Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Графомания:: - Бахрома (отрывок)![]() Бахрома (отрывок)Автор: Абдурахман Попов БАХРОМАВнук Полины Андреевны очень сильно заикался, поэтому значительная часть её пенсии уходила на пластилин. За свои неполные пять лет внук не произнёс и сотни законченных фраз, но ребёнок был упрям: он строил речь основательно, применяя хитроумные подпорки, перекатывая во рту большие и малые булыжники, причмокивая и прищёлкивая, как-будто подгоняя непослушного коня. Неказиста была обратная сторона слов. Так, с большим трудом, он добирался до середины предложения, и забывал, что, собственно, он хотел сказать. Приходилось начинать сначала, а слушать это было невыносимо. И тогда внуку совали в руки пластилин. Внук отходил к окну, устраивался на подоконнике между кактусом и сломаным кондиционером, и начинал лепить. На шкафу расположилась внушительная армия внука — шестилапые скаты, демоны и крылатые пауки. Людей внук не лепил никогда. В садик его не взяли: «Он у вас аутик» — сказала заведующая. «Да ты по-русски скажи» — попросила Полина Андреевна. " По-русски — дурачок" — ответили ей. Раз в месяц Полина Андреевна доставала из чулана большую сумку и заполняла её продуктами. Сверху укладывались сигареты россыпью, чай в целофановом пакете и упаковка женских прокладок. На это и уходила оставшаяся часть пенсии. Внук прижимал ладонь к альбомному листу и Полина Андреевна обводила её карандашом. Лист укладывался в боковой карман сумки, и Полина Андреевна, посидев немножко на дорожку, исчезала до вечера. " Присматривай за стариками" — говорила она внуку на прощание. Однако, всё происходившее во время отъезда бабушки, внуку казалось игрой. Мать Полины Андреевны, Домна Фёдоровна — (потерявшая к восьмидесяти годам почти всё, что может потерять женщина к восьмидесяти годам — мужа, бОльшую часть детей, разум и деньги в сбербанке) — стараясь не скрипеть, садилась на кровати и прислушивалась. В соседней комнате свёкор Полины Андреевны, разменявший второй век Яков Илларионович тоже садился на кровати и прислушивался. Они прислушивались друг к другу. Комнаты были смежные и внук видел, как словно в странном зеркале, прадед и прабабка проделывали одни и те же движения. Домна Фёдоровна надевала тапочки, и Яков Илларионович надевал тапочки. Домна Фёдоровна поднималась, вставал и Яков Илларионович. Внуку очень нравилась эта синхронность. Одновременно прадед и прабабка подходили к дверям и, ухватившись за косяки, смотрели на внука, будто на арбитра, словно ожидая сигнала. «Ну, чего задумала, печка старая?» — не выдерживал Яков Илларионович. Тихо-тихо стояла прабабка, и только руками показывала внуку — отвлеки, мол. Домна Фёдоровна уже несколько лет не могла говорить, а только мычала, и лучше внука её никто не понимал. Он подходил к прадеду и упирался руками в его живот. Домна Фёдоровна устремлялась на кухню. Дел было много, а времени мало. Кругом разорение. Продукты портились. Еда пропадала. Хлеб прокисал, молоко сворачивалось. Дел было много, куча дел, всех и не переделать. Время поджимало. В одной кастрюле смешивались и суп, и второе. Туда же крошился хлеб и выливалось молоко. Кастрюля помещалась в потайное место, под раковину, аккурат за мусорным ведром. Теперь холодильник... Прадед был неслаб ещё, а ребёнок упрям. Они боролись, стоя в дверях — старик свирепея, а внук хохоча. Побеждал, как водится, опыт. Яков Илларионович, ругаясь, с повиснувшим на ноге внуком, угрожая клюкой, загонял всё равно уже закончившую набег Домну Фёдоровну обратно в комнату. И Яков Илларионович раздобыл хорошую бельевую верёвку. Сразу после отъезда Людмилы Константиновны, он привязывал Домну Фёдоровну к стулу, на хитрый узел, крепко. Больше не было игр с прикрытием и борьбой. Порядок был восстановлен. Внук подходил к прабабке и запахивал ей халатик. Пальцы ног прабабки скрутило в какие-то немыслимые фиги. Ноги прабабки показывали четыре кукиша. Это было не смешно, и внук лез под кровать за тапками. Потом он ещё немного стоял рядом, дёргал верёвку. Прабабка не издавала ни звука. Внук заглядывал в её глаза, а в глазах была мука и равнодушие. Внук садился в ногах и принимался за пластилиновую лепку. Яков Илларионович обладал каким-то чутьём. За десять минут до приезда Полины Андреевны, он отвязывал Домну Фёдоровну и бережно укладывал её на кровать. Верёвка пряталась под матрац, и Полина Андреевна ни о чём не догадывалась. Домна Фёдоровна решила умереть. Она боялась вставать с кровати — вдруг опять привяжут к стулу. Она отказывалась есть — к чему переводить продукты. Полина Андреевна насильно кормила её манной кашей. «И ты мучаешь» — думала Домна Фёдоровна и отворачивалась от ложки. Яков Илларионович почуял неладное. «Слышь-ка, старая» — говорил он, хотя был старше ровно на четверть века — «кончай дурить, больше не буду привязывать». Домна Фёдоровна в ужасе смотрела на него. Она узнала человека, который гонял её палкой, не давал наводить порядок, привязывал к стулу. Нужно было спасаться, и Домна Фёдоровна спаслась. Похоронных дел мастер беседовал с Полиной Андреевной и всё поглядывал на Якова Илларионовича. Прикидывал, подлец, примеривался. Дедок был перспективный. Якову Илларионовичу стало неуютно — чувствовалась обоюдная необходимость. «Метр восемьдесят.» — сказал он фальцетом и ушёл к себе, хлопнув дверью. «Ошибаешься, старик, метр семьдесят шесть» — подумал мастер и запомнил, на всякий случай. Ввиду солидной пенсии Якова Илларионовича — которой хватало и на продукты, и на квартплату — старик был нечто вроде переходящего трофея. Несколько лет назад Полина Андреевна окончательно похитила Якова Илларионовича у неумеренно пьющих родственников, соблазнив его отдельной комнатой и ванной с горячей водой. Обнищавшие, оголтелые родственники приходили иногда — стучали в дверь, шумели. Шёпотом, в замочную скважину грозили милицией. Полина Андреевна и Яков Илларионович сидели тихо, старались не шевелиться. На всякий случай Полина Андреевна прятала метрики Якова Илларионовича у себя за пазухой. Пенсия уж больно была хорошой. Да и Якову Илларионовичу жилось комфортно. По пятницам, например, был банный день. И Полина Андреевна не артачилась — мыла все укромные места старика. Поднимаясь из ванны, он хватался за её ляжки, чтобы было ловчее вылезти, и Полина Андреевна не роптала. Пенсия была хорошей. Девятого мая пришли школьники из соседней школы. Отказавшись от чая с сухарями, они расселись вокруг Якова Илларионовича, равнодушные ко всему. Видно было, что им плевать. У них было задание, и ебись оно конём. Яков Илларионович сидел на стуле, к которому привязывал покойную Домну Фёдоровну, и разглядывал свои ладони. Говорить с детьми было не о чем. Не таясь, школьники смотрели на часы, кто-то полез за телефоном. «Вот, помню, схватился в рукопашную» — начал вдруг рассказывать Яков Илларионович — " с немцем. Здоровый был, сапёрной лопаткой орудовал. Я его финкой убил, в сердце. И дай, думаю, погляжу, что у него в вещмешке, уж больно большой он. Открыл я его, а там — детские игрушки, полным-полно. И паровозики, и неваляшки, и матрёшки, и куклы. Это он своим, стало быть, собирал, гостинец, вроде… Может, туго у них было тогда с игрушками, не знаю. Так что, ребятишки, война — это и детское дело тоже." Когда школьники ушли, Полина Андреевна спросила: «Отец, ты зачем детей обманул? Ты же всю войну в концлагере был, чего ты стыдишься? Рассказал бы им, как люди страдали, глядишь, спесь бы и сошла с них.» «Я бы рассказал» — ответил Яков Илларионович — " Да им бы понравилось. Ну их к чёрту." Вскоре Яков Илларионович умер. Спокойно, во сне, июньской ночью. И гробовщик не ошибся с размером! Что значит, глаз намётан. Денег не хватало, а накоплений не было. Какие накопления. Всё сжирала кватрплата. Полина Андреевна решила продать ружьё покойного мужа — двустволку-вертикалку. Муж был удачливым охотником и, как это часто бывает, запойным пьяницей и дебоширом. Иначе как «Буян» его никто и не звал. Жену и соседей держал в страхе. Однажды он приставил ружьё ко лбу Полины Андреевны и нажал на курки, дуплетом. Полина Андреевна обмочилась; ружьё было не заряжено. До самой мужниной смерти она больше не разговаривала с ним. И умер он смешно — подавился пельменем в закусочной. Сосед торговаться не стал и отдал деньги сразу. Полина Андреевна достала из чулана свою большую сумку. Жить было не на что и эта была её последняя поездка. «Ничего, малыш» — сказала она внуку — " Вот пойдёшь ты в школу, выучишь таблицу умножения, научишься делить столбиком, а там и мама твоя вернётся." Внук молчал. Матери он не помнил. Полина Андреевна вернулась раньше обычного, со опухшими от слёз глазами и злым лицом. «Гляди, малыш, кого я привезла» — сказала Полина Андреевна и достала из кармана котёнка. Котёнок дрожал и мяукал в никуда. Пошатываясь и скорбно кивая крохотной головой, он подошёл к солнечному пятну на полу и сделал лужицу. Теги:
![]() 1 ![]() Комментарии
Чота понравилось очень. «Похоронных дел мастер беседовал с Полиной Андреевной и всё поглядывал на Якова Илларионовича. Прикидывал, подлец, примеривался» — вот это оч.хорошо. хорошо пишет человек Не закончено, может, поэтому в рубрике. Давай еще, автор. да какбэ похуй на рубреку в данном случае. хуясе высер! да еслиб я так срал — за мной бы ели! реально похуй рубрика. не не революция конечно, но я прочел — как проглотил. а хуёво стало, как Домне с Полиной обоим. хоть отдай всё бабло и иди последним трём предСбербарнкам ёбла товарь… Сильный текст. Ну, для этого автора рубрика однозначно значения не имеет. Хотелось бы конечно все зачесть, целиком. ну да, хорошо, что тут скажешь. Сильно написано. Ком в горле. кольман, это не ком.это хуй. пиши ещё Лимита ггг соси не отвлекайся как из отрывков бахрома сплетётся, не сама собою, так книг прочитаных тома, потом становяться судьбою. намечен путь и сделан шаг, наступит точка невозврата, арбу судьбы клянёт ишак, скрепят оглобли виновато. скрипят, конечно одни очепятки, кажись время собирать камни niki-show отлично как всегда «как всегда»(с) ага, мну великий, как Гудвин. Ну, чо, терь я горжусь, что я есть графоманском высере Еше свежачок Эта история родом из детства произошла в один из солнечных дней мартовских каникул. Было мне тогда 13 лет. Я, Дуля, Кляча, кто-то из Мэков или было Мэков двое, старшой и младшой, не помню кто точно был. Ну и полезли мы от нечего делать четырёх этажку (недостроенный по причине подводного озера шестнадцати этажный дом)
Строительство этого дома началось не смотря на протест многих жителей и специалистов в области геологии и гидрологии.... ![]() И было в те дни, когда небо стало как уксус, и птицы умолкли, ибо Господь отвратил лицо Свое от сынов человеческих.
И пришли Серые пришельцы, древние змеи, коих изгнали некогда ангелы с Нибиру, ибо возжелали они вновь творить мерзости свои на Земле.... ![]() Утром стать должна жена на уши Что не зная милому подать. -С каждым годом кушаешь всё хуже Вот не съел яичницу опять. Ты расслабься, миленький, чего ты, Где найду я лучше колбасу? Ах, не хочешь больше бутерброды? Задаваке надо вкусный суп.... ![]() Оставил мать, оставил отца,
Оставил сына и дочь. Жену, сестру, племянников, Неведомых родаков. Измученный рудакоп Вступил в добровольческий полк. Теперь под прицелом живёт, Спирт с аборигенками жжёт.... |
Я понимаю, сострадание и проч.., но как то уже достало сострадать всем.