Генка (лучше поздно чем рано)

Автор: choock В бока и спину врезались земляные кочки. Несмотря на то, что спальник был новый, плотный, пухлый и вообще весь какой-то профессиональный и навороченный, проклятые бугорки отнимали всякую надежду уснуть этой ночью. Минувшим днём спецназовцы вымотали нас по полной программе. Я думал, что вырублюсь, как только заползу в палатку, но не тут-то было. Ещё и непривычная обстановка... Когда я в последний раз ночевал в палатке? Пожалуй, в походе после школьного выпускного вечера. А было это пятнадцать лет назад. И комары! Грёбаные подмосковные москиты, размерами не уступающие стрекозам. Когда их ловишь и давишь руками, они хрустят с хорошо различимым ухом треском.
Наверное, по этим же причинам не спалось и Генке. Он ворочался и бубнил. На застёгнутом входном пологе нашей палатки вспыхнуло круглое световое пятно от луча фонарика. Это Дед, обходя дозором лагерь, услышал Генкины проклятия, сыпавшиеся на головы злобным комарам и телевизионному начальству, заславшему нас в глухомань.
- Эй, Ростов! - хриплый голос Деда был преисполнен строгостью, - Ну-ка рты закрыли! Сказал же, что б ни звука после отбоя...
- Да, блин, у вас тут хер заснёшь, - завёл Генка в ответ, - комары, бугры всякие в спину впиваются. А у меня спина-то больная, камеру тягаю каждый день, да штатив. Шестнадцать килограммов...
- Ростов! Кому сказал молчать! - повышенный тон Деда дополнил красноречивый щелчок передёргиваемого затвора автомата Калашникова.
- Всё-всё-всё... Спим, - заверил его Генка, а потом уже тише, - Заснёшь тут, ходит, автоматом клацает... Я тут в спальнике запутался... Куда ж ноги совать? Вот сучара бацильная... Бу-бу-бу. Бу-бу-бу.
Генкин словесный поток вряд ли остановился бы, даже если Дед пустил автоматную очередь сквозь тонкие палаточные стенки.
Воякам Генка не приглянулся с самого начала. Сегодня утром, как только мы прибыли в лагерь, состоялось первое построение. Генка отличился сразу. Ещё не успел раскрыть рот начальник лагеря, представившийся кличкой Дед, мой оператор сделал шаг вперёд, поднял руку как в школе и спросил:
- Есть один вопросик... А где тут у вас туалет?
- Кто такой? - Дед презрительно скривил рот.
- Геннадий Васильевич Божков, - отрапортовал Генка.
- Откуда родом?
- Из Ростова.
- Так. Ростов, стать в строй и терпеть.
- Да у меня живот прихватило, съел, наверное, чего-то несвежего. Вчера в гостинице...
- Молчать!
- Так ведь...
- Цыц!
- Я...
- Ч-ч-чь...
- Всё, молчу, молчу, я только...
- Ростов!!!
Генка зажал рот обеими руками и вернулся в строй. Шеренга, состоящая из двух десятков журналистов и операторов, хихикала. Дед дождался, когда все насмеются, и продолжил скомканную Генкиной триадой процедуру знакомства. Представил наших тренеров и педагогов. Это Батя – специалист по выживанию в экстремальных условиях, это Дарий – мастер боевых искусств, это Питер – будет учить тактике ведения боя и стрельбе, это Игла – минёр-подрывник, это Док – какой лагерь без врача.
- А можно вопросик, - опять сунулся из стоя Генка.
- Иди, ради Бога в туалет, вон за теми кустами, - Дед махнул рукой в сторону ближайшей опушки.
- Да я уже не хочу. Я вот чего хотел спросить...
- Ростов, ты достал! Стань в строй и замолчи!
- Всё-всё. Молчу. Я только...
- ... твою мать!
- Всё. Нем, как рыба, - Генка для наглядности опять зажал рот ладонями.
Дед, сбитый немного с толку, помычал и вернулся к инструктажу. Цели и задачи мероприятия понятны. Проект пилотный, поэтому недоработок может быть множество, но старались, как могли. Насытили эту неделю массой уроков, тренингов, занятий. Скучать не придётся. Телевизионное начальство говорило, но не лишним будет напомнить – в каком месте мы находимся и для чего – никто не должен знать. Подписку о неразглашении брать излишне, но не распространяться о том, что будет здесь происходить в наших же интересах. Тут могут шнырять бойцы срочной службы – рядом учебный полигон кремлёвского полка. Для них придумана легенда – мы – школьные педагоги по внеклассной работе, выехали на сборы. Так им и говорить, если спросят. Форма казённая – выдадут бушлаты, штаны, майки, ремни и банданы. Жить – в палатках. Завтраки, обеды и ужины – внимание – будут привозить из кухни, которая готовит для кремлёвского полка. Есть вопросы?
Вопросы, конечно, были. У Генки. Он тянул руку из строя как первоклассник. Суровая команда спецназовцев, глядя на неугомонного ростовчанина, заулыбалась. Наши коллеги в строю ржали в открытую.
- Ну, давай, Ростов, спрашивай – Дед ухмыльнулся в усы.
- Есть один вопросик, - задвинул Генка преамбулу, - а умыться-подмыться где-то можно будет? Или мы тут вонючие будем всю неделю ходить?
Рассказали и про систему подмывки, и про режим, и про план будущих занятий, ответили ещё на десяток Генкиных вопросов – никто из “курсантов” просто не успел вставить слова в бесконечную болтовню Ростова. Потом Деду надоело и он объявил построение законченным.
- Последний вопрос, теперь от меня, - сказал Дед, - “Трёхсотые” есть?
Недоумение...
- Ну, я имею в виду, раненые-больные есть?
- Есть... - это, конечно, был Генка.
- Так, Ростов, про тебя мне всё ясно, - Дед подошёл к Генке вплотную, уже злясь не на шутку, - перегаром за версту несёт. Марш в палатку, отлёживаться. И что б я тебя не видел сегодня больше. Предупреждаю всех, что на территории лагеря действует сухой закон. Один раз учую запах или найду бутылку пива, из лагеря выгоню безвозвратно. Получать обмундирование – бегом марш!
Весь день нас мучили. Вырядившихся в новый камуфляж, разделили на две группы. Я попал на горную подготовку. Руководил Батя. Он заставил нас пробежаться по лесу и вывел на поляну, где между сосен и берёз было напутано неимоверное количество верёвок и канатов. Показал, как переправляться через овраг, как эвакуировать раненого и погнал нас по очереди по этой паутине. Через час почти все с высунутыми языками лежали на сухой хвойной подстилке, не в силах пошевелиться. Батя сжалился и отвёл нас в лагерь. Там умирала вторая наша группа. Дарий, которого за квадратную челюсть, молчаливость и гору мышц, перекатывающихся под майкой, назвали Терминатором, гонял их по “тарзанке”. Нужно было забраться по гладко обтёсанному вертикальному стволу сосны с узкими дощечками-ступеньками чуть не до самого верха, и съехать оттуда на перекладине по верёвке, опускающейся под острым углом к земле. Нам дали отдохнуть полчаса, а потом за нас взялся Питер. Он оказался настоящим садистом. Сказал, что журналисту вовсе не надо биться с врагом как сраному Рэмбо. Нужно просто унести свою задницу из зоны боя, если таковой случился. Поэтому без навыков пехотинца не обойтись. А что важней всего в пехоте? Уметь ползти по земле так, что бы не зацепило пулей. Вы должны, увещевал нас Питер, инстинктивно падать на землю при звуке первого выстрела и рассыпаться подальше друг от друга как горох, что бы не накрыло всю группу. И потом ползком со скоростью звука перемещаться в сторону ближайшего укрытия. Не важно, если вы упадёте в дерьмо, не важно даже если вы сами обосрётесь, главное, вы останетесь в живых. Есть множество способов ползания. Основные Питер продемонстрировал самолично. Он прижался к матушке-земле и заскользил по ней как змей. Потом повернулся и пополз боком. Так же быстро как на животе. Потом каким-то образом заскользил на спине, потом ногами вперёд. Продемонстрировал, как должны при этом двигаться руки и ноги. Встал, достал из кобуры пистолет и выстрелил в воздух. Мы тупо стояли и смотрели на него. Питер повторил – при первом выстреле на землю упасть и врассыпную. Тут же загремели выстрелы – Питер со скоростью автомата стрелял теперь прямо над нашими головами. Дошло – мы неловко опустились на землю и поползли как гусеницы по кустам. Садист Питер ходил между ползущими телами и орал: “Ты, небритый, жопу опусти! Эй, Белая Шапка (это ко мне – я выпендривался и носил войлочную шапочку с вышивкой “Эльбрус”), тебе уже давно бОшку снесли, можешь не дёргаться! Девушка, не на четвереньках, а ползком, колени разведите, что Вы как девственница!”. Питер гонял нас целый час. Как оказалось, ползать было гораздо труднее чем даже бежать. Силы прямо-таки уходили в землю, к которой я так плотно прижимался. Когда мы уже не ползали, а только слабо трепыхались на земле как раздавленные муравьи, Питер дал команду встать. Мы с трудом поднялись – с ног до головы в зелёном соке травы и коричневых разводах влажного чернозёма. Было удивительно – Питер во время демонстрации ползал тут же, но его щеголеватая спецназовская форма даже не примялась, причёска сохранилась – волосок к волоску и даже тёмные очки идеально ровно продолжали сидеть на носу. А мы... Жалкое зрелище. Питер вежливо извинился за то, что повышал на нас голос и обзывал. Это не стремление быть похожим на сержанта из голливудского фильма, мягко пояснил он. Просто по-другому не дойдёт. Он чуть ли не заискивал перед нами. Потом без всяких переходов опять выхватил пистолет и загромыхал выстрелами. И всё повторилось сначала - “мать-перемать, жопа и т.п.”.
За этим, безусловно, интересным со стороны зрелищем наблюдал Генка. Он сидел в палатке, высунув только босые ноги и взлохмаченную голову. Генка откровенно веселился. Генка бухал. Несмотря на строгое предупреждение Деда, он решил допить прихваченную нами из Москвы початую бутылку водки.
Каким-то чудом мы дожили до ужина. Приехала военная “Газель”, бойцы выгрузили подносы, бидоны, и наши мучители отпустили наши грешные души на покаяние. Я приплёлся к нашей с Генкой палатке – колени мои дрожали и подгибались, руки безвольно свисали вдоль туловища.
- Да вы ж мои золотые! - пожалел нас Генка, - Что ж они, сучары бацильные, измывались так над вами!
Мы отлежались, умыли грязные морды и пошли на ужин. Меню порадовало. Дед не обманул насчёт кремлёвской кухни. Была чудесно свежая запечённая красная рыба, густая солянка с мясом, горячий ещё хлеб, мёд и свежие фрукты. Изголодавшиеся и растратившие непривычно много энергии журналисты, набросились на еду.
На вечернем построении Дед сказал, что сегодняшнюю программу мы не выполнили – было запланировано ещё два занятия. Из-за нашей нерасторопности их провести не успели. Строй тихо застонал и только Генка весело присвистнул, пошатываясь и стараясь не выпасть из шеренги. Он опять было раскрыл рот, но Дед, наученный горьким опытом, повёл в его сторону дулом автомата и погрозил пальцем. Наши педагоги, надо отдать им должное, спросили у нас – не внести ли изменения в программу сборов? Вы, мол, люди взрослые, заслуженные и невоенные. Требовать каких-то результатов с вас никто не будет. Это нужно вам, и если хотите, можно просто днём гулять по лесу, а вечером сидеть у костра. Генка начал было выражать бурное одобрение таким предложениям, но вперёд вышла Надя – начальница отдела спецпроектов ВГТРК, который организовал эту пробную учёбу журналистов выживанию в экстремальных условиях. Наде тоже досталось по полной программе – она лазала вместе с нами по веревкам и ползла по-пластунски, выслушивая обидные реплики Питера. Тем не менее, она высказала общее мнение – всё нормально, мы затем и приехали. Негоже, мол, опытным журналистам, жаловаться на трудности. Все кроме Генки одобрительно загудели. Я тоже – было приятно осознавать, что мы – люди сильного духа.
Батя, Питер, Дед, Игла и даже робот-убийца Дарий заулыбались. Откровенный Батя сказал, что они сами нас побаивались – привыкли, мол, воевать, а тут приходится общаться с матёрыми журналюгами. В дополнение к его русым усам, пилотке (точно, как Иван из фильмов про Великую Отечественную), это его заявление ещё больше расположило к нему аудиторию. У вечернего костра общались уже почти дружески. Говорил, в основном, Генка.
- Молодцы, вы всё-таки, - обращался мой оператор к коллегам и наставникам, - когда б мы ещё из своего Мухасранска выбрались! А тут Москва – столица нашей Родины. Знаете историю, как мы все вчера в гостинице знакомились? Щас расскажу… А, ну да – вы ж сразу о нас позаботились. Номера в гостинице – шикарнючие. Жил бы там и жил – номер на одного человека, там такая ванная и полотенцев сорок штук. И для морды и для ног и хрен знает ещё для чего. Ты ж моя курочка (Генка благодарно заулыбался редкозубым ртом Наде, та смутилась и покраснела). Ну, я ж сразу подмылся, побрился – щетина была – во, пьянствовали три дня, когда б я брился? Так вот… Сидим с ним (Генка показал на меня пальцем) как короли – водка, колбаса. Телефон звонит гостиничный. Я уже думал, что это, извиняюсь, проститутки. Нет – голос такой строгий: “Вы журналисты из Ростова?”, “Ну, да”, - говорим. “Не могли бы вы зайти в номер пятьсот восьмой?”. На хера, спрашиваю. Думаю, ну мандец, менты нас щас повяжут или ФСБэшники какие-нибудь. А там говорят – а мы из Волгорада. Тут с нами ещё краснодарцы и с Иркутска ребята подойдут. Решили, мол, познакомиться до начала всей этой байды. Приходите, у нас тут водка, пиво, закуски валом. Фу-ух, у меня аж от сердца отлегло. Ну, мы пришли, и познакомились. Вот, вот, вот (Генка показал пальцем на юную краснодарскую журналистку, потом на её такого же субтильного оператора, на волгоградскую пару и мордатых работников иркутского ГТРК). Простите, золотые, не помню, как вас зовут…
Когда Генкины бесконечные монологи всем порядком поднадоели, люди начали расползаться по палаткам – сказывалась усталость. Через какое-то время я окончательно потерял надежду заснуть и решил, что время надо хотя бы как-то убивать. Послушать Генкины рассказы – чем не способ? Я уже не злился на него. То раздражение, которое вызвало у меня во время первого построения его глупая – как мне тогда казалось – болтовня, улеглось.
- Ген, Геныч...
- Чего?
- Расскажи, как ты на телевидение попал, - попросил я, хотя слышал эти истории тысячу раз.
И Генка рассказал. Естественно, повествование началось с самого раннего детства. Я вновь услышал душещипательный рассказ о том, как мальчишкой он залез вместе с пацанами в заброшенные катакомбы какой-то старой крепости, стоявшей на месте его родного Аксая. Как он провалился в яму и его начало засыпать песком. Как испугались и убежали его друзья, и его задохнувшегося, с остановившемся сердцем, вытащили и откачали какие-то работяги, случайно оказавшиеся рядом.
Потом пошли былины об отрочестве и юности. Вполне органично он влился в коллектив сверстников – оторвил и хулиганил вместе с ними. Я услышал о первых переломах Генкиной челюсти, о первых девчонках, которые сплошь оказывались курвами.
Затем шла не менее бурная молодость. Его друзья на заре эры первых кооперативов и бандитских группировок уже имели опыт, присущий городской шпане середины восьмидесятых. Именно они открыли первый в Аксае видеосалон, а потом зал видеоигр. Генка наравне со всеми вложил свои первые деньги в торгово-шмоточный бизнес. И было неудивительно, что именно их салон, ставший на время складом, выставили. Грабители вынесли целый КАМАЗ шмоток, а в самОм подвальном помещении устроили пожар, который и погубил сваленную в кучу салонную аппаратуру. Почему-то в этом месте рассказа Генка смеялся громче всего. Я начал размышлять о том, почему человек, которого судьба столько раз била, настолько жизнерадостен. Это врождённый позитив, или какая-то особая жизненная философия – силился я понять. Но, так и не поняв, не дождавшись истории про телевидение, под мерное Генкино гудение, я заснул.

***

Водка, захваченная предусмотрительным оператором из гостиницы, закончилась ещё накануне. Началась трезвая жизнь. На следующее утро, несмотря на короткий и неудобный сон, я почувствовал себя человеком. Все похмельные синдромы, мучившие меня вчера, прошли. И удовольствия от жизни не портили даже ноющие после вчерашних физических нагрузок мышцы. Может быть, даже только подчёркивали это удовольствие.
Неожиданно преобразился Генка. Отсутствие спиртного явно шло ему на пользу. Сколько я его помню (а он был первым оператором, с которым я начинал работать на телевидении), Геннадий бухал постоянно. В его вместительной сумочке, с которой он приходил на работу, всегда уютно лежала бутылка водки или, в крайнем случае, пара полторашек пива. Нет, нельзя сказать, что он ежедневно накидывался в хлам, просто всегда был подшофе.
А тут выяснилось, что трезвый он гораздо более живой и активный чем обычно. В это второе утро в подмосковных лесах Генка с удовольствием присоединился к нашим занятиям, над которыми вчера ещё посмеивался.
Батя показывал, как спастись от пожара в высотном горящем здании. Он был похож даже не на фокусника, а на настоящего чародея. Сгодится, говорит, всё что попадётся под руку – простыни, наволочки, шторы, даже шнурки. Так уж и шнурки – засомневались мы. Батя хмыкнул, выудил из необъятных карманов какие-то коротенькие обрывки верёвок, пресловутые шнурки, пару носовых платков. Руки его замелькали с неуловимой скоростью и за минуту он сплёл из всего этого обвязку. Просунул ноги в петли, свободный конец хитрым узлом закрепил на суку ближайшего дерева, а потом просто раскинул руки и ноги, зависнув над землёй на этой хлипкой на первый взгляд конструкции. Бывалые журналисты в восхищении зааплодировали. Генка тоже проникся уважением к этому маленькому усатому человечку в пилотке. За полчаса мой оператор научился вязать десяток самых распространённых узлов. А Батя в это время ненавязчиво учил уму-разуму.
- Развивайте в себе наблюдательность. Не нужно быть параноиком, но на мелочи всегда надо обращать внимание. Где бы вы ни были – в горах, переполненных ваххабитами, или в городском транспорте. Да, да – в том же метро опасностей подстерегает ничуть не меньше, чем на разведке в лесах над Тереком. Два года назад мне, кстати, сломали челюсть именно в метро. То ли скинхеды, то ли ещё какая-то шваль – семь человек их было в вагоне. Обдолбленные все. Цеплялись к пассажирам, девчонок хватали за сиськи-жопы. И двое ментов ехали тут же. При исполнении – в форме, с дубинками. Отворачивают морды, как будто ничего не происходит. Ну, я молодёжи сделал замечание. Те полезли драться. А менты так и стоят в стороне. Тут как раз станция – люди выскочили. Так что тех семерых заломать было легко – никто под ногами не путался. Двоих сразу каблуками – подвис на поручнях и ударил ногами. Ещё троих кулаками – каждому по удару хватило. Смотрите, бьете скользящим в подбородок – в самый краешек. Там окончания нервные – резкая боль и противник сразу выходит из строя. Ну, а двое оставшихся просто убежали в соседний вагон. Я к ментам поворачиваюсь, говорю, что ж вы, суки, стояли не помогали. И тут один мне с размаху дубинкой по роже – так и хрустнула челюсть. Я в шоке – ну, вообще неожиданно, а они подскочили начали заламывать. Ты что ж, говорят, устроил тут в общественном месте. Представляете? Ну, я опомнился через пару секунд, одного в солнечное сплетение ткнул, другому палец большой вывернул. Вынул из чехлов их же наручники и захомутал обоих. Вывел на станции – и к дежурному. Тот за пистолет хватается, глаза выпучил – как это сотрудников ведёт мужик какой-то как зэков. Я ему объясняю, мол, напортачили твои ментята. Он не слышит ни хера. Пришлось удостоверение своё показывать. Тогда только угомонился, извинился и принял этих двух уродов.
- А что ж у Вас за удостоверение такое, - спросил Генка, заворожено глядя на улыбчивого Батю.
- Ну, это не важно... Вот вам и метро. Знаете, как не заблудиться в московской подземке? Запомните, если поезд идёт в направлении центра, остановки объявляются мужским голосом. Если от центра – женским. А в остальном – сориентируетесь по карте.
- А у меня, кстати, был случай, - подхватил Генка, - иду в Аксае ночью уже... Ну, с работы. А у нас там шпана на районе тасуется постоянно. Я бочком, бочком, хочу их обойти. А они видят – пьяный идёт, и ко мне, гопники хреновы. Сучата, ножики достали. Я – хвать кирпич с земли! И ору – не подходите, суки, убью. Пока они тормознулись, я каменюку бросил – и убегать. Чуть не обосрался от сраха!
- Молодец, - похвалил незаметно подошедший к группе Дед, - ты действовал интуитивно правильно. Если противник превосходит количеством, главное его ошарашить каким-то действием, которого он не ожидает. Запомните, совершенно не важно то, как вы выглядите при этом со стороны. Ростов говорит – чуть не обосрался... Можно и обосраться. Если вас прижали к стенке пятеро – шпана или террористы, не важно – срите. Да, да – срите в штаны. Или струю мочи пустите, пусть им станет противно, и они перестанут видеть в вас угрозу, расслабятся. Ну а вы-то будете очень внимательно за ними следить – помните, чему Батя учил? Каждая мелочь важна. И как только вы дождётесь момента – действуйте. Давайте покажу. На, не бойся, не заряжен.
Дед протянул мне автомат Калашникова. Журналисту из Волгограда поручил заломить ему за спиной руки и крепко держать. Оператору по фамилии Лесничий – тоже из Волгограда - вручил два пистолета и велел приставить их ему к голове. Одолжил у Бати нож, отдал его Генке и заставил приставить к собственному горлу. Рядом на подстраховку поставил Большого Босса – так мы назвали начальника какого-то отела ВГТРК, который постоянно всем рассказывал, что он организует прямые эфиры с Президентом и что от него в этом непростом деле всё зависит. Получилась впечатляющая картина – престарелый Волгоградский журналист по кличке Полковник (он прославился ещё в гостинице во время пресловутого знакомства, о котором рассказывал Генка – волгоградец хвастал, что он в звании полковника в запасе и работал во всех горячих точках Кавказа) заломил Деду руки так, что тому пришлось опуститься на колени. Генка прижимал нож к горлу спецназовца и куражился при этом: “Партизанен, здавайсь!”. Большой Босс тоже вошёл в роль, схватил Деда за волосы, запрокидывая тому голову. Я упёр пленному в живот дуло автомата, Лесничий размахивал пистолетами. Коленопреклонённый Дед хрипел при этом “Пожалуйста, не убивайте. У меня мать старушка и жена больная. Отпустите, Христа ради”. Мы, конечно, ждали, что вот сейчас Дед начнёт отбиваться, освобождать руки, отпихивать нож или автомат. Но то, что произошло в следующую секунду абсолютно всех сбило с толку. Он закатил глаза и обмяк, как-то удивлённо пролепетав при этом: “Пиздец, доигрались... Кажется сердце”. Было бы неудивительно – при Дедовых-то габаритах и возрасте. Все застыли, не соображая – серьёзно это или Дед продолжает играть роль пленённого солдата. И тут у завалившегося набок Деда из уголка рта побежала струйка крови.
Лесничий бросил пистолеты и испуганно отскочил в сторону, я тоже опустил автомат. Полковник ослабил хватку и закудахтал: “Ё-моё, пацаны, врача надо...”. Лишь опытный Генка догадался обернуться на Батю – тот стоял и улыбался. “Да он притворяется, эй, держите Деда!”. Но Генку отпихнул вошедший в привычную роль начальника Большой Босс: “Отойди, идиот”. Босс схватил запястье умирающего Деда, видимо, что бы нащупать нитевидный пульс, и принял на себя первый удар. Дед с правой зарядил ему в ухо, а ногами при этом уже валил на землю Полковника. “Спасатели” разлетелись в разные стороны. В образовавшемся пространстве Дед крутанулся по земле, подхватывая выроненные Лесничим пистолеты. Через мгновение он был уже на ногах. Я удивлённо посмотрел в бездонное дуло направленного на меня пистолета. “Бум, ты убит”, - шепнул Дед и весело мне подмигнул. Лесничий сныкался за пеньком – он-то помнил уроки Питера – услышал выстрел, упал и рассредоточился по кустам. Боеспособным остался один Генка. Понимая всю бесполезность своих действий, он всё равно бросился на гениального симулянта, издавая боевой клич и картинно замахиваясь ножом. Дед сотворил классическое па. В плавных кошачьих движениях айкидо его медведеподобное тело двигалось с такой грацией, которую не смог бы показать даже Цискаридзе на сцене Большого театра. Нож полетел в одну сторону, Генка в другую. А Дед уже засовывал пистолеты в кобуры и забирал у меня автомат.
- Напрасно ты его назвал идиотом, - обратился Дед к потирающему ухо Большому Боссу, - Идиот как раз ты. Ростов единственный из вас, кто засомневался и был начеку, а вы все повелись и расслабились. И я воспользовался моментом.
- Но как же, у Вас же кровь хлынула изо рта, - Босс явно был обескуражен. Давненько видно не выпадало у него такого дня, в течение которого ему дали в ухо и обозвали идиотом.
- Говно, моча, кровь – какая разница! Я прокусил себе щёку изнутри. Совсем чуть-чуть. Выдавил из себя пару капель крови, и вы сразу побросали оружие. То есть я почти не пострадал – ранки во рту заживают моментально.
- Как Вы меня киданули, - восхищался Генка, поднимаясь с земли, - покажите приёмчик, пожалуйста.
- Я покажу, но приёмы – это не главное. Главное – принцип действий. Уяснили?
- Вы про обоссаться - обосраться? - уточнил я.
- Вот именно. Улучить момент, а дальше действовать по обстоятельствам. Не обязательно использовать каратэ или айкидо, тем более, если вы их не знаете. Очень эффективно, например, порвать противнику рот. Или пальцем в глаз. Это физиология – надавил человеку на глаз, и тот испытал адскую боль.
- Блин, вот это да! - восхищался Генка, - теперь мне в Аксае никакая шпана не страшна. Пусть только сунутся, я им быстро глаза повыкалываю. Вот так – дхыч-дхыч!

Дни проходили незаметно. Лично я не успевал соскучиться. Каждое утро бодрость вливал в нас Дарий – он проводил зарядку с каким-то безумным кроссом и отжиманием на кулаках. Питер учил нас маскироваться в лесу, и мы лазали потом в окрестностях лагеря как лешие – все увешанные ветками, листьями с замазанными грязью лицами.
Игла много и интересно рассказывал о минах, фугасах и всяческих адских машинках. Как увидеть растяжку, обезвредить взрывное устройство, почему нельзя переступая через поваленное бревно ставить ногу сразу за препятствием, где ещё чаще всего минируют дороги. Показывал толстенную тетрадь, где на каждой странице в разрезе были нарисованы самые замысловатые мины – он сам составил эту коллекцию, когда разминировал объекты в Анголе, Афганистане, Чечне и Бог знает ещё каких уголках земного шара.
Батя водил в лес – строить из еловых лап убежище. Под его руководством мы соорудили такой вигвам, в котором с лёгкостью помещался весь наш отряд. Вот здесь можно переждать холода, а вот так разжечь костёр, а вот так высушить одежду. А вот этот корешок съедобный, а этих ягод есть нельзя, а вот так обеззаразить воду, а так поймать птицу, а так её разделать и приготовить, а вот как соорудить лодку из жердей и плащ-палатки, а так определить стороны света по Солнцу, а вот так по Луне и звёздам – Батины познания в вопросах выживания были безграничны.
Дед вообще был универсален. Поведение в городе, в лесу, в пустыне, на Северном Полюсе – он мог проинструктировать насчёт всего. Питер как-то обмолвился – жаль, мол, старик засекречен. Если б можно было рассказать где, когда и как он воевал, если б можно было показать награды, которые Дед никогда не надевал! Начальник лагеря учил нас инстинктивной стрельбе из пистолета. Скорее всего, он применял элементы гипноза. Вроде бы ничего особенного не говорил – ну, выхватил, ну, снял с предохранителя, ну, навёл, ну, пострелял парными выстрелами , не прицеливаясь. Но после нескольких занятий даже наши девчонки показывали потрясающие результаты – пули кучно ложились в центр мишени. Как это объяснить – не знаю. Я сам до этого лишь пару раз держал в руках оружие, но уже к концу недели выбивал восемь из десяти. Батя сказал, что у Деда педагогический талант.
На всех занятиях главными героями были педагог и Генка. На каждый пример, приведённый тем или иным Мастером, он находил случай из своей жизни. Так Москва, Волгоград, Краснодар и Иркутск узнали очень много о славном городе Аксае и об одном из его жителей. Генка рассказывал, как отбивался от хулиганов, как сам промышлял в отрочестве гоп-стопом, о своём опыте общения с ментами и в каких каталажках Ростовской области он побывал. Все с нетерпением ждали Генкиных ремарок, когда он как на уроке в школе тянул руку. После одобрения педагога, он начинал с неизменной фразы “А вот был у меня такой случай...”. Например, Док давал уроки реанимации. Вот так жгут наложить, а так непрямой массаж сердца сделать, а вот так искусственное дыхание.
- А вот был у меня такой случай, - встревал Генка, и тут же все разражались смехом, в том числе и Док, - Не, ну чё вы, правда было! Я на берегу в Аксае как-то сижу, пиво пью. А уже осень была, прохладно. Смотрю – кончелыги какие-то плещутся в воде. Ну, думаю, нажрались и купаются. Гляжу, чё-то не то. Бултыхаются, друг друга топят, орут. Раз – и ушли оба под воду. Ну, я ботинки снял и за ними – был бы трезвый, не полез бы, честное слово. Вытащил обоих, а они не дышат уже ни хера. И я давай – то одному в рот подую, то другому на сердце понажимаю. Потом думаю, надо им зубы разжать, что б вода выливалась. Я ремень снял и пряжкой давай разжимать. Обоим зубы переломал. Но ничего, откачал. Они потом ходили, благодарили. Это нарики были двое – наши, местные.
Приезжал к нам как-то профессиональный снайпер. Прикатил на навороченной БМВ, вышел – ну, точно киношный персонаж. Высокий, лысый, скулы квадратные, тёмные очки роскошные, по цене, наверное, как две моих зарплаты. Сказал, можете называть меня Витя. Или Олег, или Иван, - ну, как удобнее. Док шепнул нам, что Витя, вообще чёрт засекреченный похлеще их всех вместе взятых. Он действующий боец, поэтому вокруг него – тайна, покрытая мраком. Витя достал из багажника какое-то умопомрачительное ружьё, потом кейс с оптикой, потом маскировочный костюм типа “Леший”, потом балистический калькулятор. Поколдовал над оружием и собрал из отдельных частей настоящую базуку, присобачил к ней оптику. И милостиво разрешил посмотреть в окуляр. Я чётко увидел какого-то жучка на дереве, которое стояло на опушке в полукилометре от нас. Оптический прицел больше напоминал телескоп. Витя сказал, что это херня. Главное – баллистический калькулятор, с помощью которого можно с точностью до миллиметра рассчитать траекторию выстрела – с учётом влажности воздуха и скорости ветра. А ещё важнее, говорит, терпение. Прошлой зимой пришлось ему неделю пролежать в засидке – ждал клиента. Ел специальные концентраты, ссал под себя. Дождался.
- Вы его убили? - наша начальница Надя была потрясена.
Витя лишь криво, опять же по-киношному, ухмыльнулся.
- Это во время антитеррористической, в Чечне? - деловито поинтересовался Полковник.
- Это было не на нашем континенте, - Витя многословностью не отличался.
Вопросы так и посыпались.
- Это самое современное оружие?
- Нет, это то, что можно показать.
- А сколько стоит весь комплект?
- Пятьдесят тысяч долларов.
- А вам приходилось стрелять в стариков и детей?
- Да.
- И ничего не дрогнуло внутри?
- Нет.
- А как спастись от выстрела снайпера?
- Это невозможно.
- А нас учили, что, услышав выстрел, можно упасть и отползти в укрытие.
- Услышать выстрел – признак безопасности. Вы не услышите звук выстрела, который убьет вас.
- А есть предпочтение, в кого первого выстрелить, если нужно уничтожить группу.
- Я бы выстрелил в него, - Витя кивнул в мою сторону.
- Почему? - я от неожиданности раскрыл рот.
- На Вас надета вызывающая шапочка, - Витя показал на мой “Эльбрус”, - привлекает внимание. А я человек, и мне присущ кураж...
- А вот у меня был такой случай... - это, конечно, был Генка. Все покатились со смеху.
Атмосфера завороженности была нарушена. Витя разобрал свой убийственный аппарат, сложил прибамбасы в багажник, сел за руль БМВ и исчез, не захотев слушать Генкину историю.
***

На исходе четвёртого дня для нас приготовили по настоящему сложное испытание. Это было, наверное, самое высокое дерево в лесу. Оно поднималось из земли сразу двумя мощными стволами, а его макушка терялась где-то в поднебесье. Наши ловкие инструкторы напутали между стволами верёвок, соорудив подобие лестницы, На умопомрачительной высоте закрепили трос, другой конец которого примотали метрах в ста к другому дереву. На тросе укрепили скользящую трапецию. Нужно было добраться по верёвочным ступеням до отправной точки, оттолкнуться ногами от зыбкой качающейся ветки, ухватиться руками за перекладину трапеции и соскользнуть по верёвке до соседнего дерева. На словах всё очень просто, на деле же лично для меня всё это казалось просто невыполнимым.
Накануне я повредил ногу – на полосе препятствий перепрыгивал через широченную траншею и приземлился на самом краешке противоположной стороны на кончик стопы. Весь мой немалый вес пришёлся на сгиб голеностопа, в котором, естественно, тут же растянулись связки. Сустав опух до размеров гандбольного мяча, Док сделал какой-то волшебный компресс и сказал: “Береги ногу, Сеня”. Теперь у меня была железная отмазка – на дерево лезть не придётся. Остальным же предстоял мучительный выбор – либо отказаться и стать трусом в глазах сотоварищей, либо, преодолевая страх, полезть.
Первым, конечно, полез Костик. Генка называл его засланным казачком. Он вроде бы был “наш” - так же стоял в строю на утренних и вечерних поверках, так же присутствовал на всех занятиях, проходил все испытания, с утра подзаряжался энергией с помощью Дария. Правда, на зарядках просил нашего Териминатора упражняться отдельно от общей массы журналистов, мол, нагрузки для него слишком детские. Мы, еле передвигая ноги во время кросса, с выпученными глазами наблюдали за тем, как делает зарядку Костик. Во-первых, пока мы пробегали первый круг по над нашей поляной, Костя успевал промчаться пять кругов. Потом мы вяло размахивали руками, а Константин крутил в сторонке умопомрачительные сальто, садился на идеальный шпагат, ходил на руках, как заправский акробат. Маленького роста, чуть достававший мне до плеча, Костик был настоящим атлетом. Мускулистая фигура, белобрысые короткие волосы и широченная прямо-таки гагаринская улыбка. Костик говорил, что он тоже журналист. Только военный, и при этом стрингер. То есть, работал не на определённое издательство или компанию, а был свободной птицей. Он добывал материалы в самых горячих точках мира, а потом продавал их тем, кто больше заплатит. При этом имел боевое, спецназовское прошлое (всё это я выяснил, сложив воедино его рассказы и короткие фразы наших педагогов). Он помогал в обустройстве лагеря и разработке программы нашего обучения. При этом сам на себе вместе с нами эту программу испытывал. В общем, так никто и не понял – был ли он ближе к “ученикам”, или всё-таки к “педагогам”.
Костя буквально взлетел к верхушке дерева – ну, точно цирковой акробат. Защёлкнул на обвязке карабин страховочного тросса, и сиганул. Трапецию намеренно закрепили метрах в двух от стартовой ветки. Испытание в том и состояло – не побояться прыгнуть и пролететь эти два метра высоко над землёй. Костик благополучно ухватился за перекладину и заскользил под наклоном к соседнему дереву. Даже с его умением группироваться, финиш был довольно жёстким – он встретился с деревом стопами ног, но тело по инерции всё-таки врезалось в сучковатый ствол сосны. Костик как кошка ухватился за дерево, и слез вниз. Через несколько секунд, улыбаясь во все тридцать два зуба, стоял внизу и снимал обвязку.
Быть следующим неожиданно вызвалась хрупкая корреспонденточка из Краснодара. Дед похвалил её за смелость, но всё-таки предложил отказаться. Та пошла на принцип и полезла. Удивительно, но добралась таки до старта (я бы сдох на полпути, но, слава Богу, об этом так никто и не узнал – от позора спасал статус “трёхсотого”). Даже снизу было хорошо видно, как ей страшно. Она стояла на качающейся ветке, держась за страховку, и колени её тряслись. Несколько минут она собиралась с духом. Снизу кричали наши, подбадривая. Потом Батя стал уговаривать её слезть, или просто воспользоваться страховкой – Питер с Костей плавно опустят её на землю. Мол, молодец, ты уже доказала, что очень смелая и ловкая. Но она всё-таки прыгнула! И ухватилась за перекладину, и проскользила всю трассу! И финиш её был намного мягче и изящнее, чем у Кости. Она ещё не успела спуститься на грешную землю, а в спецназовцы уже окрестили её Пантерой.
Даже триумф маленькой и хрупкой Пантеры не смог заставить некоторых последовать её примеру. Как я их понимаю – это действительно было страшно. Отказался Панама – пухлый московский “вестёвщик” с дурацкой шляпой на голове, отказался крепкий сибиряк из Иркутска, укрепил свою славу “сверхосторожного” и волгоградец Лесничий. Правда, его престарелый напарник - Полковник, полез-таки и сорвал заслуженные аплодисменты. Прыгнули краснодарский оператор (тот полгода как демобилизовался, был молод, спортивен и сам Бог велел ему прыгать), один из иркутчан, Большой Босс, изнеженная начальница Надя примкнула к стану «отказников».
Когда Дед объявил испытание законченным и выразил респект всем тем, кто себя преодолел, шаг вперёд неожиданно сделал Генка. Все смолкли и уставились на моего оператора. Генка успел снискать себе славу болтуна и балагура, а тут он вызвался совершить настоящий поступок. И спецназовцы и журналисты успели наслушаться историй о том, как хронически болели у Генки ноги и спина, видели, как он задыхался во время кросса, выплёвывая из лёгких копившуюся годами никотиновую смоль. А здесь нужно было проявить недюжинные силу, выносливость и смелость. Неужели он решится на это – читался в глазах аудитории немой вопрос.
И он решился. Его нескладная мосластая фигура замелькала между верёвочными ступеньками. Было видно, что Генке тяжело, с огромным трудом он добрался до стартовой ветки, выпрямился во весь свой немалый рост. “Давай, давай, Генка, давай” - скандировала снизу толпа. “Генка, ты герой!” - кричал Батя, вцепившись в конец страховочного тросса. “Ну, давай, родной, ты сможешь...” - шептал Дед, задрав к небу голову. Генка чуть присел, а потом выпрямился как пружина, и… полетел. Его силуэт на фоне неба я сравнил с белкой - переростоком, с летягой-мутантом. Но всё равно это было красиво. Он скользил навстречу летящему ему навстречу финишному дереву и вопил – это был победный клич Тарзана. Когда он ухватился за ветки и полез вниз, толпа взорвалась настоящими овациями. К Генке бросились все наши, к ним присоединились Дед, Батя, Питер. Спускающемуся оператору не дали коснуться земли – его приняли десятки рук ,и костлявое Генкино тело опять взлетело в воздух, на этот раз в триумфальном качании. Когда он, наконец, вновь обрёл под ногами землю, к нему подошёл улыбающийся Костик – крепко пожал руку и сказал: “А я бы пошёл с тобой в разведку”.

Дня за два до окончания нашего лесного затворничества спецназовцы начали анонсировать прощальный банкет. Может быть, если отношения не сложились бы, они были бы строги и высокомерны, как в самом начале. Но Генкино умение создать вокруг себя какую-то особую атмосферу непосредственности, настолько сблизило нас с нашими учителями, что те с удовольствием участвовали в посиделках вокруг костра, делились полузасекреченными воспоминаниями, да просто болтали и шутили, воспринимая нас уже как равных.
Сначала тему предстоящего банкета затронул Док. Узбек по национальности, он пообещал приготовить такой плов, что все просто охренеют. Потом нетерпеливый и сравнительно молодой Питер под строжайшим секретом сообщил Генке, что сухой закон, объявленный Дедом, вечером перед отбытием будет просто смыт волной хорошего, качественного спиртного. Минут через десять об этом знал весь лагерь. В предвкушении веселья, все бродили в приподнятом настроении.
Сразу после полудня последнего нашего учебного дня, Док начал приготовления. Достал из палатки с надписью “Карантин” гигантских размеров казан. Игла наколол дров, и вскоре на опушке уютно завился белый дымок костра.
Батя на другом конце поляны учил нас строить лодку из жердей и плащ-палатки, очередной раз называя скотч самым полезным изобретением человечества и воспевая дифирамбы в честь его создателя. Тем временем к лагерю подкатил огромный джип Дария. Терминатор и мотавшийся с ним в Москву Костик, принялись его разгружать. Покупками багажник был набит доверху. Несколько больших пластиковых мешков с продуктами радовали глаз округлыми боками, бесчисленные ящики с алкоголем многообещающе позвякивали содержимым. Даже выточенный из стали Батя блеснул прищуренным глазом и шумно глотнул слюну.
Столы накрыли в беседке, той самой, где Игла раскладывал на партах пугающие образцы мин, гранат и фугасов. Сдвинутые столы застелили белоснежными скатертями. Боевые спецназовцы, приняв облик гордых метрдотелей, изобильно устилали эту поляну всяческими яствами. Это были деликатесные сорта рыбы, всевозможные мясные копчёности, паренности и жаренности, овощи и зелень в ассортименте, соления и маринады – всё свежее, только утром упакованное и взятое с полок супермаркета.
Мы не голодали во время нашего жития здесь, но всё-таки даже кремлёвская солдатская кухня, это, прежде всего “рацион”, а тут была настоящая Еда. Москвичи давно уже перестали вести себя как надменные короли жизни, поэтому вместе с нами сгрудились вокруг беседки и наблюдали за священнодействующими спецназовцами. Даже Большой Босс, оказавшийся без своей маски надменности нормальным мужиком, без стеснения пускал слюну.
Питер начал расставлять бутылки. Не было безпонтового шампанского, всякого там нелепого вина и мартини. Винная карта состояла исключительно из крепких напитков – виски, коньяк, ром и, конечно, водка. Всё в неограниченном количестве.
Дед критически осмотрел “банкетный зал”, удовлетворённо крякнул и, наконец, дал команду : “Ну, Господи, благослови, начинаем...”.
Первый тост говорил, конечно, Дед. С рюмкой в руке он поднялся, возбуждённое гудение за столами стихло.
- Я... это... Говорить особо не умею. Но хотел сказать – спасибо. Не только в адрес своих подчинённых, но и в ваш. Молодцы, журналисты. Я теперь новости буду смотреть по-другому... Давайте выпьем...
Все выпили.
- А теперь, - продолжил Дед не усаживаясь, - я думаю, никто не будет возражать, если тамадой назначу Геннадия. А то со мной вы заснёте через полчаса...
Аудитория разразилась одобрительным рёвом и овациями. Генка скромно приподнялся, поклонился на четыре стороны, набрал в грудь воздуха и изрёк.
- Эх, дорогие гостёчки, свадьба начинается! А неполните-ка бокалы и послушайте, что скажет вам старый прожженный тамада, который побывал на таком количестве застолий и провозгласил столько тостов, что любой нормальный человек после этого просто бы умер. - Все налили? Так, ну-ка, ну-ка... Ай, молодцы... Спецназу по полной, да и мы не отстанем. Ты там проследи, что бы все... Ага, а ты здесь плесни.... Подняли? А теперь, уважаемые, прославим нашего славного командира Деда! Хотелось бы сказать, Уважаемый Николай Михайлович...

И понеслась... Генка говорил так, что растрогался даже Дарий. Выпивали, закусывали, и снова наливали. И каждого по имени вспоминал Генка, и для каждого находил особые слова. И давал он дипломатично, по старшинству, высказываться каждому. И вставал Батя, и дрожал голосом, и катилась по его щеке скупая мужская слеза.
Плов подоспел вовремя. Все уже, вроде, наелись, а тут горячее. Да на природе, да под хорошее спиртное! “Добавки будете просить”, - самодовольно улыбался Док. И слова его оказались пророческими. Уж что он там добавлял к рису и баранине, знали только Господь и сам Док, но такого плова я не ел ни разу ни до, ни после.
Через пару часов упорядоченный банкет очень органично перерос в гудёж. Душа парила, подозреваю, не только у меня. Никто не бычился, никто никого из себя не строил. Эта была та редкая пьянка, после которой остаются только хорошие впечатления. Даже если наутро не всё вспоминается.
А потом началось братание... А потом появилась гитара...
Под утро мы сидели на брёвнах у догорающего костра. Я, Генка, Лесничий, который в последние дни не отходил от моего оператора ни на шаг и подобострастно ржал после каждого его высказывания, Полковник, Панама, ставропольцы, Большой Босс, Пантера, Надя. О чём говорили, я не помню, да это и не важно. Было просто хорошо вот так посидеть и о чём-то поговорить. По сложной траектории к костру подобрался в задницу пьяный Питер. Навис над нами, шатаясь, и невнятно заявил: “Что, ёб вашу... Я бы, бля... Глотки перережу... Стыкырымпычччч...”. Потом улыбнулся и попытался усесться на бревно между мной и Генкой. Его сильно качнуло, и он опрокинулся назад. Над бревном виднелись только ступни в кроссовках, а за ним раздавались странные Питеровы высказывания со множеством звуков “Ы”.
Генка поднял нетрезвого спецназовца, заботливо приобнял за плечи и увлёк в сторону командирской палатки, приговаривая: “Да ты мой золотой... Пойдём, пойдём, доведу тебя. Давай, переставляй ноги... Сейчас поспишь, отдохнёшь...”. Боевой офицер уткнулся Генке в плечо и что-то жалобно невнятно бубнил, поддаваясь какому-то афганскому, чеченскому или Бог знает какому синдрому, жалуясь, вероятно, что снятся ему убитые товарищи и не даёт покоя символическая кровь, по локти запачкавшая его руки. А Генка его утешал. Так, как мог делать только он один.

На следующее утро не было никакого подъёма. Мы спали столько, сколько хотели. Тех, кто не продрыхся до полудня, Дед нежно, как мама, будил. Сунулся в нашу палатку, тихонько тронул Генку за большой палец ноги: “Ген, Гена... Просыпайся, родной. Щас вмиг подлечу, не успеешь похмелье почувствовать”. Я улыбался, сравнивая такое отношение со злодействами первой ночи в лесу, когда Дед клацал над нашей палаткой автоматным затвором.
Дед заботливо напоил страждущих предусмотрительно запасённым и охлаждённым рассолом. Выстроил всех на зарядку. Но не стал мудрить ни с пробежками, ни с отжиманиями. Подходил к каждому, массировал затылки, находя какие-то особые точки, подёргивал плечевые суставы и слегка похрустывал журналистскими шеями. Научил, как пальцами сквозь закрытые веки массировать глазные яблоки, снимая головную боль. Всё-таки он был волшебником – через полчаса жесточайшее похмелье ушло без следа.
Потом начали собираться домой – укладывали вещи, сдавали спальники. После обеда из Москвы за нами подкатил автобус. Настала пора прощаться. Дед объявил построение. Соблюли ставшим уже привычным ритуал – подняли российский флаг, выслушали проигрываемый на питеровском ноутбуке гимн. Потом шаг к строю сделал Дед. Первым делом он извинился за вчерашнее поведение некоторых своих коллег, яростно скосившись при этом на Питера. Тот стоял в тёмных очках, низко опустив голову. Строй неодобрительно загудел: “Да о чём Вы! Да всё было супер! Да перестаньте”.
- Ну-ка, цыц! – прикрикнул Дед, - Я должен был это сказать. Ну, а теперь, ребятки, до свидания…
Потом, уже на правах начальницы, слово взяла Надя:
- Я хотела бы выразить огромную благодарность нашим учителям. Я считала себя умудрённой опытом, нечему не удивляющейся женщиной, но после этой недели в лесу, поняла, что стала совсем другим человеком. Намного лучше, непосредственнее, ну... чище, что ли. Я думаю, многие согласятся, что нас поменяла в лучшую сторону эта неделя.
Строй Надю поддержал.
- И ещё одно. Гена, сделай, пожалуйста, шаг вперёд. Я хотела бы ещё поблагодарить лично тебя. Не преувеличу, если скажу, что без этого человека наш проект просто бы провалился.
Генка много до этого испытал в жизни – взлёты и падения. Намного чаще падения, и очень больные. Но я уверен, что этот момент стал для него одним из самых лучших. Ему аплодировали все – москвичи, которые первые дни брезгливо воротили лица, спецназовцы, которых он сначала так раздражал, краснодарцы, иркутчане, ставропольцы. Я тоже хлопал в ладоши изо всех сил, а по спине у меня бежали мурашки. Мне до со сих пор снится этот момент, и я вновь и вновь переживаю во сне всеобъемлющее чувство гордости за этого человека.
Генка был бы не Генкой, если бы всё на этом закончилось. Строй уже начал рассыпаться, когда из-за угла на бешеной скорости выскочил джип Дария. Он моргал фарами и надрывно сигналил. Терминатор взвизгнул тормозами, вывалился из за руля и предстал перед нами в непривычном амплуа взволнованного донельзя человека.
- Блин, успел! Подождите ещё секунду.
Порядок в строю быстро восстановился. Дарий метнулся к задней двери машины и вытащил оттуда два картонных тюка, перевязанных шпагатами.
- Я, это... - Дарий всё ещё не мог отдышаться, - Тут книга моя. Хотел вам всем подарить. Тираж ограниченный, для служебного пользования, но вам можно.
Дарий разорвал картонную оболочку и извлёк на свет божий несколько стопок книг. Вручил каждому. На обложке красовалась фотография автора – нашего незабвенного Терминатора в боевой стойке. Книга называлась “Приёмы самообороны. Методика тренировок”. Все дружно открыли первую страницу. В предисловии значилось – автор, Николай Даурцев, доктор наук, разработчик собственной школы самообороны, человек, занесённый в книгу рекордов Гиннеса, как сделавший максимальное количество отжиманий на кулаках.
- Ну, вроде бы всё, - пробубнил Дед, - теперь уж точно, до свидания.
Всех обуревали эмоции, но не к лицу было их проявлять – как же, все такие самодостаточные мачо, не бросаться же друг другу на шею. Неловкость ситуации, исправил, конечно, Генка. Он выскочил вперёд, размахивая книжкой Дария.
- Вы, это, уважаемые спецназовцы – а распишитесь мне все в этой книжечке – на память! И адреса с телефонами черкните...
Дружный хохот сотряс поляну. Люди, которые даже настоящие имена не могли раскрыть, которые запретили любую фото- и видеосъёмку на территории лагеря, теперь должны были сдать все пароли и явки этому смешному нескладному человеку с языком без костей? Хохотал Дед, Батя, Игла, все наши “рекруты”, смеялся даже Дарий. И вот теперь легко было подойти, обняться со всеми и уехать навсегда из этого леса.

***

Всю дорогу до Москвы рядом с Генкой сидел Лесничий и смотрел на него влюблёнными глазами. Генка был молчалив и чем-то обеспокоен. Я, поигрывая окрепшими мышцами и думал о том, как хорошо было бы вот так и дальше – не выпивать, курить по минимуму, не бросать утренние пробежки и силовые тренировки! Благие намерения привели к тому, что я, не успев ещё зайти в гостиницу, засадил с горла полтарашку пива. Ну, просто потянулся за Генкой. Тот, оказывается, по дороге был озабочен как раз скорейшим принятием дозы спиртного. Как только нас высадили возле отеля, он метнулся в магазин и затарился водкой-пивом.
Наши московские руководители в этом вояже проявили небывалую щедрость. Во-первых, ещё по приезду из регионов нам дали сутки на адаптацию. Номера в гостинице были забронированы – каждому отдельный. Это были просто шикарные апартаменты в гостинице “Олимпийская”. Во-вторых, все эти новые спальники в лесу, кремлёвская кухня, мастер классы снайпера Вити, виски-коньяки на банкете – я представляю, в какую это копейку им стало. В-третьих, после этой тяжёлой недели нам дано было ещё два дня на отдых, естественно, с оплаченной гостиницей. Краснодарцы и иркутчане по возвращению из леса тупо укатили на вокзалы и в аэропорты – спешили домой. Мы же благоразумно воспользовались халявной возможностью потусить в столице ещё два дня.
Я пробрался к ресепшену первым. Да, всё верно – сказала тётенька за стойкой – номера забронированы. Вот ваш талон на вселение и ключ, номер триста восьмой.
- О, так нас в те же номера, что и неделю назад вселяют. Здорово!
- Ну, да, в те же, - безразлично пожала плечами администратор.
Перед лифтом я обернулся. Генка допил своё пиво, замешкался из-за этого и теперь стоял в хвосте очереди на вселение.
- Ген, давай сейчас – подмыться, побриться и через час встречаемся здесь на ступеньках. Поедем же в центр?
- Ну, конечно, как договаривались!

Через час мы чистые и побритые топали к станции метро. Наши первые сутки, когда мы приехали неделю назад, были сильно затуманены алкоголем, и вот теперь мы решили наверстать упущенное. Поехали, конечно, к Кремлю, побродили по Красной площади, а потом расположились на Манежной – пить пиво. Сначала опасливо заворачивали бутылки в пакеты и прятали после каждого глотка под скамейку – вокруг барражировали пешие милицейские патрули. Потом присмотрелись – московская молодёжь бухАла на Манежной площади нагло и в открытую. Мы расслабились – каждый по-своему. Я замолчал, погрузился в себя и принялся созерцать сердце нашей Родины. Генкино же естество всячески противилось молчанию, а так как я сейчас был собеседником некудышним, Генка принялся разговаривать с голубями. Он доставал из недр своей бездонной черезплечной сумки жареные семечки, сыпал их вокруг горстями и обращался к хамоватым московским птицам с пространными монологами.
- Давайте, вот поближе, сюда, к лавочке. Ага... Да не деретесь вы, всем хватит! У меня тут полсумки семечек. А ты, что ногу волочишь? Кошка тебя расхерачила? Ну, иди сюда, золотой... Ага, вот так, поближе... На, с руки поешь, да не бойся! Так тебе эти сучары бацильные – товарищи твои - хер дадут пожрать. Ну, чего ты? Куда? Ага, так и запишем – отказался... Ну, давай, я ж тебя не обижу... Вот так, смелее, смелее... Да, что б тебя!
Я наблюдал с интересом, мысленно делая ставки – подойдёт - не подойдёт. Фиг там, думал я про себя, вон они какие осторожные птицы, привыкли не доверять, научились у людей, в Москве по-другому нельзя. Генка был терпелив – минут сорок он уговаривал подранка по всякому. Тот косил тупым глазом, скакал вокруг на одной ноге, а потом всё-таки приковылял к протянутой Генкиной ладони и склевал первое зерно. “Ну, вот и подружились, - обрадовался Генка, - меня все собаки любят, и кошки, чего ж - голубь такой же человек, как кошки с собаками”.

Потом мы отправились в храм Христа Спасителя – Генка настоял. Одно время он уходил с нашего телеканала и пару лет работал оператором в Ростовской епархии. Вернувшись, рассказывал непотребства из жизни и быта священников, но при этом к церкви его тянуло. Видимо, что душу его тронуло во время тамошней работы. Как назло, храм был закрыт. Работала только нижняя церковь, вход в которую располагался сбоку. Мы решили довольствоваться малым, перекрестились и вошли. На меня, как человека впечатлительного, атмосфера сразу начала влиять. Мы стояли в очереди за свечами, и я делился с Генкой своими мыслями о вечном.
- Вот так живём, суетимся, а зачем? Я как подумаю, что кем бы мы ни были, кого бы из себя не строили, все окажемся в небытии. Страшно... Церковь – очень полезная штука. Без веры в то, что всё не закончится, можно с ума сойти. Я недавно начал задумываться. Вот, к примеру, мама моя. Я привык думать, что так будет вечно – она будет беспокоится обо мне, любить меня. А тут недавно выяснилось, что у неё... онкология, ну, рак...
- А что врачи говорят, может операция? - сочувствие Генки было неподдельным.
- Может, - я совсем закручинился, - только мать не верит, что операция ей поможет...
- Ты это, вот чего, - Генка взволнованно начал шарить по карманам, - Я, когда в епархии работал, в Ростов привозили Десницу Иоанна Крестителя. Помнишь?
- Помню, конечно.
- Так вот, я снимал, как там все прикладываются – толпа была, мандец! - Генка запнулся, испуганно прикрыв рот рукой. Бабки в платочках на нас, качающихся, неодобрительно посматривали, - я тоже хотел приложиться, ну, как-то не получились. Там губернаторы-хуернаторы, а я с камерой, штативом. Но зато там поп наш, ну, Иоанн – благочинный, ты знаешь. Стоял в конвое перед мощами. Ему стопки календариков приносили, и он время от времени их прикладывал к деснице. Они, эти картинки, вот так вот освящались. И становились лечебными. Я потом у него один взял. Да где ж он? Ага, вот он... Держи, матери отдашь, пускай носит его всё время при себе. И молится пускай. Должно помочь...
- А как же ты? - я взял календарик. Это была миниатюрная репродукция иконы Иоанна Крестителя.
- Да я-то что, живу нормально. А матушке твоей он больше пригодится.

Мы вернулись в гостиницу далеко за полночь. Охрана, почему-то долго не хотела нас пускать. Может, потому что мы были совсем нетрезвыми. Ну, ничего, стоило только немного порвать рубахи на груди, потом в неё же постучать кулаками, показать удостоверения, и нас всё-таки пустили. Мы с трудом попали в распахнутые двери лифта. Я вышел на своём третьем этаже, а Генка поехал к себе на пятый. Я отлично помнил, что живёт он в номере пятьсот три. Ещё неделю назад вбил себе в память эту цифру, что бы не потерять своего нетрезвого попутчика. Я рухнул на свою огромную мягкую постель и мгновенно вырубился. Спать можно было сколько душе угодно – наш поезд отправлялся на следующий день аж вечером. Что я и сделал – дрых до полудня.
Проснулся в замечательном настроении и благостном расположении духа. Похмелье, даже если оно и было, прошло ещё во сне. Набрал воды в ванну, пооткисал там с часик, потом ещё повалялся перед телевизором, потом, не спеша, упаковал вещи. Делать больше было нечего, и я решил будить Генку. Позвонил по внутреннему – номер телефона совпадал с номером комнаты. Но абонент «503» не ответил. Ни после десятого гудка, ни после двадцатого. «Блин, вот скотина сонная, - думал я, - телефон разоряется, а он дрыхнет себе». Делать нечего, пришлось подниматься на пятый этаж.
Я ломился в номер пятьсот три, пока из своей каморки не высунулась коридорная.
- Молодой человек, что вы шумите?
- Да вот, товарища своего пытаюсь разбудить.
- Не стучите, он утром съехал. Я уже и номер убрала.
- Да нет, - я усмехнулся, - вы перепутали, тут мой товарищ живёт, мы вместе из Ростова приехали. Никуда он не мог съехать.
- Говорю, же Вам, утром собрал вещи и уехал. Можете на рецепшене спросить, он наверняка выписался уже.
- Что за бред, - я начал волноваться, - вот номер пятьсот три. Там он спит, больше ему негде быть. Ну, или за пивом пошёл, но не с вещами же.
Коридорная пожала плечами, нырнула в каморку, вышла потом оттуда с ключом в руке, открыла пятьсот третий номер и продемонстрировала мне абсолютно необитаемые апартаменты. Вот тут меня прошиб холодный пот. Я пулей слетел на первый этаж. В вестибюле, за стойкой сидела всё та же скучающего вида матрона в форменном пиджаке.
- Я, это…, - задыхаясь пролепетал я, - подскажите, из номера пятьсот три человек выселялся.
- Минуточку, - тётка была непробиваемо спокойна. Потыкала пальцем в клавиатура компьютера, - Пятьсот три… Да, выбыл сегодня в десять утра.
- Как… - я был ошарашен, - Да никуда он не мог… У меня билеты на поезд, и его билеты тоже. Сегодня в восемнадцать пятьдесят… А как он выглядел? Такой длинный, худощавый, с голубой сумкой через плечо?
- Ну, да…
- Ё-моё, да что ж такое… - Я и предположить не мог, куда Генка мог уйти, ничего не сказав, без денег. Свой мобильник он выключил ещё по приезду, его дешёвая связь в Москве не работала. На всякий случай, я ткнулся в клавиши своего телефона. Абонент не может мне ответить – сообщил механический голос.
- А может, у него тут женщина какая, он к ней и поехал, - неожиданно предположила тётка за стойкой.
Я посмотрел на неё и впервые на непроницаемом до этого лице увидел заинтересованность. Нет, это было не участие, а именно праздное любопытство. Так выглядят на экране телевизора зрители какого-нибудь ток-шоу, на глазах которых разыгрываются трагедии. Я смог лишь махнуть рукой.
Что было делать? Где его искать? Обращаться в милицию? Те объявят розыск только через три дня. А через час нужно было выдвигаться на вокзал. Я уже представлял , как буду говорить на работе – потерял оператора, простите. Сдавать билеты и оставаться в Москве? Тоже не вариант – на что и где я буду жить? В общем, состояние было отвратительное, близкое к панике.
Я вспомнил, что волгоградцы - Поковник и Лесничий - всё ещё должны быть в гостинице – их самолёт вылетал ещё позже отхода нашего поезда. Хватаясь за соломинку, я рванулся к Лесничему – вдруг тот знает, куда подевался его новоиспечённый друг.
Лесничий тупо хлопал глазами и не понимал, что я от него хочу. Я долго объяснял, но тот лишь неопределённо пожимал плечами и твердил: «Ды, я хер его знает». Потерявший всякую надежду, Решительно не зная, что делать, я побрёл к себе в номер. Бронь заканчивалась, через час меня просто-напросто должны вышвырнуть.
У дверей моего номера в отелевских тапочках, в спортивных штанах, с голым торсом, полотенцем через плечо и зубной щёткой в руках стоял Генка. Я чувствовал, как одновременно у меня открывается рот и падает огромный камень с души.
- Где ты был? – это он меня спрашивал, - Звоню, тебя нету. Пришёл, вот, стучаться. Я думал ты сквозанул в Ростов без меня.
- Я? – я чуть не плакал, - это тебя где хер носил?! Я тут избегал уже весь отель, мне сказали, ты уехал!
- Что за бред… Куда я на хрен мог уехать… А ты в номер звонить не пробовал?
- Да как не пробовал! Сто раз набирал грёбаный номер пятьсот три!
- Почему пятьсот три? Я ведь в пятьсот четвёртом живу…
- Как… Я ж точно помню – в пятьсот три заселили тебя, ещё когда из Ростова приехали…
- Ну, да. Тогда в пятьсот третий, а вчера в пятьсот четвёртый, Ты чё, не знал, я ж тебе кричал, когда ты к лифту шёл вчера…
«Какая всё-таки сука», - думал я про равнодушную администраторшу отеля «Олимпийский». Я улыбался и смотрел на Генку. Господи, как же я рад был его видеть…

***

Около недели после возвращения нашего в Ростов и в русло привычной работы, Генка рассказывал всем нашим, как он теперь умеет одним пальцем выдавливать глаза нападающим ублюдкам. Мы собирались в операторской, выпивали, и рассказы его были бесконечными. Генка был ещё на той высоте, куда подбросило его участие в этой авантюре. Но постепенно парабола его везения шла по кривой вниз. Это была белая полоса в его жизни, которая постепенно пачкалась грязно-серым и неизбежно переходила в угольно-чёрную.
Мы ещё успели съездить с ним в командировку – в один из районов области. Нас поселили в какой-то местной VIP-сауне. Мы окунались в бассейн, потом сидели в предбаннике и пили водку. Генку быстро развезло, и он стал рассказывать, как в молодости руководил практикой выпускников ПТУ (Генка имел образование, работал прорабом на стройке). Я сначала не понял, он рассказывал о них в своей обычной весёлой манере – как они, сволочи, на хер его посылали и угрожали, и как он их воспитывал – ну, прямо педагогическая поэма! Но голос его почему-то дрожал, а потом Генка заплакал. “Ну, это ж потерянное поколение! - всхлипывал он, - Что они путного в своей жизни сделали? Да ничего”. Я первый раз видел Генку в слезах, впрочем, и последний тоже. Я понимал, что это плачет водка, а не сам Генка, но в то же время, он в этих слезах-соплях был каким-то настоящим. Он действительно переживал за этих подростков, половина из которых сейчас двинула коней из-за передозировки, а другая в тюрьме. Он действительно их любил. Я смотрел на него, слушал и вспоминал голубей на Манежной площади.

Засобирались они с другом Маратом на море. Накопили отгулов, купили билеты на поезд и пошли их обмывать в какую-то наливайку. Говорят, скорее всего, им что-то подсыпали в водку. Фартовый Марат успел на автопилоте свалить домой, а вырубившегося Генку ограбили и избили. Пропали все документы, в том числе паспорт, деньги и, конечно, билеты. Слава Богу, живой остался. Он очень долго потом восстанавливал банковскую карточку и паспорт – то ему справки какие-то не давали, то менты вспоминали какие-то прежние грехи и мурыжили всячески. Невезение стало проникать во все сферы Генкиной жизни.
На работе он не подводил меня никогда. Бывало, конечно, что опаздывал, переносить съёмки приходилось, но меня это даже никогда не раздражало. Придёт, улыбнётся, скажет – «Как же я наебендился вчера, будильника вообще не слышал, и мать еле-еле добудилась». И всё с детской непосредственностью. Я не представлял, как можно было на него обижаться и злится.
Но были и такие, что злились, обижались и мстили. На него и раньше писали докладные записки – мол, Божков, пьяный, сорвал съёмку. Начальство его как-то наказывало, а потом прощало. А тут совпало, что эти докладные одномоментно посыпались градом.
Автор одной из наших спортивных программ Генку целенаправленно гнобил. Причём незаслуженно. За что невзлюбил его – не знаю. Вот и писал комментатор пасквили.
А тут ещё одна корреспонденточка подключилась. Снимал Генка какой-то спортивный матч, всё как надо, а посреди съёмок прихватило у него живот. И до конца матча, и всю последующую пресс-конференцию просидел он на унитазе. И попала очередная докладная на стол директору. “Да что ж мне, обосраться что-ли надо было”, - разводил руками Геннадий.
А тут ещё обострение борьбы с пьянством на работе. В общем, директор вызвал Генку к себе в кабинет и сказал: “Будь мужиком, уволься сам. Если не напишешь заявление “по собственному желанию”, я тебя по статье уволю”.
Генка написал. Мы высказывали ему своё возмущение: “Да чё ты повёлся, да чё ты написал! Да пусть бы попробовал доказать! Да пусть бы по экспертизе искал у тебя алкоголь в крови! Да надо было идти на принцип!”
Но ни один из нас, из таких, сука, принципиальных, не пошёл и не замолвил перед начальством за Генку ни одного слова.
Сначала он отвечал на звонки, говорил, что месяцок отдохнёт, а после будет искать работу. Потом отзывался всё реже – бухАл по-чёрному. Наши звонили ему и с утра, и в обед. Если Генка и отвечал, то невнятно и с трудом. Через полгода о Генке говорили, “Эх, жалко, погубили человека”. Но тогда ещё оставалась надежда на лучшее. Ведь всегда чёрные и белые полосы в жизни чередуются.
Надежды не осталось, после того, как однажды вечером позвонил мне Лютик – один из наших операторов и Генкиных друзей. Он Сказал всего три слова : “Генка Божков умер...”.

***

Генка в своём родном Аксае пошёл за хлебом. Пересекал проезжую часть центральной улицы, на которой жил, и его сбила машина. Ублюдок даже не остановился, а половина Генкиных мозгов осталась на асфальте. Это была страшная открытая черепно-мозговая травма. Если бы речь шла о другом человеке, я бы, наверное, не поверил, но это был Генка. Его жизненной энергии хватило на то, что бы достать из кармана мобильный телефон и позвонить (!) матери и одному из своих товарищей. Он сказал им : “Меня сбила машина. Ищите в больнице”. Врачи не верили, что это мог сделать человек с такой травмой. Они просто не знали Генку. То были последние его слова перед комой.
Он цеплялся за жизнь три дня – фантастический срок. А потом умер.

***

Моей маме сделали операцию и удалили опухоль. Перед началом она всё время сжимала в руке подаренную Генкой иконку, а сразу после попросила дать её опять в руки. Так и носит до сих пор с собой. Она успешно прошла реабилитационный период, и дальнейшие анализы показали, что раковых клеток в её организме больше нет. Мама чувствует себя хорошо.