За жизнь:: - РОМАН БЕЗ ОТРЫВА ОТ ПРОИЗВОДСТВА

РОМАН БЕЗ ОТРЫВА ОТ ПРОИЗВОДСТВА

   [ принято к публикации 00:13  08-04-2010 | Сантехник Фаллопий | Просмотров: 1392]

Я не доверяю мобильным телефонам — в моих руках они непостижимым образом выходят из строя. Я роняю их с мостиков и подмостков, топлю как котят, в водоёмах и санузлах. Теряю по пьяни. Разбиваю об пол и асфальт. Вот только в "комок" я еще ни разу их не закладывал. В мои уши шептали гудками трубки всех фирм производителей. Иногда, попадались даже дорогие экземпляры, подаренные или найденные — их я терял с особенной быстротой.

Вот и в ту пятницу, я напился с коллегами по случаю внеочередного праздника, меня утрамбовали в такси, из которого я сиганул на полном ходу, и очередной телефон канул в зиму. Наутро я даже не расстроился: аппарат жил у меня более двух месяцев и я уже начинал беспокоиться. Вечером я заскочил к приятелю, и он отдал мне свой старый агрегат, который хотя бы мог звонить, а большего мне и не требовалось.

Я был довольно важным членом коллектива, так как в мое отсутствие, он становится целиком женским. Поэтому, с четвертого этажа меня несли втроем: Юлия Владимировна, Лариса Ивановна и какая-то смутно знакомая девушка. На следующий рабочий день, в понедельник, я встретил ее на лестнице:

-Привет, спасибо что помогла. Я Юра.

Она почти что засмеялась, узнав меня.

-Привет, да не за что. Наташа.

Первое, на что я обратил внимание, были ее ноги. Они были мускулисты и натянуты, как леска удачливого фишера — казалось, что Наташа может закинуть одну из них мне на плечо, обвить шею и раздавить мой кадык как сырое яйцо. Туфли на 10 сантиметровых шпильках, юбка, почти прикрывающая бедра, такой же коротенький галстук и черная блузка. Огромные кошачьи глаза, глаза хищницы без души. Рядом с ней, девушки со страниц мужских журналов выглядели разваренными сосисками и жертвами собственной скромности. Она легко вписалась бы в Хьюхефнеровскую индустрию: girl next door, только что созревшая, еще вчера угловатая девчонка. 175 сантиметров чистого секса. Или, грязного секса. Не занятия любовью, не совокупления, а именно секса. Ее грудь так дерзко целилась в меня, что я решил не быть трудной мишенью.

Рабочий день закончился для меня распитием коньяка в Наташином кабинете: я гладил ее колени, прижег ей колготки сигаретой, целовал податливые губы — общий язык был найден. Такой ласковый и мягкий международный язычок, именно так его и надо находить при переговорах руководителям стран не зависимо от пола.

Нашлась бутылка шампанского, и я решил, что домой ехать бессмысленно. Я провел обычный тест на совместимость, путем выведывания широты ее кругозора и предпочтений, и был приятно удивлен услышанным: она читала Бальзака и Дерриду, музыкальные вкусы совпадали до неприличия, даже болели мы за одну и ту же футбольную команду. Наташа выпила вдвое больше меня, но пьяны мы были одинаково: достаточно, чтобы она гарантированно улыбнулась на "Я хочу тебя…". Улыбаясь, ее глаза превратились в черточки-тире, а ресницы как будто взорвались на мгновенье: она была той, с кого Модильяни рисовал свою "Натурщицу Мари". Против секса на рабочем месте она тоже ничего не имела. Господи, все нужные мне добродетели, спасибо тебе!

Далее было: улица, коньяк, метро, пересадка, платформа, курение, менты, штраф, маршрутка, дом, подъезд, не тот, нужный подъезд, домофон, друг, подъезд, магазин, еще коньяк, друг, приятель, ганжубас, какой-то алкоголь, Наташа, алкоголь, Наташа, алкоголь, Наташа Наташа Наташа Наташа....

Пробуждение было липким, как сироп от кашля. Наташа еще спала.

Через гипотенузу ее носа проходил ветерок дыхания. Над шеей, под подбородком были остатки моей слюны. Мы спали без одеяла, и все ее нагое великолепие разыгрывало моно спектакль передо мной, одним. Ее подмышки сажали на измену своей близостью. Манящая капля-скважина посреди живота — я вставил туда сигарету. Мне хотелось бы нюхать героин с ее ключиц. Мне необходимо было лизать ее щеки с остатками сна. Внутри ее губ была вкусная пустота, когда мы ночью сокращали друг друга своими молодыми, пластилиновыми телами.

Ее эластановый кожный покров был отмечен множеством родинок. Мне нравилось покрывать поцелуями каждую из них. Татуировка на правом предплечье все время как будто оказывалась на новом месте, как живой рисунок, в середине было сердечко. Наташа утверждала, что смогла бы выбить на своем теле имя любимого мужчины, но только именно того, которого любила бы по-настоящему.

-Проблема в том, что люблю я каждого второго — её лукавая улыбка подразумевала искренность. Мы стали собираться на арбайтен. В метро она задремала, положив голову мне на плечо. Проснувшись — облизнула мне щеку.

То, что практиковалось как одноразовая акция, внезапно перепосло в нечто большее и вылилось в служебный романчик. Коллеги перешептывались за спиной, а особенно старался охранник, как-то заставший нас в туалете посреди рабочего дня. Наташе было налевать на все эти шушуканья, равно как и мне.

Мы начали потихоньку привыкать друг к другу, открывая свое личное пространство. Наташина биография была насыщенней моей.

В 13 лет она рассталась с девственностью с лучшей подругой, секс с мужчиной был позже, в 15. В 16 лет у нее что-то произошло (о чем она не хотела вспоминать никогда) и это "что-то" полоснуло ее так, что она пошла в церковь и прошла обряд крещения. Крестных у нее не было. На первом курсе института она сильно подралась с отцом, и он на неделю упрятал ее в психиатрическую клинику. В 18 лет был аборт. На последнем курсе Наташу занесло в бордель под названием "массажный салон", откуда ее выгнали через четыре дня за секс с клиентами: в меню были только рукоделие и ротоблудие ("Сколько платили? Не помню. Ты что, думаешь, я туда ради денег пошла?"). Ее последние отношения длились два месяца: на первом свидании парень затащил ее в свингер-клуб, а расстались они, когда Наташа переспала с его лучшим другом и устроила ему "золотой дождь", причем бывший любовник обиделся не на факт измены, а на подмоченную репутацию кровати.

Наташа не ведала, что такое страх. Слово мужество, вернее его корень, подразумевает отсутствие этого качества у женщин, хотя у них лично я встречал его чаще, чем у бравых самцов. Наташа была женственной, что не мешало ей хворать мужскими пороками и нюансами. В рейтинге семи смертных грехов у мужчин лидируют похоть, чревоугодие и лень. У женщин — гордыня и зависть. Наташа не имела с большинством современного бабья ничего общего: похоть и лень были ее пристрастиями.

Каждую пятницу мои коллеги гадали на кофейной гуще в общей комнате на работе, и Наташина чашка всегда была "нулевой": ничего определенного сказать было нельзя, все ровно, без колебаний, полный дзен.

При наших встречах я испытывал легкую грусть оттого, что не я приручу эту дикую птицу. Кто тебя, горящую, потушит? Я мог ее только споить или навязать свои желания в постели, тем более что она считала меня отличным любовником, а в ее устах это было высшей похвалой.. 

Работа в этой конторе привлекала ее исключительно заграничными командировками: два-три раза в год она ездила вместе с начальницей на выставки нашей продукции в Европу. В остальном, она считала, что тут ловить было нечего. Лучшей подругой по офису была Вика: милая девчушка, младше меня на год, с рыже каштановыми волосами, вульгарным смехом и пятилетним ребенком на закорках. Говорят, что дети всегда рождаются вовремя. Не уверен, что об этом слышала Вика.

Вика исповедовала алкоголизм, такой, с женским колоритом: бутылка шампанского могла спокойно оставить ее спящей в отделе реализации, где она была начальником.  Но до того как принять лежачее положение, Вика успевала устраивать сцены. Однажды ее скрутили и примотали широким скотчем к стулу, за то что она ранила дыроколом новенького мальчика-менеджера, который отказался вставить ей пистон в подсобке завхоза.

Вместе с ней Наташа и начинала выпивать ближе к концу рабочего дня. А напивалась моя любовница стихийно, до потери ориентации в пространстве, но при этом все равно могла выпить гораздо больше меня. Проявления ревности в состоянии опьянения у нее были не банально-истеричными, но чувственнохладнокровными: когда я как-то, в полупустом баре, стал целовать Вику, то Наташа просто сидела и выпивала, глядя на нас через стол, затем залезла на колени к Викиному парню, равнодушно наблюдавшему за нами, и стала целовать его так, что подошел охранник и попросил прекратить разврат.

Наташа одевалась в стиле молодой Вивьен Вествуд, времен магазина SEX, читала в оригинале Жана Жене, не принимала никаких наркотиков и восхищалась Koяn''''ми.  А вот цветы любила самые заурядные — розы.

Срустя пару недель, после "первого свидания", нам уже было мало совместного курения, обеда и секса за дверьми кабинетов, и тогда я отыскал хостел российского образца, расположенный в том же районе, что и наш офис. Коммерческая общага (хотя администратор твердила, что это гостиница, причем приличная) называлась "Гасис". Самые дешевые номера, в которых мне доводилось бывать. Но на тот момент выбирать было не из чего — всё лучше, чем ночевать по знакомым, с которыми приходилось неохотно пить горькую и поддерживать полуночные беседы, на отказ от которых, слышалось обиженное: "Тут не ночлежка". Наташа все еще жила с родителями, которые побаивались отпускать ее во взрослую жизнь с таким мироощущщением, а я, потерпев фиаско в гражданском браке, отсиживался на квартире у бабушки.

Четырехэтажное здание нашей ночлежки почти целиком утопало в зелени — окон не было видно из-за пышных крон прилегающей флоры. Что же касается фауны, широкий ассортимент которой варьировался от нелегальных эмигрантов до случайных командировочных, то она скрывалась за серыми облупившемися стенами. Солдатики в увольнении приводили сюда прилежно дожидавшихся их девушек или проституток. Выходцы из Средней Азии, Украины, Беларуси и Кавказа жили по дюжине в своих тесных каморках и стирали одежду и белье в общих душевых на бюджетном 2-м этаже — там располагались тесные четырехместные номера с решетками на окнах. На 3-м были боксы: две комнаты с общей душевой и туалетом — в них ночевали командированные работники не слишком престижных фирм и те же служивые. Четвертый этаж был люксовый — его облюбовывали парочки вроде нашей: студенты, пытающиеся завязать амфетаминщики, скрывающиеся любовники, несколько гомосексуалистов и выгнанные мужья из окрестных домов. Хостел полностью оправдывал свое название — люди приходили сюда перегаситься на какое-то время.

После работы, мы с Наташей ехали сюда, покупали пару-тройку бутылок коньяка, несколько литров пива, чизбургеры из ближайшего Макдоналдса и запирались в номере. Дальше — завершали скучный день возлияниями и извержениями. Открывали окно, чтобы не выходить курить на лестницу. На ветках деревьев, окружавших "Гасис" с завидным постоянством висели элементы женского белья и использованные презервативы. Мы отключали мобильные телефоны, сама иллюзия оторванности делала наши свидания более страстными — времени не существовало. "Stop all the clocks, cut off the telephone..." И похоронный блюз играл с первыми пятнами зари. Засыпали мы к 4-5 часам утра, опустошив бутылки и промочив насквозь простыни. И почистив сердца. Если на утро оставалось достаточно денег, то мы продлевали номер, отпрашивались с работы, и я снова шел покупать напитки и еду. Мы все чаще и чаще растягивали наши рандеву еще на одну-две ночи, словно чувствуя, что отсутствие часов останавливает время только для нас, а жизнь во вне идет своим чередом. И скоро счастье станет суррогатом самого себя. А после компот неизбежно скиснет.

Был конец февраля, на улице все еще хозяйничала ядерная зимушка-зима, народ поскальзывался на ледяных тратуарах и падал на пятые точки, очаянные дворняжки рыли носами сугробы в поисках оттепели, а автомобили не превышали скорости, опасаясь катка на перекрестках. Мы пили мутный бренди в забегаловке, где роль телевизора исполняло радио, по которому транслировался репортаж с футбольнго матча. Сидящие за столами люди пили, ели, курили, разговаривали, молчали, танцевали, спали, отлучались в уборную, мечтали и умирали от скуки.

Вика пыталась дозвониться своему парню, но тот предпочитал выпивать в дали от ее темперамента. Я пытался быть душой компании и травил истории из студенческой жизни. Где-то между третьим и четвертым курсом нам принесли очередную бутылку бренди. Наташа с Викой, выйдя за пределы кондиции, начали целоваться, перегнувшись друг к дружке через стол. Послышались одобрительные выкрики, аплодисменты, я обернулся и увидел, что причуды моих спутниц снимают на видео. Еще не старые мужчины за соседним столиком предложили мне пересесть к ним, ибо "ты там явно не при делах". Я отвернулся и вклинился губами в девичий поцелуй, как бы претендуя на причастность к данному вечеру, степени опьянения, и просто порыву нежности. Наташа и Вика откликнулись с воодушевлением, овации стихли. Затем Наташа приревновала меня к Вике или наоборот, и все прекратилось. И снова возник мутный бренди, непременное, для таких заведений, раскаленное в СВЧ хачапури и забытые в пепельнице невкусные, во время трапезы, сигареты. Мы что-то обсуждали, над чем-то смеялись, когда Вика схватила свою куртку и выбежала из душного помещения, всхлипнув "Я больше не могу". Наташа прокомментировала "Вот истеричка", мы не стали ее догонять. Расплатившись, мы вывалились в нетривиальную жизнь: ту, что была приклеена на радужную оболочку наших глаз до мутного бренди. Родилась идея переночевать в гостинице, но в ставший почти родным Гасис нас не пустили — мы были как боксеры, из последних сил встающие при счете "9" после хорошего нокаута. Как и где мы распрощались, уже не помню. Сохранились какие-то ообрывки: улица, я стою по колено в снегу и прикуриваю, метро, какие-то иностранцы и баба с тележкой, предлагающая самогон. Домой, по уверениям моей бдительной бабушки, я попал в 3 утра, при этом, зачем-то раздевшись на лестнице: снял пальто, ботинки, ремень и повесил сумку на батарею. С утра не нашел только ремня: видимо, всем остальным побрезговали. Мобильного телефона в кармане, естественно, тоже не оказалось.

На следующее утро Наташа обвинила меня в краже: у нее из кошелька пропала крупная сумма денег. Отдавать она их не требовала, просто сказала, что "если ты сам не понимаешь, то тебе потом другие люди объяснят". Она повернулась ко мне спиной, и ее лицо в моей памяти кто-то проворно затер школьной резинкой. Обида сковала носоглотку так, что я даже не смог как следует рявкнуть ей в лицо. Мы больше не были вместе.

Меня довольно легко заподозрить в краже денег, хотя бы потому, что у меня их никогда нет.

Когда любишь человека, то можешь многое ему простить, на многое закрыть глаза. Если бы Наташа меня любила, то не обманулась бы подозрительностью по отношению ко мне. Если бы я любил Наташу, то не дал бы ей повода для сомнений. Очень важно не путать любовь с интригой, они как свежее выжатый сок с мякотью и растворимая химия "Инвайта", сухого сока из детства.

Нам было хорошо вместе. Потехе был отведен ровно месяц.

Моя андрогинная половинка, я тебя не искал, а ты нашлась.

Только оказалось, что вместе мы не были единым целым, одним телом.

Найти иголку в стоге сена элементарно — нужен просто магнит помощнее; гораздо сложнее найти в стогу иголок ту самую иголку.

Единственное чувство, которое стоит душить, не давать вырываться из кокона души, заталкивать обратно или же не задерживать в организме и сплевывать- это чувство утраты. Это щемящее чувство наполненности внутреннего пространства крошит по хлеще  любого долото; оно сильнее любви на своем пике, его можно подкупить надеждой или эгоизмом, но не хватит ни того, ни другого, чтобы вытравить его из себя, из своего пошлого сознания. Чувство утраты нужно уметь контролировать, держать на коротком поводке; остальное, будь то радость, печаль, гнев, страсть, можно расконвоировать, оно часто бывает оправданным, и только чувство утраты всегда никчемно. Нужно относиться к упущенным моментам, как к потерянному мобильному телефону — не горевать, ведь всегда есть возможность приобрести еще один. Всегда есть вероятность пережить все заново, сколько бы река не текла, нужно искать то место, в которое ты уже входил. Только не стоит забывать, что лучше никогда никого и ничего не терять, не пропивать, не ронять в водоемы, не сдавать в "комок" и относиться к другим (а значит прежде всего, к самому себе) бережно. Оградить себя от ненужных поисков того, что уже когда-то лежало у тебя на ладони, тем, что оно уже у тебя в кармане.

Я все еще не мог поверить в такой поворот событий, чувство привязанности бесконечно загнутыми когтями раздирало грудь. Я простил ее безразличие, но боль утраты была хуже почечных коликов. Забавно то, что мы расстались в той же атмосфере случайности, в какой и познакомились.

Я вернулся к своей гражданской жене, которая встретила меня, хоть и с укоризной, но с распростертыми объятиями. Наташу я видел все реже и реже, мы не сталкивались на лестнице, не попадали в одно и то же время в столовую, не пересекались на корпоративах. Лишь изредка, я замечал ее понитэйл, мелькавший в коридоре и исчезающий в кабинете. Один раз, спустя месяца два после разрыва, я встретил ее на лестнице: она выглядела высушенной, но энергичной. Улыбнувшись, она произнесла с улыбкой "Здорово" и пропала пролетом ниже. А еще через месяц она исчезла, уволилась, растворилась в этом сумасшедшем мегаполисе. От дружелюбных коллег, я узнал, что Наташу вновь упекли в клинику. Злые языки утверждали, что во всем виноваты алкоголь и шалаватое поведение. Кажется, она снова напала на кого-то из родственников. Вика прозрачно намекнула на проблемы с сильнодействующими препаратами. Молодец, подумал я, какая идеальная биография для трехмерной личности, жаль что Наташа не была поэтессой, в широком смысле слова. Хотя, может так и надо: у некоторых творцов биография насыщенней и содержательней их собственных работ. Больше, я не встречал ни саму Наташу, ни таких как она.