ВЫБОРЫ

Автор: valmor ВЫБОРЫ

14 марта в регионах прошли выборы. Выборы признаны состоявшимися.
(из сообщений в прессе).

Дмитрий Савельич накинул на плечи старенькую, видавшую виды тужурку, аккуратно притворил за собою дверь и принялся осторожно спускаться вниз по лестнице.
Прогуляться перед сном — первейшее дело, особенно для пожилого пенсионера, каким как раз и являлся Дмитрий Савельич. “Вот погуляю, и спать буду лучше, да и здоровью польза выйдет”, — размышлял он, придерживаясь за перила.
Спускаться следовало с большой осторожностью, так как под ноги могло попасть всё, что угодно — от желтоватых луж мочи до битых стеклянных бутылок.
Света в подъезде не было, по крайней мере, на этажах и между ними, поскольку кто-то с завидной регулярностью бил либо выкручивал лампочки, так что в конце концов жильцы дома плюнули и перестали покупать их вовсе.
Внимательно смотря, куда ставит ногу, Дмитрий Савельич продолжал свой путь. Запах в подъезде стоял густой, настоявшийся и премерзкий, и распадался на несколько составляющих, представляя собою таким образом своеобразный букет. В состав букета входили: уже упоминавшийся запах мочи, самый сильный из всех, практически неистребимый и представляющий поэтому так называемую начальную ноту букета, запах слегка подгоревшей картошки, жареной с луком и салом, выполняющий в букете роль так называемой ноты сердца, и запах чего-то застарелого и перекисшего, с трудом поддающегося определению, однако самый стойкий из всего букета и по этой причине звучавший конечной нотой.
Классифицировать запахи по звучанию Дмитрий Савельич, в прошлом учитель музыки, придумал сам, впоследствии же в каком-то из случайно попавших ему в руки журналов с удивлением прочёл, что такая классификация, оказывается, общепринята.
Между третьим и вторым этажом вонь внезапно стала особенно невыносимой. Внимательно приглядевшись, Дмитрий Савельич определил и источник вони.
В мирно свернувшейся в углу аккуратным калачиком коричневато-бурой кучке вонючей субстанции Дмитрий Савельич без труда признал конечный продукт экскреторной функции жизнедеятельности человеческого организма.
Слова “говно” интеллигентнейший Дмитрий Савельич, за всю свою жизнь не произнёсший ни одной матерной фразы, не только не мог произнести вслух, но даже и просто помыслить.
Кряхтя, он наконец спустился вниз, на первый этаж. Здесь было относительно светло. Источником света служила единственная тускло мерцающая лампочка.
Было довольно холодно.
Причиною холода, равно как и разбивания в подъезде бутылок, и выкручивания лампочек, и использования его в качестве бесплатного туалета, служил тот факт, что входная дверь в подъезд попросту отсутствовала.
Таким образом, любой желающий мог без труда проникнуть на территорию лестничных клеток и бесчинствовать там, сколько ему вздумается.
Опять же, холод...
Власти обещали как-то поставить металлическую дверь, какие сейчас стоят во всех мало-мальски приличных домах: хорошую, крепкую, с кодовым замком.
Однако дальше обещаний, как водится, дело так и не пошло.
“Теперь уж не поставят!” — думал Дмитрий Савельич. — “Выборы, вон, на носу, всего-то несколько дней до них осталось!”
О том, что власти одаривают народ обещанными благами лишь непосредственно перед выборами, да и то в строго лимитированных количествах, покупая таким образом голоса избирателей, Дмитрий Савельич прознал уже давно.
В прорезь почтового ящика он рассмотрел что-то, лежавшее там: какую-то не то открытку, не то листовку.
Изъяв из ящика сию бумажку, он недоумённо уставился на содержащийся в ней текст.
“Дорогая Дмитрий Савельевич!” — гласила бумажка. — “От всей души поздравляем Вас с Вашим праздником — Международным женским днём 8 Марта!”
Далее шли перечисления тех достижений, что были сделаны при непосредственном участии местного действующего депутата за последнее время: повышение пенсий, бесплатные медицина и страхование, ремонт дорог, установка детских площадок!
Дмитрий Савельич, покопавшись в закромах своей памяти, тем не менее не смог вспомнить, чтобы ощутил на себе благотворное действие хоть какого-то из всех вышеперечисленных достижений. Пенсию вот только периодически поднимают, это да, но, честное слово, лучше бы уж они этого не делали, так как Дмитрий Савельич давно уже подметил, что за каждым повышением пенсии неминуемо следует рост цен, после которого денег становится ещё меньше, чем было до этого.
О том же, как сильно в последнее время выросла квартплата, в листовке отчего-то не говорилось ни слова.
Между тем Дмитрий Савельич отдавал за квартиру в аккурат половину своей пенсии. На оставшуюся половину выжить, конечно же, было можно, однако именно выжить.
Хотелось же и детям помочь, и внучкам гостинцев купить.
Да только куда там!
“На петушок леденцовый на палочке для внучат, и то не всегда удаётся выкроить!” — как-то грустно подумал Дмитрий Савельич. Всю жизнь проработав школьным учителем, он вынужден был теперь, на старости, жить на сущие копейки.
Как-то раз он встретил одного из своих бывших учеников — двоечника и лоботряса Витьку Петронова по прозвищу “Патрон”. Витька ехал на новенькой иномарке. Дмитрий Савельич возвращался из магазина. В руках он нёс пакет. В пакете лежали: сто граммов дешёвого сыра, небольшая селёдка, буханка хлеба и пакет молока.
И всё.
Патрон остановил машину, внимательно глянул, не вылезая, на пакет в руках Дмитрия Савельича, и неожиданно сказал:
- А Вы нас, бля, жизни учили, а сами ни хуя в ней не поняли! Ну и хули было нам мозги ебать?
И, гогоча, рванул машину вперёд, обдав бывшего учителя, так ничего и не понявшего в жизни, пылью и выхлопными газами.
А Дмитрий Савельич остался стоять, беспомощно прижимая к груди пакет, и едва не расплакался, но не от злости или ярости в адрес наглого ученика — нет, ни того, ни другого он не чувствовал! Плакать ему хотелось от бессилия и от невозможности что-либо изменить в этом, как выяснилось, таком несправедливом мире!
И ещё отчего-то было стыдно — и пакета своего, и этих своих стариковских непрошеных слёз.
Стыдно было не за тех, кто обрёк его на полунищенское, полуголодное существование, а за себя — за то, что не смог свою жизнь выстроить иначе.
Стыдно того, что он вынужден был так жить — хотя в этом-то как раз его вины не было нисколько...
А на Патрона он тогда не обиделся: что ж обижаться, парень правду говорит… Наоборот, порадовался: сам бедствует, так хорошо, хоть ученики живут в достатке...
Отвлекшись от невесёлых мыслей, Дмитрий Савельич глянул на портрет депутата, помещённый вверху листовки. Депутат выглядел сытым, румяным и вполне довольным жизнью. “Такому в рекламе хорошо сниматься, счастливую жизнь рекламировать!” — подумалось. — “Вряд ли такому есть дело до наших проблем. Мы ему, как кость в горле — жить мешаем. Раздражаем мы его самим фактом своего существования. Снисходит до нас лишь перед выборами, да и то брезгливо и с оглядкой!”
И он вновь всмотрелся в довольное, заплывшее многолетне нагулянным жиром лицо.
Листовка утверждала, что депутата знают все, живущие на его избирательном участке.
Так как он, депутат этот, с народом заодно, и потому народу помогает, а народ его за то уважает и любит.
Однако, сколь не всматривался Дмитрий Савельич в жирную морду, сколь не щурил подслеповатые глаза, а депутата так и на признал, вот хоть ты тресни!
Вот не было такого у них во дворе, и всё тут!
О том же говорили грязь, нищета и всеобщее запустение подъезда. Да разве ж они так жили б, если бы им кто помог!
Хотя в подъезде и было намусорено, и валялись ворохи прочих листовок, и агитационных газет, и ещё много какой дряни, но Дмитрий Савельич всю жизнь прожил человеком аккуратным и менять своих привычек не собирался.
Сжимая в руке листовку, он вышел из подъезда и осмотрелся в поисках урны либо мусорного контейнера. Урны как не было, так и не появилось, мусорный же контейнер обнаружился там же, где и был — здесь же, во дворе, чуть поодаль.
Идти к нему нужно было либо в обход, либо напрямик, через двор. В обход идти не хотелось, и Дмитрий Савельич направился прямиком, через двор, минуя полуразрушенную детскую площадку.
По двору в это время ходил какой-то мужчина — в хорошем пальто, в дорогой шапке и отчего-то в валенках, хотя март уже вовсю вступил в свои права, и снег, хотя и лежал ещё, однако был подтаявшим и каким-то грязновато-серым.
По пятам за мужчиной в валенках и пальто бегали ещё несколько мужчин, по всему видно, телевизионщиков: с видеокамерами на плечах и с логотипом местной телерадиокомпании на спинах. Здесь же стояли несколько машин — одна принадлежала телевидению, остальные, судя по всему, мужчине в валенках.
Тот же, выполняя указания мужчин с видеокамерами, подходил поочерёдно к каждой из полуразрушенных составляющих детской площадки, останавливался, подносил руку ко лбу и надолго замирал в этой позе, как бы в тяжких раздумьях. Затем шёл далее. Мужчины же с камерами пронзительно выкрикивали:
- Так, не хмуримся, не хмуримся! Смотрим в камеру! Взгляд серьёзный, но не напряжённый! Больше открытости!
Мужчина в валенках послушно изображал открытость.
Неожиданно кто-то истошно завопил:
- Стоп, камера! Это что за хуйло здесь появилось? Блядь, такой кадр запороли! Дедушка, ты какого хуя здесь шастаешь? Тебе чего, блядь, не спится? Ты откуда взялся, пидор старый?
Дмитрий Савельич с удивлением и какой-то горечью осознал, что обращаются к нему.
Однако для порядка всё же уточнил, зачем-то извиняясь:
- Простите, Вы это мне?
Полученный ответ рассеял все его сомнения.
- Тебе, тебе, хуйло сраное, кому ж ещё? Ты что, блядь, не видишь, мы тут с уважаемым человеком передачу делаем? Он, между прочим, будуший депутат ваш! А ну, быстро съебался с площадки!
Депутат и уважаемый человек недовольно и зло посмотрел на растерянного пенсионера.
Дмитрий Савельич попробовал было возразить, снова зачем-то извиняясь:
- Извините, но мне только к помойке пройти! Мне, вот, бумажку лишь выкинуть! Мусорить, понимаете ли, не хочется!
- Ты чё, блядь, не понял? А ну, дай сюда!
И они выхватили из его рук листовку.
- Так это ж наш конкурент! — сказали они секундой позже, рассмотрев портрет на листовке. — Правильно, дедуля, в помойку его! Ты, дед, пиздуй отсюда, мы сами выкинем!
И они, не глядя, швырнули бумажку, и она закружилась по двору, и кружилась ещё какое-то время, а потом легла на грязный снег в грязном дворе, сделав этот двор ещё более грязным.
А мужчины снова включили свои камеры, и вновь заголосили, уже не обращая внимания на Дмитрия Савельича:
- Так, продолжаем! Смотрим в камеру! Открытость! Доверительность! Забота о будущем!
Депутат в валенках вновь принял задумчивую позу мыслителя, денно и даже нощно пекущегося о народном благе...
Дмитрий Савельич же, будучи человеком, как уже упоминалось, интеллигентнейшим, совершенно неискушённым в словесных поединках, взаимных оскорблениях и отстаивании собственного мнения, втянул голову в плечи, молча развернулся и побрёл прочь.
Придя домой, включил телевизор и принялся смотреть новости. В перерыве местный канал вклинивался с предвыборной рекламой кандидатов в депутаты. Все они обещали народу благость и процветание, причём каждый утверждал, что все другие врут.
Получалось, врали все...
В одном из кандидатов Дмитрий Савельич узнал того, со двора, в валенках. Только теперь он был в костюме. Голос за кадром объяснял, что сейчас кандидат совершает обход своего участка, где на месте выясняет, что необходимо сделать, чтобы улучшить жизнь простого человека. “Встречается с людьми”, — вещал голос, — “внимательно выслушивает пожелания каждого из них. Люди потрясены его вниманием и сердечностью!”
В заключение закадровый голос сказал:
- Репортаж о проделанной работе смотрите завтра!
Дмитрий Савельич в сердцах плюнул и выключил телевизор.

Через неделю были выборы. Дмитрий Савельич на них всё же отправился.
Взяв бюллетень, проследовал в кабинку для тайного голосования. Там схватил ручку и, на секунду задумавшись, размашисто вывел: “Пошли вы все на хуй, пидорасы!” Затем в слове “пидорасы” зачем-то исправил “о” на “а”. Это сказалась старая учительская привычка к правописанию. Затем вновь исправил “а” на “о”. Затем понял, что разницы нет никакой, разозлился на себя и оставил всё, как есть.
Хотел уж было выйти из кабинки, но задержался и стал рисовать под надписью здоровенный член: с огромной залупой, любовно выведенной крайней плотью и парой жёстких волосков у основания. Секунду поколебавшись, дорисовал пару яиц — тяжёлых, полновесных и потрясающе реалистичных.
Удовлетворённо крякнув, вышел наконец из кабинки, проследовал чуть вперёд и бережно опустил бюллетень в урну для голосования...
Выходя с избирательного участка, нисколько не сожалел о своей хулиганской и, в общем-то, по-детски наивной выходке. Он знал, что поступил глупо, что это ничего не изменит, и что, кто бы не победил в этих выборах, всё равно все окажутся жуликами и продолжат обворовывать и без того уже достаточно обворованный народ. Поделать с этим ничего нельзя, и глупая его выходка не спасёт и не изменит ситуацию.
И всё же ему стало хоть немного, но легче...