За жизнь:: - Ода Горбатой.

Ода Горбатой.

   [ принято к публикации 11:13  13-04-2010 | я бля | Просмотров: 1066]

Что ни говори, а всё сияющее совершенство наших технологий тотчас же меркло и казалось никчемным и примитивно-кустарным на фоне могущества и грозного величия невзрачной худосочной старушенции с косой – одного из общепринятых олицетворений первородного зла, а быть может, и краеугольного камня мироздания. Судить не берусь. Но если уж она выказывала желание проявить упрямство, то её сермяжная правда и простые до безобразия манеры обращения с любой сущностью, как материальной, так и духовной выставляли нас в смехотворном ракурсе в незримом поединке за тела наших пациентов. Куда там было тягаться с ней — исход этой битвы был изначально предопределён, несмотря на исключительную мощь наших компьютеров и уникальные возможности спецаппаратуры.



Единственное, что мы могли сделать, так это успеть выхватить из её цепких костлявых лап духовную начинку клиента, а на свидание с «горбатой» вместе с его телом отправить альтернативное сознание, предварительно сохранив его скан в архивной базе данных. По степени же воздействия на саму агрессоршу наши профессиональные изыски эффективностью не отличались. Да и было ли на что воздействовать в данном случае? Вызывал большие сомнения сам факт наличия у неё какого-либо подобия того, что принято считать сознанием, и что могло бы явиться объектом нашего профессионального интереса и вмешательства.



Общую картину усугубляли и бесчисленные перевоплощения многоликой страхолюдины, раз за разом ставившие нас в тупик своим разнообразием и неоднозначностью. Но разве могло подобное обстоятельство в полной мере смутить возлюбленное дитя природы? В своей самовлюблённости «венец творения» взял за правило, особо не заморачиваясь, безапелляционно детерминировать и оценивать явления из разряда непостижимых, зачастую тем самым ещё более отдаляя их от реальности. Ведь что ещё нужно неугомонному и пытливому человеческому разуму, как не уцепиться за нечто иррациональное, родом из иного, недоступного измерения по ту сторону добра и зла в устоявшейся за многие века, но крайне ограниченной интерпретации. И в итоге, измусолив это «нечто» до неузнаваемости, оставалось лишь придать ему крайне затейливые очертания, при этом старательно втискивая их в привычные рамки субъективного видения доступной реальности и личных убеждений.



Именно с таким чуждым всему живому то ли явлением, то ли объектом, воочию проявляющим себя лишь огорчительными и предсказуемыми заранее результатами своих деяний, мы и имели дело. С самого момента осознания человечеством своей разумности незримая во плоти цирцея непринуждённо и бесцеремонно вошла в роль одного из сильнейших интеллектуально-духовных раздражителей, едва ли не одерживая верх над самой Религией в борьбе за право считаться первоосновой в общем порядке бытия и будоража умы и воображение каждого – от мыслителей и поэтов до последних голодранцев и лиходеев. Ведь, по большому счёту, кого считать хозяином – кто соизволяет дать, или кто имеет полное право взять?



Надо признать, в отличие от любого из сотворённых человечеством Богов, являющих себя там, где они сами посчитают нужным явиться, она имела особенность всегда и везде находиться в непосредственной близости от любого из их созданий, обладая при этом лишь вымышленным образом материального воплощения. Но при этом она не нуждалась в чудесах для подтверждения своего существования, зачем? Ведь её не требовалось ни просить, ни искать, она в любой момент являлась сама, руша любые грандиозные планы как бы подзабывших о её существовании временщиков, возомнивших себя властелинами мира. Тем более, к нашей собственной инициативе она неизменно относилась с должным пониманием и участием. Её дыхание и незримое присутствие совсем рядом, казалось, куда ближе протянутой руки, говорило о готовности в любой момент проявить должное внимание к каждому из нас. И любому — желающему того иль не желающему подавала она свою длань, не отягощённую мышечной тканью, но наделённую, несмотря на это, бесконечной мощью.



В каком только виде не рисовал её неуёмный полёт человеческой фантазии — вплоть до величественного образа всадницы на бледном коне из самой читаемой книги всех времён и народов. И далеко не всем пустоглазая и скалозубая симпатяга виделась такой уж неприглядной. С точки зрения стороннего наблюдателя, абстрагированного от неё самой и объекта её внимания, иной раз она представлялась красивой, едва ли ни прекрасной. Находились и иного рода извращенцы, которые в патологически неестественных потугах своего ущербного воображения превращали её в идола и провозглашали объектом поклонения и культа.



Тем не менее, подобные явно нездоровые или абстрактно-оторванные ассоциации не меняли общей тенденции в отношении к невзрачной труженице, вызывающей, как никто другой, такой поток проклятий в свой адрес, столько ненависти и огульных претензий к безупречно исполняемой работе, несмотря на исключительное усердие по отношению к возложенным на неё профессиональным обязанностям. Особенно со стороны родных и близких избранника, на котором остановился взгляд бездонных глаз нашей красотки.



Но вне зависимости от субъективного отношения она, не считаясь ни с нашим мнением, ни с мнением свыше, если таковое и признать существующим, присвоила себе право быть единственным в мире незваным, но уважаемым гостем, чей возможный, более того, неизбежный визит поневоле принимался за должное и признавался пристойным в любом социальном кругу. Её никоим образом не смущала высота иерархической лестницы, по воображаемым ступеням которой каждый из нас пытался забраться всё выше и выше, исступлённо расталкивая соседей локтями.



Да и о какой-такой лестнице могла идти речь в многомерной системе координат, непостижимой для человеческого разума? Подобная вымышленная четырёхмерная в динамике и трёхмерная в статике конструкция не могла претендовать даже на статус курьёзного пустяка. Во всей бесконечности измерений пространственно-временного континуума она не просто терялась. За многовековую историю человечества благодаря неиссякаемому фанатизму безумцев и холодному расчёту прагматиков она превратилась в неуклюжее нагромождение вычурных, но корявых приделок и уродливых наростов, став ещё более чуждой самой логике мироздания в её естественной и строгой простоте.



При этом наша общая гостья, а в некотором смысле даже и коллега, своими действиями вовсе не преследовала цели выставить напоказ или вскрыть как откровенно гноящиеся, так и хронические нарывы социума, законы которого строились на субъективном, а нередко и откровенно параноидальном видении мира отдельными личностями из его многовековой истории.



Она лишь ненавязчиво подтверждала всю несостоятельность и фальшь воздушных замков, столь старательно возводимых человечеством из кое-как подогнанных, крошащихся блоков лицемерной морали, надуманного этикета, высосанных из пальца догм идеологий и вероисповеданий. В отличие от нас, у неё не вызывали восторженного умиления блестящие погремушки и мишура, прикрывающие червоточины на хлипких стенах роскошных с виду залов в недрах этих призрачных чертогов.



Просто-напросто, в означенный лишь ей самой момент она уводила каждого из нас из этого наполовину реального, наполовину иллюзорного мира, небрежно вытирая костлявые босые ноги обо все его условности и так называемые непреходящие ценности.



И имя её, вызывавшее трепет в людских душах и звучавшее на любом из языков мира отчётливо-хлёстко, как удар кнута, было знакомо каждому без исключения. Но что поделать, таков уж один из основополагающих законов бытия, и в угоду сохранению равновесия в мире во все века наряду с благодетелями настолько же значимыми и почитаемыми становились и палачи, вместе со страхом и ненавистью внушавшие к себе чувство боязливого уважения.