300 V

Автор: Трехглазый С. -Резисторы, транзисторы, конденсаторы, дроссели, резисторы, транзисторы, конденсаторы, резисторы, транзисторы, конденсаторы….

- Хватит. Прекрати. Успокойся.

Он замолчал. Повернулся в мою сторону и наградил меня взглядом, от которого по моей спине пробежала мелкая холодная дрожь. Мне стало неловко, мне стало невыносимо скверно. Я опустил глаза и уставился в пол, рассматривая на нем слежавшуюся пыль. Вина за совершенное деяние грызла мою совесть, грызла мою душу. Несколько раз я хотел даже признаться, хотел закричать на всю лабораторию и всем все рассказать. Все до последней детали. Чтобы прекратить эти взгляды, это молчание. Ведь, скорее всего, он все знал, все, скорее всего, он все понимал. Мне впервые за все годы нашего с ним знакомства было его жаль. О, если бы вы видели его. Казалось, будто он в детстве дышал исключительно бензином, а вовсе не воздухом, не кислородом. От него даже запах шел чего-то горелого, чего-то химического. Горела его душа, я был уверен в том, что до сих пор горела его душа. Которая, получив огромную дозу боли, перестала контролировать чувства, перестала их сдерживать. Он то плакал, то смеялся, то что-нибудь бормотал. На протяжении всех трех дней. После того как его выписали из больницы, устно сказав ему и написав в соответствующих документах, что если руки, ноги есть – значит, сможет работать.

1.
Золотая медаль в школе, красный диплом в университете, начало карьеры. Он грезил свое будущее. Мягкая мебель, красивая жена, финский унитаз, сотовый телефон с всевозможными наворотами, автомобиль, дети, шикарная квартира с тремя туалетами и двумя душевыми, пылесос, стиральная машина, кухонный комбайн, электрическая мясорубка, сковородка с не подгорающим дном, серебряные столовые приборы. Все это казалось совсем не далеким и вполне осуществимым. Лишь надо было только поработать, лишь надо было только поднапречься. Он это понимал. Он понимал, что если этого не делать, будешь нищим, будешь мерзким и никому ненужным. А потому еще в детстве, будучи не по годам умным ребенком он поставил себе эту цель, цель добиться. Добиться того, что, по его мнению, играло в этом мире решающую роль. Добиться денег и материальных благ.

Он помнил свою мать. Она пила. К ней приходили мужчины, ебали и били её. Он лежал в углу на телогрейке, подобно запуганному щенку и оттуда маленькими горящими глазами наблюдал. Наблюдал за тем, как пьяные мужики доставали свои пенисы, как вставляли их его мамке между ног, как били её при этом. Эти удары эхом отдавались где-то внутри его маленького организма. Он до сих пор помнил каждый из этих ударов, помнил звук каждого из них. Ему несколько раз хотелось расплакаться, но он всегда сдерживался. За слезы его била сама мать. Говорила, что мужчина должен быть бесчувственным и жестоким. “Мужик должен быть мужиком, а не бабой”, - неоднократно повторяла она, вбивая в его еще только формировавшийся мозг эту истину. Хотя он не понимал смысла этих слов, а не плакал лишь только потому, что знал, что впоследствии будет больно. Обостренный условный рефлекс у молоденькой собачки. У забитого, запуганного ребенка.

Он помнил нищету дома, помнил проткнутый резиновый мячик, сгнившую игрушку, которая раньше когда-то свистела, а теперь только пачкала руки, помнил красное стеклышко, в которое он смотрел на мир, становящейся в этот момент таким же, как и стеклышко, красным, помнил носовой платок с нарисованным на нем трактором, который ему однажды подарила трезвая мать, помнил ржавый пистолет, украденный им у какого-то малыша в песочнице, помнил ту самую засаленную телогрейку, на которой он пролежал не один год. Все это помнил достаточно отчетливо для того, чтобы хоть на миг прекратить стремиться к своей цели, достаточно отчетливо для того, чтобы хоть на миг отдохнуть и расслабиться. Нет. Воспоминания сразу же начинали причинять ему боль, сразу же перед глазами вставали картины его гнилого детства. Он боялся вернуться снова в эту обстановку. Боялся алкоголя, поняв, что у него к нему предрасположенность. Боялся стоять рядом с бедным человеком, боялся даже взглянуть на него. Боялся заразиться от него бедностью.
Он стремился к своей цели и днем и ночью. У него был жесткий график, из которого были навсегда выкинуты развлечения. Он постоянно читал техническую литературу, изучал языки программирования, работал, чуть ли, не на трех работах и при удобном случае хотел уехать в Москву. Он был скучен и неинтересен. Он был горд и высокомерен. Познакомился я с ним только в университете, а потому не знаю, каким он был в школе, но могу предположить, что там его недолюбливали, могу предположить, что там над ним издевались. И это тоже отложило на нем свой отпечаток. Он ни кому не доверял и всегда от всех держался как можно дальше. Очень мало разговаривал.

Как только я его в первый раз увидел, я сразу же его возненавидел. Что-то мне с первого взгляда в нем не понравилось. Как полярные плюс и минус встретились мы в одной группе. Не раз я боролся со своим желанием ему прописать. Меня раздражали его мысли, его слова, его голос. Его болоньевая сумка, его всегда грязные ботинки, его не умение одеваться, его очки. Не раз я с ним спорил насчет его стремлений, насчет своих желаний. Хоть мы ни разу и не ругались, но я всегда чувствовал его своим врагом. Мне всегда хотелось его унизить, мне хотелось видеть его на коленях, мне хотелось посмотреть на него свысока. И я старался. Я издевался над ним. Вскоре его возненавидела вся группа. К его счастью вместе мы учились не долго. Произошли некоторые изменения в структуре университета, появился новый модный факультет нелинейных процессов, и он перешел на него, а я из-за своей лени что-либо делать, о чем-либо суетиться остался на физическом. Конечно, виделись в коридорах, но это так. Пусто. Вскоре даже перестали друг с другом здороваться.

2.
Встретились мы через четыре года. Окончив университет, я год промотался без дела. Продавал марихуану, ходил на всевозможные квартирники и сейшены. Много пил, много курил, много чего глотал... В общем, жил насыщенной культурной жизнью и был вполне доволен происходящим. Вся эта физика, которой меня учили пять лет, казалась мне уже ненужной и пустой. Но неожиданно все рухнуло. Произошли некоторые события, о которых здесь я упоминать не буду, вследствие которых мне пришлось идти работать. Как не сопротивлялась душа моя такому насилию, но деваться было некуда. По большому блату меня взяли на предприятие с высокой вовремя выплачиваемой зарплатой. Первый рабочая неделя прошла довольно таки не плохо. Работы оказалось мало, сотрудники попались на редкость духовно развитые, правда, всякими там Пушкиными, но все же, среди всеобщего пролетарского быдла это было даже здорово. Так же в лаборатории была девушка, которую я захотел, как только увидел её огромные груди. Никогда во мне не возникало такого яркого отчетливого вожделения. Жизнь снова мне улыбалась, и я готов был ее и телом и душой отыметь.

Но через неделю вернулся из Питера он. Мы встретились взглядами, и некоторое время молча смотрели друг на друга. После чего все-таки протянули друг другу руки. Но в пожатии не было ничего доброго, была только одна злость и ненависть. Во всяком случае, с моей стороны. Он же все-таки в отличие от меня улыбался. Может быть и неискренно, но все хоть вид делал. Я же все, что было внутри, открыто выталкивал на поверхность. И он тогда это заметил. Я уверен в том, что он это в тот раз заметил. Хоть и не подал виду. После этой встречи мне снова стало скверно, снова появился какое-то недовольство жизнью, работой, таявшей с каждой минутой молодостью. Но худшее было еще впереди. Меня поставили к нему в ученики. Он стал мне приказывать, что делать, а что не делать. Душа моя возопила, я огрызался, но события заставляли меня ему подчиняться. Я не мог потерять эту работу. О, как это было мучительно для меня. Моя гордость болела, ныла где-то совсем близко к сердцу и так же близко к голове. Еще плюс ко всему этому грудастая девочка оказалась его невестой.

3.
Эта мысль зародилась спонтанно. Этот план возник в моей голове неожиданно. Я решил его убить. Я решил заполучить его место, я решил получать его зарплату (втрое большую моей), я решил обесчестить его невесту. Причем все это зародилось уже после того, как в голову пришла, будто свыше, мысль оголить провода. Только после этого я решил, что хочу его смерти, только после этого! А не ранее. Я не искал способа его убить! Он сам нашел меня, он сам пришел в мою голову. И это, я считаю, было не просто так. Высшие силы хотели, чтобы я был счастливым.

Я знал, что он почти каждый день втыкает вилку от некоего прибора в розетку с надписью 300 V. Было несколько разных приборов, а розетка была одна, и поэтому приходилось их включать по очереди. И вот однажды я у одного из них порвал у самой вилки изоляцию. Сделал так, чтобы казалось, будто она сама от времени перетерлась. Меня никто не смог бы заподозрить. Все было сделано чисто. Оставалось только ждать, когда он до неё дотронется. Оставалось только ждать, когда электричество повредит его мозг и остановит его сердце. И тогда я снова на высоте и тогда козыри жизни снова в моих руках.

Я ждал несколько дней, с замиранием сердца наблюдая за тем, как он тянется к розетке. Но ничего не происходило. Он вставлял, садился за стул, включал прибор и работал. В эти моменты я чувствовал с одной стороны разочарование, а с другой стороны облегчения. Эти два противоречивых чувства сначала появились равноправными. Но с каждым последующим неудачным разом первое приобретало все большую и большую силу. К тому же я еще стал больше на него огрызаться, а он стал еще больше меня мучить. Я не знал, что мне оставалось делать. Жизнь превратилась в ад и в ожидание выхода из него. И вскоре он все-таки нашелся. И вскоре все-таки это произошло наилучшим образом.

Когда я взял увольнительную за свой счет, его все-таки ударило. Как рассказывала мне на следующий день его невеста, которую я в это время обнимал, делая вид, что я, так же как и все сожалею её горю, что я также как и все подавлен случившимся, его отбросило от удара в другой конец лаборатории. Посыпался фонтан искр, и завоняло горелым белком. Ударившись об стенку, он медленно по ней сполз, что-то невнятное сказал и потерял сознание.

4.
Узнав об этом я сначала испытал просто неописуемую радость и почувствовал приближающееся счастье, но потом, совсем скоро, радость ушла и меня заполнил страх, страх за содеянное. Ведь это было преступление, хотя я его и не убил, но все же я покушался на него и наградил его инвалидностью. Я мог получить за это срок. И тогда было бы еще все хуже. Хуже даже того, что было. Чтобы хоть как-то защитить свои чувства, чтобы как можно дальше скрыть их от других, я постарался об этом не думать. Получалось это с трудом, но все же получалось. По утрам я пил манагу. Благо был сентябрь. До обеда ходил уделанный, после обеда наступал приятный мозгу тупизм, и мыслей в этот момент тоже никаких не было. Голова была светлой и легкой. Чувства были застланы тонкой пеленой.

5.
Выписали его через месяц. Три дня он проработал в нашей лаборатории, после чего его перевели в цех сборки, где он стал мыть после пайки поликоровые платы. Меня назначили на его место и отдали мне все его конструкторские. Через месяц я отымел его невесту, которая, кстати, оказалась самой настоящей шлюхой.

6.
Прошло уже два с половиной года, а я до сих пор не могу смотреть ему в глаза.

2004г. Сергей Трехглазый.