волшебные новеллы 2

Автор: Замеховский Во всех приморских городках улицы похожи на катушки ниток, выпавшие из шкатулки и раскатившиеся не только в стороны, но и вниз, к набережным, к самому морю.

Во дворах, высоко, на протянутых верёвках висит бельё, на подоконниках, карнизах и крышах сидят голуби, ещё выше, над верхушками деревьев сплетаются плывущие отовсюду детские разговоры, крики и считалки. Конец дня напоминает о себе только вытянувшимися тенями, да мыс, тронутый, как туманом, сизой патиной расстоянья, становится похож на высохшую сливу в синих вечерних морщинах.

Хозяйки поливают цветы на балконах, вернувшиеся с работы отцы плетут сети, а старики вырезают из душистых жёлтых чурок кораблики для рисующих на мостовых мелом внуков: моря, солнца, горы и чаек.

И только в одном из многих таких же городков, разбросанных по побережьям всех морей, этот вечер отличался от других. Буксир в порту гудел чуть дольше обычного, да по одной из улиц не спеша шёл странный парень в линялой шляпе с мягкими большими полями, и выцветшем сюртуке с тельняшкой под ним. Прохожие, опаздывающие домой на ужин или вышедшие просто прогуляться да сыграть одну-другую партию в нарды в ближайшей кофейне, с тихой грустью смотрели ему вслед, а он проходя мимо кивал головою каждому, и улыбался.

- Эй, человечки, дадите мне мел? Я нарисую вам песню: — сказал он, поравнявшись со стайкой детворы, выводящей на тротуаре среди уже нарисованных кривобоких кувшинов и кораблей клетки для классов.

Дети отвлеклись от своего занятия и, увидев его, защебетали радостно, как юркие, живые птички. А он взял мел и, насвистывая, принялся рисовать что-то между их рисунками. И постепенно объединять всё нарисованное детьми в один плавный, добрый мир, в котором в морях плавают киты, корабли и острова, а в небесах солнце, облака и птицы. В котором из домов выходят люди в нарисованных как-то вкось башмаках, а из труб идет дым, похожий на выпавшие из бабушкиной музыкальной шкатулки пружинки; вились линии, узоры и цветы. Такие яркие, какими только могут быть рисунки белым мелом на тёмной мостовой.

Когда он закончил, дети защебетали ещё громче и радостнее, отчего старушка, прямо над ними на балконе и проверявшая сухой рукою влажное бельё, посмотрела в низ и, улыбнувшись добро, но с какой-то тихой тоской, скрылась за цветастой занавеской в комнате.

- А правду говорит моя мама, что когда она была маленькой, ты подарил ей сиреневого голубя, и он каждое утро прилетал на наш балкон? – спросил парня мальчишка в вылинявшей, когда-то синей рубахе.

- А какой ваш балкон, тот с которого лучше всего на нашей улице видно гавань?

- Нет, с нашего видно только двор, кусты и дворника, который ругается, когда я бросаю в котов прищепки.

- А, понятно, — сказал парень, — если с твоего балкона видно, как над этими кустами шмели танцуют с бабочками, а глубоко среди листьев на специальных ниточках подвешены секреты, то правда.

- А где он сейчас? – Мальчик вопросительно посмотрел на него. – Я так хотел бы, чтоб утром он прилетал и ко мне.

- Нет ничего прощё! Для этого нам с вами, — обратился парень уже ко всем, — нужна газетная бумага. Идём искать.

И они зашагали по улице вверх. Последние солнечные лучи были разбросаны по крышам, как кубики в детской. Наговорившиеся за день с ветром деревья стояли замерев, будто в удивленьи от того, что ничто не беспокоит их беспорядочные зелёные кроны. Где-то проезжали пролётки, доносились звуки фортепиано, из окон слышались разговоры, и позвякивали в такт шагам белые металлические застёжки коричневых кожаных сандалий на детских ногах.

- Вот, вот я нашел! — закричал тот же мальчишка, подхватив с земли половинку газетного листка.

- То, что нужно, — парень взял у него бумагу, — а теперь мы только свернём из неё голубя. Вот так, — продолжал он, — и, давайте скорее дунем на него все вместе, и запустим.

И дети, приподнявшись на цыпочки, начали дуть вслед бумажному силуэту, а тот вдруг ожил, хлопнул крыльями у них над головами, и петлёю пролетел куда-то за крыши, оставив кружиться после себя в воздухе три сиреневых пёрышка. Все радостно загалдели, а парень, сняв с головы шляпу, встряхнул волосами, и из них выпорхнули четыре воробья.

— Ну вот, идет наш дед, — протянул ещё один мальчишка, — и сейчас заберёт тебя домой, — и он положил руку на плечо своей маленькой сестрёнке.

- Здравствуй, — улыбнулся старику парень, — ты ещё пускаешь кораблики в лужах?

- Да нет… — немного смутился дед.

- Почему? А где тот кораблик, который когда-то я тебе дал?

- Уплыл он куда-то, не знаю… — вздохнул дед и посмотрел в сторону.

- Ну, тогда возьми ещё один, — и парень вытащил из под полы своего сюртука, маленький деревянный кораблик с белыми бумажными парусами, — будете пускать вместе с внуком.

Дед взял одной рукой кораблик, другой поднял свою маленькую внучку, и пошёл по улице, будто держа в руках двух бабочек – совсем маленькую с белыми крыльями, и большую, почему-то с косичками и крыльями из бледно-голубого в горошек ситца.

А ребята пошли в другую сторону. Странный парень достал из кармана большую плоскую жестянку, погремел ей немного, и, открыв, начал угощать всех леденцами, похожими на разноцветные холодные камушки. Леденцы были такие прозрачные, что через них всё просвечивалось, как сквозь цветное стекло, и мир казался разноцветным. Причём вкус у них был такой же разноцветный, что просто дунув в воздух, можно было выдохнуть маленькую радугу, которая тут же таяла.

Воробьи прыгали по тротуарам, шелестели на кривобоких тумбах афиши, а парень проводил по ним рукой, и самые старые и потрёпанные из них превращались в ярких беспокойных мотыльков, а новые — в цветущие клумбы. Потом он откуда-то достал голубой мяч, и стал гонять его с мальчишками, девочкам же дал зёрен, и они кормили с руки голубей, а для одного, самого маленького, вынул из кармана колесный пароходик на верёвочке и две розовые ракушки.

Взрослые смотрели на это из окон и с балконов, а между тем вечер стал так синь и густ, как, наверное, молоко синих коров. Мамы стали звать детей домой, те начали разбегаться, в окнах заиграли огоньки. А на улице остались только странный парень и мальчишка, удивленно смотрящий, как мяч, которым он играл только что, вдруг подлетел высоко в небо, застрял там и засветился луной.

За мальчиком вышел папа, парень поздоровался с ним, дал ему леденец из своей жестянки, и вдруг, папа спросил его: «Можно мы с сыном проводим тебя? Немного?»

- Конечно, — ответил парень, внимательно посмотрев на обоих.

И они пошли втроём вниз, к набережной. Там ярко горели фонари, играла музыка, гуляли дамы в длинных белых платьях и больших шляпах, кавалеры в чёрном и с белоснежной грудью. А парень прошел мимо, не обращая на них внимания, на пристань, спрыгнул в крошечную лодку и уже собрался было оттолкнуться веслом от стенки, как вдруг, будто вспомнив о своих спутниках, оставшихся стоять у чугунного кнехта, достал со дна лодочки большого, квадратного воздушного змея, подал его папе, сказав: «Возьми, это ведь твой.» И отчалил.

На набережной гуляли пары и компании, звучали вальсы, но никому не было дела до уплывающей в огромное, тёмное море маленькой лодки с крошечным фонариком на носу. И только мальчик на пристани спросил: «Папа, а куда он уплывает вот так, ночью?»

Папа посмотрел на большого воздушного змея, взял сына за руку и ответил: «А кто знает, куда уходит детство?»