Девяностые. Часть первая

Автор: Дикс

Закончились последние уроки в школе, Наум отхватил последнюю в этом учебном году порцию подзатыльников от грубиянов и сжегши очередную стопку тетрадок и учебников, стал готовиться к поездке в деревню — на летние каникулы к бабушке.

Сестра Наума недовольно ворчит — для неё в деревне не хватает кровати, поэтому все жаркое и душное лето придётся провести в Даун Тауне, среди жары и пыльных зарослей клёна. Единственное развлечение в мёртвом городе — это дождаться середины жаркого июля, залезть в стоящую во дворе трансформаторную будку через щель в отогнутых металлических воротах и шарить голыми, вспотевшими от духоты руками по ровным столбикам предохранителей открытого осветительного щитка.

Шарить пока не выпадет джокер, так что сноп искр осветит всё узенькое помещение и электрический разряд выбьет передние зубы, надорвав уздечку, растущую под верхней губой.



Толян весело хрустел шеей, катался по квартире на велике, пока наконец не переехал Умкин хвост и вообще всячески радовался жизни — предстояло свалить из плена тесных школьных коридоров, духоты подогревшейся к лету маленькой их квартирки, совсем скоро предстояло уехать в край, где можно будет без забот валяться на травке, разглядывая ползущие по ярко-синему небу белые облачка, кормить свиней, удить рыбу и лишь тёплый нежный ветерок будет беспокоить его, лёгким своим прикосновением щекоча ноздри и шевеля кудри..



Настал день отъезда.

Зареванная от зависти Наума рано утром украла мамину помаду и сожрала её всю, поэтому подъехавшая медицинская "таблетка" увезла её пока Наум ещё спал.

Автобус подходил на площадь Даун Тауна к часу дня, поэтому было время чтобы хорошенько высраться.

Толяна разбудил задорный лучик летнего солнышка, усиленно раскаляющий его ухо и успевший даже слегка поджарить правую щеку, луч пёк из седого пироги, пока тот с воем не выкатился из-под одеяла и не ринулся в ванную, остужать раскрасневшуюся рожу.

Умывшись холодненькой водой он поднял голову, чтобы взять с полочки щетку и зубной порошок, к слову закупленный его дедом ещё в шестидесятых годах в размере порядка пятидесяти килограммов, который обязательно весь необходимо было использовать, чтобы не пропал даром, протянул мокрую руку к полочке и мимолётом провел глазами по зеркалу.

Из зеркала на него таращился лохматый зелёный черт с кривой рожей, который ехидно улыбался.

Наум внимательно посмотрел ему в глаза.

Черт похоже смутился и отвел свои глазоньки в сторону, затем и вовсе пропал, лишь махнув хвостом с кисточкой на конце, на прощанье.

Седой отметил для себя в уме, что уже не в первый раз папа Падло забывает в ванной свои глюки от белой горячки, и приступил к организованной почистке зубов в ротовой полости.



Завтрак удался на славу — ко все той же пережаренной, пересоленной и перепорченной яичнице, что и всегда, теперь добавилась пачка импортного майонеза и Толян наконец нормально похавал намазывая майонез на хлеб. Яичницу он по привычке выкинул в мусорку.





Погрузившись на автобус без особых приключений, седой вынул из своего родного, не раз пинанного лучшими друзьями, фиолетового рюкзака, потрепанную книжку Кира Булычева и погрузился в чтение.

На третьей странице он случайно испачкал в майонезе очки и сняв их, потопал наощупь к водителю, чтобы попросить ветошь, скипидар и валидол. Последний ему понадобился потому что Наумка прервал своё чтение на очень ответственном моменте, когда Капитану Шелезяке вот-вот отрубит ногу плазменнной шестерней, а Алиса мастурбирует в туалете на фотографию Алена Делона и ей даже в голову не приходит отправиться ему на помощь.



Водила рулил.

Автобус плыл по бесконечной ленте автомагистрали, покачиваясь на неровностях, словно лайнер на волнах.

По обе стороны от него, насколько хватало глаз, виднелись сочные зеленые поля, изредка разрезанные между собой лесополосами и маленькими пятачками рощиц, в которых к тому времени росли весьма богатые грибы.

Наум осторожно подёргал его за плечо и громко попросил о помощи — плохое зрение не давало ему возможности корректно оценить расстояние от уха водителя до собственного рта. Водила недовольно взглянул на седого лунатика и бросив руль, полез в бардачок, чтобы достать для Наума все необходимое.

Тяжёлый трансконтинентальный автобус марки Inline жестко тряхнуло на цепочке ежей, организованно переходящих дорогу по зебре, Толян рухнул наклонившемуся водиле на спину, мазнув испачканными очками по небритой щеке и мужик, выпав со своего места, ногой случайно притопил педаль газа в пол.

Дизельный монстр Inline, расценив это как долгожданный приказ к решительным действиям, взревел тяжёлым замасленным движком, выпустив струю копоти в голубое небо и начал набирать обороты, слегка увеличивая амплитуду качения бортов.

Салон ахнул.

Наум к этому времени зацепился рукой за какой-то шнур, проходивший под бардачком, и полностью упал на спину водителя, который ещё не успевши запустить руку в сам бардачок, оказался уже под ним. Многотонный лайнер Титаник, под руководством безвольно выгнувшейся ноги в коричневом башмаке, набрал уже сто десять километров ходу в час.

Наум бы и рад был встать — ему самому уже стало неловко от того, что он лежит лицом в паху у водителя, а тот кроет его трёхэтажными матами, но без очков ему сложно было определить где верх, а где низ, поэтому он решил подчиниться судьбе, распластавшись ещё более безвольным мешком с говном, чем он являлся до этого.



- Нам же пиздец! — вскричал коренастый мужик с квадратной красной рожей, вскочив со своего места. — седое чудовище нас всех погубит!

И тут в салоне поднялась паника.

Народ повскакивал со своих мест, тупые бабы визжали, малые дети разревелись, оглушительно вопя и просясь на ручки к мамашам, которые их бросили и ломились тупым стадом в конец салона. Красный мужик впрочем был не настолько напуган, чтобы вести себя как тупой скот, поэтому он с радостью наподдал пинков и затрещин тупым сукам, которые зажмурившись пёрлись мимо него, затаптывая собственных детей.

В это время послышался резкий воздушный сигнал грузовика — Наум приподнял голову и увидел несущийся на автобус грузовик ФрейтЛайнер с груженой фурой, водитель которого в панике жал на сигнал. Седой дёрнулся, в попытке привстать с мужика, но тот крепко держал его за ногу, зажмурив глаза.

Тогда Толян сделал последнее что ему оставалось. Окинув салон взглядом, он приметил маленького лысого ребёнка в драных красных шортиках и деревянных советских сандаликах — это было единственное, до чего Наум мог дотянуться — схватил его за ногу, подтянул к себе и с усилием, достойным рыбака-рекордсмена, вытягивавшего из пучин самого морского дьявола, с криком швырнул ребёнка через свою голову на самопроизвольно покачивающийся руль автобуса.

Время словно замерло.

Остекленела рожа водителя ФрейтЛайнера, пораскрывали рты бараны, сбившиеся в конце салона, ещё сильнее зажмурился лежащий на полу водитель — Толян кидал ребёнка через свою голову медленно, очень медленно и при этом также медленно орал. Ребенок казалось вообще не заметил то, что его кидают и продолжал как бы идти, плавно перебирая в воздухе ногами.

И наконец он грохотом рухнул на руль.

Автобус неслабо качнуло и, взвизгнув покрышками, он резко ушёл вправо, прямо из-под носа у одуревшего ФрейтЛайнера, разрывающего окрестности своим монотонным ревом.

Справа оказался неглубокий кювет, вслед за которым начиналось поле. Inline ухнул просевшими рессорами и соскочив с полотна трассы, осел до самой земли, скребя по ней днищем. Колёса полностью ушли под крылья, лобовое стекло с треском лопнуло, присыпав Наума и водителя градом стеклянных кубиков, Inline превратился в полноценный земноходный корабль, шедший параллельно трассе и оставляющий позади себя черную полосу свежей полевой земли.

Срезался дёрн, собираясь смятым ковром и в страхе расступаясь перед одуревшей машиной, срезались головы выглянувших посмотреть кротов и муравьиные муравейники обращались в плоские двумерные имения, где уже и речи не шло ни о каких коридорах. Металлический гроб трясясь покидал автомагистраль, плавно снижая скорость и дрожа на выбоинах и кочках.



Наконец он остановился.



В салоне на миг воцарилась гробовая тишина, которая впрочем уже совсем скоро снова сменилась воем и причитаниями. Все без исключения бабы обоссались, дети охреневши вцепились руками в поручни и стояли не мигая, подобно каменным изваяниям, а седой на трясущихся ногах, протирал потрескавшиеся очки.

К слову сказать, водила так и лежал пред ним, аки паж склонив голову под бардачок и с мокрым пятном на штанах — мёртвый ли, живой, но совершенно невменяемый.

Сквозь разбитую лобовуху в салон задувал свежий ветер, насыщенный запахом озона и утренней сыростью. Всё небо подернулось пеленой темнеющих облаков — казалось надвигается гроза.



***



- В этой сраной степи у меня не ловит телефон!

Краснорожий мужик возмущенно жал на кнопки своей подобной кирпичу Моторолы.

Наум сидел напротив него, прикрывая лицо книжкой Кира Булычева и думал о том, что этот черт до удивления схож с мужиком без башки.

Вот только башка у него присутствовала.



За окнами быстро темнело и маленькие дети снова, словно по расписанию начинали ныть, а бабы им подвывать.

- Блядь, да заткнетесь вы?! — вскричал раздраженный красный мужик и, засунув телефон себе в карман, вышел из автобуса. Содержимое автобуса притихло.

Некоторое время был слышен лишь шорох травы, подминаемой его ногами, затем и он стих. Народ как-то сам собой о нём позабыл и все принялись снова ныть и подвывать. Один Наум сидел и спокойно читал, ему такие ситуации были не впервой.



Лампы, освещающие салон, с особым усердием поглощали заряд аккумулятора. Тем не менее, заглушенный автобус генератор не крутил и аккумулятор не подпитывал. Соответственно свет ламп тускнел с каждой минутой и души сидящих в автобусе, перепуганных и побитых людей, наполнял страх.

Раскаты грома возвестили о скором приближении ливня и последний не заставил себя ждать — уже через пару минут по крыше автобуса гулко колотили крупные капли набирающего силы дождя.

Седой нашёл в бардачке водителя фонарик, забрался на полку для чемоданов и почитав с полчаса Булычева, сладко уснул, убаюканный монотонным шумом льющейся из тучи воды.



Когда он проснулся, на улице было уже светло и относительно сухо.

Палящее летнее солнышко сушило траву, дорогу, дёсна и покореженный автобус. В автобусе тем не менее, никого кроме Наума не было. Валялись трусы, часы, сумочки, серёжки, но ни единой живой души. На том месте где лежал водитель — осталась лишь лужа, которая уж наверняка не могла рассказать седому ничего интересного.

Он спрыгнул с полатей, собрал свой рюкзак, затоптанный грязными ботинками под резиновое покрытие на полу, хрустнул шеей и вышел наружу.



Сырая трава мочит брюки, с дороги, которая всего в десяти шагах отсюда, поднимается пар. Ничего необычного, если не обращать внимание на то, что автобус значительно проржавел, а крыша его прогнулась так, словно на ней уже несколько лет складывались толщи снега. Тяжёлые спресованные залежи, которые по весне подтаивали, обращались в лёд, стекали и собирались в лужи… Краска с боков облезла, надпись --Inline Corp.-- практически не читалась, автобус выглядел так, словно простоял здесь по меньшей мере лет десять.



- Жопа какая-то, — хрюкнул Наум и подтянув рюкзак за лямки, вышел на дорогу, выставив в сторону правую руку с оттопыренным большим пальцем.

Так и пошёл он по трассе обратно, в направлении города, от которого, по его личным внутренним размышлениям, они не успели так уж далеко отъехать.



Через десять минут бодрой ходьбы, когда солнце уже изрядно припекло седую макушку, а майка начала твердеть и скукоживаться, позади него послышался шум приближающейся машины.

И вскоре рядом с ним остановилась девятка серебристого цвета, с покрытыми корейской тонировкой стёклами. Вопреки всеобщей моде, литья на ней не наблюдалось — лишь дешёвые пластиковые колпаки с закосом под оное. Из салона отчётливо слышалась песня Комбинации — Бухгалтер.

Машина остановилась рядом с оробевшим Наумом, стекло водительской двери ушло вниз и из прокуренного салона выглянул небритый паренёк в кожаной кепке:

- Че, подбросить, брателло?



***



"Бухгалтер" сменился Таней Булановой, затем Александром Маршалом. Толян сидел на заднем сиденье и разглядывал болтающуюся под зеркалом заднего вида зелёную елочку. На передних местах сидели два худощавых лысых пацана, а рядом с ним сзади — редкостный жирдяй в олимпийке Reebock и трико с немецким флагом.

Водитель курил какую-то едкую дрянь и о чем-то трепался с друганом, жирный же просто молчал и первое время оценивал сьёжившегося седого недобрым взглядом.

- Откуда едешь? — наконец он начал разговор.

- Да домой вот возвращаюсь, от бабушки..

соврал Наум и стыдливо потупил взгляд, ковыряясь в застежке лежащего на коленях рюкзака.

- Школьник?

- Ага.

Наум немного помолчал и решил продолжить разговор, чтобы подавить возникший у него лёгкий мандраж.

- Хорошо было у бабушки, а дома и погулять негде, город мёртвый..

- Ха! Мёртвый! Слышали пацаны?

Жирный заржал и потрепал Наума за плечо.

- С чего бы он мёртвый был? Город как город.

Тень сомнения мелькнула по лицу Наума и свел он светлые бровки. Взгляд ещё раз прошёлся по машине — вырезанный советский ковёр под задним стеклом, магнитола… безымянная чёрная магнитола, от какой-нибудь подержанной Тойоты. И часы Монтана на руке водителя.



- Какой сейчас год? — всё ещё робко, но с тенью улыбки, спросил Наум у толстяка. Он не мог поверить в то, что такое возможно.

- Две тысячи двадцать девятый от рождества христова! — заулыбался тот.

- А блин… — Наум с огорчением прихлопнул себя по коленке. — вот жопа!

- Да шучу, ты чё повёлся что-ли? Девяносто шестой. Ну ты чудила..



Толстяк продолжал что-то говорить своим друзьям, но Наум его уже не слышал. Все разговоры словно отошли на задний план.

"неужели.." — думал он. "неужели".

Одни и те же мысли вертелись на его внутреннем языке, хотя подсознанием он уже осознал и принял столь необычный факт.

Все в нём буквально разрывалось в разные стороны. Седой не знал что ещё можно спросить, с чего начать — всю его крохотную душонку захватывало бушующее ликование.

"родной дом"



Так Толян и думал, глядя в окно на пробегающие мимо них поля, на блестевшую вдалеке змейку речки и синеющее в приоткрытой щели над тонировкой, небо.

Ветер с шумом врывался в окно через эту самую щель и трепал его светлые кудрявые волосы.

Он всё ещё не мог в это поверить.



продолжение следует..