Маньяк и пёс.

Автор: hemof «Наслаждайтесь пока можно, — думал он, — потому что предстоит снова столкнуться со смертью. Мы достигли ручья, в котором течёт кровь. Он приведёт нас к реке, полной той же крови. Можно не сомневаться. А дальше нас ждёт океан. В этом мире могилы развёрзлись, и никому из покойников не хочется оставаться на месте».
Стивен Кинг
Тёмная башня.

Соня резко открыл глаза. Под потолком ярко светила неприкрытая лампочка.
К нему снова вернулся его сон. Его самый страшный, самый реальный, самый жаркий сон. Он видел сетку, миллион крупных железных ячеек, скрученных между собой. Он видел солнце, жар и свет врага, который поливает огнём твою спину. И он видел его, он тысячу раз видел его. Только слишком трудно разобрать, кто стоит перед тобой – мешает слепота. Какое-то пятно маячит на противоположной стороне ринга, сливаясь с пустыми лицами за сеткой…
У Сони слезились глаза. Было такое ощущение, будто туда засыпали крупинки мелкого колючего песка, но он всё равно держал их широко открытыми. Сверху надвигался белый потолок с паутинкой разбегающихся трещин. Он долго изучал эти трещинки, много-много дней и ночей. В последнее время прибавились новые. Он лежал неподвижно и старался проследить путь каждой трещинки в отдельности. Иногда ему это удавалось, а иногда взгляд путался в переплетении тоненьких ниточек и соскальзывал прямо в слепящую белизну потолка.
Соня сполз слезящимися глазами с потолка на стену. Взгляд упёрся в маленькую картину, как маленькую дверь в другой мир, где ты совершенно другой и смотришь на всё другими глазами. Дерево жёлтое, дерево красное, дерево зелёное. Иногда Соне хотелось с разбегу воткнуться в эту маленькую дверь, чтобы разбить сходящую с ума голову или оказаться по ту сторону. Он так и не смог решить, что лучше.
Мёртвое коричневое дерево, и голубая река, струящаяся плавным потоком времени. Красное, жёлтое, зелёное, коричневый и голубая: иногда цвета издевательски начинали плясать перед глазами, а иногда исчезали совсем, оставляя лишь чёрные полутона.
Какая-то тень мелькнула возле лампочки. Соня резко направил взгляд в потолок. Что-то вроде электрической крысы, как те, которые живут под полом в оранжерее, только гораздо быстрее.
«Эти крысы в твоей голове, — подумал он. – Они не дают тебе покоя. Ты всегда будешь пытаться поймать их и задушить».
Электрическая лампочка нестерпимо выжигала глаза. Совсем как ненавистное солнце в вышине. У него есть ещё одно солнце. Соня шевельнул пальцами, ощутив в них зажатый крестик. У него есть маленькое солнце с ликом сына Божьего. Он зажал грани крестика между большим и указательным пальцами.
«Так как, Господи, чьё я творенье?»
Он всё сильнее сжимал пальцы, ощущая тупую боль, достающую до самых костей.
«Неужели я чувствую боль? Мне её никак не могли причинить люди. Не попробовать ли тебе?»
Давление возрастало. Его кисть затряслась от напряжения. Тонкие грани крестика проткнули кожу и влезли в мясо.
Соня расслабил руку и поднял её к глазам. Крестик остался торчать в большом пальце; из указательного вытекла тёмная капелька крови.
«Дурак. – Соня мысленно рассмеялся, разглядывая торчащую в пальце серёжку. – При чём здесь Бог? Зачем ты пытаешься свалить свои проблемы на него?»
Соня сел, потирая рукой онемевшую шею. Он положил серёжку в карман, затем растёр выступившую кровь между пальцев. В окошко робко заглядывал сереющий рассвет. Соня повращал головой, разминая шею, потом расслабленно встряхнул обеими руками. Каждое движение давалось, как бы со скрипом. За несколько последних лет он растерял всю лёгкость своего сильного тела, как будто организм вдруг сошёл с ума и рванулся семимильными шагами, перепрыгивая молодость и зрелость и на полном ходу врубаясь в старость. Иногда Соня заглядывал в зеркало со стопроцентной уверенностью, что он увидит там лицо, густо изборождённое морщинами. Но нет, внешне он был всё так же молод, как и несколько лет назад.
Он ещё раз ощупал в кармане крестик. Пальцы видели каждую выпуклость тела Христова.
- Пора, — сказал Соня вслух. – Пора.

Макс ослеп полностью. Это происходило постепенно, всё плотнее и плотнее надвигаясь чернотой на глаза. Вначале он перестал различать предметы вдалеке, всё сливалось в единое бесформенное пятно. Он пытался стряхнуть это пятно, тряся мордой, густо покрытой шрамами от былых боёв, но всё было бесполезно. Чернота надвигалась неотвратимо, как крики возбуждённой толпы за сетчатым рингом, как серая лента дороги, стремительно бегущей у тебя под лапами. С каждым прожитым днём, неделей, месяцем, темнота всё ближе и ближе, и, наконец, наступил день, когда Макс не смог увидеть собственных лап. Всё кончилось. На этом свет закончил для него своё существование, остались только неясные блики светотеней, изредка пробегающие по его черноте в глазах.
«ЧЁРТ ПОБЕРИ, ДА ОН ЖЕ НИЧЕГО НЕ ВИДИТ, — раздался как-то голос хозяина. – СВЕТА, ПОСМОТРИ, ОН ПОЛНОСТЬЮ СЛЕПОЙ».
«А ЧТО ЖЕ ТЫ ХОЧЕШЬ? ТЫ САМ ВСЕГДА ГОВОРИЛ, ЧТО, ПОСЛЕ СТОЛЬКИХ БОЁВ, ОН НЕ ДОЛГО ПРОТЯНЕТ НА ЭТОМ СВЕТЕ. УДИВИТЕЛЬНО, ЧТО ОН ЕЩЁ ДО СИХ ПОР ЖИВ».
Макс часто лежал на кухне, устроившись под любимым стулом хозяина, слушая, что они говорят. Вместе со слепотой к нему пришло понимание их слов. Он очень быстро помудрел, буквально за последний месяц. Оказывается, люди не просто издают разные громкие звуки, являющиеся его именем или командой, которую он должен немедленно выполнить, люди разговаривают. Макс с удивлением несколько дней переваривал это открытие в своём собачьем мозгу. Люди разговаривают о многих непонятных вещах. Макс внимательно слушал, и до него доходило, что в мире есть ещё что-то помимо дома, где живёт он и хозяин со своей женщиной, помимо ринга, над которым светит ненавистное солнце, помимо дороги, по которой они с хозяином раньше бегали к воде. Существует всё. Мир моментально расширился до безграничных размеров.
И ещё сны. Когда Макс ослеп, он стал видеть сны, не его сны. Он видел улицы, на которых было очень много людей. В его реальной жизни он никогда не встречал столько людей, кроме как за сеткой ринга. Незнакомые дома и машины переплетались в его голове, и получалась странная каша отрывочных картин, которым он никак не мог найти объяснения. Макс потерял глаза, но почувствовал, как его внутреннее зрение раздвинулось в совершенно другом измерении. Его сознание раздвоилось: одно было старое собачье, а в другое вселился кто-то, пришедший извне. К Максу пришло видение цветных изображений, как это было в детстве, когда он чуть-чуть не утонул в жидком дерьме. Собачьим мозгам было трудно справиться со всей гаммой цветов, нахлынувших на него, но это было восхитительно.
Это было восхитительно, но жить уже оставалось недолго. Макс дышал всё тяжелее и всё чаще вслепую тыкался куда-нибудь в стену. Он буквально по запаху ощущал приближение смерти. Пора, Макс, старый бойцовский пёс, пора.
Оставались только сны.

Соня некоторое время неподвижно стоял возле ворот, вслушиваясь в отрывистый собачий лай, затем обошёл дом сзади. Забор был высокий и крепкий, без малейшей щёлочки между покрашенными досками. Соня вцепился руками в верхнюю планку и, подтянувшись, легко перебросил тело внутрь двора. Цепной пёс сходил с ума, бросаясь из стороны в сторону на длинной цепи.
- Ну-ну. – Соня быстро обогнул дом и подбежал к закрытой двери. – Ну что, хочешь отдать жизнь за хозяина, — сказал он, обращаясь к лающей собаке. – Хочешь.
Соня несколько раз с силой ударил в дверь. Пёс лаял, как бешеный. Проклятая цепь мешала ему добраться до непрошеного человека, посмевшего зайти на территорию хозяина.
Соня стал стучать не переставая.
- Кто там? – Голос был негромкий, но напряжённый.
- Это я, Соня. Я от Вия. Он с тобой поговорить хочет.
Дверь распахнулась. На пороге, внимательно вглядываясь в Соню, стоял Вовочка, На нём были спортивные брюки и футболка с флагом США слева, на месте сердца. Вовочка Зацепин, по кличке Мумрик, был слегка сутуловат, на худых руках выделялись небольшие, но жилистые мускулы.
- Я его недавно видел, — сказал Вовочка. – Он что, что-то просил передать?
Соня улыбнулся, улыбка получилась ласковой, почти детской, он давно уже так не улыбался.
- В дом пустишь?
- Я занят. – Вовочка не шевельнулся, но в глазах сквозило напряжение. – Говори, что хотел Вий?
- Ничего.
Вовочка стоял и смотрел. И Соня стоял и смотрел. Как игра в настольный теннис: пока ещё шарик не запрыгал по столу, двое стоят и смотрят друг на друга. Соня достал руку из кармана.
- Ты потерял. – Он протягивал руку ладонью вверх. На ней золотой искоркой блестела маленькая серёжка в форме крестика. – Представляешь, он сам меня нашёл. Он ослепил мне глаза, как маленькое солнце.
- Ты о чём?
- Да вот же. – Соня искренне рассмеялся. – Вот твой Иисус. Он хочет вернуться к тебе.
Вовочка сделал всего одно движение, он слегка потёр друг о друга пальцы на правой руке, как будто пытаясь стереть попавшую на них влагу.
- У тебя такая же точно серёжка, как и у меня.
Пёс на цепи уже перестал лаять и теперь только хрипло рычал, изредка подгавкивая.
Соня покачал головой:
- У меня нет такого Иисуса. Он твой. – Он протянул открытую ладонь ещё чуть ближе к Вовочке, ещё на пару сантиметров ближе.
- Где ты её нашёл?
- Там, где ты её потерял. Она застряла между ветками дерева. Там просто невозможно было её увидеть, но я не люблю солнце, и поэтому оно ослепило меня.
Вовочка тоже улыбнулся. Он отошёл от двери, пропуская Соню внутрь.
- Я не пойму тебя. Ты какой-то странный. Пошли, я покажу свою серёжку. – Вовочка дотронулся до мочки левого уха, на ней был слегка заметен тоненький белый шрам. – Я недавно случайно поранился, пришлось снять серёжку, сильно болело ухо.
Соня улыбался и кивал головой. Конечно, так всё просто, поранился и снял.
Они прошли в гостиную. Соня подмигнул, как старым знакомым, книгам, выстроившимся в ряды на стеллажах.
- Присаживайся. – Вовочка кивнул на кресло.
Соня остался стоять. Он устало массировал ладони, не отрываясь, глядя на Вовочку. Внутри всё было наполнено каким-то пустым успокоением.
Вовочка присел и засунул руку за книги на самой нижней полке.
- Сейчас я тебе покажу.
«Сейчас мы помолимся, мой друг».
Соня сделал два шага к нему.
«Куда ты полез? Твой крест у меня в руке».
Во дворе с новой силой залаяла собака.
Вовочка скорее почувствовал затылком, чем увидел удары. Он резко пригнул голову, но полностью увернуться не успел. Один удар прошёл вскользь по волосам, второй впечатал его лицо в его же собственные книги. Вовочка выдернул руку с пистолетом, разбрасывая собрания сочинений, как подраненных птиц, но ему определённо сегодня не везло. Пистолет стукнулся о нижний край полочки и выскочил из руки, как живая чёрная жаба. Соня ударил ещё раз сверху, профессионально выкладывая удар с плеча. На этот раз Вовочка успел увернуться. Он, сидя на полу, развернулся к Соне лицом и метнулся между его ног, как быстрая ядовитая змея, пытаясь вцепиться в мошонку. Соня чуть-чуть согнул ногу в колене, прикрывая свои гениталии, и нанёс точный боксёрский удар снизу, навстречу раскрывшемуся к нему лицу. Вовочку снова отбросило на книги, только теперь затылком. Несколько томов по астрономии, разбросав страницы, как крылья, обрушились возле него на пол. Вовочка перекатился по полу, резко вставая на ноги, отметив, как на линолеуме и на разбросанных в беспорядке книгах остаются следы крови, льющейся из разбитого носа. Он встал, находясь в полусогнутом состоянии, видя, как Соня делает к нему ещё два шага, два медленных уверенных шага с застывшей улыбкой на лице. Вовочка сделал обманное движение правой рукой, а левая рванулась к Сониным глазам. «Я вырву твои глаза, мразь!»
Соня слегка мотнул головой в сторону, ощутив прикосновение скрюченных пальцев к виску, и пнул Вовочку в живот. Зацепин согнулся ещё сильнее, почувствовав жгучую боль в паху. «Я не могу проиграть, — думал он, делая ещё одну попытку напасть на Соню проходом в ноги. – Он не может быть сильнее меня – этот чёртов бандит».
Соня накрыл его сверху, обхватив Вовочку за туловище и поставив его на колени. Вовочка, цепляясь за руку, попытался сломать ему безымянный палец. Соня только слегка поморщился, он далеко назад отвёл правую ногу, как для разбега, и нанёс мощнейший удар Вовочке по голове. Тот глухо застонал. Соня оттянул ногу и ударил ещё раз. Это было похоже на вколачивание деревянной сваи. Ещё один сокрушительный удар. Вовочка попытался развернуть голову, и боль вспыхнула в височной области, глаза накрыла плотная серая пелена. И ещё один взрыв в голове. У Сони тупо ломило коленную чашечку, но он и не думал останавливаться. Боль – это такая мелочь, когда ты занят делом. И снова удар с разбега. Тело под ним растеклось по полу бесформенной массой. Собака тоскливо подвывала на цепи.
Соня встал, массируя коленную чашечку левой рукой. Пальцы правой руки были судорожно сжаты в кулак. Он с усилием разжал их и взглянул на впившийся в кожу ладони золотой крестик.
- Всё-таки он твой.
Он склонился над Вовочкой и, прорвав мочку его левого уха, подцепил серёжку, затем взял его за волосы и повернул лицом вверх. Всё было густо перемазано кровью, открытые глаза светились подсинёнными белками. Соня отпустил его голову. Раздался тупой приглушённый стук.
Соня прошёлся около стеллажей с книгами, проведя пальцем по их корешкам, ноги мягко ломали кости разбросанным книгам на полу. По пути он пнул пистолет, зашвыривая его в дальний угол комнаты. Соня рассеянно остановил свой взгляд на книге «Искусство убивать без оружия». Он взял её в руки и раскрыл примерно посередине. На одной из страниц были схематично показаны приёмы ведения рукопашного боя. Соня закрыл книгу и отшвырнул её в сторону.
- Надо было внимательнее изучать эту литературу, — сказал он лежащему на полу телу.
Соня подошёл к Вовочке и присел, разглядывая его лицо. Глаза были закрыты.
- Ты у нас хитрец, — прошептал Соня. – Хочешь оставаться без сознания?
Бум-м – он ударил сверху локтём,… ударил сверху локтём, разбивая ему бровь.
- А-а-а!!! – Вовочка закрыл лицо руками, пытаясь сжаться в комок. Вместе с криком на губах повисли розовые пузырьки крови.
Соня встал и с силой ударил ему сверху ногой по почке… ногой по почке. Вовочка перестал орать, он медленно изгибался на полу, поскуливая от боли. Соня обошёл вокруг и наступил ему на лицо, сломав нос, затем снова присел, склонившись над ним. Рядом с головой валялся выпавший из уха крестик, Соня поднял его и положил в карман.
- Не теряй больше сознания, — зашептал он Вовочке на самое ухо, — а то я тебя просто убью. А это неправильно. Нам надо поговорить.
Безмолвными свидетелями валялись разбросанные по полу книги.
- Она тебя узнала?
Соня терпеливо ждал ответа. Вовочка несколько раз судорожно всхлипнул. Соня взял его рукой за горло и слегка сдавил, перекрывая дыхание.
- Я тебе задал вопрос.
- Да. Да, она узнала меня. – У Вовочки голос претерпел некоторые изменения. Он слегка шепелявил из-за двух выбитых передних зубов.
- Ты часто бывал у неё в баре?
- Нет.
- Но ты её тоже узнал?
Вовочка слегка кивнул головой.
- Ты ещё кого-то убивал?
Он снова кивнул.
- Тоже в лесу?
- Нет. – Вовочка тяжело вздохнул. – У меня тут есть подвал. Трёх мальчиков я убил там. Я тебе всё покажу, только не бей меня больше. Я не выдержу этого больше. Меня часто били в детстве. Я просто хотел отомстить.
Соня кивал головой. Слушал и кивал. Конечно, каждое действие вызывает противодействие. Кто-то бьёт тебя, потом ты бьёшь кого-то. Так и должно быть.
- Я отдам тебе твоего Иисуса. Где то, что не принадлежит тебе?
- Что? – Вовочка непонимающе уставился на него широко раскрытыми глазами. – Что тебе нужно?
- Волосы! – Соня приподнял его голову и ткнул в покрытый линолеумом пол. – Где её волосы, крыса? Я спрашиваю о волосах!
Вовочка скулил, захлёбываясь кровью, которая лилась струёй из его сломанного носа.
- Всё,… всё там, в подвале. Я всё тебе покажу, только хватит.
Соня встал, поднимая с пола и его.
- Пошли.
Вовочка повёл его в ванную комнату. Он шёл впереди, пошатываясь, как тяжело больной человек, иногда цепляясь за стену. В ванной он сдёрнул с пола коврик, открывая небольшой люк со скрытой внутри ручкой. Он отщёлкнул задвижку, вытащил ручку и откинул крышку. Изнутри струилась темнота.
- Иди. – Соня легонько подтолкнул его в спину.
Вовочка включил в погребе свет, его стены и пол были аккуратно выложены кирпичом. Погреб был слишком маленьким. Вовочка раздвинул доски, настланные на пол, и открыл ещё один люк, ведущий вглубь, под погреб. Внизу был просторный похожий на бункер подвал. Они стояли в помещении, отделанном кафелем, залитым ярким светом дневных ламп. Соня внимательно рассматривал стоящую посередине широкую тахту. «Прямо показательное подвальное помещение профессионального маньяка».
- Волосы вон в сейфе у той стены. – Вовочка говорил хрипло, держась правой рукой за сердце. – Там ещё кой-какие вещички, которые я взял на память.
- Пошли. – Соня толкнул его к сейфу.
Вовочка вдруг крутанулся на месте и попытался снова вцепиться Соне в глаза. Соня хлёстким ударом сразу свалил его на землю и стал с размаха пинать ногами, выбирая наиболее беззащитные места. У Вовочки не осталось сил даже корчиться. Звук ударов разносился по пустому подвалу, как шлепки палки по сырому мясу. Соня остановился, только когда Вовочка затих совсем. Он постоял ещё некоторое время над телом, выравнивая дыхание, затем обогнул тахту и подошёл к металлическому сейфу у стены. Это был странный сейф. В нём не было дверцы, лишь аккуратное круглое отверстие посередине. Отверстие было закрыто изнутри какой-то плотной материей. Соня стоял, рассматривая сейф сверху, чувствуя, как опять начинают сереть краски внутри головы. «Только не сейчас». Цвета покидали мир, в котором он находился. Он смотрел на сейф и не мог понять, какого он цвета. «Что-то здесь плохо, очень плохо». Соня присел и сунул руку в отверстие, ощущая плотную тяжёлую материю, мягко уходящую в сторону. Он просунул руку глубже. Послышалось секундное жужжание и стальной щелчок. Что-то холодное плотно обхватило его запястье. Соня мгновенно выдернул руку, за ней белой змеёй выскочила крепкая цепь, заканчивающаяся металлическим наручником, вцепившимся в кисть. Он с силой дёрнул руку, пытаясь вырваться. Цепь только лязгнула, показывая свою железную хватку. Соня ударил несколько раз по сейфу ногой, но это не дало никакого результата, ящик был прочно вмурован в пол.
Сзади раздался смех. Соня резко обернулся. Вовочка сидел на полу с распухшим окровавленным лицом, хлопая себя по ляжкам и громко хохоча, оглушительно громко хохоча. Он выплёвывал кровь, текущую из его разбитых дёсен и хохотал не переставая.
Соня полностью потерял цвета. Теперь он не видел даже серых полутонов, только чёрное и белое. Подвал стеганул по глазам небывалой контрастностью. Такую чёткость Соня ощутил впервые. Только чёрное и белое.

Максу становилось всё хуже и хуже. В последние дни он практически совсем перестал есть. Он лежал на кухне у батареи, на старенькой подстилке, не открывая своих слепых глаз, и почти всё время спал, лишь изредка прерывисто вздыхая.
Его одолевали сны, сумасшедшие цветные сны, в которых всё было перемешано, как в огромном овощном винегрете. Всё имело какое-то определённое действие и цель, и, в то же время, поражало хаосом сумбурных видений. Макс лишь изредка выходил в реальность к тёплым запахам знакомой кухни и вновь погружался в какие-то странные события, происходящие не с ним, а с каким-то другим существом.
Старый больной боевой пёс Макс чувствовал на уровне инстинкта, что происходят какие-то события особой важности. Действие происходит в мире его снов, но исполняется кем-то другим, являющимся и его, Макса, частичкой.
Сейчас ему было очень плохо, всё было плохо. В мозгу лаял чужой цепной пёс. Он уже совсем охрип, он бешено рвался с цепи. Максу было невыносимо собственное бездействие; с каким наслаждением он порвал бы этого пса в клочья. Но он был стар, он был слаб и слеп, и лежал на подстилке у батареи, а там, где лаял цепной пёс, вступил в драку другой, из другого мира, чуждый Максу, но, в то же время, целиком слитный с его сознанием.
На несколько долгих мгновений Макс вышел из полузабытья.
- СОВСЕМ НИЧЕГО НЕ ЖРЁТ, — услышал он голос хозяина. – НАДО УСЫПЛЯТЬ. ЖАЛКО, ГАД. ПО СОБАЧЬИМ МЕРКАМ ОН ЕЩЁ СОВСЕМ НЕ СТАРЫЙ.
- БЕДНЕНЬКИЙ, Я УЖЕ ТАК К НЕМУ ПРИВЫКЛА. – Это тонкий голос женщины хозяина. – МОЖЕТ ПУСКАЙ, ПОКА СВОЕЙ СМЕРТЬЮ НЕ УМРЁТ.
- ОН ТАК ТОЛЬКО МУЧАЕТСЯ. СОБАКА – НЕ ЧЕЛОВЕК, ЕСЛИ ПРИШЛО ВРЕМЯ, НАДО ОБЛЕГЧАТЬ ИМ СТРАДАНИЯ.
«Ты думаешь, я не понимаю? – Макс слегка шевельнул хвостом. – Когда я ослеп, я стал понимать всё, о чём вы говорите. Пришло, значит, время умирать. Тут нет ничего особенного. Собака живёт, пока надо жить, и умирает, когда надо умереть».
А затем он вновь перенёсся в другой мир, туда, где лает цепной пёс. Там бой продолжался, странный бой, не за проволочной сеткой ринга под палящим солнцем, а в странном незнакомом холодном месте. И там Макс проигрывал.

Вовочка продолжал смеяться, одновременно ощупывая свои рёбра, руки, ноги, голову.
«Ох, как сильно болит моё тело. Я ещё никогда не ощущал такую всепоглощающую боль».
Он медленно вставал с пола, кряхтя и постанывая, но, не переставая посмеиваться. Каждое движение давалось ему с трудом.
- А ты и правда, талантливый боец, — сказал он, обращаясь к Соне. – Не зря Вий так дорожил тобой. Да, хороший боец. – Вовочка уселся на тахту. – А я-то думал, что сумею справиться с кем угодно. Я думал, что достаточно овладел искусством убивать. Какой я наивный, да, Соня? Ты хорошо меня отделал, но это всё ерунда. Я привык к физическим унижениям, хотя так много боли мне ещё не доставлял никто. Но ты тупой ублюдок. Неужели ты думал, что на самом деле можешь справиться со мной? Прежде, чем я тебя убью, я объясню тебе, на кого ты поднял руку. Ты пошёл против полубога. Я – существо, приближённое к самому Господу Богу. И ты, жалкий человек, психованный бандит, осмелился причинить мне боль. – Вовочка снова засмеялся, но затем, вдруг охнув, схватился за правый бок. Смех так же резко и прекратился. – Ты сделал мне очень больно, но это хорошо. Я возвысился над остальными людьми, я узнал мужчину и женщину и объединил их в себе, но я забыл о боли, и Господь решил мне напомнить об этом. Спасибо тебе, Господи! – Вовочка возвысил голос.
Соня молчал. Его глаза, казалось, пробивали пространство и устремлялись куда-то вдаль. Было ощущение, как будто кто-то щёлкнул выключателем, и Соня превратился в манекена с пустым пластмассовым взглядом, смотрящим в никуда.
Вовочка на некоторое время замолчал, ощупывая опухший нос, потом снова хихикнул.
- Соня, кто-то говорил, что у тебя нет даже телевизора. Это правда? – Вовочка опять смеялся, загинался от боли и смеялся. – «Форт Баярд». Тебе ни о чём это не говорит? Есть такая телеигра. Ты попался на эту штучку. Сунул руку, и ты уже прикован цепью к стене, крепкой цепью, Соня. Когда я это делал, я не знал, для чего мне это понадобится, но, как видишь, я не ошибся. Я считаю, что это Бог подсказал мне. Хорошую шутку мы с тобой сыграли? – Вовочка медленно встал и подошёл к стоящим около лестницы массивным тумбочкам. Он раскрыл дверцы одной из них. – Ты спрашивал, где её волосы? Всё здесь. Все свои памятные сувенирчики я храню здесь.
Соня видел, как он что-то вытащил оттуда, держа двумя пальцами, но он не мог разобрать. Всё сливалось в сплошные чёрные линии.
- Вот видишь это маленькое засушенное ухо? По-моему это был мальчик Дима. Моя первая жертва, направленная через муки к истинному свету. А вот гениталии ещё одного плохого мальчика. Я уверен, он часто обижал своих сверстников. Ты слушаешь меня, Соня? А вот и Леночкины волосы, нашей с тобой общей знакомой. Ты знаешь, я вижу в этом особый знак, в том, что именно она должна была умереть во славу Господу. Она молода и красива. Она – первородный грех. И не случайно, что я её знал. Это было и моим испытанием. Ничего в этом мире не происходит случайно. Запомни это, Соня, на всю свою короткую жизнь, потому что жить тебе осталось уже считанные минуты. То, что ты сюда пришёл, тоже не случайно. Ты показал мне, что люди всё-таки ещё могут причинить мне боль.
Вовочка нагнулся и вытащил из-за деревянной лестницы чёрный увесистый лом полутораметровой длины. С одной стороны ломик заканчивался отточенным остриём.
- Представляешь, эта штука уже участвовала в одной святой смерти. Я проткнул им плохого мальчика насквозь, через задний проход. Я воткнул лом в его туловище и вытащил изо рта. Я спас этого ребёнка, теперь он находится в вечном покое нирваны. – Вовочка медленно подходил к нему, опираясь на лом, как на костыль. – Этим жезлом правосудия я буду очищать и тебя.
Соня вдруг забыл, кто он такой. Его человеческая сущность сползла, как использованный презерватив. Он ощутил себя псом, сидящим на цепи. Он видел цель. Он видел ненавистного двуногого врага, подходящего к нему с палкой. Соня кинулся на него, как пружина, соскочившая с предохранителя. Натянувшаяся цепь рванула за правую руку, вывихнув её в плече, Сонины ноги, по инерции, уже в воздухе, дёрнулись вперёд, и он с размаху ударился о плиточный пол. Он вскочил и снова рванулся, не обращая внимания на вывихнутую руку, и снова упал, стукнувшись головой о холодные квадратные плитки. Он перекатился несколько раз по полу, дёргая цепь и рыча от бешенства, потом успокоился. Соня сел на корточки. Вывихнутая рука безжизненной тряпкой свисала на пол, заканчиваясь вросшей в неё металлической змеёй.
Вовочка стоял, изумлённо наблюдая за ним. Его руки вцепились в лом так, что побелели костяшки пальцев.
- Господи, спаси и сохрани, — еле слышно прошептали его губы. – Я знаю, кто ты. – Вовочка опустился на колени. Он смотрел на Соню с выражением священного ужаса в глазах. – Ты – пёс! Дьявольское отродье. Ты – собака самого Сатаны! Он послал тебя, чтобы ты убил меня, слугу Божьего. Вот почему ты причинил мне столько боли.
Соня, прерывисто дыша, не мигая, смотрел на него.
- Я ошибался. Я-то думал – ты один из этих жалких людишек! Изыди, дьявольское отродье! – Вовочкин голос сорвался на визгливый крик. – И зверь, вышедший из бездны придёт сразиться с ним! Изыди, пёс Сатаны!
Он уткнулся лицом в пол, закрывшись руками, и наступила тишина. Было слышно только их прерывистое дыхание. Наконец Вовочка поднял лицо. Он был бледен, но спокоен.
- Почему ты молчишь? – спросил он Соню. – У тебя нет языка? Через тебя звериным голосом вещал сам Сатана. Я знаю, что я с тобой сделаю. – Он встал, поднимая лом с пола, и подошёл к Соне на расстояние вытянутой руки. – Господь защитил своего слугу от слуги дьявола, и он подсказал, как мне поступить с тобой. Ты служил Сатане, а теперь послужишь мне. Я буду твоим хозяином. Ты будешь моим цепным псом. Ты будешь свидетелем того, как я здесь высвобождаю светлые души из поганых тел. – Он покрепче перехватил руками лом, тупым концом вперёд. – Но прежде, я тебя накажу, как хозяин наказывает своего бешеного пса.
Соня, не мигая, смотрел на медленное движение чёрного железа. В этом было, что-то от неотвратимости падающей гильотины. От первого удара он увернулся, припав низко к земле. Но Вовочка, казалось, забыл о своём избитом теле, он орудовал тяжёлым ломом, как будто в руках у него была игрушечная деревянная сабля. Два удара попали по рёбрам, ломая их, перекрывая дыхание, третий пришёлся в район шейных позвонков. Соня распластался на полу, насквозь прокусив нижнюю губу. Не было ни малейшей боли. Всё выглядело так, как будто кто-то по очереди выключает твои органы чувств и движения. Кто-то щёлкал тумблерочками, и конечности отказывались служить своему хозяину. Щёлк – и ты не чувствуешь ног. Щёлк – и руки раскинулись по полу двумя безжизненными кляксами.
Вовочка сделал последний короткий полукруг. Тупой конец ломика с хрустом вмял надбровную лобную кость над левым глазом. Соня нырнул в темноту. В принципе, он уже не мог осознать разумом потерю зрения, все его мысли застыли на одном месте. Он ощущал то, что происходило с ним, кусочком более глубокого внутреннего сознания. Он плыл в темноте. Звуков не существовало, только мельтешение чёрных существ в самой черноте.
Вовочка бросил лом рядом с неподвижным телом. Левая Сонина рука была неестественно вывернута на короткой цепи.
- Наверное, ты всё-таки сдохнешь. – Вовочка опустился на колени, рядом с его головой. – А жаль, хотелось бы, чтобы ты служил мне верой и правдой. – Он тихонько рассмеялся, затем потрогал пальцами лежащую на полу голову, в том месте, где раньше был глаз, а теперь из почерневшей вмятины текла кровь. – Наверное, ты сдохнешь. Хотя собаки слишком живучие твари, чтобы сразу умереть. Ты пока полежи, а я принесу тебе подарочек. Ты будешь доволен.
Вовочка встал и, прихрамывая, пошёл к лестнице, ведущей наверх. Он щёлкнул выключателем, находящимся под самым люком и прошептал назад, в нахлынувшую темноту.
- Твоя служба дьяволу закончена, теперь будешь служить мне.

Максу внезапно перестало повиноваться тело. Он хотел встать, чтобы подойти к миске с водой, его ужасно мучила жажда, он захотел встать и не смог. Лапы не слушались его. Всё его тело не слушалось его. Он лежал в полной темноте, не издавая ни единого звука и не в силах пошевелиться.
«Что со мной? Что происходит со мной? Неужели я подошёл к самому концу своей собачьей бегущей дороги?»
Но он чувствовал что-то ещё. Где-то далеко, в другом мире, а может быть и в другом времени, что-то всё ещё происходило. Он ощущал, что где-то далеко драка продолжается. Драка, в которой он не принимает участия, но, вместе с тем, полностью от неё зависит. Это было странное чувство. Макс привык сражаться на ринге, хотя и там не всегда всё было просто. Он побеждал пса, а глаза были прикованы к солнцу. Вот враг, которого он всегда пытался достать, вот цель всех его боёв. И сейчас Макс как бы вступал в завершающую фазу всех своих предыдущих битв. Не было никакого солнца. Его солнце – это всего лишь ослепительная иллюзия, выход в другой мир. В мир, где существуют разноцветные нарисованные деревья и голубая река. Там сейчас шла последняя, самая важная битва в его собачьей жизни.
Макс начал вставать. Он упирался онемевшей мордой в тёплый дощатый пол и постепенно подтягивал под себя непослушные лапы. Пора было сожрать солнце.

«-…Ну и что же мне теперь делать? Объясни мне, Шаман, что мне теперь делать с этим знанием? Ты рассказал мне, кто я такой, ну а дальше-то что? Может мне уже пора сдыхать и соединяться со своей настоящей душой?
- Ничего не делай. Живи среди людей, существо. Живи здесь, раз кто-то этого захотел.
- Кто захотел, старик? Кто: Бог или чёрт, или ещё кто-нибудь? На чьей я стороне?
- Хватит, парень. Я и так тебе уже много сказал. Есть пёс, и он настоящий, а ты лишь тень. Раз ты здесь, значит так надо. Живи и не торопи события. Придёт время и всё станет на свои места. Живи одним днём, как бабочка-однодневка, это для тебя единственный способ, чтобы продержаться и не сойти с ума.
- Эх ты, Шаман. А туману-то напустил, не продохнуть. Я и так, как бабочка, только есть одно но. Бабочки не видят во сне железную сетку и жаркое солнце над головой,… это жаркое блядское солнце над головой.
- Откуда тебе знать, парень, что видят бабочки во сне. Даже тайга не знает этого, даже сама бабочка…»
Соня шевельнул рукой прикованной к ящику. Едва слышно скрипнули металлические звенья. Он упёрся лицом в пол. Что-то непонятное было в ощущениях своего лица. Как будто ему рассекли голову надвое. Одна половинка могла ощущать холодную плитку на полу, он чувствовал движение глаза под опущенным веком, а другой половинки попросту не было, не было ничего, что можно было бы почувствовать, просто пустота и всё. И ещё темнота. Странная темнота окружала его: липкая и вязкая на ощупь, как смола. В такой темноте было очень трудно дышать.
Он опёрся на левую руку, приподнимая голову, но не смог удержаться, лицо тяжело ткнулось в лужу чего-то липкого, пахнущего кровью…

Вовочка тщательно умыл лицо и руки, затем долго держал голову под тугой струёй холодной воды. Боль от ударов отошла в сторону, но от ледяного душа заломило мозги. Он закрыл кран, поднял голову и посмотрел на себя в зеркало. С тёмных волос частой очередью спрыгивали прозрачные капли. Над переносицей вздулась большая багровая шишка, вокруг глаз образовались тёмные круги.
- Только не умирай, — прошептал Вовочка, глядя в зеркало. – Я прошу тебя, пёс, не умирай. И ты почувствуешь, как может наказать полубог. Ад Сатаны покажется тебе лишь разминкой перед настоящим страданием.
Он тщательно вытер лицо и волосы и пошёл в комнату переодеваться…

Соня провёл рукой вокруг себя, пытаясь найти твёрдую опору, чтобы подняться. Везде была только липкая пахнущая железом кровь. Железом. Рука ткнулась в круглое железо. Ломик, звякнув, откатился немного в сторону. Соня опёрся на локоть и встал на четвереньки. Боль совершенно отсутствовала. Это ему не нравилось. Тело как будто было покрыто холодным парафином: ни чувств, ни зрения, ни мыслей, ни боли, лишь желание освободиться. Он должен сбросить эту металлическую змею, вцепившуюся в кисть. Соня стоял на коленях, упираясь в пол левой рукой, слегка покачиваясь. Он вспоминал звук. Был звук, который должен ему помочь. Он передвинулся чуть-чуть вперёд. Звук откатившегося железного ломика. Ещё чуть-чуть вперёд. Короткая цепь натянула правую руку. «Ах ты тварь». Он снова лёг на пол. Опять в липкую пахнущую кровь. В этой темноте было так трудно дышать. Чёртова темнота. Он вытянул левую руку вперёд, шаря по холодным плиткам пола. «Где же ты?» пальцы коснулись круглого гладкого железа. Соня аккуратно подтащил ломик поближе. «Так ты говоришь: я буду твоим псом?» Что-то тёплое капнуло ему на руку держащую лом. «Что это? Кровь? Откуда это?» Он поднял руку и ощупал, сантиметр за сантиметром, кусочек за кусочком, своё лицо. Слева, на месте надбровной дуги, была неровная впадина. Соня коснулся глаза, но не смог разобрать, что там находится на самом деле. «Твоим псом, говоришь?» Соня подумал о том, что любой другой нормальный человек давно бы уже умер. «Живучий, пёс». Соня потрогал наручник, держащий правую кисть. У основания, к которому крепилась цепь, посередине было маленькое круглое отверстие для ключа. «Ты думаешь, я лежу и сдыхаю?» Он приподнял лом и прицелился для удара. Правая рука, с браслетом отверстием вверх, лежала на полу. Соня ударил, целясь в отверстие. Острый конец ломика скользнул по наручнику и воткнулся в кисть, разрывая кожу. Соня уронил лом на пол. Сил не хватало. Ему захотелось отгрызть себе руку. «Служить тебе, говоришь?» Он пошевелил правой рукой. Кисть была охвачена адским пламенем, но боли всё так же не было. «Боль решила со мной не связываться и убралась к такой-то матери. Ну что ж, пусть будет так». Он около минуты стоял, отдыхая, выравнивая дыхание. «Вот так, хорошо. Твоим псом, говоришь?» Левая рука, с невероятным усилием, тянула вверх стопудовый лом. Темнота давила на глаза. Соня выдохнул весь воздух из лёгких и наугад опустил лом вниз. Он вогнал себе тупое железо прямо посередине ладони. Чуть слышно хрустнули сухожилия, и чёрную тишину подвала разорвал хриплый стон:
- Ах ты, сука… — Он снова вздёрнул руку с ломиком и опустил её вниз. – Ты сука, сука! – Лом плясал вокруг наручника, попадая то в руку, то в звенящий кафельный пол. Соня не видел, но чувствовал, как под тупыми ударами в кровавое месиво превращается ладонь. Какая жалость, он всего лишь хотел попасть в маленькое отверстие для ключа.
«Давай!!!» В мозгу кричали голоса людей; стоящих вокруг людей. От напряжения, по левой стороне лица стекло ещё несколько струек: то ли крови, то ли слёз. Он хрипло закричал. «Д-А-В-А-Й!!!», — орал чей-то знакомый голос над самым ухом. Он швырнул лом в сторону и рванулся на цепи, хрустнув вывихнутым плечом. Он ничего не видел и не соображал, только голоса орущих вокруг людей.
- Ах!… С-сука!… Ё!… Мать!… — Соня сделал ещё два сумасшедших рывка под хриплые завывания собравшихся людей.
…Ещё один отчаянный рывок… Хрустнули сломанные перебитые кости ладони, и браслет соскочил, звонко ударяясь всеми звеньями своей цепи о нерушимый сейф. Соня резко откинулся назад и гулко ударился головой о твёрдые плитки. П-у-у-х-х, выстрелило в голове. Темноту прорезал сноп ослепительных искр, и на несколько мгновений вечности Соня забыл, где он находится…

Вовочка несколько раз позвонил в дверь квартиры под номером сорок восемь. В одной руке он держал платок, которым прикрывал распухший нос.
Дверь открыл взлохмаченный мужик в растянутой тельняшке.
- О, привет, — ошеломлённо сказал он.
- Привет, Михал Михалыч, как поживаешь? – Вовочке было чрезвычайно трудно говорить из-за забитого носа и болящей челюсти.
Михал Михалыч внимательно смотрел на его лицо.
- Да я-то поживаю ничего, а вот ты, по-моему, не очень. Что случилось?
- Всё уже нормально, Михалыч. Всё уже улажено. Я к тебе вечером заскочу, расскажу. – Вовочка вытер платочком слезящиеся глаза. – Я к тебе по делу. Помнишь ту вещь, которая мне у тебя нравилась? Та вещь, которую ты делал под заказ. Продай мне её.
Михалыч медленно почесал затылок. С его лица не сходило удивление.
- А чё такая срочность-то? Зайди, по рюмочке пропустим.
Вовочка вытащил несколько крупных светло-зелёных купюр и протянул Михалычу:
- Давай без вопросов. Сделай всё быстро, такие деньги тебе не заплатит никто.
У Михалыча округлились глаза до такой степени, что в них можно было увидеть собственное отражение, как в зеркале.
- Ты не заболел?
Вовочка сунул ему деньги в руку:
- Я считаю до трёх. Если ты не пойдёшь за ним, я ухожу и всё решаю без тебя. Подумай, помешают ли тебе эти деньги.
Михалыч молча смотрел на него, затем щёлкнул языком и отправил деньги в карман.
Вовочка устало прислонился к дверному косяку. Ждать ему пришлось недолго. Через пять минут Михалыч появился снова, в двух руках он нёс широкий металлический ошейник и длинную крупную цепь, приваренную к нему намертво.
Вовочка удовлетворённо улыбнулся.
«Тебя ждёт подарочек, мой верный пёс, хороший подарочек. Ты только не сдыхай раньше времени…»

Соня вынырнул из забытья. Вокруг была всё та же чернота и навязчивый привкус крови во рту. Он слишком часто чувствовал этот привкус, чтобы придавать ему значение. Он перевернулся на живот и встал на четвереньки, вернее на три конечности. Правая кисть болталась, как порванная мокрая тряпочка. Соня медленно продвигался в полной темноте, пытаясь нащупать какой-нибудь ориентир. «Как заживо похороненный, — мысленно усмехнулся он. – Заживо похороненный в своей собственной голове».
Единственная рука наткнулась на что-то гладкое и круглое. Лом. Соня ласково погладил его кончиками пальцев. Лом.
Он стал медленно продвигаться по подвалу, подтаскивая за собой увесистый ломик. Через десять минут его голова уткнулась в открытую дверцу тумбочки. «Это здесь ты держишь свои маленькие, дорогие сердцу сувенирчики?» Соня пошарил рукой внутри, сбив на пол лёгкую пластмассовую банку. Вдруг он почувствовал, что-то похожее на заплетённую косу. Точно. Это точно волосы. Он достал их и поднёс близко-близко к лицу. Ноздри защекотал запах сухой земли. «Привет, Лена. Ты, кажется, не смогла помыть голову. Давненько мы с тобой не виделись. Ну, ничего. Зато теперь всё будет хорошо. Сейчас мы с тобой подождём нашего общего друга. Я поприветствую его от твоего имени». Соня нащупал деревянные ступеньки, ведущие вверх. «Уже совсем близко. Устраивайся поудобнее, Леночка. Помнишь, как мы с тобой сидели за столом. Ты уж извини, что я не любил тебя. Просто я не способен любить. Я вообще не способен на какие-либо чувства». Соня подобрался к самому люку, втаскивая за собой по ступеням железный лом, становившийся с каждой минутой всё тяжелее.
«Вот тут мы и подождём нашего друга». Соня замер, наслаждаясь тишиной и покоем…»

Вовочка обмотал цепь вокруг шеи, на грудь свисал металлический ошейник.
Он откинул первый люк и влез в небольшой погреб.
- Долго я бродил среди скал, — прогундосил он нараспев. – Я твою могилку искал. Мне её найти нелегко. Где же ты, моя Сулико?
Бах! С грохотом откинулась вторая крышка.
- Ты ещё жив, сатанинское отродье?! – Вовочка свистнул в темноту. – Я принёс тебе твой любимый галстук!
Он наполовину влез в отверстие. Пошарив вверху под лестницей, Вовочка нащупал выключатель. Щёлк – громкое эхо пружинного звука. Щёлк – подвал залили потоки яркого света…
Соня инстинктивно прищурил правый глаз, боясь, что после такой продолжительной темноты, электричество просто взорвёт его мозги,… но ничего не произошло. Он нигде не видел света. В голове оставалась всё та же чернота.
«Наконец-то я полностью ослеп».
Вовочка, замерев, смотрел вниз. Он видел чёрный, острый кончик лома.
- О! – У него непроизвольно вырвался возглас удивления.
Соня выдохнул из лёгких весь воздух и взметнул на звук левую руку с зажатым в ней ломом. Он почувствовал, как ломик глухо ткнулся во что-то податливое и прошёл это насквозь.
Вовочка падал очень медленно, как при прыжке во сне, когда движения становятся плавными и липкими. Он медленно-медленно кренился вправо, хватая воздух широко открытым ртом, а затем рухнул вниз вместе с торчащей в груди железякой.
- Упс, — тихонько сказал сверху Соня. Ощупывая деревянные ступени здоровой рукой, он спустился к телу.
Вовочка лежал у самой лестницы. Его дыхание было хриплым и очень быстрым. Частые-частые вдохи-выдохи.
Соня слегка прикоснулся к нему. Вовочка лежал на боку. Ломик вошёл ему в область солнечного сплетения и вышел остриём из спины в районе позвоночника. Соня приблизил губы к самому его уху.
- Я не буду твоим псом, — прошептал он Вовочке, касаясь подбородком его щеки. – Где-то там, — Соня очень странно оскалил зубы в пугающей гримасе, — у меня уже есть хозяин. – Он достал из кармана маленький крестик и положил его Вовочке на лицо. – Помолись своему Богу перед тем, как умрёшь.
Прежде чем уйти, он ещё раз провёл рукой по его телу. Оно уже покрылось вонючим налётом смерти.
Соня начал медленно подниматься по ступеням.
Вовочка дышал часто-часто. Он слышал, как уходит тот, кто его убил.
«Как же так, Господи?! Как же так случилось?! Я же служил только тебе! Почему же ты позволил меня убить?!»
Кто-то ласково прикоснулся к его лицу тёплыми руками.
«Успокойся, сынок. Так надо. Так тебе будет лучше».
«Мама – это ты? Где же ты была раньше? – Из его глаз вытекли две крупные слезинки. – Почему ты не гладила меня по лицу в детстве? Ты знаешь, как сильно я тебя боялся».
«Всё хорошо. – Успокаивая, она поцеловала его в лоб. – Теперь всё будет хорошо. Скоро ты начнёшь новую жизнь».
Его частое дыхание становилось всё более прерывистым. Он судорожно хватанул воздух ещё несколько раз. Всё закончилось. Глаза застыли двумя холодными льдинками. На щеке лежал маленький золотой крестик с распятым Иисусом.

Максу стало полегче. Он всё так же не мог шевельнуть ни одной лапой, и чернота всё так же плотно окружала его голову, но ушло беспокойство, как кошмарный сон. Макс лежал в состоянии полудрёмы, спокойно ожидая, когда принесут дозу его смерти. «Ты думаешь, я не понимаю, о чём ты говоришь? – подумал он про хозяина. – Я, и правда, раньше многого не понимал. Люди вокруг всегда очень много всего говорили, а я лишь вилял хвостом, когда мне было хорошо или скалил зубы, когда мне было плохо. Но теперь всё не так. Теперь я вдруг стал понимать каждое ваше слово, как будто в меня вселился кто-то ещё, кто слишком хорошо знает весь ваш человеческий мир. Этот кто-то принёс цвета в мои сны и объяснил значение ваших слов. Ты хочешь меня убить, Хозяин. Но я всё равно люблю тебя, потому что ты тоже любишь меня. Тебе кажется, что я очень страдаю, слепой и беспомощный, и ты решил избавить меня от мучений. На самом деле не слишком-то я и мучаюсь, но раз ты решил, что мне лучше умереть, значит, это как раз то, что мне нужно». Макс вывалил из пасти красный подрагивающий язык. «Люди, как много противоречий в ваших словах». Макс судорожно вздохнул. Последнее время он с трудом разбирал, откуда к нему приходят мысли. Возникают ли они в его собачьей голове или их приносит тот, другой, с цветными снами.

«Что со мной творится?» Соня лежал на кровати с широко открытым невидящим глазом. Постель была вся перепачкана его свежей кровью. «Что со мной, твою мать, такое творится?»
Он плохо помнил дорогу домой. В голове мелькали лишь обрывки слов, движений и посторонних звуков. Как он добрался до своего дома? Кто-то поймал ему машину. Воспоминания состояли из сплошных белых пятен. Словно сознание сильно разбавили молоком. Кто-то упорно предлагал отвезти его в больницу. Соня, как автомат, снова и снова повторял свой домашний адрес. Как трудно добираться домой, когда ты слеп и над левым глазом у тебя проломлен череп. Сплошные белые пятна, мать их, сука, так. Он два раза ошибся дверью в собственном подъезде. Второй раз его сопровождал истерический женский вскрик.
«Я, наверное, похож на зомби из фильмов-ужасов. Чувак с проломленной головой и измочаленной правой кистью вслепую тычется в чужие двери. Странный уродец появился в нашем городе».
Соня начал подниматься с кровати. Ему нужно было воды. Горло напоминало полустёртую наждачную бумагу, которая противно шуршала при каждом глубоком вздохе. Соня встал на ноги. Он покачнулся назад, затем вперёд – слишком трудно удержать равновесие – он упал на пол, сильно стукнувшись лицом, как раз левой изуродованной половиной. После этого в голове разлилась очередная молочная лужа.

Солнце ярко поливало комнату, сквозь приоткрытые шторы. Всё было как всегда и, в то же время, появилось что-то совершенно необычное. Соня внимательно осмотрелся вокруг. Воздух был пронизан какой-то сероватой дымкой, слегка дрожащей под яркими лучами солнечного света.
Соня сидел, прислонившись спиной к прохладной стене. Он посмотрел на свои руки. Крови не было. Всё было в порядке. Обе руки были целы и невредимы. Он ощупал лицо, никаких дыр, всё на своих местах. Соня усмехнулся.
«Одно из двух: или я сплю, или я уже умер».
Зрение. Он широко раскрыл удивлённые глаза. Он же был полностью слепой! Совсем недавно он был полностью слепой! А теперь зрение снова вернулось к нему, ещё более острое, чем раньше. Соня повернул голову и увидел старика. Он сидел на стуле рядом с тумбочкой, седая жидкая бородёнка опускалась на открытый ворот клетчатой рубахи.
«А, это ты, старик. Это ты тут занимаешься всякими волшебными штучками?»
«Да, это я. Но я ничем здесь не занимаюсь. Я тут для того, чтобы помочь тебе перейти».
«Куда перейти?»
«Здесь твоя жизнь закончилась. Ты потерянная частичка души. Тебе надо вернуться в свою душу и начать следующий этап своего пути».
Соня обратил внимание на стены. Они тоже изменились. Они как бы пульсировали изнутри тусклым желтоватым светом. Всё изменилось. Это была комната, в которой он прожил четыре года, и, в то же время, он совершенно не узнавал этого места. Всё было по-другому.
«Где я, старик? Я уже умер?»
Старик усмехнулся:
«Смерти не существует. Это придумали люди. Есть только переход в другое состояние. Приготовься, тебе уже надо уходить».
Соня только сейчас заметил, что они разговаривают, не открывая рта. Светопульсация в комнате усиливалась.
«Да пошёл ты, — Соня нервно озирался по сторонам. – Скажи мне, кто я такой. Помнишь наш разговор на Севере? Ты тогда сказал, что я пёс. Объясни мне, прежде чем я сдохну, кто я такой?»
«Ты был никто. Частичка сознания в человеческом теле. Твоя душа находится в собачьей шкуре, в другом месте и другом времени. А ты, ты выполнил свою миссию и теперь должен вернуться на своё место. Ты обретёшь наконец-то душу, а потом продолжишь путь. Тебе суждено пройти ещё много миров, прежде чем ты получишь знание. А здесь, в этой комнате, останется лишь избитая мёртвая оболочка. Ты уже покинул её. То, что ты видишь вокруг – это уже не тот мир, в котором ты был человеком. Это граница – переходное состояние».
Жёлтый ослепительный свет полностью заливал всю комнату. Соня уже не мог ничего разобрать в этом свете. Он зажмурился. Он чувствовал, что находится внутри солнца, ненавистного жгучего солнца.
«Что мне делать, старик?! – закричал он, охваченный пламенем. – Скажи, что мне делать?!»
«Иди, — сказал старик. – Ты знаешь, что делать. Иди, возвращайся домой».
Соня открыл глаза. Он открыл глаза и увидел другой мир. Сквозь жёлтое пламя он видел небольшую тёплую кухню и свою, такую родную, подстилку, а вокруг только сплошной жёлтый свет, который сжёг всё пространство.
Соня посмотрел по сторонам. Старика нигде не было видно.
«Ну что ж, — подумал Соня. – Домой так домой. Пока, старик. Встретимся на других планетах».
Он шагнул в тот мир. Жёлтый свет остался за спиной, сокращаясь до размеров маленького солнца висящего в вышине. Соня лёг на свою подстилку.

Макс дёрнулся. Он ощутил, как что-то вернулось к нему.
В вену на задней лапе ввели лекарство, которое должно было усыпить его навсегда. Он этого даже не почувствовал.
Максу вдруг отчётливо открылись сразу две его жизни, две его боевые жизни: в одной он дрался с собаками, в другой – с людьми.
«Ну, надо же, — подумал Макс. – Сразу две жизни в одной голове».
Лекарство вошло в его мозги. Пёс последний раз вздохнул и замер… Тело неподвижно лежало на кухне, у ног расстроенного хозяина,… а то, что называется душой, обрело полноту и устремилось к солнцу, которое нельзя сожрать.