобы отобрать деньги. А я бросился бы ей на помощь… Одному сразу в рожу ботинком, тот сразу отлетел бы в сторону и притих. Второй оказался бы крепче, с ним у нас начался бы долгий бой. Блондинка, конечно, вскрикивала бы, когда мужику удавалось нанести мне удар. Но я каждый раз отвечал бы ему с удвоенной силой, а под конец отправил бы в нокаут. И тут я обернулся бы к ней и с прерывистым дыханием спросил бы: «С вами все в порядке?» Ну а дальше..»
Девушка спокойно прошла до конца улицы. «Бандиты» не тронули ее. «Так всегда!» И в тот самый момент, когда Андрей наблюл как она садится в машину к какому-то парню и доставал сигареты из кармана, с неба упала первая капля. И «крышка» коробки рухнула со всей силы на землю, заставив рабочих забежать в арку, а девушку поспешно юркнуть в автомобиль, - небывалое море воды со всей силы изливалось на город. Промокнув насквозь в одну секунду, Андрей неспешно пошел к метро, так неспешно словно холодный дождь – это даже приятно.
«И почему, когда мне плохо, и я чувствую себя на самом дне собственного существования, мне хочется опуститься еще ниже?! Я достаю сигарету, заведомо зная, что она промокнет под проливным дождем, смотрю как она превращается в мокрую тряпку и падает вниз, матерюсь, направляюсь к урне, толкаю ее ногой, чтобы мусор рассыпался по асфальту, захожу в вонючее метро и специально задеваю прохожего плечом. Банкомат выплевывает мою карточку и сообщает что на ней недостаточно средств, я отвешиваю ему яростный хук, и тут служащий метро спешит ко мне, чтобы разобраться, я начинаю орать на этого, разумеется, не в чем не виновного человека. Откуда не возьмись рядом оказывается мент. Ну конечно! Но я почему-то нахожусь не только на эмоциональном пределе, но и на пределе своих физических возможностей: за какие-то секунды, я перепрыгиваю турникеты, скатываюсь по эскалатору и залетаю в уже закрывающиеся двери» - такие мысли со скоростью движения поезда проносились в голове Андрея, когда он, отдышавшись от пробежки, усаживался на сидение. В вагоне оказалось всего два человека, но он специально расположился напротив одинокой девушки и чтобы отвлечься начал ее рассматривать. Вполне ничего. Вдруг она, худенькая, светленькая девушка в красном пальто и с книжкой в руках, подняла на него глаза, и взгляд ее, как показалось Андрею, транслировал следующее: «Я одинока. И ты можешь со мной познакомится…» Свет в вагоне неожиданно замигал, Андрей тоже невольно заморгал и, будто опомнившись, замотал головой и встал около двери. Голос из динамика объявил: «Станция Александровский сад».
Ментов на платформе не было, но они могли быть на любой следующей станции, и, решив не рисковать, он вышел на улицу. Природа поменяла настроение, - дождь мало-помалу затихал и вскоре совсем закончился, превратив мостовые города в зеркала: огромные лужи отражали дома, прохожих, фонари, целые улицы. После пяти минут интенсивной ходьбы он остановился возле высоких окон кафе в здании Консерватории и принялся рассматривать публику, сидящую внутри. Кафе было забито до отказа, одетые в черное, симпатичные как на подбор официанты разносили тарелки и бокалы по столам, и Андрей понял, что страшно проголодался. Под потолком на широком экране транслировался футбольный матч, и он, на минуту забыв, что стоит на холодной улице, стал следить за игрой. За самым ближнем к окну столиком расположилась компания разодетых в пух и прах барышень, которые, заметив Андрея, принялись показывать его друг другу и смеяться. Через мгновение и он перевел на них взгляд, однако девушки почему-то его страшно разозлили: «Куклы ебаные!» Но думая так, понимал, что злится, так как ужасно голоден. Наконец он отклеился от окон кафе и побрел дальше. Проезжавший мимо автомобиль слегка окатил Андрея водой.
- Козел! – во все горло заорал он ему в след.

***

Остановившись на пересечении Большой Никитской с бульварами, Андрей позвонил брату:
- Олег, что делаешь? Гуляешь? Я тоже!
- Тебя выпустили?
- Да, спасибо за помощь!
- Так. Расскажи-ка все по порядку!
- Не хочу! Потом… - довольно резко ответил Андрей и замолчал. Олег тоже ничего не говорил.
- Все это пройдет! Я имею в виду, и это пройдет! Время, оно проходит и что-то забирает вместе с соб…
- Хватит! – перебил Олега Андрей. - Меня порой просто бесит, как ты можешь так изъясняться в ситуации, когда я подавлен. Ты какой-то человек-афоризм, честное слово.
- Ладно, не кипятись! – нисколько не обижаясь, ответил ему Олег.
- Знаешь, одна только мысль сейчас не покидает меня. Так я в детстве думал, натворив каких-нибудь делов… Если бы сейчас можно было бы чудом вернуть мою жизнь на несколько часов назад и оставить меня дома у бабушки спать дальше…
- Ерунда это, братка! Это ничего не изменило бы. Если друг человек гнилой, предатель… То он не сейчас, так потом тебе… - Олег замолчал, подбирая слова, – ну… подножку подставил бы!
- Наверное. А интересно, если вообще начать жить заново, проживешь также или иначе?!
И здесь Андрей даже оживился, а Олег подумал, что брат имеет завидное свойство быстро отвлекаться от дурных мыслей на что-то другое, если его какой-то вопрос вдруг страшно заинтересует.
- Сто пудово, также и проживешь!
- А я вот еще часто о чем думаю: вот если сейчас атомная война, например, или что в это духе, сметет с лица земли все города, все достижения человека, и останется совсем немного людей, из которых в последствии род человеческий и возродиться. Ну и они типа знают, что к такому плачевному состоянию их привела война ну и другие всем известные ошибки цивилизации. Они тогда ведь должны построить совсем другой новый мир…
- А я думаю, что если человечество вернуть к самим его истокам, то оно повторит все в точности. Ну, положим, не по датам, но наверняка по событиям. Вот посмотри! Что такое человеческое существо?! – Олег услышал как Андрей вздохнул, но продолжил. - Во-первых, это животное, которое ищет себе пропитания, сбивается в стадо, обладает еще массой всем известными особенностями, не буду сейчас о них. Итак, раз: в каждом из нас животное! Но человек, как существо, эволюционно стоящее все же выше зверя, обладает разумом, который является, с одной стороны даром, а с другой стороны – бременем. Кстати сказать, для тебя это скорее второе. Но об этом позже. Теперь рассудим. Обладая разумом, человек наблюдает за природой и собой, изготавливает орудия труда и прочее, позже начинает строить города, параллельно всему этому создает памятники искусства, таким образом в каждом из нас сидит Да Винчи. А вот разум плюс инстинкт рождают уже более сложные порывы, например, такие как желание обладать определенной территорий, желание управлять другим человекам или даже группой людей. И вот здесь в каждом из нас сидит Македонский. Что же получается: чтобы создать новую историю человечества нужно изменить его нутро, потому что сколько не возвращай человека к самому началу времен, разум все равно будет исследовать, строить города, амбиции и жадность будут порождать войны, и все по сути повториться. Так вот, что я этим хотел сказать? Да то, что если даже человечество вернуть в самое его начало, оно все повторит снова, так как сущность его неизменна!
- Знаешь, брат, я все это, только немного другими словами, слышал от других людей.
- Братка, во все времена, людей мучают подобные вопросы, - и Олег подумал, что наговорил банальщины лишь бы отвлечь Андрея от дурных мыслей.
- Ты где сейчас?
- Я на Мясницкой, иду в сторону Политехнического.
- А я заворачиваю с бульвара на Остоженку.
- А на Метростроевскую?...
- Бля… Здесь кто-то из окна что ли выкинулся, скорая приеха…
- Слушай, - Олег резко перебил его. - Я весь вечер хотел тебя спросить: ты прочел рассказ, который я прислал тебе вчера по электронной почте?
- Нет. Я сегодня не смотрел почту. Но я прочитаю потом…
- Не надо! – и Олег разволновался так, что Андрей даже удивился. – Не читай! Это не … Черт! Мне главный звонит, я перенаберу те…

***

Андрей обогнул толпу, собравшуюся на тротуаре возле тела покойного. Сам он не стал останавливаться: его всегда выводило из себя людское любопытство к чужому несчастью. «Он же им никто! А как почти радостно они переговариваются между собой. Вот шли мимо, и, бац, на них вдруг покойник свалился – нашлась тема для разговора! Завтра еще на работе всем расскажут. Новое событие в их скучной мещанской жизни».
Между людьми он разглядел тело, распластанное на асфальте. То был молодой мужчина, очень просто одетый – в серую куртку и такого же цвета коротковатые брюки. Лицо его землистого цвета было в тон одежде. Он лежал на спине, глаза его были закрыты, одна рука лежала за головой, – выглядел он так, как будто бы прилег отдохнуть, однако вывернутая нога указывала на то, что здесь не все чисто. Андрей отвернулся. В голову полезли дурные мысли. Как когда-то в детстве, он представил и себя мертвым; отчетливо увидел собственные похороны и всех, кто будет скорбеть по нему. Стало себя жалко.
«Круто было бы побывать на Остоженке сто лет назад… Но вообще-то здесь как-то тоскливо…», - думал он, скользя взглядом по фасадам зданий, потом вспомнил, что в телефоне на паузе осталась недослушанная книга, и вставил наушники, которые завещали:
«Произведения классиков сокращаются до пятнадцатиминутной радиопередачи. Потом еще больше: одна колонка текста, которую можно пробежать за две минуты, потом еще: десять - двадцать строк для энциклопедического словаря. Я, конечно, преувеличиваю. Словари существовали для справок. Но немало было людей, чье знакомство с "Гамлетом" - вы, Монтэг, конечно, хорошо знаете это название, а для вас, миссис Монтэг, это, наверно, так только, смутно знакомый звук,- так вот, немало было людей, чье знакомство с "Гамлетом" ограничивалось одной страничкой краткого пересказа в сборнике, который хвастливо заявлял: "Наконец-то вы можете прочитать всех классиков! Не отставайте от своих соседей". Понимаете? Из детской прямо в колледж, а потом обратно в детскую. Вот вам интеллектуальный стандарт, господствовавший последние пять или более столетий…»
Звонок телефона прервал повествование, и Андрей снова услышал голос брата:
- Это снова я! Не скучаешь там?
- Мне Брэдбери, Рэй который, скучать не дает: я книгу слушаю!
- Какую?
- «451 градус по Фаренгейту».
- А.. Я тоже читал как-то. Это про мир будущего, где пожарники не огонь тушат, а сами книжки сжигают?!
- Типа того. Еще немного, и это будущее, кажется, станет настоящим. Пока люди сами не хотят читать, а возможно, когда-то им в этом нежелании помогут: попросту запретят книги и все.
- Ну не знаю…
- Вполне возможно!
- Ты, кстати, много читаешь, я же значительно меньше, так как попросту не могу сосредоточиться и сидеть долго на одном месте. Поэтому аудиокниги – это для меня выход, - заметил Андрей.
- Кстати, вот послушай, - вдруг оживленно начал Олег, - я недавно поменял свою точку зрения относительно книг. Существует распространенное мнение, что книги развивают мышление, скрывают за своими корешками бесконечный мир и истории, которые обыватель возможно никогда не переживет в своей жизни. Преподаватели школ и институтов долбят ученикам и студентам, читайте мол, ибо литература – мощный инструмент личностного роста. Когда-то и я так думал. Но с помощью элементарной математики, я подсчитал, что знаю немало людей, в жизни не утруждавших себя чтением, но гораздо более развитых интеллектуально и духовно, чем то множество, что глотает всю классику и современную литературу.
«Ну вот, опять лекция началась!», - подумал Андрей
- А самое интересное, - продолжал Олег (он говорил просто так, на автомате, лишь бы говорить что-нибудь), - что на свете миллиарду людей, что развивай разум, что не развивай, что читай, что не читай, - все без толку. Так вот, если ты считаешь, что тебе следовало бы читать побольше, а у тебя не выходит, - выбрось это из головы. У каждого свой путь. Кому-то нужно прочесть тысячи книг и посмотреть тысячи фильмов, а кому-то нужно определенное событие, чтобы понять что-то важное и возможно подняться на ступень выше. Вообщем, каждому нужен свой инструмент, а кому-то, повторюсь, никакой инструмент не поможет.
Андрей, дослушав брата, резко сменил тему:
- Постой, ты что-то говорил о рассказе, который прислал мне. О чем он?
- Да, не важно… Просто странно как-то…
- Что странно?
- Я… по ходу, написал то, что с тобой случилось…
- Да, ладно!
- Клянусь!
- Ну и что ты там про меня написал?
- Да, не про тебя! – даже разозлился Олег. – Так просто сидел на работе, и тут вдруг в голове какой-то текст пошел. Ну, я был вынужден его записать…
Как-то незаметно для самого себя Андрей вышел по темным пустынным переулкам на ярко освещенный, бурлящий вечерней жизнью Новый Арбат.
- Что в рассказе? Ты можешь мне ответить?
- Потом сам прочитаешь…
Они помолчали, и Андрей заговорил снова:
- Вот когда ты сказал, что ты «вынужден» записывать свои мысли, я подумал, что вы, творческие личности, вы как будто беременны, беременны какой-либо идеей. И если вы не «разродитесь», то она так и будет вас все равно распирать.
- Ты, похоже, прав. Творчество – это выворачивание наизнанку! Демонстрация своего нутра! А еще творчество тщеславно! Любите меня, я такой умный и талантливый. И, кстати, я не такой как вы! Творчество – чистой воды эксцибионизм. Порой он гипертрофируется, и писатель указывают в конце романа музыку, которую он слушал во время написания книги, или музыкант на обложке диска перечисляет на двадцати-тридцати строчках неизвестных (и неинтересных) никому людей, которым «он благодарен, и без которых этот диск никогда бы не увидел свет». Нередко писатели и режиссеры берут назидательный и поучительный тон, превращаясь в невидимых учителей, навязывающих свое мнение читателю или зрителю, сначала указав им на их тупость, ограниченность и необразованность, а потом объясняя свое видение мира…
Андрей перебил его:
- Звучит чересчур патетично! Тебе не кажется!
- Кажется!
Оба молчали.
- А знаешь что, брат! – заговорил Андрей. - Я не могу согласиться с твоей теорией! Людям нужно больше читать. Городским властям следует начать пропаганду среди все отупевающего населения. Например, вместо рекламы развесить лозунги: «Книга – друг человека!»
Они опять дружно рассмеялись.
- «Книга великая вещь, пока человек умеет ей пользоваться!» - как справедливо отметил Александр Блок. Вот еще одно выражение для твоих властей, - добавил Олег.
Однако Андрей продолжал:
- Мир вокруг чрезвычайно сложен, и порой его не так-то просто понять эмпирическим методом, а также простым наблюдением, как ты только что заявлял, - здесь и помогают книги, которые способны описать и проанализировать множество граней действительности. Все уже сказано, все уже написано, так, кажется, кто-то умный отметил, так отчего же не воспользоваться наследием предков, которые уже все пережили и все поняли. Разве не так, брат?
Олег задумался, а потом сказал:
- Когда вдруг наткнешься на хорошую книгу, счастлив будто нашел клад, таскаешь ее повсюду, даже туда, где читать точно не получиться: за руль, на работу…
- Это верно!
- Кстати, висели же плакаты с рекламой чтения. Не видел?
- Не-а…

Глава 11/25

Андрей в абсолютной задумчивости, а лучше сказать в полной отрешенности, брел по Бережковской набережной. Несмотря на поздний час (уже близилась полночь) машин было много. Рядом остановился ничем неприметный Форд, коих развелось последнее время видимо невидимо. В машине было двое. Его окликнул пассажир с переднего сидения, кавказец лет тридцати в бейсболке с надписью «Россия». Андрей мысленно пропел «Касту»:

Тепэрь с Ахмедом мы масквичи,
По холове себе постучи…

Из-за шума машин, он не сразу расслышал, что тот ему говорил, и так и сказал:
- Я не слышу, - помогая себе жестами.
Пассажир открыл дверь, но из машины не вышел. И спросил:
- Как проехать на Горбушку?
Андрей принялся объяснять. На этот раз не услышал кавказец, - Андрей нарочно не напрягал голосовые связки. Мужчина сказал:
- Ну, ты бы подошел!
- Сено к лошади не ходит, - было ему ответом.
Мужчина улыбнулся, вылез из машины, приговаривая:
- Молодой парень… - и подошел к Андрею.
Андрей чуть более подробно, чем в первый раз, объяснил тому как проехать на Горбушку. Кавказец с претензией на обаяние улыбался и протянул Андрею руку для рукопожатия. Он стоял справа от него в полуобороте и второй рукой, делая вид, что пожимает свободную руку Андрея в районе локтя, едва заметно пошарил у него в кармане. Андрей заметил как его рука вылезает из кармана ни с чем. Мужчина сказал:
- Крепкая рука. Каким спортом занимаешься?
- Разным, - ответил Андрей.
На что кавказец спросил:
- Хочешь точно определю твой вес.
И сыграло обычное человеческое любопытство.
- Ну, давай, - отозвался Андрей.
Мужчина, неожиданно присел и, обхватив Андрея за ноги в районе карманов, пару раз попытался его поднять, кряхтя и изображая напряжение.
Андрей сказал:
- Ну, хватит, хватит. А то надорвешься, - освободился и сделал пару шагов в сторону, куда шел.
Кавказец направился обратно к машине. Еще через пару шагов Андрей понял для чего был этот спектакль и, еще не выяснив пропало у него что-нибудь или нет, повернулся и показал кавказцу, который уже забрался в машину, оттопыренный вверх палец.
- Отлично по карманам шаришь!!!
Лицо кавказца изменилось, он переслал улыбаться, и Андрей увидел как недобро сверкнули его глаза. Машина отъехала, и Андрей пройдя еще немного понял, что из обычного комплекта не хватает мобильного телефона.
- Сука! – сказал он вслух, а потом мысленно поправил себя: «А ведь с другой стороны грамотно отработанно!». Но все равно было обидно. «Как лоха…», - подумал он. «И номера как назло грязные. Были… Какая на хрен Горбушка в двенадцать ночи?! Идиот!!!»
Следующие сто метров он шел и думал, что надо бы позвонить оператору и заблокировать сим-карту, но как назло вокруг не было ни одного человека, а тормозить машину и просить позвонить не показалось хорошей идеей. Но больше всего напрягало то, что попался на такую простую разводку. «Вот так всегда, - подумал он, - чувствую, что что-то не то, но судя по всему до конца своим ощущениям не доверяю». Он шел медленно и смотрел себе под ноги невидящим взглядом. Тут справа раздался автомобильный гудок. Это были те двое на Форде.
Пассажир сказал:
- Ну, молодец! Спалил!
В голове промелькнула мысль подскочить к машине, достать наглую кавказскую морду прямо через открытое окно, повалить его на землю и наступить ногой на голову. Но вместо этого подошел и молча протянул руку.
Кавказец, уже по-хорошему улыбаясь, с притворной угрозой в голосе сказал:
- Сначала деньги!
Андрей залез в карман куртки и достал мелочь, рублей семь с копейками. Мужик демонстративно взял один рубль и с улыбкой протянул телефон.
Водитель добавил:
- Нормальный пацан, а попался как обыкновенный лох. Чего ж ты так?
Андрей ответил:
- И так проблем навалилось, и еще вы тут со своим театром.
- Ну, ладно, не зевай!
Машина отъехала. «Ну, ни хуя себе!!!», - подумал Андрей и радостней зашагал дальше и через десять минут вышел на Мосфильмовской, где встретил совершенно неожиданно старого своего знакомого, одноклассника Ваню Кирова, которого не видел аж с выпуска класса.
- Ну, здравствуй, Киров! Это что это?! Ты что волосы покрасил?!
Напротив Андрея стоял молодой человек славянской внешности, с которой совершенно не вязались иссиня-черные, явно крашеные волосы. Однако собеседник оставил восклицание Андрея без комментариев. Молодые люди разболтались, и Андрей даже как-то сумел совсем отвлечься от своих гнетущих мыслей во многом благодаря тому, что Киров и не думал спрашивать, как у старого приятеля сейчас обстоят дела. Личность эта была в школе легендарная. И если Андрей в свое время прославился в классе своей бесшабашностью и даже бесстыдством, то Киров же напротив будто пришел в современный мир из девятнадцатого века: натура тонкая, художественно одаренная, Ваня прекрасно рисовал, с восторгом созерцая окружающий мир, переносил его на холст, при этом совершено не заботясь о том во что одет он, ел ли сегодня, однако, из дома не выходил без книги, говорил на языке классической литературы, чем когда-то невольно вызывал одновременно восхищение и сарказм однокашников. И сейчас, совершенно «забыв» справится о жизни Андрея, взахлеб рассказывал о своем новом художественном проекте.
- Сейчас я еду в церковь, ты не удивляйся, что так поздно, - собираюсь ночевать там. Я обнаружил ее месяц назад в подмосковном поселке Вороново, она давно заброшена, и, похоже, никто и не думает ее реставрировать, утварь растащили, но на стенах осталось множество удивительных фресок. Ты не представляешь, как меня вдохновляют часы, проведенные там в одиночестве! Я развожу небольшой костер прямо посередине, зажигаю свечи, беру с собой книги, иногда музыку, разумеется, холст и краски. Признаться, мне порой бывает страшновато, есть что-то мистическо-гоголевское в этом месте, но страх мой вполне компенсируется тем, какие идеи посещают меня. Кстати, не хочешь ли присоединиться ко мне?
Андрей отказался и добавил:
- А тебе не кажется, что костер то твой еще больше разрушает фрески. Я слышал, что во многих старых храмах службы не проходят часто только потому, что огонь от свечей разъедает фрески.
- Ну, я тоже слышал, - как-то неохотно отозвался Ваня, и продолжил рассказывать уже совсем другими интонациями о своих картинах.
Они еще немного поболтали и снова разошлись в разные стороны.
На улице было очень тихо: ни прохожего, ни собаки, лишь машины проносились мимо и деревья грустно шелестели листьями. Андрей шел, ярко представляя себе ненормального Кирова, сидящего на старой лавке в холодной темной церкви, окруженного свечами, книгами, холстом, кисточками и красками. «Может он врет все?»
Внезапно, проходя мимо жилого дома, он услышал как окно справа распахнулось. Из комнаты лился неяркий свет, очертивший силуэт немолодой женщины вставшей посередине оконного проема. Что-то заставило Андрея остановится и разглядеть ее получше. Он узнал ее: то была уже довольно старая, еще в советские времена популярная актриса, прежде много игравшая в кино, а теперь, как водится, всеми забытая. Вдруг дама, которая, кстати сказать, была не в домашней одежде, а при параде и сильно загримирована, откуда-то достала микрофон, и из комнаты громко заиграла музыка. Артистично раскачиваясь и жеманно прикрывая густо подведенные глаза, актриса принялась петь. Андрей не раз слышал эту песню, вроде бы из какой-то кинокартины, и у женщины, несмотря на старческий голос, получалась она хорошо. Однако соседи не дали ей допеть и первого куплета, - со всех сторон из окон и балконов повылазили люди в халатах и растянутых майках, закричали благим матом, правда, ничуть этим не смутив старую женщину. Она величественно развернулась, ушла вглубь комнаты, выключила музыку, вернулась к окну, поклонилась с легкой полуулыбкой и закрыла его створки. Эта сцена необыкновенно развеселила Андрея, который принялся бурно аплодировать и выкрикивать «браво», чем заставил соседей выжившей из ума актрисы снова повыскакивать из своих окон с негодованием понося и его и «весь этот сумасшедший дом». Здесь уже Андрей отвесил им глубокий поклон, театрально развернулся на одной пятке, подставил вторую ногу и «военным» шагом отправился дальше. Настроение у него решительно поднялось. Через пару минут, уже порядочно удалившись от дома актрисы, остановился у палатки, чтобы купить сигарет, и вспомнил не совсем приятное происшествие, приключившееся с ним лет десять назад именно на это месте, возле несчастного, занюханного ларька. Его пятнадцатилетнего обычного мальчишку избили три громилы. Отняли проездной на автобус и десять рублей. Избили просто так, от нечего делать. Но так, не сильно, только губу надвое рассекли, пришлось зашивать в травмпункте. Егор тогда был с ним, но досталось ему меньше.
«Ему досталось тогда меньше, чем мне!»

Глава 12/25

Возле дома освещение не работало совсем, и железная дверь подъезда выделялась черной дырой на фоне серого кирпича пятиэтажного дома. Однако, подходя к ней, Андрей все же успел заметить три тени, мелькнувшие справа. В несколько секунд окружили они его, отрезав путь к отступлению. В соседнем дворе кто-то заводил машину, вдалеке был слышен звук пролетающих на скорости автомашин, но ни души не было поблизости. Тени набросились на Андрея, повалили его на землю и принялись наносить удары, молча и профессионально. Одна из теней предусмотрительно надавила ногой на горло Андрею, так что только тихие и глухие хрипы доносились с земли. Не кричать, не спросить, что им нужно он не мог. Все попытки подняться, защититься или нанести ответный удар были бесполезны: здесь работали профессионалы, которые к тому же были явно другой весовой категории. Яркий свет вдруг засветил откуда-то сверху.
- Глаза открой!
Андрей попытался разлепить затекшие веки, но у него вышло открыть только один глаз. Кто-то жестоко светил фонарем прямо ему в лицо.
- Забудь про Егора! Его не было с тобой в машине! Ты его не знаешь!
Фонарь погас. Теперь он лежал в совершенно непроглядной
тьме. Метрах в десяти от него завелась машина, и тени направились к ней. Послышался звук хлопающих дверей, зажглись фары, осветив распростертое на асфальте тело. Внезапно автомобиль на полной скорости начал движение в сторону Андрея, так что он только и успел поднять голову и раскрыть рот скорее даже от удивления, чем от страха. Но и остановилась машина также внезапно, зависнув бампером над его плечом. Водитель пару раз дал газу, так что мотор угрожающе взревел, сдал назад и стремительно укатил прочь, оставив Андрея в полной тишине.
Прошло несколько минут, и он, вспоминая потом не раз тот вечер, не мог понять сколько де он пролежал тогда без движения на холодной земле, будучи в полном сознании. Потом он закричал. Но нет, не о помощи. То был даже не крик, а вопль животного, которое всеми инстинктами желает отомстить, догнать врага, но не может. И то был крик человека, который задыхается от боли, не только физической. Понимая, что его предали, растоптав все то, что еще вчера было так дорого.
Совсем не к месту в кармане зазвонил телефон, Андрей долго возился чтобы достать его. Хорошенькая блондинистая мордашка высветились на экране трубки, которую он успел испачкать кровью: пальцы были сбиты до мяса. «Черт! Елизавета Вторая просит своего фаворита! Что ей нужно!?»
- Андрюша, такой дурацкий день был сегодня. Я…
- Перезвоню тебе! - глухо ответил Андрей, нажимая отбой. У него не было желания докладывать ей о своих, мягко сказать неприятностях. Он часто пропадал и не звонил ей подолгу, когда у него что-то не ладилось: рассказать брату, что влип или натворил глупостей было легко, а ей, которая была так совершенна, незачем было знать о его промахах. Она обижалась (или делала вид, что обижалась), но уж такой он был человек. Или, может быть, она была не той девушкой, которой хотелось бы позвонить и рассказать абсолютно все, что бы ни случилось…
«Низкая, мелкая, грязная тварь. Друг оказался шакалом с гнилым нутром! Мудак!» - думал Андрей, поднимаясь по лестнице в подъезде. Пахло краской и чьим-то ужином. Дрянь! Он зашел в квартиру и, не включая свет, направился в комнату, смог разглядеть на столе бутылку виски, чудом уцелевшую с какого-то сабантуя. Не снимая куртки и ботинок, он сел на пол спиной к стене, кинул в противоположную крышкой от бутылки, откинул голову назад и начал пить виски из горла так быстро и жадно, будто это была вода. Во дворе проехала машина, свет ее фар пробежал по потолку, взбаламутив тени, которые тут же послушно встали на свои места.
Пустая бутылка покатилась в угол… Высокое зеркало с отколотым сверху углом, прислоненное к противоположной стене, отражало жалкую картину: Андрей пытался встать, чтобы перебраться на диван, упал, засмеялся невеселым пьяным смехом и остался валяться на полу, но через пару минут повторил попытку и, когда снова стал подниматься с пола, встретился глазами со своим отражением.
- Че ты ржешь? Козел! – Андрей неловко снял один ботинок и кинул им в зеркало. «Когда я умру, моим адом будет этот отстойный город, эта улица и подлая нечисть, которая неустанно избивает меня, а в голове моей только и будет проноситься, что меня предали!» «Как же хочется лечь спать, как в детстве, зарывшись в уютную постель с мыслями о том, чтобы ночь прошла, и завтрашний день наступил как можно скорее, потому что завтра столько всего интересного!»
«Завтра столько всего интересного…»

Глава 13/25

Пришел новый день – тусклый свет залил комнату. На улице было пасмурно и как-то очень тихо. Андрей, скрючившись, лежал на видавшем виды кожаном диване, служившим ему кроватью. Соседи сверху уронили на пол что-то очень тяжелое, и он недовольно открыл глаза. Постельное белье мятым комом валялось на полу, по всей комнате тут и там стояли чашки с засохшими чайными пакетиками, пепельницы с окурками. «Надо убраться!» - подумал Андрей, оглядев всю эту картину не поворачивая головы, а только лишь вращая зрачками.
Он уже несколько лет снимал эту квартиру, но в ней немногое поменялось с тех пор, как он въехал в нее. Хозяин, старый приятель Андрея, брал мизерную плату, но и квартира, по правде сказать, оставляла желать лучшего: ни обстановки, ни ремонта, ни техники. Комната была полупустая: так мало в ней было вещей. Одежды у Андрея было также немного: носил он то, что есть, а когда снашивалось, просто покупал новое. Обстановка в его жилище сильно отличалась от той, в которой он вырос в доме родителей – те были коллекционеры всего: книг, посуды, рамок для фотографий, комнатных растений и всякого разного.
- Человек рождается нагим, без багажа, а за годы жизни скапливает кучу хлама, буквально обрастая вещами. Вот посмотреть на квартиры любых стариков: они полны «сувениров» из разных периодов их жизни, и, безусловно, важны для них, как воспоминания, на которые они опираются. Но умирает же человек, все равно не взяв ровным счетом ничего на тот свет! - так рассуждал Андрей, беседуя с отцом, когда тот как-то решил заглянуть к нему в гости.
Выслушав, Иван Сергеевич хотел было ответить, да передумал. Хотел было ответить, что наверняка Андрей сам станет великим «коллекционером», когда женится, что «собирательство» и обзаведение хозяйством приходят в жизнь мужчины вместе с женщиной. И Андрей когда-нибудь поймет это сам. Но пока его сын считал, что свободен от мещанского наследия родителей и очень гордился этим.
Единственным исключением была Африка, - любимая страна, в которой, Андрей, однако, никогда не бывал. Различные маски и амулеты, правда, в небольшом пока количестве висели по стенам. Остальные же вещи, как будто зная равнодушие хозяина к ним, долго в квартире не задерживались: новые книги и диски вскоре уходили в другие дома, подарки друзей становились подарками другим людям…
- У тебя тут филиал музея Африки, я смотрю, - заметил тогда отец, оглядывая маски, фигурки животных и другие непонятного назначения, но явно африканского происхождения предметы.
- Знаешь, есть растаманы или растафари…
- Ну да, траву курят. Слышал.
- Это обрядное раскуривание марихуаны, но не в этом суть, а в их доктрине…
- Африканского превосходства? И ты ей следуешь? – снова перебил его отец.
- Пап, идею превосходства я трактую по-своему. Я не раста, но считаю, что Африка – колыбель Земли, из нее все пошло: и сама жизнь и царство Вавилона, которое растафари не принимают, называя царством лжи и порока, цивилизацией угнетателей… - он еще долго говорил и о Сионе и об Эфиопии, зарождении растафарианства на Ямайке, обо всем кроме того, что на самом деле плевал на все это, а на самом деле просто заочно любил Африку, подыскивая этому красивое объяснение, не брезгуя при этом ритуальным курением плана.
Старая мебель, африканская тема – вот и вся обстановка квартиры. Лиза, нынешняя пассия Андрея, так и норовила украсить его дом своими вещами: в каждый свой визит она что-нибудь да забывала. Так в ванной комнате с ржавыми кранами и одной стеной полностью без кафеля появлялись красивые баночки с косметикой, в туалете, отделанном в стиле «общественная уборная времен застоя» скапливалась стопка глянцевых женских журналов. Шкафа в комнате не было, его заменял кронштейн, украденный обкуренным Андреем и Егором год назад в дисконтном магазине. Рядом с мужскими костюмами поселился розовый кардиган и даже теннисная юбочка.
Лежа на боку с подтянутыми к подбородку коленями и сложенными крест-накрест на груди руками, в джинсах и куртке, правда, уже без ботинок, Андрей, не успев еще вспомнить как закончился вчерашний день, через маленькие щелочки век уставился на стол. На нем лежала книга «Знаки зодиака»; туго соображая, он стал вспоминать откуда она здесь взялась. «Ее книга», - медленно подумал Андрей, а затем ощутил сразу все синяки и ссадины, полученные накануне. В голове так и замелькали вчерашние кадры, выхваченные памятью из разных частей города. Он поморщился.
- Дверь открыта! – звонкий голос раздался в коридоре.
«У нее что совсем нет гордости! Я же сказал что перезвоню! Какого хрена она явилась!», - пронеслось в голове у Андрея, и он быстро обмотал лицо и голову шарфом, - «Лишь бы не увидела синяков!»
- Лиза, привет! У меня опасный вирус! Уходи! – как можно спокойнее, но при этом настойчиво пробурчал он из-под шарфа.

***

Знакомство Лизы и Андрея состоялось летом на ее дне рождении, куда Андрей попал случайно, за компанию и как говориться от нечего делать. На праздник был приглашен Егор с девушкой, и к ним и в части подарка (который, к слову сказать, был довольно скромным) и присоединился Андрей. И вот они втроем отправились в бар в гостиницу (он позже все никак не мог припомнить в какую именно), снятый полностью под вечеринку по случаю двадцатипятилетия Елизаветы Немцовой. Диджей, море официантов с «Кристаллом» на подносах, шикарный вид на Кремль, красивые девочки с завитыми в тугие кудри волосами, мальчики с отличительными знаками на запястьях, все в черном… Все в черном, кроме вновь прибывших гостей. Андрей в первые секунды буквально «кожей» осознал насколько они не вписываются в это «общество», но тут появилась она – именинница, сияющая, смеющаяся Елизавета. И его сразу «отпустило». «Да богата… вся в бриллиантах – не по годам… Но что же у нее в лице? Что же это, что же? Выглядит она, пожалуй, старше своих лет, но взгляд… Взгляд ее выдает – она ребенок. Она… она такая, такая… как надо». И он несильно ошибся: Лиза как оказалась позже была на редкость «настоящая» для мира, в котором крутилась. Но, развернув поспешно подарок, переводя взгляд с Егора на Андрея, она совершенно искренне (будто попросту не успела подготовиться), воскликнула:
- Мне еще никогда не дарили такого дешевого подарка!
В коробке лежала хрустальная статуэтка танцовщицы, преподнесенная Лизе в честь того, что та уже много лет брала уроки балета.
- Но она прелестна! – быстро исправилась она, отставляя подарок на ближайший стол, и поспешила знакомить новых гостей с подружками, родственниками, друзьями, и надо сказать удавалось ей это легко, несмотря на то, что и она прекрасно понимала, что, знакомя Егора, его девушку и Андрея со своим окружением, она соединяла несоединимое. И, тем не менее, что вызвало безусловное восхищение Андрея, вечер вышел на славу: и для «плебса» (так обозвал он их троицу) и для «верхушки пирамиды» - этот эпитет «выкристаллизовался» в сознании после многих бокалов шампанского.
И что же? Несоединимое соединилось. Надолго ли? «Вряд ли», - думал Андрей. «На время», - думала она с чувством столь приятным, когда тебе двадцать лет и ты говоришь: «Пойду туда, пойду сюда, с этим или с другим… Ах, у меня похмелье… Диана, ты не поверишь, я вчера с самим Котовым (Котовым!) познакомилась…», и что ничего и нет в жизни важнее, что вот оно «то самое» в этой бесконечной смене кадров.
«Ах, мне еще никогда не дарили такого дешевого подарка!!! Она что дура что ли?!» - думал Андрей, не без удовольствия скользя взглядом по Лизиной фигуре. «Но, черт возьми, как она это сказала!» На ее лице и вправду отразилось такое искреннее удивление и в то же время благодарность, но не за подарок (ни сколько), а скорее за то, что ее смогли удивить. И тут же смена роли – нет, эмоции по долгу не задерживались на ее лице, а стремительно сменяли друг друга: теперь она само гостеприимство, и троица вновь прибывших гостей – «самые главные гости», потому что сейчас она разговаривает с ними. Но вот на сцену вступают новые герои: из лифта выходит парочка знаменитых актеров, Лиза устремляется к ним и окружает их точно таким же вниманием и радушием, как и прежних собеседников, не больше и не меньше. Но и покинутые ею гости уже втянуты в праздничную атмосферу и чувствуют себя чуть ли не своими в новой обстановке. Как ей это удается? Да легко!
- Ну как тебе ее жопка? – спросил Андрея Егор, как только именинница покинула их.
- Пока не знаю! – не без иронии ответил Андрей, а про себя подумал: «Как бы украсть эту жопку сегодня?» А через несколько часов, уже за полночь, когда Лиза и Андрей, которому натурально удалось «украсть» свою спутницу, прогуливались, держась за руки, под фонарями Петровки, он подумал: «До чего же глупа… Но, «п р е л е с т н а»».
Покорить такую глупышку с одной стороны не так уж и сложно, но когда у нее карманы набиты деньгами, а у тебя – пусто… Здесь нужно что-то еще. И тут же выдался случай. Могла ли эта девица представить, что после шикарного праздника и милой ночной прогулке по Москве, ее жопка, затянутая в вечернее шелковое платье, окажется в три утра на сидение «газели»! Но не обычной «газели» или маршрутки, например, а «газели» патрульной милиции, неизвестно какими судьбами оказавшейся на Петровском бульваре. Могла ли представить, что придет в восторг от всей этой истории, сидя рядом с проститутками и каким-то пропитым мужиком, напротив Андрея, влюбленными глазами шарящим по ее чулкам и бретелькам. И как умудрились они заметить Андрея, вставшего тихонько за куст «по нужде»?! Умеют же! Глаз наметан!
- Ну что, молодой человек, в неположенном месте справляетесь? Документы? А… паспорт с собой не носим. Девушка ваша, кстати, тоже нарушительница, - и глаза милиционера весело сверкнули при взгляде на подошедшую Лизу, - распивает спиртные напитки в общественном месте, - и он указал на бутылку шампанского в ее руках. При слове «ваша девушка» та гордо вскинула подбородок и достала свой паспорт из сумочки.
- Ну что ж, подруга ваша пусть дальше гуляет, а вы поедите с нами.
- Я тоже поеду, - воскликнула уже весьма захмелевшая Лиза, и через минуту они оба уже тряслись в грязной «газеле».
- И часто с тобой такое? – спросила она, отпивая из горла шампанское, которое почему-то не отобрали.
- Постоянно, - расплылся в улыбке Андрей и тут же крикнул патрульному, - Ну-ка останови, выйдем на минутку.
Короткий разговор с человеком в серой форме закончился, как водится, передачей денежной купюры. Лиза легко соскочила со ступенек машины в руки Андрею, «газель» отъехала, они оглянулись по сторонам - вокруг ночными огнями горела Пушкинская площадь, и наконец поцеловались.

***

Бывают такие связи, когда оба знают, что вместе ненадолго. Притяжение, очевидно, есть, но вот любви нет и в помине. У Андрея к Лизе было сильное влечение, а также тщеславное желание обладать, то есть иметь в официальных любовницах такую яркую девушку. Лиза точно знала, что хочет в этой жизни, и среди прочего в ее планах было выгодное и красивое замужество. Андрей в силу своего весьма среднего материального и социального положения в качестве кандидата, разумеется, не рассматривался. Однако его мужественная внешность в сочетании с острым умом и обворожительной наглостью привлекла ее с первой встречи, и она подумала тогда: «Этот человек всегда будет свободен, он ни к чему не хочет привязываться, но спорим, ко мне он привяжется, хоть на какое-то время. Спорим!».
Лиза, конечно, размотала шарф. И тут она в который раз удивила Андрея. Он, хотя и считал ее довольно примитивной, при этом частенько поражался ее нестандартным ходам: вот и сейчас вместо того чтобы провизжать «Боже, что у тебя с лицом. Ты где подрался?», она совершенно спокойно с минуту смотрела не него в упор, затем встала, снова села рядом с ним, порывисто обняла Андрея так нежно и так сильно, что он, будучи человеком несентиментальным, даже растрогался на секунду. Непонятное смущение промелькнуло на лице всегда уверенной в себе Лизы, и она пробормотала:
- Почему у тебя дверь всегда открыта?
- Сюда никто не посмеет зайти! – Андрей совсем не ожидал такого вопроса.
- Довольно самонадеянно звучит…- она помедлила, явно собираясь что-то сказать. Она было хотела дотронуться до его лица, но уже почти коснувшись его щеки, в последний момент порывисто отдернула руку. – Знаешь, это будет не совсем нормально, если я не спрошу у тебя о том, что случилось, но что-то подсказывает мне, что ты все равно ничего не расскажешь.
Лиза сидела на краю дивана ссутулившись, такая несчастная, что Андрей чуть было не разжалобился и не выложил ей все как есть, но вовремя опомнился.
«Хитрая девочка!», - подумал он и спросил:
- Ты чего такая красивая сюда пришла?
Вдруг неожиданный рвотный порыв заставил Андрея подскочить с дивана и со скоростью десять метров в секунду преодолеть расстояние до туалета. Лиза осталась сидеть одна. Она обернулась к зеркалу и посмотрела на свое отражение: кудри, золотой плащ, каблуки.
Есть девушки, в которых влюбляются все поголовно, так как не влюбится в них ну просто невозможно, и не потому что они писаные красавицы, как раз чаще напротив, - внешне они вполне обычные, но при этом обладают невозможной притягательностью. Вот и Лиза была из этого особого рода. Плавные линии контуров тела, плавные немного кошачьи движения, - она обволакивала собой собеседника, и любому человеку, любого пола по совершенно непонятным для него самого причинам было просто приятно находиться рядом с ней. Лиза одевалась и красилась всегда так, как будто после встречи с вами убегает на съемку клипа. Когда ей делали комплемент «Ты хорошо выглядишь!», она отвечала: «Да, я всегда хорошо выгляжу!» Она говорила глупости, ее суждения были столь наивны и поверхностны, но она была такая конфетка, такая красотка, что ей можно было все, даже говорить глупости. Ни у одной другой девушки Андрей никогда не видел такого количества шмоток, сумок, украшений и побрякушек, как у нее, даже учитывая то, что чисто по мужски не особо-то и обращал внимание на экстерьер девушек. Он рассуждал: «Что будет, если у Лизы отнять все это? Она почувствует себя голой? Или, может быть, неинтересной? А если бы она была умной, она также одевалась бы? У умных тоже может быть много шмоток… А сколько умных девочек я знаю?»
Через двадцать минут Андрей вернулся в комнату в полотенце вокруг бедер и с мокрыми волосами.
- Как видишь, у меня сегодня неприемный день! – очень сухо сказал он.
«Где же ты два дня пропадала, Мальвина?!» - подумал Андрей, мельком посмотрев на фигуру Лизы, сидевшей на том же месте. Ничего подобного он, конечно, не спросил, но подумал, тем не менее, что Лиза всего вероятнее не без мужского внимания проводит те дни, когда они не созваниваются, и в очередной раз поймал себя на мысли, что ему это как-то даже все равно. «Пусть!»
«Что я здесь делаю?!», - тем временем думала Лиза. – «Надо кончать с этой непонятной связью. Но… пожалуй, не сегодня» - она увидела в зеркале отражение его фигуры в одном полотенце, обмотанном неаккуратно вокруг бедер, и невольно выпрямилась.
Между тем за окном осень принимала постепенно свое традиционное обличие с дождем и мертвыми листьями, гонимыми порывистым ветром, который, скрепя старыми оконными рамами, рвался попасть в комнату. Солнце, и без того все утро прятавшееся за облаками, скрылось теперь совсем за тяжелыми тучами – на улице стало заметно темнее. Ни он, ни она не двигались с места, рассматривая друг друга.
Потом Андрей сказал:
- Сними все это!

Часть II

Глава 13/25

… ты же из тех старых ублюдков, которые по вечерам продолжают стучать в стену соседям, хотя за стеной шумная парочка давно съехала и там поселили такого же как ты полоумного старика, которому, когда ты сдохнешь будет казаться, что в десять вечера все кто-то стучит в сте…
- П..помолчи. Да как ты смеешь так разговаривать со старши..
- То, что вы старше не делает вас умнее меня и не дает вам больше прав, чем у меня. Это и моя палата тоже! Че вы тут устроили? Че вы со стеной сдела…
- Умнее?! Да у тебя нет мозгов. Там… там пусто. Не с неврозом ты здесь лежишь!!! Знаю я вас! Я вас тут поведал! Невроз у него! Была тут у нас Катя. Катя… А, что я говорил? Что я говорил? Ах, да, Катя, наркоманка малолетняя. Дочка нуворишей. Они ее чтобы не позориться вместо наркоклиники сюда к нам в психиатрический дом определили. Тоже «невроз» у нее был. Катя…
- Ща-ща-ща… О!

Сидим у Кати.
Пати.
На хате.
В правильном формате.
На кровати батя.
В халате.
Лицом в салате…

- Хватит!!! Эй, сестра!!!
- Все в умате..
- Хватит петь!!!
- Я не пою, я читаю. Сам сочинил! Ну ладно, все! Все! Ночь, все спят! Пусть спят! Я тише воды, ниже травы…
- Сейчас вообще петь не умеют. В..вот раньше…
- Раньше!? О раньше-то конечно времена были! Да… А раньше-то и хлеб какой был, а небо, небо-то голубое какое было.. Ха-ха… Но… Раньше и тебя, старого перца, здесь не было! Как ты попал-то сюда, кстати?
- Это как же это ты ловко на «ты» со мной перешел! Как я попал сюда не твое дело! Точно! Я, может, еще и не попал, а сам сюда пришел. Сам решил и…
- Ясно! У меня, кстати, не невроз и не наркоман я! У меня… Ладно, не будем об этом… Вы даже и слов-то таких не знаете!
- Я?! М..молодой человек! Я, между прочим, профессор! А у вас, мне персонал рассказывал, даже и высшего образования нет!
- Да при чем здесь высшее образование. Это что для вас лакмусовая бумажка что ли? Для вас что же есть две категории: с высшем и без высшего. И те кто без – низший сорт? Ну что за логика?! Это же у вас от ущербности, принижаете остальных, кто институт не заканчивал, и этим как бы приподнимаетесь над своим, хочу заметить, ничтожным уровнем в собственных глазах. Профессор?! Да какой ты профессор?! Посмотри на себя! Волосы паклями! Пижама дырявая! Ночью пердите!
- Ах ты негодяй!!! Ах ты изверг!!! На помощь! На помощь! На помощь! На помощь! На помощь! На помощь! Помощь! Помощь! На помощь! На по..
- Ну, все, все. Ну, тихо! Простите!
- На помощь! На по…
- Да простите же!!!
- На помощь! На помощь!
- Я прошу, простите меня!
- Вон! Вон! Это моя палата! Я три года здесь спокойно лежу! Я три года здесь после Алексеевской! Я три года здесь! Кто ты такой? Да кто тебя послал? Гуславский?! Да?! Я знал… Я..
- Успокойтесь! Послушайте, какой Гуславский?! Что вы несете?! Никто меня не посылал!
- Послал, я знаю!
- Да не должно было меня быть здесь! Да это я должен на вас сейчас орать «кто же это вас ко мне послал»! Такого психа! Такого старого вонючего придурка. Что же это за наказание такое?! И что я здесь с вами делаю! Это что же в конце концов происходит! Должен отсиживаться, прятаться, изображать ненормального, таскаться в этой пижаме серой, спасть на этом обоссаном всеми белье сером…
- Я человека убил!
- Что?!
- Что слышал! Но случайно! Непреднамеренно! А потом еще одного! И тоже случайно! Совершенно случайно! Тоже не хотел! Несчастный случай! Несчастный случай! Слышите, не хотел я его убивать! Не хотел! Нет! Несчастный случай! Несчастный слу…
- Да что же вы опять кричите?! Успокойтесь! Успокойтесь, говорю! Сейчас всех перебудите!
- Как тебя зовут?
- Андрей. А вас?
- Снова со мной на «вы»?! Странный ты молодой человек! И я Андрей. Андрей Иванович. Меня зовут Андрей Иванович. Я – Андрей Ивано…
- Да я понял, понял! Приятно… приятно с вами познакомиться, Андрей Иванович. Я тоже, кстати, Андрей Иванович. Жаль, конечно, что при таких обстоятельствах и в таких, скажем так, странных условиях. Скажите, а зачем вы вдруг среди ночи стали краску эту со стен облуплять, да так остервенело, что меня разбудили?
- А они могли бы уже давно стены-то перекрасить! Я вот, сколько главного прошу, а все без толку…
- Ну, понял я. Но зачем же среди ночи-то и так злостно. Знаете, мне даже страшно стало, когда я вас с этим ножом в углу у стены увидел. Не понял сперва кто это, пока не увидел, что ваша постель пуста. И что вы там приговаривали? И сдалась же вам эта краска среди ночи?! И где же это вы нож раздобыли?
- Нож?! Нож давно со мной. Нож мой!
- Понятно!
- Понимаешь, какое дело… Вокруг вроде ни звука, все вроде спят. Темно. И только краска со стены падает. Краска со стены падает и так шелестит, когда падает, что мне все кажется кто-то шепчет. Тихо-тихо…


«Тихо, тихо… Тихо, тихо…»
Андрей медленно открыл глаза, оглянулся вокруг, сообразил, что лежит в своей постели, а не в палате психушки.
«Ух…»
Вторая половина кровати оказалась пуста, - Лизы рядом не было. «Слилась…» И, не успев еще о чем-то подумать, услышал звонок в дверь. Там мог быть кто угодно: менты, вчерашние отморозки, кто-нибудь из друзей, которым он уже сутки не отвечал на телефонные звонки. Андрей натянул трусы и, осторожно переступая, пошел в прихожую. Звонок повторился снова. Он встал сбоку от двери, прислушался, потер глаза кулаками и заглянул в глазок. Но кого он уж точно не ожидал увидеть, так это брата. Олег еще ни разу не был у него дома, да и виделись они, по правде сказать, нечасто.
- Выглядишь херово! – и, отодвинув в сторону Андрея, Олег прошел в квартиру. – Это кто тебя так?
Олег взял брата за подбородок, покрутил им направо-налево, осматривая повреждения на лице Андрея. Тот недовольно вырвался.
- Егорушкины друзья, кто же еще! – огрызнулся Андрей на брата так, будто это он был во всем виноват.
Оглядев спартанскую остановку квартиры младшего брата, Олег лишь бросил, указывая на ободранные обои на стене:
- У тебя что, кот в доме?
Не дождался ответа и продолжил:
- Так, оставим лирику! Быстро одевайся! Тебя уже разыскивают! – он резко переменил тон, прошел в комнату и включил музыку.

…лучшие традиции хип-хопа из Ростова
Лучшие традиции хип-хопа

Юго-Восточная Европа…

- Кто? Менты? Они сами меня домой отпустили! – Андрей потянулся и покрутил головой направо, налево, - в шее что-то неприятно хрустнуло.
- Отпустили, только потому что им так сказали!
- Спасибо скажи сам знаешь кому. Мне только что главный их звонил, сказал, что у них родители мальчишки были, адрес твой взяли. Чует мое сердце – если найдут тебя здесь, живым отсюда не выйдешь.
Андрей заметался по квартире.
Магнитофон, который забыли выключить, прокричал им вслед:

…поднимите руки
Поднимите руки…
Каста, встречайте…

Через пять минут они стремглав скатывались с лестницы подъезда. Олег выглянул наружу, осмотрелся по сторонам, и только убедившись, что на улице их никто не поджидает, вышел наружу и махнул рукой брату.
- Поехали куда-нибудь кофе попьем?! – уже в машине предложил Олег. Стекла были тонированные, и только здесь Андрей расслабился и развалился на сидении.
- Ты же знаешь: я не пью кофе! – раздраженно проговорил он.
- Не дерзи мне!
Андрей от неожиданности вздернул бровями и расхохотался в ответ:
- Ты где такое слово выкопал? У бабушки нашей? «НЕ ДЕРЗИ МНЕ!» Нет, это ты не дерзи мне!
И тут Олег подхватил смех брата.
- Хватит! – процедил вдруг Андрей и улыбка медленно сползла с его лица, вместо нее губы сомкнулись в узкую нить, и Олег услышал как за ними заскрежетали зубы.
- Ты чего?
Андрей не ответил, резко дернул ручку двери - она не поддалась, он выругался, дернул еще раз и выскочил наружу. Олег вышел за ним.
- Какого хрена я должен скрываться ото всех?! – заорал Андрей на весь двор и стал изо всех сил пинать ногой старую покосившуюся лавочку, на которой так любили поболтать местные бабушки. И Олег увидел знакомое звериное выражение на лице Андрея, появлявшееся всякий раз, когда тот находился в неконтролируемом состоянии, именуемом обычно гневом или яростью. Ему даже показалось, что где-то в самых уголках глаз Андрея блеснули слезы. Или только показалось?
- Ты можешь мне ответить? Почему? Я ведь не виноват, черт во-зь-ми! – и Андрею наконец удалось выкорчевать деревянные ножки лавочки из земли – она тихо опрокинулась в кусты, и он оставил ее в покое.
- Садись в машину! – очень спокойно сказал Олег и сам сел за руль.
Андрей больше не двигался, но со стороны было видно как часто он дышит. Теперь он стоял спокойно и смотрел в другую сторону; Олегу показалось, что он и не услышал его вовсе. Но тот чуть погодя вернулся в машину, помолчал, потом бросил брату:
- Поехали, что ли?
Машина плавно тронулась. Кирпичные пятиэтажки, ветвистые деревья, железные гаражи проплыли по лобовому стеклу. Потихоньку закапал дождь. Потом сильнее и еще сильнее…

Глава 14/25

Сквозь стену дождя они прорывались в центр города. Олег отыскал диск «Касты» и выбрал последний альбом:

Вокруг шум.
Пусть так.
Не кипушуй.
Все ништяк…

Ни с того ни с сего на Андрея нахлынули воспоминания, и перед глазами встал случай годичной давности, когда у Егора была возможность предать друга, но он этого не сделал.
Была такая же теплая и дождливая осень, в тот вечер Андрей сидел дома без дела, совершенно не понимая куда себя деть. Включал и тут же выключал музыку, хватался за мобильный с намерением кому-то позвонить и тут же откладывал в сторону, открывал начатую накануне книгу, но через страницу оставлял чтение. Минуты тянулись, а вечер все не кончался. «Голова слишком ясная, аж противно», - думалось ему. Он ходил из угла в угол, посматривал в зеркало. Каждый раз проходя мимо пыльного телевизора, стирал пальцем жирную полосу, вдруг решал затеять уборку, сейчас же. «А что?! Время есть…» Вымыть пол, вытереть пыль, вынести давно неработающий телик на помойку. Но так и не начинал, а все продолжал слоняться по квартире. Внезапный звонок Егора подарил надежду на конец этой тоске.
У Егора в тот момент были проблемы с деньгами – он только ушел со старой работы, на новой еще не платили - требовалось немного подзаработать. Был один кент на районе, его звали Кот, он знал где достать что угодно, а сам сидел на втором номере. Егор решил, что у Кота можно замутить грамм сто гашиша и продать их в розницу, а маржу в карман. В трех словах рассказал об этом Андрею, попросил помочь. В тот момент Андрей почувствовал, что слишком все «ровно», прислушался к себе и не услышал ничего кроме звенящей тишины (по опыту он знал, что это означает опасность). Но Егора он знал с трех лет и доверял ему как себе, поэтому списал свои ощущения на то, что давно не курил, прыгнул за руль и через пять минут уже поджидал у подъезда лучшего друга.
По раскладу нужно было ехать в Химки, добрались быстро. По дороге на МКАДе зацепили Кота. Тот как обычно - речь вялая, глаза «в точку». Из бессвязного монолога Кота было понятно только одно: гашиш продают глухонемые, работают давно. «Все ровно, друзья мои», - без конца повторял Кот. В Химках остановились у типовой шеснадцатиэтажки. Пока ждали в машине Кота, в зеркале заднего вида заметили мусорской «бобик», - те явно были по своим делам, но Андрей понял, что это знак. Кот привязался доехать обратно до Мосфильма и попросил по дороге притормозить на Ленинградке у торгового центра «Гранд» пересечься со своими корешами. Когда остановились, и Кот пересел к своим в машину, чувство, что что-то не так обострилось до максимальной отметки. Андрей сказал Егору:
- В машине есть нычка. Давай спрячем сотку туда, - пока она была у Егора в рукаве.
- Да, не парься ты!
Но Андрей уже начал напрягаться и быстро проговорил:
- Поехали! Не будем его ждать! Пусть сам добирается!
Егор повернулся к нему и ответил:
- Он нам помог! А мы его кинем, - так будет несправедливо!
- Ну, ладно, - сказал Андрей, но так и не расслабился.
Когда Кот садился обратно, Андрей мельком посмотрел на водителя машины, откуда тот только что выбрался. Он уже видел такой блеск в глазах, - ничего хорошего он не предвещал. «Недобрый взгляд», - подумал он.
Обратно снова ехали по МКАДу. Через пару километров остановились заправиться. Андрей вышел из машины, сходил оплатить бензин, вернулся обратно и когда вставлял пистолет в бак, сзади подъехали две мусорские машины – газель и пятерка. Газель перекрыла ход спереди, пятерка встала на отдалении позади, двигатели не глушили.
- Здравствуйте, УВД Северо-Западного Административного Округа. Капитан Катушкин. Приготовьте, пожалуйста, документы.
Сначала все и правда казалось естественным. Машина грязная, местами побитая, пассажиры - не самого интеллигентного вида. Но слишком уж настойчиво и уверенно они что-то искали, уже потом выяснилось, что искали героин. А сотку, которая была у Егора в рукаве, нашли случайно.
- Опа!!!
Как только мусор нащупал что-то твердое в рукаве Егора, сразу спросил «План?», тот был слегка наивным парнем и сказал: «да». Сверкнули браслеты, и вот уже Егор лежит лицом на капоте, а мусора с радостным оживлением рассматривают сотку, завернутую в пищевую пленку. Ожидали найти бокс-другой, а тут такой улов. Егора посадили на заднее сидение пятерки, Андрей с Котом остались в машине Андрея, на переднее пассажирское сидение сел пожилой старлей. Пока ехали по МКАДу, Андрей пытался оценить ситуацию. «…если не повязали всех, - не похоже на арест, значит есть шанс договориться за деньги…»
По дороге упорно косили под лохов:
- Как же так?! Мы же просто хотели покурить!
Когда приехали на какой-то пустырь на опушке леса в метрах пятистах от МКАДа и все вышли из машин, начался обычный мусорской пресс.
- Мы вас сейчас в северное ГНК. Там самые лютые опера. Вы не только в своих косяках признаетесь, но и чужие на себя возьмете, да за счастье будет…
Дальше последовал примитивный допрос: где взяли, кто брал. Здесь Егор с Котом на двоих разыграли «под лоха»: «Это нам долг вернули таким способом. Нам столько на хрен не надо!»
Андрей параллельно начал разговор на тему «может договоримся». Понятно, что если бы был серьезный прием, допрос был бы более грамотным (и в отделе), пресс – более жестким. Он назвал сумму:
-Две пятьсот зелени.
- Это не серьезно, - растягивая слова, отвечали мусора.
После недолгих уговоров назвали свою цифру:
- Пятера зелени.
Андрей попросил свой сотовый, отошел в сторону и набрал отцу.
- Привет пап, у меня с друзьями неприятности, нужны деньги. Пять тысяч долларов.
- Сын, - заспанным голосом отозвался Иван Сергеевич, - я только сегодня утром заплатил три рабочим за дачу. Там на карте осталось пару тысяч, но это последние деньги. А что случилось? – уже тревожнее спросил отец.
Андрей ответил:
- Я через час подъеду.
И мусорам:
- Деньги есть, можно ехать.
Мусора поменяли машину со служебной на гражданскую. Пока ехали, пришлось выслушать длинную пространную лекцию о вреде наркотиков. Потом лейтенант доверительно сообщил, что сам иногда покуривает и в принципе ничего против не имеет, но раз попались, - надо отвечать. «Кушать-то всем хочется!»
Подъехали к дому родителей Андрея, он вышел из машины, сделал глубокий вдох и поднялся на пятый этаж.
- Привет, пап.
- Что случилось? – взволнованно спросил папа.
- Нас остановила милиция, и у парня, который был со мной в машине, нашли гашиш. Много…
Андрей сказал, что это был Кот, а не Егор, потому, что папа хорошо знал Егора и всегда был о нем положительного мнения.
Отец порылся в портфеле, дал Андрею карту и сказал:
- Я точно не знаю сколько здесь.
Поехали к банкомату. Пока Андрей доставал деньги, думал: «Бля… Это бабло вовсе не мое и уже не папино, придется отдать его каким-то шакалам… И… не факт, что хватит…» Там оказалось две сто. Путем нехитрых арифметических вычислений он понял, что не хватает еще две девятьсот.
- Вот мужики, все что есть… Плюс наши телефоны..
Егор добавил:
- У меня есть еще двести долларов дома. Здесь рядом.
- Ну, нет! Так дела не делаются, - возмутился капитан Кадушкин. – Где еще можете взять денег?
Парни принялись судорожно обзванивать всех знакомых. В три часа ночи половина из них спали, а те, до кого удалось дозвониться, сказали, что денег нет.
Капитан сказал:
- Звони отцу еще раз. Деньги должны быть!
Андрей позвонил папе и сказал:
- Пап, мы у подъезда. Спустись, пожалуйста.
Иван Сергеевич был далеко не дурак и вышел не с пустыми руками, а со свежим договором подряда на строительство дачи.
- Это действительно последние деньги в семье, только с утра отдал три тысячи.
Мусор искренне возмутился:
- Да вы знаете сколько нашли у вашего сына?!
И достал брикет.
Андрей поправил его:
- Не у вашего сына, а у плохо знакомого человека, который по случайности оказался с ним в одной машине. Он просто покурить хотел…
Катушкин засмеялся:
- Да здесь на весь ваш район хватит на несколько дней.
Иван Сергеевич только возмутился:
- А мой сын вообще не курит.
- А вы у него спрашивали?! – злорадно спросил Кадушкин и вопросительно посмотрел на Андрея.
- Ты знаешь пап, вообще-то бывает иногда.
К чему сейчас была эта честность он ясно не понимал, но чувствовал, что этим располагает Катушкина к себе. «Ну, да, свернул не на ту дорожку. Но вообщем парень не плохой. Честный…»
Капитан показал взглядом в сторону дороги и сказал:
- Ладно, поехали поговорим.
Перед тем, как садиться в машину, капитан бросил отцу:
- Идете домой и не волнуйтесь.
Через полчаса Андрей и Егор стояли под фонарем без копейки денег и тупо смотрели на сим-карты от своих телефонов. «В этот раз повезло! Как сделать так, чтобы такого больше не повторилось?!», - подумал Андрей.
Кот сел в такси и поехал домой, его ждали жена и ребенок. Андрей и Егор молча побрели вдоль проспекта.
- Да… Ну и вечерок выдался!!! Ну чо, курнем? – спросил Егор и с хитрой улыбкой вытащил из носка свернутую бумажку.
За два следующих месяца Егор вернул Ивану Сергеевичу все деньги, хотя Андрей настаивал пополам - ведь попались то вместе, хоть сделка и была инициирована Егором.
«Ведь и тогда он мог попросту рвануть в лес… Что же он сейчас-то делает?», - подумал Андрей и посмотрел на брата, как будто тот мог знать ответ, но Олег был в своих мыслях и молча вел машину.

Хотя где мы только не дули, ты вспомни,
Да разве только у моего дедули в Кельне,
Ой, не, это далеко, ты гонишь,
Мой дед будет рад нам, давай беги, ешь,
А помнишь ту погоню.. когда мы, ту погоню
А в зеркале заднего вида типы в погонах
Ну то, когда мы мусоров тягали
Ты чо забыл?! Ну, в ноябре…
Так это ж в мае было
Ой, блин!
Проехали!

Еще через два месяца после того случая на МКАДе Егор зажил так, как не жил никогда прежде. Как будто без напряга расплатился с отцом Андрея, накупил новых шмоток, завел себе дорогую девочку, даже начал присматривать автомобиль, при том, что прежде вел весьма скромный образ жизни. Андрей недоумевал, как Егор, работая продавцом в магазине одежды, пусть и в Третьяковском проезде, вдруг стал при таких деньгах, - иной раз он видел в руках друга внушительные суммы. По правде сказать, у Егора был постоянный левак, но он не мог приносить столько денег, - так думалось Андрею. Все разъяснил очередной случай, как ни странно снова связанный со стаффом и органами, - весной их снова приняли, и снова Андрей оказался причастным к чужому преступлению.
Итак, прошло пару месяцев. Егор снял квартиру на Кутузовском проспекте, не бог весть какую (старый ремонт, ретро-мебель, электрочайник – вот и вся техника), но адрес оправдывал все. Как-то субботним вечером, по дороге на танцы решили завернуть на Кутузовский – сделать пару звонов, распить бутылку виски, а потом уже двинуться в центр.
Они зашли в теплый подъезд, Андрей в очередной раз посмеялся табличке с указателем номеров квартир по этажам, повешенной по всей видимости еще в советское время. В лифте, порядком развеселившись, Андрей и Егор принялись изображать у зеркала гомиков. Егор в шутку полез целоваться к Андрею, тот также в шутку надавал ему пощечин, оба очень довольные выбрались из лифта. Вечер обещал быть очень веселым.
На площадке у квартиры Егора, как будто поджидая кого-то, стояли два молодых человека лет тридцати, одетые и постиженые как на рекламе Хуго Босс в журнале «Мужское здоровье», пронеслось в голове у Андрея, однако сомнений что молодые люди из органов тоже не было. Он будто научился чуять их по запаху.
Они дружно развернули ксивы, хором представились, помахали какой-то бумажкой и принялись обыскивать Егора. Все произошло куда быстрее, чем в прошлый раз, Андрей не успел и рта открыть как оперуполномоченные на глаз пытались оценить вес пакета белого порошка, найденного в куртке Егора и требовать у него и Андрея документы.
- У меня нет документов, - Андрей в который раз пожалел о своей привычке бросать где попало то машину, то портфель. Он действительно частенько ходил по городу без документов, а где они сейчас были даже и вспомнить не мог. «Дома наверное. Наверное…»
Мусора ловко обыскали его, но ничего кроме мобильного телефона и пятитысячной купюры в карманах не нашли.
- Че-то странно… Ты кто вообще такой?
- Да просто вышел из дома без бумажника. Проспал на работу, спешил, забыл.
Тут вступился Егор:
- Отпустите его! Пусть идет! Он вообще не в теме!
Андрею и в самом деле жутко хотелось оказаться в ту минуту совсем в другом месте, но бросать друга он не собирался.
- Не в теме говоришь? – отозвался один из мусоров.
- А мы ему сейчас в карман полпакета твоего «нумеро уно» отсыплем, и он сразу в теме окажется, – продолжил второй.
Андрей хотел было возмутиться, но вдруг понял, что в данном случае это будет бесполезно. На этот раз дело (то есть пакет с коксом) тянуло на совершенно другой расклад, мусора были явно по наводке, да и вид у них был посерьезней, чем у Катушкина из Северно-Западного Административного округа.
- В квартиру проходим! - не мешкали тем временем мусора.
Егор дрожащей рукой открыл замок, долго не мог найти выключатель, как будто первый раз заходил в квартиру, наконец включил свет и замер на пороге.
- Остальное сам достанешь или мы поищем? – мусора деловито прошли внутрь и осмотрелись.
- Остального нет! Ребята я это…- забормотал Егор.
- Мы не ребята!
Андрей молчал, соображая что же делать, что говорить, но на самом деле ожидал лишь развязки. Мусора не стали поднимать вверх дном всю квартиру, а сразу прошли в комнату и достали из нутра старого видеомагнитофона три толстые пачки долларов, перевязанных разноцветными резинками.
«Бля… Они знали!!!»
Они не радовались как Кадушкин, а спокойно рассовали деньги по карманам. «Будто сдачу в магазине», - подумал Андрей. На прощание один из них бросил визитку на пол, а второй пояснил:
- Еще столько же занесешь в отдел в понедельник. Тогда дело не открываем.
И ушли. Андрей и Егор так и стояли в прихожей, оба опустили головы, молчали минут пять. Потом Егор закрыл входную дверь, не снимая верхней одежды, прошел в туалет, и Андрей услышал как там его вырвало.
Андрей прошел на балкон и судорожно вдохнул морозный воздух. Во дворе с криками бегали дети, с неба падал пушистый снег, через стену которого проглядывали строящиеся башни Москва-Сити. Они красиво подсвечивались голубым и синим неоновым светом…
После той истории, когда Егор разобрался с операми и через месяц вернулся жить к родителям, он заверил друга, что с «темой» покончено, но так ли оно было, Андрей не знал до сих пор.

В такие минуты ты теряешь рассудок
Ты плачешь от страха, вонючий ублюдок
Но сопли твои никого не волнуют
Каждый сам у себя здоровье ворует…

- Выключи это!
- Это ж «Каста»! – удивленно отозвался Олег и сделал звук тише.
- Да пошла она! Да пошли они! ДА ПОШЛИ ОНИ!!!

***

Через час в ресторане где-то в районе Лубянки, когда Андрей и Олег уже плотно поужинали и расслабленно потягивали пиво, к ним присоединились приятели старшего Соколова, случайно зашедшие сюда же пропустить по паре кружек. Куницын и Ступаков учились когда-то вместе с Олегом в университете, но так и став журналистами, трудились в пресс-отделе крупной газовой компании. Разговор с темы отдыха за границей (Петя Ступаков только что вернулся из отпуска), автомобилей и цен на бензин плавно перешел на тему кризиса; и Андрей сам не заметил, как увлекся и совсем позабыл о своем новом трагическом образе.
Ступаков, худой, голубоглазый, загорелый, пожалуй, самый внешне яркий за их столом, весь вечер держал слово. И тут, когда все наперебой взялись называть цифры, сыпать аргументами, захлебываясь споить и без конца перебивать друг друга, всех поразил Куницын, который вроде сидел себе тихо, весь вечер почти не открывая рта. Олег еще со студенческих времен помнил, что за «птица» был этот Костя Куницын. Здоровенного роста, широкоплечий с недоверчивым взглядом из-подо лба, он чаще слушал, реже – говорил, но всегда по делу. С его насупленным видом и спортивной внешностью собеседник с трудом соотносил порой довольно интересные мысли, высказываемые Костей. Куницын набрал побольше воздуха и сказал буквально следующее:
- Вот ты Ступаков говоришь «первопричина кризиса»… Вы уж не обижайтесь, но вы сейчас все как один сыпете фразами, которые все максимум процентов на десять являются плодом ваших собственных мыслей. Сказал какой-нибудь модный журналист хорошую речь, так ее тут же все подхватили и растаскали по квартирам, да по барам. Смешно слушать. Есть ощущение, что говорить без конца о кризисе становится дурным тоном…
Все молчали; Куницын покраснел, принялся от волнения пить свое пиво, да так усердно, что выдул полный стакан почти залпом, подумал тут же, что зря говорить начал, что «зачем?», ведь не умеешь, так молчи, что все – теперь больше ни слова не скажет. «Опять себя дураком выставил»
- Ты прав, - вдруг даже как-то с радостью произнес Олег.
- Респект! – важно кивая головой, сказал Андрей.
- Да вы чо, мужики?! – один Ступаков решил возмутиться, - если каждый будет молчать…
- Ты не въехал, - перебил его Олег, - Костян совсем не про это.
- А про что? – начал заводиться Ступаков.
Тут опять все начали говорить одновременно, громче всех кричали Соколовы. Но разговор был прерван внезапно раздавшимся звонком телефона Андрея, они с Олегом тут же замолчали и так напряженно переглянулись, что Ступаков и Куницын в свою очередь тоже притихли. Андрей резко протянул руку к телефону и случайно опрокинул стакан с пивом, - его содержимое быстро разлилось по поверхности стола и закапало прямо на ноги Ступакову. Телефон замолчал.
Несчастный Петя вскочил, взвизгнул, кинул деньги на стол, проорался, не переставая стрелять яростными взглядами не только на Андрея, но почему-то и на Олега. Смотрелся пострадавший при этом лишь комично, поэтому они продолжали сидеть молча, едва сдерживая смех и позволив Ступакову наконец утащить и Куницына, который виновато оборачивался и жестикулируя показывал, что мол позвонит попозже.
- У меня утром самолет. Лечу в Нью-Йорк, - нарушил тишину Олег.
Андрей резко повернул голову в его сторону.
- Ты серьезно?! Оставляешь меня одного, значит?! - зло процедил он.
- Я вернусь через пару дней. Тебе, кстати, не стоит пока появляться на Мосфильме.
- Дураку понятно, - и Андрей прикурил десятую за последний час сигарету.
- Я оставлю тебе денег.
«Урод!»
- Не надо!
- Не выпендривайся, сейчас не тот момент. Ночевать можешь у меня; никто толком не знает где я живу. У Лизы лучше не появляйся, тебя там вычислят.
- Я у нее не бываю, - Андрей говорил очень медленно, и Олег, зная эту его манеру, понял что тот специально выговаривает слова чуть ли не по слогам, не спеша и будто контролируя себя чтобы не закричать.
- Так, расскажи мне слово в слово, что ты говорил ментам.
- Не хочу. Я и так об этом… обо всем этом думаю не переставая.
Олег понимал, что еще слово, и брат просто встанет и уйдет, как всегда просто уходит, когда хочет замять тему, но все же сказал:
- Я пытаюсь помочь тебе. Нам просто нужно найти Егора и чтобы твое дело закрыли. Я должен знать, что ты им говорил, чтобы мы потом не наломали дров.
- Блядь, да они машину у меня забрали, не хочу я о них говорить, - и Андрей с остервенением затушил сигарету.
«Во тупой», - подумал Олег.
- Слушай, забудь про машину, тебе бы в тюрьму не попасть, а ты о железе думаешь! У тебя этих машин еще знаешь сколько будет.
Андрей молчал. Молчал и думал о том, что не будет у него никаких машин. Не будет… короче, ничего не будет.
- Смотри, - вдруг сказал он, - там три бабы клевые сидят. Две, что лицом к нам, пялятся на тебя уже целый час.
- Что?! – спросил Олег, решив сначала, что ему послышалось.
- Пойдем знакомиться?!

Глава 15/25

- Значит, экономистом будите?
- По-видимому… А всегда мечтала озвучивать фильмы и мультики.. – Алиса сама не поняла, пошутила она сейчас или всерьез это сказала.
Семен никак не отреагировал на эту ее реплику, и, сам не желая того, дал понять, что ему вообщем-то все равно собирается ли она быть врачом, поваром или актрисой порнофильмов. Он включил музыку, выбрав определенную песню, - заиграл заезженный хит последнего месяца. Вещь и вправду была неплохая. И тут Алиса заметила на его лице интересное выражение: на нем читалось столько самодовольства и гордости оттого, что он везет девушку на своей шикарной тачке, что поставил такую классную песню; и ей стало попросту смешно. «Какой же он примитивный!»
Семен заговорил:
- Я тоже экономический закончил. А когда-то, наверное, классе в девятом школы, подумывал поступать в медицинский. А потом подумал: ведь как оно все будет? Сначала убей целый год на химию и биологию, и попробуй поступить в мединститут. Получилось?! Теперь учись здесь полжизни. Насмотревшись на практике как люди умирают и страдают, выходишь из института лет на десять старше, чем есть на самом деле, находишь себе место в больнице или амбулатории и осуществляешь мечту детства.
Семен замолчал. «Закончил что ли?!» - подумала Алиса, а вслух сказала:
- И, слава богу, что люди с подобными рассуждениями не становятся врачами.
Внезапно Семен резко ударил по тормозам, стремительно и криво припарковал машину у тротуара, ничего не сказав, выскочил наружу и побежал куда-то назад на другую сторону улицы. «Н-да…» - подумала Алиса и, слегка сдвинувшись в кресле, стала смотреть в боковое зеркало за направлением его движения. Он остановился возле уличного ларька с неоновой вывеской «Цветы», а через минуту очень довольный садился обратно в автомобиль с огромным букетом в руках. «Для кого он интересно старается? Для меня, или для себя самого?» Она с улыбкой взяла цветы, но «спасибо» не сказала.
- Куда тебя отвезти?
Алиса секунду подумала и ответила:
- В «Риц», в гостиницу.
- Не понял!
Она громко рассмеялась. Семен на лице, которого сначала промелькнула едва заметная ухмылка, теперь сконфузился.
«…невозможно привлекательная!», - заметила как-то Вероника, - «Но любой нормальный, то есть обычный мужик, побоится с тобой познакомиться, - к тебе же не подступиться. У тебя же видок, будто ты королевских кровей!» И она была права: Алиса относилась к тому типу девушек, к которым страшно было подойти, - мужчины к ней тянулись, съедали взглядами, но мало кто решался на серьезные шаги. Сила, соизмеримая, пожалуй, даже с мужской чувствовалась в ней. Красота была холодной и тоже мешала знакомствам: она притягивала, но и сковывала одновременно.
- Ты, по всей видимости, действительно не понял. Я прошу отвезти! От-вез-ти меня в гостиницу. Только отвезти. Ты остановишь машину возле входа, я выйду, скажу «Спасибо, что довез!», и ты поедешь дальше.
Он молча вел машину, Алиса тоже не проронила ни слова всю дорогу до подъезда «Рица» на Тверской.
- Ты… неординарная, – как-то неуклюже проговорил Семен, останавливая автомобиль у отеля. – Я позвоню тебе завтра?
Направляясь к стеклянным дверям гостиницы, Алиса думала о том, что даже очень умная женщина порой глупеет рядом с любимым мужчиной (даже если он изначально не очень-то и умен). Парадокс, но такое случается нередко. Особенно на первой поре влюбленности, особенно когда ищешь слова, думаешь что и как говорить, и в итоге выставляешь себя полной дурой. «Незабываемое ощущение, когда после первого свидания осознаешь какую чушь несла весь вечер. Сегодня все было наоборот. …и весьма интеллектуальные мужчины становятся последними дурачками, когда находятся в полной власти объекта вожделения. Вопрос только в том… насколько «интеллектуален» Семен… Семен… какое старомодное имя. А, впрочем, оно мне нравится…»

***

- Вероника, привет! Я сегодня познакомилась кое с кем!
- Ты влюблена?
- Ну что за вопрос?! Еще не решила! Я в Рице, сняла номер. Приезжай, закажем шампанского, потом поедем куда-нибудь потанцуем.
- Где ты?! В «Рице»? С ума сойти! Я сейчас же еду! Никуда не уходи!
- Жду!
Алиса повесила трубку, но тут же снова набрала подруге.
- У меня было совершенно ненормальное свидание, – она замолчала, и Вероника нетерпеливо воскликнула:
- Ну, рассказывай же быстро!
- Не знаю даже с чего начать! – вздохнула Алиса.
- Значит, есть что рассказать!
Она вкратце описала сцену знакомства с Семеном и продолжила:
- Сегодня, когда он позвонил, мы договорились встретиться в десять в районе Арбата, - я сказала, что у меня перед этим будет встреча в тех же краях. В восемь он звонит и спрашивает: «Ты можешь быть на смотровой на Воробьевых горах минут через пятнадцать?» Я при это сижу в гостях у Булыгиной на Бережковской набережной, что собственно недалеко от смотровой. И, да, я могу подъехать туда хоть через пять минут, но с тем же успехом я могла находиться в тот момент и в Новогиреево или Выхино, да не важно. Уже одно то, что человек за два часа до назначенной встречи звонит и почти что приказным тоном предлагает встретиться совсем в другом месте через пятнадцать минут, должно было меня насторожить. Но нет! Я же любопытная! Я поехала.
Вероника коротко рассмеялась и сказала:
- Так, продолжай!
- Я взяла такси и минут через двадцать пять приезжаю на смотровую. Там куча народа, машин, мотоциклов. Его нет! Проходит десять, проходит пятнадцать минут. И когда я уже собралась брать такси, чтобы ехать домой, появляется он. Но не один!
- С мамой и папой? – сдерживая смех, проговорила Вероника.
- Да помолчи же ты! Он приезжает с другом. Но… Как бы тебе сказать? Вообщем сначала подъезжает Семен на своей машине, вылезает из нее, и я думаю: «Сейчас, наверное, пойдем гулять…» Но рядом паркуется еще одна машина, из нее вылезает молодой человек, кстати, весьма интеллигентного вида (я бы даже подумала, что он художник или музыкант, ну, что-то вроде того), невероятно худой и абсолютно лысый. Семен указывает на него и говорит: «Познакомься, это Костя»
- Они голубые, да?
- Да сама ты голубая!!! Какая же ты дурочка! Вот я тебе сейчас дальше расскажу, и ты пожалеешь, что так сказала, - возмутилась Алиса. – Я выдавливаю из себя смущенное «здравствуйте», Костя кивает головой и садиться обратно в машину. И здесь началось! Семен хватает меня под руку и чуть не в припрыжку тащит меня к фуникулеру, на пол дороге вдруг останавливается, хлопает себя по лбу, восклицает «Идиот!» и говорит, что сейчас вернется. Бежит к своей машине, достает что-то из багажника. У меня вполне естественная мысль: «Цветы». Но нет! Возвращается с бутылкой русского коньяка и пластиковыми стаканчиками в руках. Я естественно в шоке, но ты меня знаешь – ничем себя не выдала!
Вероника опять засмеялась.
- И что же?! – продолжила Алиса. – Мне снова в голову приходит разумная мысль, что здесь что-то не так и пора сматываться. Но опять мое любопытство заставило меня остаться. И не зря! Потому как дальше было лучше! Мы садимся на фуникулер, и Семен заботливо разливает коньяк по стаканам, один протягивает мне. Я же демонстративно выкидываю его со словами: «Я не пью», но он и ухом не повел. А дальше включается монолог, но передать тебе весь тот бред, который я наслушалась, теперь не в состоянии. Мечтая лишь поскорее вернуться наверх и вскочить в первое проходящее мимо такси, я слышу: «Костя – мой лучший друг. Он болен… Рак. Перенес уже несколько операций. Сегодня утром его выпустили из больницы всего на один день, и мы конечно должны были провести вечер вместе. Но когда он услышал, что я познакомился с потрясающей девушкой, сказал, чтобы я обязательно встретился с тобой сегодня. И спросил можно ли чтобы он ездил за нами, что он не будет мешать, просто хочет быть рядом. Вот такой у меня настоящий друг», - Алиса замолчала.
- Бедный Костя! Но они психи, хочу я тебе сказать!
- На выходе с фуникулера, наверху, нас остановил оператор и предложил купить фотографии, которые оказывается сделали пока мы спускались вниз. Ну и лицо у меня на них, - Алиса засмеялась, - сконфуженное мягко говоря. Семен хотел купить их, я упросила его не делать этого. Еле увела!
Вероника захохотала. Когда обе отсмеялись Алиса продолжила:
- Когда он заканчивал свой рассказ, мы уже подходили обратно к машинам. Костя все также сидел в своей, но не вышел нам на встречу, а лишь помахал рукой. Я тут же забыла, что только что хотела поймать такси и смыться.
- Какой-то сюр!- успела вставить Вероника.
- Да… Признаюсь, у меня мелькнула мысль, что он мог меня обманывать, и на самом деле они преступники и хотят меня украсть, а потом требовать выкуп… Но глядя на Костю ничего не вызывает сомнения, что этот человек серьезно болен. Я была смущена. Мне, если честно, стало как будто стыдно, не понятно правда чего. Странно ведь, почему нам бывает стыдно в присутствии смертельно больных людей?
- Ну, а чего дальше было?
- Семен предложил заехать в его любимое кафе, и, опять сама себе удивляясь, я согласилась. Мы сели в его машину, тронулись, и Костя поехал за нами. У кафе я спросила Семена, пойдет ли его друг с нами, а тот так спокойно ответил: «Нет, можешь даже не уговаривать его. Он мне сразу сказал, что не хочет мешать». И Костя остался сидеть в машине.
- Послушай, - перебила ее Вероника. – Ты права, это какой-то бред! Молодой человек, больной раком – это ужасно, но зачем же Семен позволил таскать ему за вами, зачем не назначил тебе свидание на другой день, в то время когда его друг завтра снова возвращается в больницу?! – она была искренне возмущена.
- Я не знаю! Может он сумасшедший, может я чего-то не понимаю в мужской дружбе… Не знаю! В кафе он вдруг стал совсем другим; на смотровой мне казалось, что меня просто нет, - говорил только он. И конечно о себе! А здесь, не забывая при этот хлестать коньяк, он стал расспрашивать меня. Как я живу, какие у меня планы («на жизнь» - так и сказал), чем я увлекаюсь. И необыкновенно оживился, когда я заметила, что фотографирую. Хотя, знаешь, сейчас все фотографируют, каждый второй увлекается фотографией. Кого этим удивишь?!
- Ну и что?!
- И я рассказала ему, что мы с тобой сейчас делаем съемку для конкурса, рассказала со всеми подробностями: что необходимо сделать фотографии стилей разных времен, а он стал расспрашивать меня (в мельчайших подробностях) как мы делали съемки, в чем была концепция, как должны быть одеты модели… Мне только оставалось удивляться его участию. А когда он услышал, что для одной съемки нам требуется ретроавтомобиль, он как припадочный стал что-то тараторить, кинул деньги на стол, схватил меня, вытащил на улицу, и только там я смогла разобрать что он мне говорит, - Алиса замолчала и прикурила сигарету.
- Ты что, там куришь?!
- Ну да.
- С каких это пор ты закурила?!
- Ну, так вот, на улице он мне говорит, - игнорируя вопрос Вероники, она продолжила, - он говорит: «Я все устрою! У меня есть ретроавтомобиль, то есть не у меня, а у моих друзей. Сейчас поедим, и ты посмотришь на него – подойдет он тебе для съемки или нет». При этом весь загорелся, как ребенок, а я говорю, что «в другой раз, спасибо большое» и собираюсь прощаться. А он разошелся: «Да ты больше нигде не найдешь такого крутого ретроавтомобиля, ты только увидишь его, сразу «влюбишься»! Поехали, я тебе покажу. Здесь не далеко!» И как я не отказывалась, отвязаться мне не удалось, - легче было согласиться. Мы снова сели в машину, и «верный» Костя поехал за нами. «Здесь не далеко!» оказалось на Проспекте Мира, и по мере удаления от Останкинской башни я все больше уверялась в мысли что меня все-таки крадут. Но нет! Вскоре мы остановились возле мерседесовского автосалона, Семен сообщил, что это салон его друзей, и он здесь обслуживает свой автомобиль, а ретромашина стоит внутри, но ее можно увидеть и снаружи. И мы подошли к витрине, т.е. к окну. Он оказался прав: в салоне стоял самый крутой ретроавтомобиль, который я когда-либо видела в Москве. Глядя на него, так и думаешь, что вот сейчас из-за угла выбегут эсесовцы в серой форме, сядут в автомобиль, включат круглые фары и рванут на облаву. Я ему все это сказала, - он же посмотрел на меня как на ненормальную. Как будто сам нормальный!
- Ты в своем репертуаре! Я уже не удивляюсь!
- А что?!
- Ну ладно, что дальше-то было?
- Да почти все. Может быть, по моему рассказу это свидание выглядит не таким уж странным. Но мне весь вечер казалось, что он ведет себя как шизофреник, а сама чувствовала себя героиней дурного спектакля.
- Ты права! Больной раком друг в качестве эскорта, коньяк в стаканчиках на фуникулере… Это и на мой взгляд перебор для первого свидания.
Они дружно рассмеялись.
Алиса положила трубку и задумалась: «Почему нормальные молодые люди не знакомятся со мной?! А знакомятся одни чудаки. А ведь в первый момент он казался абсолютно нормальным. Да, нет же!», - как будто спорила она сама с собой. «Он милый и, пожалуй, совсем не глупый. Но отчего же он несет такой бред?! Он и вправду вот так думает?! Или это все от смущения? Но я ведь совсем не хотела его смутить. Неужели со мной так непросто? Как же я веду себя, как это выглядит со стороны?» Как она выглядит со стороны она могла только догадываться, но, по правде сказать, похоже довольно точно чувствовала как же именно. Алиса не страдала от недостатка мужского внимания, но давно заметила, что молодые люди бояться подойти к ней. Поэтому последнее знакомство с Семеном сильно удивило ее.
Сложно оценивать себя и так легко других. Она видела слишком хорошо как Вероника выглядит со стороны, общаясь с мужчинами. Они (мужчины) чувствовали себя как рыба в воде в ее обществе. Даже самые неинтересные из них отчего-то нисколько не смущались в ее присутствии, а напротив ощущали себя весьма привлекательными и занятными. Это был дар! Впрочем, это касалось не только мужчин, - с Вероникой легко было людям любого пола и возраста. И симпатия была обоюдной: она отчаянно пыталась понравиться им, но и они в свою очередь хотели понравиться ей. В университете было «модно» дружить с Вероникой, она привлекала всех подряд. И будь Алиса менее проницательна, чем она была, она возможно стала бы завидовать привлекательности и популярности своей лучшей подруги, как это увы делали многие их знакомые. Но похоже лишь она видела подноготную этого феномена. Прекрасно осознавая, что сама из чрезмерного самолюбия не подпускает к себе людей, она и Веронику видела насквозь со всеми ее комплексами и недополученной в детстве любовью и вниманием, которые теперь она старательно завоевывала. Новость, что она кому-то не нравиться, не симпатизирует вызывала в ней непреодолимое желание понравиться этому «кому-то» во что бы то не стало, даже если он того нисколько и не стоит. Алиса же в таких случаях лишь равнодушно пожимала плечами и объясняла антипатию других к себе разным уровнем развития, - в свою пользу, разумеется. Но каких же мужчин выбирала сама Вероника? Или какие выбирали ее (кто знает, как правильно стоит ставить вопрос)? Очень разные, но все как один не стоящие ее, так, по крайней мере, считала Алиса. Со стороны оно, конечно, виднее. «Имея комплекс неполноценности, мы продаем себя по слишком низкой цене. А, имея безмерное самолюбие, как у меня, строим вокруг себя высокую стену, преодолеть которую очень непросто…»
Однако все эти копания в себе и окружающих были всего лишь частью ее натуры анализатора. Алиса искренне любила свою подругу и даже была благодарна той за то, что та была такой какая есть: ведь и Алисе было чему у нее поучиться. Однажды она услышала от одного человека, которого спросили «Какие они, ваши друзья?» следующий ответ: «Они… они лучше меня!» и сама осознала в тот момент, что может те же слова сказать про Веронику. Нет, жизнь еще не испытывала их, не сталкивала лбами, не загоняла в углы, не ставила перед невозможным выбором. Никогда не знаешь, как поведешь себя в критической ситуации, и как поведет себя друг. Но Алиса была убеждена, что Вероника могла бы если не проявить себя лучше ее, но определенно послужить примером. Но все же, никогда не знаешь…

Глава 16/25

«…клуб… встречаются, развлекаются, убегают от реальности… нет окон … они не знали счета времени …темно, чтобы они выглядели не такими… бледными и затравленными… дико громко играет музыка… они не слышали собственные мысли и друг друга… поскорее бы напивались… уход от реальности, от проблем… но чем больше та проблема, от которой хочется убежать, тем она явнее становится утром…», - думала Алиса.
Она и Вероника шли по длинному, чуть освещенному красным и синим светом коридору. Где-то впереди, за дверьми грохотала музыка. С каждым шагом как будто кто-то прибавлял звук: громче, грОМЧЕ, ГРОМЧЕ. Они вошли внутрь.
- Все такие нарядные! - прокричала Вероника Алисе на ухо.
- Ты пьяная! Иди танцуй. Я буду в баре…
Вероника неровным шагом направилась к колонне и обняла ее обеими руками, Алиса лишь покачала головой ей вслед и завернула к барной стойке. Вероника то подходила к ней, отхлебывая из ее стакана, то уходила снова танцевать. Пропустив пару «Белинни», Алиса заказала еще один и направилась в туалет вместе с бокалом.
Огромное зеркало отражало кабинку, кто-то разбил его, так что по всей его плоскости расползлись зигзагообразные трещины, и Алиса тысячей копий отражалась в этих осколках. Она поставила бокал на раковину, близко-близко подошла к зеркалу и заговорила, обращаясь к самой себе:
- Здравствуй, зеркальце! Скажи кто на свете всех глупее!... Кого я пытаюсь обмануть. Я знакомлюсь с новым мужчиной, а думаю все равно о другом. Дура! Завтра же пересплю с Семеном. Да! – она протянула бокал вперед и чокнулась с зеркалом. Вышла из кабинки, но тут же снова вернулась обратно.
«Ну, почему мне так хреново?! Родители есть, не самые паганые, между прочим. Деньги? Мне столько и не нужно…»
- А чего тебе еще нужно?! – уже вслух спросила Алиса у собственного отражения и снова отпила из стакана. – Что тебе еще нужно?! Хочешь сказать, то тебе все это не нужно? Что это лишнее?! А сможешь ты все это бросить, выкинуть платья и пластиковые карточки?! Раз ты стыдишься этого?! А?! Сможешь вот сейчас бросить вот эту побрякушку в сортир? – И она сняла с пальца кольцо. - Сможешь?
Обратно надела кольцо и уже не смотрела в зеркало.
- Я знала! Не сможешь!
Она закрыла унитаз крышкой и села на нее, подложив ладони под ноги. Просидев минут двадцать в странной задумчивости, она нажала на слив и вышла из кабинки. Недопитый коктейль остался стоять на раковине. В коридоре Алиса снова посмотрела на себя в зеркало, поправила косметику, почти трезвой походкой вышла из туалета и направилась к бару.
«Я начинаю сходить с ума... Надо кончать с этим! Интересно мужчины также переживают, когда расстаются с любимыми? Надо будет выяснить!»
«Стоп! Я переживаю не потому что рассталась с ним, а потому что он предал меня, и я уязвлена, мое самолюбие или даже тщеславие задеты, и именно это меня выводит, а не разлука с ним! Как до меня раньше то не доперло!»
«Черт, я в говно! Я сегодня что-нибудь ела?! Разве только коньяк с Семеном…»
Она уселась на стул у стойки и как-то рассеянно посмотрела на бармена, обернулась поискать глазами Веронику, но той нигде не было видно.
- Что закажите?
Алиса молчала, все еще пребывая в странной задумчивости.
- Я знаю, что вам приготовить! - перекрикивал музыку бармен. Она лишь кивнула, и тот принялся что-то смешивать.
Вдруг кто-то слегка толкнул ее слева, она полуобернулась, но, увидев рядом лишь сгорбленную фигуру явно нетрезвого субъекта, даже не стала смотреть и аккуратно отодвинулась. Тем временем бармен с гордым видом пододвинул в ее сторону готовый коктейль, Алиса равнодушно посмотрела на стакан с прозрачной молочного цвета жидкостью, однако начала тянуться за ним, но в этот момент чья-то рука слева, сильно подрагивая, схватила стакан и потянула к себе. Это как будто пробудило ее к реальности, и она резко обернувшись, вскрикнула:
- Позвольте, это же мне! - она разглядела кто пытался украсть ее коктейль, и выражение ее лица из негодующего переменилось на презрительное: перед ней сидел молодой человек, довольно симпатичный, но один глаз и рот подбиты, - не иначе где-то подрался, волосы взлохмаченные, рубашка несвежая. Тот нагло уставился на нее заплывшими глазами, но она явно видела, что тот сконфузился.
- Я вас знаю! Только не помню когда и где! - заикалась заплывшая рожа.
- Никогда и нигде! Мы не знакомы! Не заговаривайте мне зубы! И, между прочим, у вас в руках мой коктейль! - Алиса сперва подумала, что у молодого человека всего вероятнее абстиненция, однако мысль, что и вправду они где-то видели друг друга, вдруг тоже мелькнула в ее голове.
Алиса получила назад свой коктейль, любовно приготовленный барменом, попробовала - было вкусно. «…алкоголь совсем не веселит… тоска…»
- Чего ты хочешь?
- Я?! – она даже растерялась. – Чтобы вы помолчали!
- Да пошла ты! – лицо молодого человека побагровело в одну секунду, и он порывисто отвернулся.
Алиса сама удивилась, что ее совсем не обидела такая откровенная грубость: что-то безнадежное послышалось ей в этих словах. Она отпила из стакана и тоже отвернулась.
- Ладно, мир! – вдруг снова заговорил он.
Алиса ничего не ответила.
- Давай на «ты»! – он еле выговаривал слова.
Она молчала.
- Ну что тут скажешь?! Ты, кажется, не против познакомиться! – он развернулся к ней всем корпусом и улыбнулся. Разбитая губа треснула и едва заметная капля крови показалась из раны.
«Ужас! А он симпатичный. Побитый, но симпатичный!»
- Вы с ними заодно? – молодой человек наклонился к ней.
- С кем? – удивленно спросила она.
«Паранойя у него, что ли?»
- Ну, с ними! – и он обвел взглядом пространство вокруг. – С ними, с этой толпой «счастливцев».
«Какой отстойный цинизм!»
- Нет.
- Нет?
- Вы здесь любому такой вопрос задайте, и он ответит вам «нет»!
- Хочешь сказать, что им будет стыдно признаться в своей искусственности.
- Какое там! Они вам вынут всю гнилую подноготную этого ночного мира, но будут продолжать таскаться сюда каждую неделю.
- Ха! Типа ты умная! – и он рассмеялся невеселым смехом.
Алиса допила свой коктейль и пододвинула бокал бармену.
- Еще, пожалуйста! – и уже обращаясь к своему собеседнику, - у вас из губы течет кровь. Вот возьмите.
И она протянула ему салфетку, - тот взял ее, засунул в карман и облизнул губы.
- Ты, наверное, думаешь «где же это он так»? Может ему изменила девушка, и он подрался с тем другим из-за нее. Или, может, в другом клубе потерял номерок и, когда ему отказались выдавать одежду, решил покалечить гардеробщика, но в итоге сам получил от охраны. Или защищал пожилую проститутку от грабителей, а те врезали ему как следует.
- Ничего я не думаю. Вижу только что вам не весело.
- Мне не весело?! От.. от .. отнюдь! Я отмечаю! Да!
- У вас день рождения?
- Послезавтра. А че зря время терять?! Так, ну продолжим. Если ты с ними не заодно, значит, ты выходит не такая как они. Да?
Алиса вздохнула.
- Вам ведь все равно, кто сейчас перед вами сидит, кому вы все это говорите. Верно? Если бы сейчас перед вами сидела ваша школьная учительница или старый знакомый, вы все равно пытались бы его подкольнуть.
- Ставлю вам «пять» по прикладной психологии. «Зачет», – он помолчал, отпил глоток из ее бокала и продолжил. – Открою вам секрет. У меня есть небольшой такой комплекс: я могу быть иногда несколько грубоватым и неприветливым, чтобы окружающие не за что не подумали, что я пытаюсь кому-то понравиться при первой встрече.
«Да… дела. Я по ходу уже в зазеркалье», - подумала Алиса. И открыла рот чтобы признаться едва знакомому человеку, что тоже страдает этим же комплексом, но в последний момент решила, что еще не настолько пьяна для таких откровений.
- Спасибо, что предупредили, - дружелюбно начала Алиса, наконец расслабившись после первых минут разговора с незнакомцем, - я то вот-вот решила, что у вас что-то…
- Что?
Она молчала.
- Вы гороскоп читаете?
- Нет, - спокойно ответила она, не показывая как удивилась такому неожиданному вопросу.
- А в «Одноклассниках» сидите? – уже ухмыляясь, продолжил он расспросы.
- Это что тест?
- Значит, сидите!
- Да не сижу я там! – вспылила Алиса, сама не понимая почему.
- Сидите, сидите! Там все пасутся, как потерпевшие!
- А, если бы и сидела, что тут такого? Зачем вы так ухмыляетесь? Может быть, теперь я задам вам несколько вопросов, - говорила она, одновременно спрашивая себя почему до сих пор сидит и продолжает этот странный разговор.
- Валяйте, задавайте, - он перестал ухмыляться, и лицо его сделалось серьезным. Даже слишком.
- Сколько вам исполняется?
- После завтра мне стукнет сорок!
«Пора валить», - подумала Алиса и полезла в сумку за деньгами.
- Постойте… - совершенно вдруг трезво сказал он, - не уходите.
Он отвернулся и едва слышно проговорил себе под нос:
- Мне двадцать пять будет.
Она вытащила руку из сумки и посмотрела на него.
- Знаете, я где-то читала, американцы, обобщая новые заболевания двадцатого века, кроме всего прочего сформулировали новый синдром – «кризис двадцати пяти».
- Вот как? – отозвался он. – И каковы же признаки?
- Не помню, - и она подумала как неосмотрительно было затрагивать эту тему, а вдруг и у этого типа что-то вроде того.
- Говорите, говорите!
«Черт!»
- Хорошо. Представим себе молодого человека. Не вас. Не вас! Ему двадцать пять… - она замолчала.
- Ну!
- Итак, ему двадцать пять, - Алиса оживилась, но ее взгляд, устремленный на батарею бутылок за спиной бармена, рассеялся, - у него столько желаний и планов, что сознание просто разрывается от восторга. Но в то же время он думает, что ему уже двадцать пять, а он никто и ничто… Он возможно еще не определился со своей целью в жизни, не знает кем ему быть… Любой успешный его знакомый, приятель, одноклассник или молодой, богатый и известный голливудский актер его возраста является для него живым упреком. И он понимает, что несмотря на то, что его внутренний мир настолько сложен и богат, и этот самый актер, пустышка, фантик, ему по сути своей и в подметки не годиться, все равно комплексует из-за своей незначительности…
«Сука!»
- Вы так проникновенно это сказали! А вам ли не двадцать пять?
- Нет!
- Сколько?
- Двадцать.
Алиса боялась повернуть голову в его сторону.
«Молчит! Похоже, я попала в точку… Черт!»
Несколько минут они сидели молча, каждый уставившись в свою невидимую точку, с мыслями о том, что как это странно молчать рядом с незнакомым человеком и не испытывать смущения. Очередные коктейли были допиты, и они уже не помнили о чем только что говорили.
«Я в говно!»
«По ходу… я в говно!»
Внезапно между ними возникла высокая фигура, сгребла в охапку собеседника Алисы, и они, расталкивая людей, направились к выходу. Она медленно обернулась, провожая его взглядом. Темные волосы, белая мятая рубашка, щетина. Глаза зеленые или карие? Она словно пыталась запомнить как он выглядит. Тонкие женские ручки обвили ее вокруг талии, - Вероника в приступе нежности обнимала подругу.
- Пойдем домой, а?
- Пойдем.

Глава 17/25

Уже третий час, теряя постепенно терпение, ходил вдоль и поперек аэропорта «Шереметьево II» Петр Алексеевич Разин в ожидании своего рейса на Санкт-Петербург. Откуда он намеревался отправиться на пару дней в город Сортавала для выяснения обстановки на одном из предприятий. Дело близилось к вечеру. Непогодилось.
Он то и дело подходил к табло с неизменными надписями «задерживается», затем к огромным окнам, за которыми картина не менялась вот уже несколько часов: ничего невозможно было разглядеть за стеной дождя, который обругивали тысячи застрявших в аэропорту путешественников, бизнесменов и работников авиакомпаний. Постояв у окна, Петр Алексеевич снова направлялся в ресторан, где засели за пивом его сотрудники, и, кажется, вовсе не скучали, дружно уткнувшись в большой телевизор. Посидев с ними, он снова выходил наружу и нетерпеливым шагом проходил по пятому разу мимо витрин магазинов, мимо рядов кресел, на которых уже не осталось свободных мест, мимо сумок, сложенных в кучи на полу. И опять оказывался у окна. Он смотрел сначала на улицу, где уже давно стемнело, а потом на поверхность огромного стекла, в котором как в зеркале отражалось нутро аэропорта. Взгляд его скользил по толпе, не фокусируясь ни на ком.
Вдруг в «зеркале» материализовалась маленькая стройная фигурка! «Не может быть!» - только и успел подумать Разин. На силуэт в то же время наложились капли, повисшие снаружи на стекле, - картинка получилась довольно странная. Силуэт смотрел на него во все глаза. Он обернулся.
Возможно ли чтобы исчезло все разом: и аэропорт с тысячами людей и вода, с грохотом падающая с неба там за стеклом на улице, когда перехватывает дыхание от взгляда на девушку – белая рубашка, темные волосы, собранные в пучок, огромные то ли серые, то ли зеленые (непонятно вообще какие) глаза и взмах руки, поправляющей «невыбившийся» локон?! А возможно ли стоять пять минут, жадно разглядывая во все глаза друг друга, улыбаться и не проронить ни слова?!
«Она похудела» - подумал Разин, хотел было двинуться к ней, обнять, но остановил себя.
«Покраснела как всегда при взгляде на него. Черт!» - девушка напротив то опускала глаза, то поднимала, а он не как не мог понять смущение это или кокетство.
«Покраснела… Обнять ее…»
«Не моргать! Не моргать! Почему я не накрасилась?! Идиотка!»
«Такая свежая! Какая кожа!»
«Два года… Он совсем не изменился!»
Возможно ли не заметить как кто-то проходя мимо, толкнул плечом и не извинился, как шумно и душно в этом странном месте, где собралось столько людей и чемоданов?! Справа послышались голоса, кто-то ссорился или о чем-то громко спорил.
«Голубая вена тянется от уголка глаза, к волосам…»
«Он раздувает ноздри! Смешно!»
«Красивая!»
«Шикарный костюм на нем. Как всегда»
«Сколько ей сейчас? Двадцать четыре? Двадцать пять?»
«Какой же он высокий…»
Разин перестал улыбаться. И у той, что стояла напротив, в свою очередь исчезла улыбка с лица. Он подошел ближе и взял ее за руку, - она ничего не сказала, лишь вопросительно посмотрела не него. Он повел ее за собой. Быстрым шагом, почти не отрывая глаз друг от друга, разве только чтобы разглядеть дорогу и не налететь ни на кого, они прошли мимо кафе, магазинов, аптеки, книжной лавки, группы людей, еще одной группы людей и еще и еще, мимо стоек авиакомпаний в глубь зала в дверь туалета. Возможно ли не видеть косые взгляды, заходя в кабинку?! Возможно ли не заметить как погано воняет отовсюду, как из мусорного ведра вываливается использованная бумага и бог знает еще что, как обосран серый унитаз и испачканы хлипкие гипсокартонные стены?! …не заметить как маленькая красная сумка упала на мокрый пол?!

***

Пучок скрученных волос сам собой распустился, рассыпавшись блестящими локонами по белой ткани.
- Настя!
Он сам застегнул ей брюки и рубашку, снова взял за руку и повел за собой мимо зеркал и писсуаров обратно в зал отправлений.
«Боже, что я наделала?!»
Через пять минут они сидели друг напротив друга у столика в ресторане, делая вид, что изучают меню. И больше не смотрели друг на друга.
- Сказать честно? Я скучал! – Разин поднял на нее глаза. При взгляде не нее они едва заметно потеплели, или ей так показалось. Возможно.
- А я только-только сумела забыть тебя! – она тоже подняла голову от меню.
Они снова встретились взглядами и улыбнулись друг другу.
- Привет!
- Привет!
«О чем говорить с ней? Спросить как дела? Как живешь?»
«Сидим будто привязанные к ножкам стула»
- Я не умею просить прощения!
- Я знаю!
«Черт возьми, зачем я это…»
«Зачем он сейчас об этом?!»
- Закажем вина?!
- Бутылку!
И они снова встретились улыбками.
- Прости меня за те мои последние слова, - проговорила она тихо, смущенно бегая глазами по меню. - Я так вовсе о тебе не думаю. Просто…
- Я знаю! - перебил ее Разин.
Подошел неопрятный официант и, не смотря в глаза очередным одноразовым клиентам, принял заказ. Настя вытерла салфетками сумку, открыла ее, достала мобильный телефон, посмотрела на него и снова убрала.
Строгий женский голос сначала на русском, потом на английском с характерным акцентом делал объявления одно за другим. За столиком повисло молчание. Разин подумал, как странно осознавать в эту минуту, что он совсем будто и не помнит на чем же они тогда, два года назад расстались, как все произошло. Помнил только, что осталось почти стертое уже чувство вины перед ней, которая столько дала ему, столько принесла радости, но так и не дождалась, что он уйдет из семьи, о существовании которой к тому же узнала в самый неподходящий момент (как будто он когда-нибудь мог быть подходящим). Он взял со стола скомканные салфетки, сжал их с силой в маленький комок, подвигал пепельницу, посмотрел по сторонам. Она же сидела совершенно спокойно, методично рассматривая его лицо.
- Закончена регистрация на рейс…
- Ты куда летишь? - наконец вымолвил Разин, оставив в покое салфетки.
-Я…
В красной сумке зазвонил телефон, лицо Насти при этом стало серьезнее, - лишь мгновении назад оно было такое расслабленно-прекрасное, а теперь будто разом подобралось. Она извинилась, взяла сумку, встала из-за стола, и когда отошла на несколько шагов, он услышал как она сказала: «Алло».
Наконец официант принес бутылку. Разин взял бокал, поставил руку локтем на стол и долго всматривался в непрозрачное вино, крутя ножку так и этак. Потом залпом выпил весь бокал, налил себе еще и снова выпил. Он огляделся по сторонам, - Насти негде не было видно. У входа в ресторан показалась физиономия аналитика Саши Нестерова, самого младшего из сотрудников, отправившихся сегодня в командировку вместе с Разиным. Коля вертел головой налево и направо, по всей видимости, выискивая Петра Алексеевича, наконец, заметил и направился в его сторону. За два шага до столика Разина Коля весь точно сгруппировался как рядовой перед генералом и с придыханием доложил:
- Петралексеич, мы вам звонили. Вы не брали трубку. Наш рейс перенесли. На завтра. Через полчаса за нами приедут машины.
Разин почему-то с сожалением посмотрел на Колю, поблагодарил его и сказал, что через десять минут подойдет к ним. Коля незаметно ретировался.
Теперь у него самого зазвонил телефон. Звонила Вера.
- Петя, я еду на дачу!
- Хорошо! Целую!
«Как почувствовала!»
Настя вернулась за столик, пробормотала, что ей нужно идти, поспешно поцеловала Разина и убежала.
«Вот зараза!»

Глава 18/25

«…к.л.у.б…»
«…темно…»
«…девочки… одна… вторая… третья… много...»
«…не смотрят…»
«… бар… бутылки… красивые…»
«…стойка… черная…»
«…бармен… стакан... один… второй… третий...»
«… четвертый… супер…»
«…сигарета… пепельница… мимо… по хую…»
«…толпа… телки… классные...»
«…музыка… черт… громко…»
«…зажигалка… упала… пропала...»
«…сигарета… лица… размыты… туман…»
«…текила… бармен… добрый… еще текила...»
«…стакан… покатился по стойке… разлил…»
«…блядь…»
- Еще текилы!
«…где туалет? … зеркало… не смотреть…»
«…вода… холодная… порядок…»
- Здравствуууй, з.. зеркальце, скажи: кто на свете всех пьянее?
Андрей заперся в полутемной кабинке туалета, поставил на широкую раковину слегка лишь пролитый по дороге стакан с виски. Пол и стены, отделанные мраморными плитами, тонули в тенях, лишь несколько ламп над тонированным зеркалом тускло освещали довольно большое помещение. Музыка едва слышно доносилась откуда-то издалека. «Тихо. Даже слишком»
- Двадцать пять… и я задаю… я задаю… Задаю что? миллион вопросов, чтобы ответить… нужно… Нужно что? Да-да-да! Прожить еще… Сколько? Столько же… Двадцать пять, – не осознавая, что говорит вслух, Андрей мычал себе под нос, упершись лбом в зеркало. Потом отстранился, посмотрел на свое отражение и заулыбался.
- Ну что ты как девчонка! Еще поплачь! – Андрей дернулся корпусом вперед к зеркалу и зашелся в истерическом хохоте.
- Мне не двадцать пять! Мне – ноль! Нулище! – он снова было открыл рот, чтобы рассмеяться, но в то же мгновение побледнел, резко развернулся спиной к зеркалу и склонился над унитазом.
Кто-то дернул ручку с другой стороны. Андрей, уже стоя на коленях на мраморном полу, бледный, взлахмоченный, медленно повернул голову к невидимому собеседнику за дверью и прокричал:
- Я занят! У меня совещание! – и снова нездоровым смехом заржал над своей же шуткой. Успокоившись, он потянулся рукой к бочку, нажал кнопку слива, и долго в оцепенении смотрел на водоворот спускаемой воды. Потом сполз на пол и разлегся во весь рост, губы его шевелились, не произнося ни звука. «Почему все это случилось со мной??? Почему??? Почему все не так???»
С натянутой, дрожащей улыбкой, шатающейся походкой, с выправленной наполовину рубашкой, Андрей вышел из туалета с рулоном бумаги в руке. Дойдя почти до барной стойки заметил его в руках, удивленно вскинул брови и зашвырнул его в соседний зал, так что тот, разматываясь в полете, показался ему воздушным змеем.
- Во-здуш… Воздушный з-з-змей.
«…поехали дальше… дверь бешеная…»
«…стойка-сука качается… стул падает… черт!»
«…кофе… горячий…»
«…где брат?»
«…падаю… подержусь за стакан…»
«…девушка… че так смотрит?»
«…красивая, бля… очень… Наглая! Это мой стакан! Или ее?»
- Я вас знаю!
«Я ведь ее знаю! Такая …»
- Только не помню когда и где!
«А-а-а, это ее стакан! Да забирай!»
«Как все скачет вокруг. Бля! Когда же это кончится?!»
- О, брат, здорово! Ты где был? Я не хочу домой! Нет я не пойду! Только не домой! Там она! Красивая… Я ее спросил не хочет ли она выпить, она сказала, что меня не знает. Конечно она меня не знает. Откуда она меня знает. Я сам ее не знаю. Но где-то точно видел. Где? Где… Можно я ее на улице подожду. Ну, я прошу тебя… Ну, пожалуйста… я вот здесь на полу посижу. Покараулю ее. Брат, она… Ну, я прошу тебя… Ну, пожалуйста…

Глава 19/25

Отчего-то в этот момент она осознала, что уже целый час в этой квартире висит молчание, не считая конечно приветствий «с добрым утром», которые мать и отец произнесли, даже не посмотрев друг на друга. «Ах да, еще он спросил какую книгу я читаю. Чуть не забыла!» Необъяснимая ярость охватила ее всю изнутри, хотя она также спокойно стояла у окна как и минуту назад.
Алиса дождалась пока родители разъедутся по своим делам; входная дверь наконец захлопнулась за горничной Катей; сегодня она не пойдет в университет… Она скинула туфли и кардиган, надетые перед завтраком, заколола волосы, - работа предстоит большая…
Сначала на пол полетели атласные гардины, за ними серебряные канделябры… Антикварные картины а-ля Репин или там Шишкин, развешенные тут и там в огромном количестве были будто намертво прибиты к стенам, но и с ними она справилась. Немного запыхавшись, она огляделась по сторонам… Сервиз из Майсонского фарфора, белевший за стеклом горки красного дерева, полетел в противоположную стену и превратился в груду стекла. Родители совсем недавно заняли эти апартаменты, имея огромный загородный дом с целой рощей вокруг него, откуда, тем не менее, не всегда было удобно добираться до центра города. Мебели в квартире пока было немного, но Алиса решила не тратить на нее силы.
Теперь самое главное! То, что ей было нужно, она нашла в мамином кабинете (правда, для каких целей он ей служил, Алиса понять не могла). На специальном столике высилась полуметровая стопка журналов. Она села на пол и принялась выдирать рекламные листы из всех номеров подряд: в сторону полетели картинки с яхтами, винами, одеждой, косметикой, автомобилями, многоквартирными домами и особняками…
Спустя час почти все стены в квартире были заклеены этими самыми листами.
- Интересно, теперь они заметят, что в этом доме что-то не так? – закричала она своему отражению в зеркале и со всего размаха кинула в него телефон. Но оно вопреки ожиданиям лишь треснула, на несколько секунд она ощутила мертвую тишину вокруг себя (если ее вообще возможно ощущать), и тут раздался звонок в дверь. Но ведь она хотела уйти до того, как кто-то из них вернется…
Звонок. Второй. Третий. Еще один. И еще…

«Кто такой настырный? И как не вовремя», - Алиса открыла глаза и поняла, что звонок относится не ко сну, а к реальности. «Забавно, вроде спишь и думаешь: «Вот я сплю, и вдруг звонит телефон. Но это же мой сон, хочу - беру трубку, хочу – не беру. А потом оказывается, что телефон звонит по настоящему…»
Замолчал.
Она оглянулась вокруг. Малюсенькая комната, обставленная в классическом стиле, слабо освещалась светом из окна. «Ритц! Слава богу!»
- Кто там названивает? – сонно пробормотал кто-то справа от нее.
«Господи! Вероника! И ты здесь!»
- Семен… О, тут еще от него сообщение пришло: «Я ведь тоже неординарный», - зачитала Алиса с экрана телефона и включила свет.
- Он псих? Да? – прокряхтела Вероника, переворачиваясь на другой бок и закидывая подушку себе на голову; та, на голове не удержалась и полетела на пол. Вероника потянулась за ней и оказалась там же.
- Он мне вчера, когда мы прощались, сказал, что я неординарная. И видимо теперь волнуется, что он слишком обыкновенный.
- Мужчина не должен так изъясняться. Он мне не нравиться, – доложила Вероника из-под кровати, где устроилась на упавшей подушке.
- Мне сон приснился, что я изуродовала родительскую квартиру и получила при этом массу удовольствия.
- А мне снилось, что я тонула. И точно бы сдохла, если бы меня не спас звонок твоего Семена.
- Спасибо Семену! – в один голос воскликнули они в один голос и рассмеялись.
- А что ты кстати родителям сказала? – спросила Вероника.
- Едва ли они заметят, что меня нет…
Алиса поднялась с кровати и подошла к окну. На улице хлестал дождь. Уже начинало темнеть, редкие прохожие, невидимые сверху под раскрытыми зонтами передвигались поспешно по тротуарам. Вода бурным потоком катилась вниз по улице.
- Мы проспали весь день. Невероятно… Ты, кстати, взяла с собой резиновые сапоги?
- Какие сапоги?
- Резиновые. Резиновые! Там, похоже, настоящий потоп. Я еще никогда не видела такого дождя.
Телефон зазвонил снова, Алиса посмотрела на экран, - снова Семен.
- Он настаивает, чтобы ты сняла трубку! – сказала Вероника и вдруг невероятно оживилась, подскочила с пола и буквально закричала. – Пусть он заедет сюда за тобой. Я хочу на него посмотреть. Снимай трубку. Ну, я прошу тебя.
- Алло, – ответила Алиса и через несколько секунд демонстративно закатила глаза, Вероника прыснула от смеха, и Алиса полушутя, сама еле сдерживая смех, пригрозила ей кулаком. - А, ок, давай.
- Что, все?
- Он перезвонит, - ехал за рулем, его менты остановили.
- Ха! – еще больше развеселилась Вероника.
- Все, хватит смеяться. Я тебе кое-что сейчас расскажу. Вчера, пока ты танцевала, у меня состоялось интересное знакомство… - Алиса заговорила серьезнее и почему-то опустила глаза.
- Да ты что? Я не видела, чтобы ты с кем-то разговаривала!
- Он сидел у барной стойки возле меня.
- Это такой престарелый хмырь во всем розовом?
- Дурочка ты! Да ну тебя!
Вероника, которая только что снова растянулась на полу, поднялась. На ней не было ничего, кроме трусов, и Алиса смущенно отвела взгляд в сторону.
- Он был жутко пьяный. Я тоже. Вообщем, мы нашли общий язык…
- А поподробнее можно?
- Что я о нем узнала: завтра у него день рождения, ему двадцать пять. У него кризис. Но не среднего возраста. - Алиса улыбнулась. – Вчера у него что-то случилось: он где-то подрался.
- Так...
- Он умный, язвительный, грубоватый. Но интересный. Гороскоп не читает. «Одноклассники» не переваривает. Что еще?! Обидчивый. Назадавал мне кучу вопросов из серии не из клубной ли я тусовки. Мне показалось у него что-то серьезное случилось, что он вот так каждый день не напивается. Но это не выглядело так, что он напился потому что его девушка бросила или он проигрался в казино. Как будто что-то куда более серьезное… Не знаю. Будто он растерял последнюю уверенность в себе и отчаянно пытается это скрыть…
- Какой-то тяжелый случай, тебе не кажется?!
Алиса не заметила вопроса и продолжила:
- Я жутко смущалась. Несла такой бред, ты бы слышала! С Семеном совсем не так. Странно, да!
- Значит, этот тип и вправду тебе понравился!
- Знаешь, это интересно, что такое он мне сказал?! У него есть комплекс: он боится, что люди подумают, что он при первом знакомстве старается понравиться, и поэтому ведет так, чтобы такая мысль никому и в голову не пришла.
- Занятно, - сказала Вероника, хотя на самом деле не очень поняла, что Алиса имеет в виду.
«Конечно, занятно, - подумала Алиса. – Ведь ты сама всегда из кожи вон лезешь, чтобы понравиться новым людям. Неважно мужчины они или женщины» Вслух она это, впрочем, не сказала. Не раз она думала о том, что их дружбе не достает очень важного момента – абсолютной искренности. Конечно, будучи лучшими подругами, они были во всем честны и откровенны друг с другом. Но почему-то Алиса, например, никогда не решалась пойти в своих суждениях о поступках и мыслях Вероники до конца, и если та была неправа, или того хуже – вела себя некрасиво, недостойно, Алиса не смела сказать ей всего, что она на самом деле думает, указать подруге на ее ошибки. И при этом была уверенна, что и Вероника не всегда решается высказаться в подобной ситуации, когда речь уже идет о ней самой. Они щадили друг друга, осознавая в глубине души, что это в корне неверно, когда речь идет о дружбе и о ее прямом «назначении». И замечая не раз, как Вероника выставляет себя почти «дурочкой», пытаясь завладеть вниманием новых знакомых и понравиться им во что бы то ни стало, у Алисы ни разу не повернулся язык сказать об этом подруге. И, может быть, зря.
- И как же его зовут? – спросила вдруг Вероника.
Алиса поднялась с пола, прошлась по комнате, обернулась на подругу, еще раз прошлась из угла в угол.
- Представь, не знаю как его зовут. И он не знает моего имени… и еще… мы не обменялись телефонами. И вряд ли снова встретимся. Разве только случайно.
- Не обменялись телефонами?! Почему?! – разочарованно спросила Вероника.
- Глупо! Ужасно глупо! У нас вышел странный разговор, по правде сказать. Сначала он был похож на перепалку, потом на экзамен (то есть это у меня создалось впечатление, что он меня экзаменует), потом на флирт, но такой флирт не откровенный, а навроде его комплекса: все хотят понравиться, но бояться, что об этом догадаются. Потом меня понесло и я сама того не желая, кажется, обидела его… Потом пришел его друг, сверкнул на меня глазами (как-то даже ревниво, или мне показалось, не знаю) и утащил моего нового знакомого.
- А тот что же дал вот так просто себя утащить от такой девушки?!
- Черт его знает! Почему такие бобры как Семен не отвяжутся, пока их не прогонишь?! А вот такие…
- Старо как мир!
Алиса снова улеглась на пол возле Вероники.
- Ну ладно, имени мы не знаем. А каков же он из себя? – Вероника перевернулась на живот, подставила руки под подбородок и приготовилась слушать.
- Под одним глазом здоровенный синяк, нижняя губа разбита, из трещин течет кровь…
- Шутишь?!
- Да, нет! Правда!
Вероника начала смеяться, даже встала, забралась на кровать, сначала села, потом повалилась, все продолжая смеяться. Алиса подхватила ее смех и бросила подушку в Веронику, - та вскинулась, сощурила глаза.
- Ах, так?!
И кинула в свою очередь в Алису подушкой, - та взвизгнула, подскочила на ноги, стянула с кровати одеяло, накинула его на голову Веронике и сама повалилась сверху.
- Какая же ты дурочка, - выпутываясь из-под вороха одеял и подушек, проговорила Вероника сквозь смех и слезы.
- Такая же как ты!
Обе теперь развалились на всю кровать.
- Никочка, что мне теперь делать?
- Что-что? Вы теперь только в одном месте можете встретиться.
- Ну, ясно… там же…
- Именно!
- А вот и Семен, - проговорила Алиса, покосившись на зазвонивший вдруг телефон.
- Как ты его назвала? Бобер?
- Он самый.
- Если ты не возьмешь трубку, у меня голова от этих звонков разболится, - капризно добавила Вероника.
Алиса холодно посмотрела на нее, взяла телефон, прошла в ванную, включила воду и закрыла дверь.

Глава 20/25

Разин так и не уехал в Питер (планы меняются очень быстро) и в девятом часу вечера прибыл на встречу с Леонидом Васильевичем Смышленовым, чиновником их Москомархитектуры к которому имел особый интерес. Тот ждал его в ресторане, расположенном на набережной аккурат напротив Кремля, и уже успел заказать себе несколько мясных блюд и графин водки. Смышленов был человек грубоватый, говорливый и скучный. Разин, прекрасно осознавая, что тот теперь почти последняя инстанция в решении на «добро» его нового проекта, превратился весь в слух, поддакивая бесконечным рассказам и рассказикам уже порядком захмелевшего Леонида Васильевича, и загородившись массивной сахарницей, украдкой выписывал какие-то цифры на салфетке. Смышленов, здоровый мужик, с телом, вырубленным словно из двухметрового куска монолита и затиснутым в черный костюм с патриотичным значком на лацкане, постоянно улыбался, чем, откровенного говоря, выводил Разина из себя, который как человек воспитанный вынужден был отвечать на улыбку. Краем уха слушая Смышленова, он посматривал в окно - на улице хлестал дождь, за стеной которого, как на картине сумасшедшего художника, размывались ленты красных и желтых огней автомобилей. Так проходил вечер. Щеки Леонида Васильевича раскраснелись, он стал говорить громче и смелее жестикулировать своими большими руками. «Сейчас убьет лапой, медведь страшный», - подумал Разин и решил перейти в наступление, пользуясь слабостью противника. Он плавно перевел разговор на нужную ему тему, приготовился задать заранее подготовленный вопрос, и тут у него зазвонил телефон. Номер на экране высветился незнакомый. «Настя», - с надеждой подумал Разин, поспешно вышел на крыльцо ресторана и тут же ощутил крупные капли воды на лице.
Но это оказалась Наташа, его помощница. Сначала он полностью сосредоточился на разговоре – она звонила по поводу завтрашнего объезда объектов, но вскоре заметил, что на улице творится что-то странное. Машины уже примерно по середину колеса ехали в воде, однако это была не гигантская лужа, как это бывает, если долго не перестает ливень. Мурашки пробежали по его спине, когда он осознал, что «лужа» - это сама река, уровень которой медленно, но верно поднимался вверх. Петр Алексеевич невольно попятился назад и чуть не упал, наткнувшись на ступень лестницы, ведущей в ресторан. В голове его быстро побежали мысли о том, что дом их стоит на реке, и жена должно быть сейчас там.
Петр Алексеевич снова вошел в ресторан, однако, не проходя в зал, остался у стеклянной двери, ведущей на улицу: уровень воды, медленно поднимающийся к лестнице ресторана, словно загипнотизировал его. Телефон соединял его с Верой.
- Ты дома! Ты что спишь?! Немедленно просыпайся!
- Пьер, не кричи! – раздался сонный голос в трубке.
- Так, вставай! В Москве наводнение! Я сейчас пришлю к тебе водителя, возьми только самое нужное. Вставай же!
- Ну что за шутки, Пьер! – Вера очевидно еще не проснулась - интонации ее голоса ничуть не поменялись после услышанного.
- Подойди к окну! И я не Пьер, черт возьми!!! – прогремел голос Петра Алексеевича.
Через полминуты молчания в трубке, он услышал:
- Господи! Вода!!!
Тут Петр Алексеевич захотел снова броситься на улицу и побежать, потом поплыть, потом снова побежать, пока он не сообразил, что сейчас ничем не поможет ей, и нужно сохранять хладнокровие.
- Так, слушай меня! Первое: успокойся! Второе: быстро одевайся, собери только самое необходимое! И я сейчас пришлю к тебе Пашу! И позвоню Алисе!
- Хорошо! – сдавленно отозвалась Вера, и он положил трубку.
На улице несколько водителей сообразили свернуть в переулок, уходящий под горку вверх, остальные машины уже не ехали! Люди выходили из своих автомобилей, громко переговаривались, несколько человек встали на ступеньки лестницы, ведущей в ресторан.
- Паша, быстро езжай к Вере, она за городом! – почти прокричал Петр Алексеевич, когда телефон соединил его с водителем.
- Да, Петалеексееич, уже бегу вниз, лифт отключили! – с тяжелой отдышкой ответил ему Егор.
- На каком ты этаже?
- На десятом пока!
- Черт! Поторопись! – сердце Петра Алексеевича забилось еще чаще.
- Петалеексееич, можно я и своих подберу после!
- Конечно! Я еще с Алисой не связывался, сейчас еще раз тебе позвоню, когда узнаю где она!
Посетители ресторана, что сидели в глубине зала повставали со своих мест и теперь также как и Петр Алексеевич наблюдали за происходящим на улице. В воздухе запахло паникой. Метрдотель ресторана, молодой и очень красивый мужчина, одетый с претензией на дорого, кажется, растерял свою прежнюю самоуверенность и решительно не знал что же делать. Крупное тело Смышленова протиснулось между другими посетителями и оказалось возле стеклянной двери. С его лица, также как и с лиц многих слетела маска «хозяина жизни», и он испуганно посматривал своими маленькими глазками то на улицу, то на людей вокруг.
Разин тем временем слушал долгие гудки в телефоне - Алиса не отвечала! Организм по-своему реагирует на стресс, его сложно контролировать: сердце сначала сжимается, а потом кажется, что за грудной клеткой нет ничего кроме огромного мышечного органа – так оно бьется, как ненормальное, будто увеличившись в размере в десять раз.
Разин набрал номер Насти - долгие гудки не завершились ответом. «Вот тварь!»
Через пять минут он снова набрал ее номер – она не ответила. И снова он набрал ее номер. Еще раз и еще раз. Прошло несколько минут. Вокруг началась настоящая паника, где-то за спиной Петра Алексеевича на полную громкость включили телевизор с новостями. С новостями, разумеется, из Москвы. С улицы в ресторан уже зашли двое прохожих. Все вокруг звонили кому-то. Стало душно и очень шумно, захотелось выйти на улицу… «Ну, почему она не берет трубку?!» - Разин снова набирал ее телефон и выслушивал долгие гудки. И сам понимал, что желание дозвониться до нее превращается в идею фикс, и что на самом деле он не столько волнуется за нее, сколько подозревает, что она просто не хочет с ним разговаривать. И он снова набирал ее номер, напрочь забыв позвонить дочери. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. И он снова набирал ее номер. Опять гудки. Гудки. Гудки…
Чья-то рука тронула его за локоть, и тут он опомнился.
- Что будем делать? – спросил Леонид Васильевич, который еще пять минут назад, понимая, что от его решения зависит судьба проекта Разина, со снисхождением смотрел на него. Теперь в его взгляде отчетливо читался страх, а также полное отсутствие желания брать на себя ответственность.

Глава 21/25

«Такое случается. Никогда не случалось, а теперь случилось. Не Гондурас вроде бы, не Калифорния или японские острова, на которые регулярно обрушивается стихия. Здесь никогда ничего не происходит. Разве что ураган раз в два года слегка потреплет город, свалит пару деревьев на пустые троллейбусы…»
Семен выключил радио, посмотрелся в зеркало дальнего вида, улыбнулся быстро своему отражению, подняв резко уголки рта вверх и также резко опустив их вниз. Ему не нравилось как он выглядит. Никогда. Слишком широкое лицо, слишком тонкие губы (лишь голубые глаза слегка исправляли положение), недостаточно высокого роста полноватое тело, которое просто отказывается худеть… Отсюда и любовь к одежде – лишь она способна исправить ошибки природы. Продумано все: модель брюк, ширина ботинок, ширина ремня, - он был мастером подбора шмотья. Все, что он носил, здорово смотрелось, но только он один знал чего стоило подобрать все это…
Толстый, неуклюжий, нелюбимый девочками простой мальчишка из московских Печатников стал королем. Королем мусоропроводов. Да, не совсем то, о чем он мечтал в детстве, слушая ночи напролет Depeche Mode и воображая как будет выступать с ними на одной сцене… Но когда почти двадцать лет назад в стране начался «великий дележ», Семен и его верный товарищ Миха (со слегка криминальным уклоном) вовремя сообразили, что уборка и вывоз мусора – это ж Клондайк. И понеслась… Деньги поплыли рекой. Через пол года у Семена было уже пять автомобилей. Любимая цифра семь превратилась в трехзначный номер 777 на всех его тачках. Фирменный знак. А потом оказалось, что не он один такой умный… Родители переехали на Ленинский проспект в двухсотметровую квартиру с высокими потолками, однако подарку сына не особо были рады. В семье любимчиком ходил семнадцатилетний младший Ваня, красавчик, мечтатель и наркоман. «Вот если б он им хату подарил, обосрались бы от счастья!», - думал Семен и продолжал работать. День и ночь. Ночь и день. И так три года. А в девяносто девятом, этот год он не забудет никогда, верный товарищ Миха кинул лучшего друга, да так, что тот остался не только без квартиры для родителей на Ленинском, а вовсе без копейки в кармане. И ничего, за год поднялся снова: два месяца шарахался по каким-то квартирам, прятался, пил. Много. Потом достал из гаража старые отцовские «Жигули» и начал работать, а усердия Семену было не занимать! Усердия и хладнокровия: там убрал кого надо, здесь сунул зелени тому, кто просил. На Миху рука правда не поднялась, с ним он решил вопрос иначе... Впрочем, это еще был не хеппи-энд. Семена раздели до нитки еще раз – через два года; но он снова начал все с нуля и вернул все, что заработал раньше и даже больше. Одно он все же потерял окончательно – доверие ко всем, кроме самого себя, но сам считал это «здоровым» цинизмом.
В двадцать семь Семен пошел учиться, не бог весть в какой институт - Московский Педагогический (областной, правда), но все же. По окончании поступил в аспирантуру, защитил диссертацию. Стал юристом! Потом вдруг стал рисовать, не получилось – бросил и увлекся фотографией. Вообщем Семен стирал всеми силами весь тот налет, который приобрел в Печатниках в рабоче-крестьянской среде (как он сам ее называл), потом в разборках в девяностые. И к сегодняшнему дню выглядел вполне интеллигентным и интересным молодым мужчиной (никто бы и не сказал что он из той самой категории «из грязи в князи»). Он уже не носил логотипы, разбирался в современной живописи, даже что-то коллекционировал, объездил всю Европу с индивидуальным экскурсоводом, знал лучшие рестораны Москвы, да и сам немного готовил кое-какие итальянские блюда, для чего как-то даже выписал на неделю повара из Италии… С ним было о чем поговорить, и он это знал, но также знал он и то, что такие как он не создают моду, не снимают шедевры с помощью фотокамер, такие как он просто гедонисты, в экстазе потребляющие люксовые предложения современного города и разбирающиеся во всем и вся лишь из страха показаться несведущими, лишь с отчаянным желанием расставить галочки: здесь я был, здесь я ел, это я знаю!
При первом взгляде на Алису Семену стало ясно, чего стоит эта девочка, а через час общения – что она видит его насквозь. Да… нелестно. Но назад пути не было – он это знал. Ему уже порядком надоели «куклы», которых стыдно показать в приличном обществе, потому как они в отличие от обычных кукол не умеют молчать, и которые на втором свидании уже согласны сниматься в его студии. Но без таких тоже было некуда: Семен начал фотографировать несколько лет назад, даже отучился в Академии фотографии на профессиональном курсе и вскоре понял, что натюрморты и пейзажи его не возбуждают. А вот раздетые женщины оказались лучшим объектом для фотосъемки. Огромное помещение на Космодамианской набережной служило студией: фоны всех цветов и размеров свисали с потолка, тут и там горели осветительные приборы, несколько фотокамер (только самые лучшие и дорогие), а также отснятые материалы хранились в огромном сейфе. Кожаный диван, зеркало в золоченой раме и барная стойка, заставленная бутылками розе (для девочек) добавляли обстановке креативного гламура. Девочки приходили в студию с огромными пакетами Гуччи и Прада, набитыми туфлями и тряпками, в которых они планировали фотографироваться, попеременно меняя. В итоге все заканчивалось ню. Вообщем девочкам нравилось, что их кормят икрой и голубикой, поят шампанским, фотографируют, а Семену нравилось, что их потом не нужно раздевать…
Алиса вышла из дверей гостиницы. Швейцар заботливо проводил ее до дверей машины с зонтом. Она медленно забралась внутрь и улыбнулась Семену, у которого тотчас же предательски перехватило дыхание. «Черт, что она со мной делает?! Главное: контроль над базаром…»
- Какая у нас сегодня программа? Прыжок с парашютом с бутылкой виски?
- Да, - заговорил Семен, - вчера странный вечер получился. Все потому, что я давно не ходил на свидания. И уже подзабыл как это делается.
- Спасибо за откровенность. Или… это у вас трюк такой.
- Никаких трюков, - и Семен обезоруживающе улыбнулся, - знаете мы можем, конечно, пойти в кино или в ресторан, но я кажется придумал кое-что поинтереснее.
- О, не сомневаюсь, - с издевкой воскликнула Алиса.
- Вы мне теперь всю жизнь будете вчерашний вечер вспоминать?!
«Всю жизнь. Разбежался!»
- Ладно без шуток. Так что вы предлагаете?
- Я не сказал вчера, - я тоже фотографирую. Но не для конкурсов, не для публики, а так, для себя.
- Неужели?!
- Да, у меня, кстати, своя студия есть, здесь недалеко, в центре. Хотите посмотреть?
- Конечно, - ответила Алиса (ей и вправду было интересно).
- Тогда едем, - и он рванул с места как сумасшедший.
Алиса лишь вздернула бровью, пристегнулась, а потом участливо поинтересовалась:
- Как ваш Костя, кстати?
- Он в порядке. Снова в больнице.
«Он в порядке… снова в больнице… в каком же он порядке?!»
В студии, до которой они долетели, прорвавшись через сплошную стену дождя буквально за десять минут, Алисе не понравилось: здесь, как ей показалось, пахло дурным вкусом. И тут еще Семен сразил ее наповал, заявив, что купил утром холодильник, - вон он стоит нераспакованый, потому что она вчера обронила в разговоре, что пленки нужно хранить исключительно в холоде.
«Ну что за понты дешевые?!», - подумала Алиса и вдруг увидела внушительную папку с фотографиями.
- Это ваши работы? – спросила она заинтересованно.
- Да, - ответил Семен и почему-то переложил папку на высокий сейф.
Алиса продолжала с любопытством на нее посматривать и спросила:
- Что вы снимаете?
- Так… портреты.
- Вы привезли меня сюда. Разве вы не хотите, чтобы я посмотрела ваши фотографии. Ведь любой художник желает, чтобы его похвалили, - лукаво заметила Алиса и взяла папку в руки. Семен прошел за ней на диван, куда она села и начала просматривать его работы.
За несколько лет упорных фотосъемок женских задниц Семен, признаться, достиг определенного успеха, у него можно даже сказать сложился собственный стиль, снимал он лишь на черно-белую пленку, и его работы годились если не для Пирелли, то в Плейбой уж точно. Алиса спокойно пролистала все фотографии, а Семен тем временем пытался найти на ее лице ну хоть какую-нибудь эмоцию. Безрезультатно.
- Очень красиво, - сказала Алиса, захлопнула папку, а потом спросила. – Это все? Вы что-нибудь еще снимаете?
- Ну… раньше снимал там цветы…
- Нет, - перебила его Алиса, - это очень красиво, но разве вас больше ничего не интересует? Почему вы не фотографируете мужчин, например?
«Потому что я с ними не сплю!!!»
- Это сложно. Я пробовал, у меня не получается!
- Почему все до одной раздеты?
- А вы знаете что-нибудь красивее женского тела?
Алиса подумала, что они ступили на скользкую почву, и нужно срочно менять тему разговора. Она встала и начала прохаживаться по студии, рассматривая оборудование. Семен, поняв, что продолжать разговор она не желает, стал распаковывать новый холодильник. Положил туда коробки с пленками, поставил шампанское и пакет молока.
- Вы хотите молоко или шампанское, - спросил он Алису.
- Терпеть не могу молоко!
- Шампанское тоже?
- Шампанское люблю. Но… не сегодня.
- Бурная ночь?
- Вроде того…
- Куда ходили?
- Ну…
- Так бурно?!
- Да! – Алиса начала раздражаться, вспомнила вдруг своего вчерашнего нового знакомого и начала думать под каким бы предлогом закончить встречу с Семеном.
- Если вам, кстати, нужно будет кого-нибудь или что-нибудь пофотографировать, - добро пожаловать, вы всегда можете иметь в виду мою студию.
- Спасибо, вполне возможно я воспользуюсь вашим предложением.
Алиса медленно крутилась на высоком стуле у барной стойки то в одну, то в другую сторону. Семен, пользуясь тем, что она не смотрела в его сторону, принялся жадно ее рассматривать. «Хороша… Как бы ее на диван затащить?!»
- Может перейдем на «ты»? – начал он.
- Давай, - ответила Алиса, посмотрев лишь на мгновение в его сторону.
Семен понимал, что этого спрашивать не стоит, но ничего не смог с собой поделать и все-таки спросил:
- А можно я тебя пофотографирую? – и тут же пожалел что открыл рот. – Ну не в том стиле, как я обычно…
Алиса, до того момента пребывавшая в легкой задумчивости, резко повернула голову в его сторону и посмотрела на Семена так, словно он был отвратительным пауком. Но ничего не сказала, лишь продолжая следить за ним ледяным взглядом, едва заметно раздувая ноздри, движения которых выдавали внутреннюю ярость, прошла к вешалке, взяла свой плащ, медленно надела его и также медленно вышла на улицу.
Где-то с минуту Семен продолжал сидеть на диване, понимая, что даже если сейчас побежит, все равно не вернет ее. Надо же было так все испортить, он совсем не для этого привез ее сюда: хотел лишь показать какой он культурный, интересный мужчина, он и не планировал ее фотографировать, да и работы свои показывать. «Ведь она не из таких! Кретин! Кретин! Кретин!» Потом он вскочил, принялся выключать музыку, потом свет, выбежал наружу, закрыл все три замка железной двери и только потом посмотрел направо, налево в поисках Алисы. Ее нигде не было видно…
Но что это?! Пять из семи ступеней, ведущих к студии, были залиты водой.
- Пиздец, - прошептал Семен и невольно отступил назад.
Дождь неумолимо падал на разлитую поверхность волнующейся реки. Семен разглядел в метрах пятидесяти от себя края кованых перил – они словно разделительные веревки в бассейне колыхались в волнах и постепенно исчезали под водой. И вот река уже заняла все пространство от зданий на том, противоположном берегу и плескалась волнами о стены дома, в котором располагалась студия. Семен быстро посмотрел на свою машину, которая уже готова была закачаться на волнах, и поспешно вернулся в студию.

***

«Козел!»
Алиса вышла из студии и быстро сбежала по ступеням вниз.
- Черт!
Она тут же промокла под ливнем и к тому же оказалась по колено в воде, замерзла моментально, обернулась назад, но решила уже не возвращаться. «Вот еще, у него помощи просить!» И побрела медленно в сторону моста в надежде поймать такси по дороге. Но ни одной машины не было видно ни на этом, ни даже на другом берегу реки. Когда Алису начало трясти от холода, и она подумала, что еще пять минут такой прогулки, а потом воспаление легких, больница и смерть, она решила все же вернуться. Но вдруг увидела впереди машину, медленно движущуюся в сторону моста, собралась с силами и попыталась побежать к ней.
А вода все прибывала; сильный ветер порывами трепал несчастные деревья и в какой-то момент налетел с такой силой, что чуть не опрокинул Алису. Она неловко оступилась, почувствовала, что правый каблук зацепился за что-то там под водой, дернула ногой и вдруг упала. Дождь своими тяжелыми каплями прилепил ее волосы к лицу, а набежавшая вдруг волна отнесла Алису в сторону. Она попыталась подняться, но у нее ничего не вышло, в отчаянии посмотрела в ту сторону, где только что ехала машина, но ее там уже не было…
Алису отнесло еще дальше, она попыталась встать на ноги, но дно уже видимо было далеко, она закричала: из горла вырвался звонкий, но негромкий крик, неожиданно оборвавшийся. Она поняла, что не способна проронить больше не звука. Ледяная вода обожгла все тело. Ей показалось, что грудная клетка уменьшилась чуть ли ни в два раза, и никак, черт возьми, никак не получается вдохнуть. Она начала двигать ногами, пытаясь поднять их на поверхность и почувствовала, как начинает сводить икры. Попыталась закричать. Безрезультатно! Протянула под водой руку вниз к правой ноге и поняла, что нижние конечности уже свело судорогой полностью. Она беззвучно заплакала, медленно погружаясь с головой под воду, чувствуя как сводит теперь и руки, тело тяжелеет и будто бы застывает. В мыслях она кричала, барахталась, дергала руками и ногами, плыла…
На поверхности темной воды показались пузырьки воздуха, которые набухли, вырвались наружу и подхваченные ветром улетели прочь. На улице стемнело.

Глава 22/25

«На поверхности темной воды показались пузырьки воздуха, которые набухли, вырвались наружу и подхваченные ветром улетели прочь. На улице стемнело»
Может не топить ее?! Ну ладно, потом если что перепишу…
6 или 7 ноября. Нью-Йорк.
Меня полностью захлестнуло самолюбование, и я продолжаю этот «дневник». Я уже пытался разобраться в том что же значит вести дневник: тщеславное ли это желание заострить собственное внимание на собственной же персоне, желание ли это разобраться в проблемах, или вот третий вариант пришел только что в голову: последнее время думаю о…
В душном гостиничном номере нечем заняться (я уже прошелся по всем соседним барам, – тоска). Я здесь никого не знаю, меня не знает никто … Нью-Йорк заливает дождем… Внизу, одиннадцатью этажами ниже, Ленгсингтон забита машинами, которые поминутно сигналят. Выглянул в окно и через стену дождя разглядел множество желтых крыш такси и красных огоньков.
Самолеты превратились в автобусы. Калифорния, через три дня – Стокгольм, оттуда назад на родину, затем Лондон… Задрали!!! Первый раз оказался в Америке полгода назад в мае. Нечасто выдается выкроить время, чтобы прогуляться по городу, но в столице Штатов совершенно случайно я оказался предоставлен сам себе на несколько часов. Вашингтон спокойный город с размеренным течением времени. Люди приветливые и беззаботные. Никто никуда не спешит и не опаздывает, водители ездят, не нарушая правил и не превышая скорость. Самый центр D.C. похож на Берлин, точнее на ту его часть, что была разрушена после войны и отстроена в 50-е года советскими оккупантами. Не очень высокие по большей части серые офисные здания одно похоже на другое стоят вдоль правильно расчерченных и пронумерованных улиц. Немало тут и классической римской архитектуры, а вообще-то глазу зацепиться абсолютно не за что. Здесь полно деревьев, и воздух необычайно чистый даже в самом центре. В пяти минутах от Капитолия поют соловьи, а в обеденный перерыв служащие из множества министерств и офисов, переодевшись в футболки и шорты, бегают по улицам и паркам…
Сегодня прилетел в Нью-Йорк, и зачем-то попросил таксиста высадить меня, как только въехали на Манхеттен из тоннеля под Гудзоном. Да… После респектабельного Вашингтона здесь открывается совсем другой вид. Я остановился у невысокого квадратного здания, зажатого между небоскребами, поднял голову и увидел кучу металлолома, прикрепленную к его стене. А на нем (на металлоломе) Иисус, раскинувший в сторону руки и смиренно опустивший голову на грудь. Оказывается, это церковь… Вокруг грязь, вонище, люди толкаются… Но я уже понимаю, что люблю этот город. Прошатался с пол часа по каким-то закоулкам и встал в нерешительности посреди улицы, понимая только, что нахожусь где-то на окраине острова и не имею ни малейшего понятия как выбраться отсюда и попасть в свой отель. Закапал дождь, я натянул капюшон, поозирался по сторонам в поисках метро и спросил у проходящей мимо черной женщины, седовласой старушенции, где оно. А она резко так повернула голову в мою сторону и как зашипит: «What ta hell! I ain't got time, no time at all for a cracker!…» И дальше в таком же духе. Да…
Черт! Виски закончился… а я по ходу ужасно надрался. Час назад вернулся в свой номер с очередной бутылкой, которую спустился купить в баре. Туда отправился босиком и в одних джинсах. Какие-то дамочки (типичные туристки из Северной Дакоты или там Оклахомы), спускавшиеся со мной в лифте, посмотрели на мою пошатывающуюся фигуру с большим подозрением, - я заржал им в лицо как безумный.
Номер крохотный, серый, вроде приличный, но унылый: кровать, здоровый телевизор, а над единственным полезным предметом, столом, зачем-то повесили зеркало. Вот уже пять минут я пялюсь на свое отражение вместо того чтобы писать репортаж. В Москве скоро утро. Я не спал почти сутки. Почему я никогда не сплю в самолете?!
- Если человеку долго не давать спать, начнутся галлюцинации. Я написал рассказ и предсказал брату…
Все приехали… Я начинаю разговаривать сам с собой…
- Моя любовница – бессонница…

Не знаю сколько я проспал, может час, может минут пять. За окном все еще темно. Кажется, теперь я готов поработать. Открываю ноутбук, но залезаю не в начатую вчера статью, а в этот «дневник»…
Неожиданно для самого себя вскакиваю и как помешанный начинаю отдирать от стены это поганое зеркало, которое мешает мне работать. Мешает мне работать! Ничего не выходит. Привинчено намертво! Вот ублюдки! Резким рывком передвигаю стол к окну, бедный телефон полетел на пол, туда же я скидываю непонятные альбомы отеля, в которых подробно, словно для дебилов, рассказывается как пользоваться телевизором, как заказывать еду и напитки в номер, что можно делать в гостинице, а что нельзя и все такое.
Теперь я с немым вопросом уставился в залитое дождем оконное стекло. О чем я собирался писать?! О русских в Нью-Йорке… в Нью-Йорке…
Подливаю в стакан виски и начинаю:
«Над Москвой занимался пыльный рассвет. Он отражался в лобовых стеклах автомобилей…»
Светает… Ну что я могу поделать, если совсем не тот текст идет в мою голову?! Потратил три часа на какую-то белибердистику. И сигареты закончились… А начатый в самолете «дневник» похоже превращается в нечто большее…
Я опять и опять подхожу к зеркалу. Жуткое зрелище…Лицо дико бледное, глаза красные, под ними - десятилетняя синева… Я похож на вампира. Начинаю шипеть как какой-то зверь своему отражению, приподнимаю верхнюю губу… но под ней нет клыков. Обычные зубы. Желтые. Прокуренные. Я вспомнил, что на днях Степкина из отдела кадров обронила в разговоре, что «тебе чего-то там тридцать пять». Но мне совсем еще не тридцать пять! Дура! У нее что нет моего личного дела?! Тупая корова! Сука просто!
Снова сажусь за стол. Кажется, потихоньку трезвею.
Один вечно пропадает в истории (может, он попросту тупой, раз без конца во что-нибудь вляпывается, хотя не похоже). У второго же – ничего не происходит. Ничего плохого. А впрочем и хорошего.
- У меня ничего не происходит. Ничего… - произношу вслух.
Два брата. Загадка, как с абсолютно одинаковыми родителями в конечном итоге получились два совершенно разных человека. Ну ничего схожего! Мама рассказывала, что я возненавидел Андрея, когда тот только появился на свет, - лупил его регулярно, разбрасывал в истерике его маленькие вещи и игрушки; так продолжалось два года. А когда мне исполнилось семь, и у меня прошел период ревности к родителям и комплекс якобы обделенного вниманием ребенка, я преисполнился искренней любовью к братику. К братке…
Как мало осталось воспоминаний с тех времен. Одна мама все помнит… Какая же она смешная: отдала нас с братом в воскресную школу при храме, когда мы только переехали на Мосфильмовскую. Да, родители у нас необыкновенные, - сами не будучи людьми верующими и религиозными водили нас в приходскую школу, где мы торчали все выходные, чтобы оставить нам самим возможность выбора – стать впоследствии верующими или нет. Мы не стали. Но отчего-то запомнились наши зимние походы, когда мама с папой закутывали с ног до головы двух маленьких мальчиков и отводили их в церковь. И там, в холодном помещении, пропахшем воском, нас безуспешно учили петь (с голосами у нас всегда были большие проблемы), читали закон божий, а мы, отстояв смиренно несколько часов, неслись сломя голову на горку, где катались, пока не промокали насквозь. А потом пятилетний Андрей заявил, что в церковь больше не пойдет, что он и так все понял и уже все знает. И мама благоразумно не стала его заставлять. Я же, возможно потому что в то время уже ходил во второй класс школы, где во мне кое-как успели воспитать чувство долга, продолжал посещать уроки при храме. А, может быть, это было мое дурацкое свойство доводить все до конца, буквально маниакальное, - ведь мне чтобы успокоиться нужно доделать до конца даже то, что мне уже и не нравиться, уже и не нужно. Я всегда завидовал его легкости: надоело – бросил, скучно – встал, ни с кем не попрощался и ушел, надо что-то позарез – подошел и взял, и плевать кто что подумает, обидел кого-то (ну не специально) – забыл через две минуты. У меня же все с точностью до наоборот. Мысли, копания, рассуждения – все лишнее. Без них же куда проще. Но разве их выключишь? Отсюда и идут все мои увлечения, хобби, закапывания в работе. Чтобы заглушить этот поток мыслей. Или я ошибаюсь… Отчего одни ничем не увлекаются, а другие - живописью, конным спортом, коллекционированием? В чем причина? Они хотят казаться интереснее самим себе и окружающим или они (т.е. и я в том числе) и с самом деле переполнены идеями и порывами. Черт его знает. Или это заполнение внутренней пустоты. Ведь есть и другие примеры, - отец, допустим, стопроцентно самодостаточная личность, никогда ничем не увлекался, и никто бы не подумал назвать его неинтересным…
Господи, как же там этот придурок? Я ведь волнуюсь за него больше, чем он сам за себя...

Глава 23/25

Город наполнился водой. И страхом. Прохожие, те, что еще не понимали, что им нужно делать и куда бежать, затравленно озирались по сторонам, звонили куда-то, кричали в трубки. Андрей вышел из дверей гостиницы на Рождественку, моментально промочил ноги и смачно выругался, смутив двух не по погоде укутанных в меха девиц, ожидавших видимо автомобиля.
«Как я оказался в «Савойе»? Брат что ли приволок? Какого черта, собственно?»
В кармане тихо зазвонил телефон. Номер не определился, и Андрей опасливо снял трубку.
- Слушай меня внимательно, - раздался деловой голос брата. – Егора твоего вычислили – отсиживается на квартире одного мосфильмовского отморозка.
- Где он? – почти выкрикнул Андрей. Он резко остановился посередине улицы, так что шедший за ним прохожий налетел на него сзади. Однако когда Андрей резко развернулся к нему, тот даже и не подумал что-либо сказать.
- Знаешь дом на Ломоносовском проспекте, в том месте, где он упирается в Мосфильмовскую, там еще на первом этаже индийское торговое представительство располагается?
- Да, - нетерпеливо ответил Андрей. – В чьей он квартире?
- В двадцать пятой. Все отбой. Позже позвоню тебе.
- Стой! Это ты притащил меня в «Савой»?
Но Олег уже положил трубку.
Подняв воротник и запахнув плотнее пальто, Андрей двинулся к Манежной площади. Широкий Театральный проезд полностью забитый машинами, которые не то чтобы еле ехали, а безнадежно стояли без движения, утопал в огромной луже. «Что-то случилось что ли?» подумал Андрей и почти бегом кинулся к метро, но остановился при виде внушительной галдящей толпы у входа.
- Не пускают!
- Вход в метро закрыт! – слышалось со всех сторон.
И он побежал. Сначала по Манежной площади и Моховой улице, также полностью забитыми машинами, затем мимо Библиотеки к Большому каменному мосту. И наконец понял что же происходит.
- Черт! – не удержался он, увидев на набережных, отходящих в стороны от моста, гигантские ряды бездвижных автомобилей, стоящих буквально «по колено» в реке. А дождь тем временем и не думал прекращаться. На другой стороне моста он уже сам, с трудом передвигая ноги, шел по колено в холодной воде. Еще один мост, до которого пока не добралась вода, а потом снова набережная, и снова можно отправлять вплавь. Мимо промчалась скорая помощь, но метров через двадцать затормозила перед бесконечной лужей и в нерешительности замерла перед ней. «Вот оно, последствие глобального потепления! Москва тонет…» - услышал Андрей звук работающего радио, доносившегося из открытых окон припаркованного у тротуара автомобиля. «Тоже мне, д-дурналисты, любители посеять панику!» - со злостью подумал про себя Андрей, которого, по правде сказать, ничуть не волновало ни наводнение, ни чужие беды и горе, связанные с ним. Потоп, землетрясение, метеоритный дождь – ничто сейчас не произвело бы на него впечатления, и он шел дальше и дальше, не сбавляя темп.
События, как мозаика, складывались, подводя его к решению. Повторяя про себя раз за разом адрес, он пошел быстрым шагом в сторону Ленинского проспекта. «Ломоносовский, тридцать восемь. Ломоносовский, тридцать восемь. Ломоносовский, тридцать восемь. Ломоносовский…»
«…как крысы бегут из центра…»
- Пересечение Мосфильмовской и Ломоносовского. Сколько? – Перекрикивая толпу, скопившуюся у метро «Октябрьская», спросил он у водителя старого «форда».
- Тысяча.
- Да пошел ты, - крикнул в ответ Андрей, захлопывая со злостью дверь, но понимая, что все сейчас словно перед Новым годом заломят цены. Тем не менее, минут через пять он сговорился с пожилым кавказцем на вишневой «восьмерке» за пятьсот.

- Я пятнадцать раз тебе звонил! Удивляюсь, как ты можешь спать, когда телефон разрывается! – разбудил Андрея брат. Он повертел головой из стороны в сторону, пытаясь собственно понять где находится.
«Приснится же…»
- Глаза открыл? Не волнуйся, ты у меня.
- Че?
- Тяжелый ты!!!
Андрей, кряхтя и что-то там ворчливо наговаривая себе под нос, поднялся с кровати и прошелся на кухню, выглянул в окно, открыл одну створку и свесился вниз. Слева виднелась Октябрьская площадь. «Ленинский значит»
- Мне приснилось, что в Москве наводнение.
- В Москве что?
- Наводнение, - Андрей закрыл окно и полез в холодильник.
- Это очень странно, - тихо проговорил Олег и добавил, - Егора вычислили!
- Где он?
- На Ломоносовском. Туда менты едут.
- А какой адрес?
- Тебе не зачем туда ехать!
- Адрес говори!
- Андрей, это не серьезно!
- Не называй меня Андреем! Если менты туда едут, почему я не могу поехать?
- Зачем? На хрен тебе светиться!
- А че? Меня отпустили! Хочу посмотреть как его возьмут! Адрес говори!
Олег помолчал немного, но все-таки ответит:
- Дом, где ювелирный.
- Какая квартира?
- Двадцать пять.
- Знаменательно.
В холодильнике оказалось только молоко. «Ненавижу эту белую дрянь»
Андрей посмотрел на часы: девять. Нагнулся к раковине, пустил холодную воду и с мыслями «нельзя пить воду из-под крана» жадно начал глотать из струи.
- В холодильнике только молоко. Браза, у тебя нет ничего поинтереснее?
- Чего, например?
- Ну, не тормози…
- А! Нет!
- Жалко!
- Что за баба к тебе вчера приставала?
- Она не баба!!! – разозлился Андрей.
- Вот как?!
- И она не приставала ко мне!
- Значит, все так серьезнее?!
- Заткнись! Я из-за тебя не взял у нее телефон! Какое ты имел право уводить меняя?
- Уводить?! Тащить, ты хочешь сказать?
- Вот где мне ее теперь искать?!
- Ну как где? Там же!
- Бестолку, - грустно сказал Андрей. – Не из тех, что все выходные в клубе зависает!
- Если ты ей тоже понравился, она также захочет искать с тобой встречи.
- Все! Не твое дело!
- Ладно, ладно! – миролюбиво проговорил Олег.
- У тебя есть вообще чего-нибудь жрать?

***

«Почему я не могу сосредоточиться на самом важном? …войду и что я сделаю? А потом? Черт! Чертчертчерт!»
Он будто знал наверняка, что приедет раньше ментов. Просто знал и все. Андрей вышел на Ломоносовском у углового дома, прошел в арку. Во дворе было тихо, ментовской машины нигде не было видно, и он поспешил к подъезду. Никем незамеченный вошел внутрь и взлетел по лестнице на седьмой этаж. Но у самой двери с номерком «двадцать пять» замер в нерешительности. Он медленно положил руку на дверь.
«Открыто!!! Как всегда, мы никого не боимся»
Из недр комнат пахнуло затхлостью и неухоженностью. Оказавшись в полутемном коридоре, Андрей сразу увидел Егора, - тот развалившись сидел на кухне. Кажется, в квартире больше никого не было. Он стремительным шагом направился к нему, сам еще не зная, что сделает или скажет. Внезапно лампочка на потолке «заморгала», и свет погас во всей квартире. Тени мгновенно заполнили все пространство. Холодный свет уличного фонаря проникал через узкую щель занавесок и графично освещал половину лица Егора, который не двигался с места и погано ухмылялся.
«Урод!»
Натюрморт на столе свидетельствовал тому, что он только что раскурился – Егор сидел на неудобной табуретке совершенно расслаблено, раскинув ноги в стороны, одна рука, согнутая в локте, лежала на столе, другая, вытянутая во всю длину, - на подоконнике. Он равнодушно, даже как-то лениво, взирал на Андрея, всем своим видом показывая, что не ощущает никакой опасности.
На улице послышались крики.
Егор заговорил, и Андрей с удивлением уставился на него:
- Я тут два дня сижу, не вылезаю. Телик не работает. Книжки читаю. Вот Кант, например, пишет… Э… придумал такую классную хуйню - нравственный или категорический императив называется, - он на несколько секунд закашлялся, взял сигарету из пачки, прикурил и продолжил. – В соответствии с ним, э… Короче, в соответствии с ним ты должен действовать только согласно той максиме, руководствуясь которой ты в тоже время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законам…. Понимаешь к чему я?!
Андрей, вылупив глаза, смотрел на Егора, который насколько он помнил, в жизни ничего не читал, тем более Канта.
- Какой Кант?! Я, блядь, щас тебе покажу такой императив!
Андрей, выйдя из оцепенения, бросился на Егора. Что-то сорвалось внутри. Как прежде столь родное лицо друга теперь могло внушать лишь отвращение и непобедимое желание поднять его на ноги, дать под дых, еще раз и еще раз, потом накатать по мерзкой роже, так, чтобы вместо нее остался лишь кусок изодранного мяса…
Андрей с остервенением наносил Егору удар за ударом - тот почти сразу скатился на пол и теперь лежал, скрючившись и закрывая руками притянутую к коленям голову. Он не сопротивлялся!
- Теперь я могу полюбоваться как это со стороны выглядит! – прокричал Андрей Егору в лицо в перерыве между ударами. «Еще немного, и я убью его. Просто… не могу остановиться». И здесь зрение Андрея будто независимо от мозга выхватило справа на столе длинный металлический блестящий предмет – обычный кухонный нож. А рука сама потянулась за ним! Уже потом, по прошествии многих дней, когда Андрей позволил себе вспомнить в подробностях события того вечера, он отметит, что сначала и не думал брать нож в руки – они взяли его сами, если такое вообще возможно.
- Ну, расплатись со мной той же монетой! Ну, давай! – неожиданно снизу послышался неузнаваемый, с какими-то истерическими нотками, голос Егора.
Их окружала почти полная темнота. Лишь немного света между занавесками выхватывало Андрей, стоящего на одном колене возле Егора; и не смотря на то, что сам Егор лежал у батареи в полной темноте, Андрей, уже привыкнув к ней, точно целился ножом в середину его шеи. Тот же, лежа на боку, повернул лицо вверх и смотрел на Андрея одним уцелевшим глазом, похожим сейчас на заплывший кровью глаз быка – то ли разъяренного, то ли затравленного. И Андрей знал точно: если бы Егор не произнес этих слов, лезвие неминуемо опустилось бы на шею, прошло бы сквозь кожу и, перерезав артерии и вены, оборвало бы ему жизнь.
«Не могу», - промелькнуло в голове, и нож со звоном отлетел куда-то в угол.
Он встал с колена и невидящими глазами оглянулся вокруг себя, шагнул в сторону и наткнулся на стул, - тот с грохотом опрокинулся на пол.


«Убийца – тот кто убил, или всякий кто замышлял убийство?» - эта мысль неотвязно крутилась в голове у Андрея пока он сбегал вниз по лестнице. Яркий свет фар заслепим ему в глаза, когда он открыл подъездную дверь. Машина проехали мимо и остановилась у гаражей.
«Менты!!!»
Андрей с ужасом осознал, что пока был у Егора, совсем позабыл о них.
Он быстро пошел прочь. В голову полезли странные мысли: вот горло перерезано, и пол залит кровью. Красная лужа ползет из кухни в коридор, и Андрей пятится от нее как от стаи крыс. В квартире очень тихо, слишком тихо. И вот он уже стоит во дворе, судорожно выдыхает пар изо рта и не может отвезти взгляд от окон квартиры, где все только что произошло. Он застыл словно статуя. Сколько он так стоит без единого движения и только дышит и дышит и дышит, порывисто вдыхая и выдыхая холодный воздух. Пять, десять, может двадцать минут. Страшное чувство, что не можешь пошевелить ни мускулом, - власть над собой потеряна. А что происходит в голове?! Об этом лучше не думать…
«А как расчетливо он произнес эти слова («Ну, расплатись со мной той же монетой!»), зная или просто интуитивно почувствовав, что нужно сказать, чтобы уподобить меня себе, - говнюку. Что я не стерплю этого! Монетой… монетой… монетой… Какой монетой расплачиваться с жизнью?!... А какой она расплатится со мной?»
Подходя к дому брата, он чуть ли не с восторгом ученого, нашедшего «недостающий» элемент, воскликнул:
- Какой императив! А он о какой максиме думал, когда убегал из моей машины!

24/25

- Братка, я пробил тут кое-кого! Хорошие новости! Пацан жив, он в больнице! Помнит, что видел двух человек в машине! Ему показывали твою фотографию и фотографию Егора, он указал на него, сказал, что это он сидел за рулем!
- Да? Че думаешь он так и помнит, кто за рулем сидел. Мы же с ним похожи. Ему сказали что ли на кого показывать?! Да и не мог он ваще никого видеть!!!
- Возможно…
- Вот уроды! А менты на Полянке сказали что мальчишка мертв! Вот козлы, блядь!!!
- Ты…
- Брат, я его только что чуть не прикончил…
- Совсем сдурел?! Не подходи к нему бо…
Андрей будто не слушал его:
- Скажи, убийца – это тот кто убил, или всякий кто замышлял убийство?
- Выбрось это из головы! Эта история почти закончилась: ты, слава богу, никого не сбил, не «прикончил». Живи дальше! – Олег помолчал немного, а потом, решив видимо сменить тему, добавил. – А я, кстати, сейчас в Нью-Йорке по Мэдисон иду…
- Живут же люди, - угрюмо отозвался Андрей, перепрыгивая через лужи. – Я и забыл, что ты смылся из города!
- Не поверишь, перехожу сейчас улицу, - не обращая внимания на дурное настроение брата, как ни в чем ни бывало, продолжал Олег. – А меня машина не пропускает, в ней старикашка с внешностью Вуди Аллена сидит и орет на меня: «Ты куда прешь, мать твою». Ну, точно как в Москве! А потом смотрю, у него вся машина набита старыми бумажными стаканами из-под кофе: все заднее сидение до потолка, пассажирское сидение справа от водителя, даже на торпеде штук сто мятых стаканов не знаю уж как прикреплено, и он, идиотина еле уместился среди этого хлама. Я в таком шоке был, что застыл перед его капотом и уставился на все это безобразие, а он орет на меня.
- Да… Америка – страна психов…
- Сам ты страна психов! Жалко фотоаппарата с собой не было! Странно… До приезда в Штаты я гораздо хуже относился к этой нации… к этой культуре. А теперь, пробыв здесь пару раз, я вижу совсем иную картину нежели нарисовал себе сам по кусочкам из книг, кино, новостей… раньше мне яростно хотелось своими суждениями унизить образ Америки. Это, кстати сказать, всем неплохо удается. И почему-то в особенности тем, кто здесь не разу и не бывал… Ну да ладно… - Олег задышал чаще, видимо от быстрого шага.
- Чушь какая-то! Побывал в Вашингтоне и Нью-Йорке, и решил по этим городам судить об Америке. Да это все равно что по Питеру и Москве судить о России.
- Постой! Я что-то хотел тебе такое рассказать. Забыл. Черт!... А вот: открываю сегодня в отеле библию (ты ничего не думая, я так просто, ради интереса), смотрю - на форзаце кем-то запись от руки сделана. По-русски!!! Слушай: «Нет ничего нового под стенами Города. Счастье отважно борется с бедой и одиночеством. Головокружительный успех низвергается неудачей, но снова спешит наверх!»
- Ты ее с собой теперь носишь? – смеясь, спросил Андрей. И Олег улыбнулся, потому что смог хоть немного развеселить брата.
- Нет, конечно! Я наизусть выучил! Слушай, а ты прочитал рассказ?
- Нет. Ну че за рассказ, ты можешь наконец сказать?!
- Не важно. Братка, все будет хо…
Андрей уже не слушал брата. «Мальчишка жив!... какой же я гад, - ведь все это время я и не вспоминал о нем. Надо будет навесить его! Жив, черт побери!» Тем не менее, в глубине души он отдавал себе отсчет, что вряд ли соберется к нему в больницу, - просто сейчас хотелось думать именно так. Он зашел в подъезд и в задумчивости остановился у лифта.
«А что дальше? А что я должен делать завтра?»
Страшно захотелось выпись. В кармане снова зазвонил телефон. Андрей с удивлением увидел на экране свой домашний телефон. В трубке было очень шумно, наконец, он различил знакомые голоса:
- Соколов, мать твою! Мы знаешь скока здесь сидим! Уже двенадцать ночи! Где ты ходишь? С днем рожде..

25/Конец

ИХаритонов 2007-09