Армейский дневник. Х001

Автор: Sevenard * «Михвей Алон» — Учебная база ЦАХАЛа на севере Израиля. Помимо первичной боевой подготовки солдаты, (в основном новые репатрианты и иммигранты) проходят на базе интенсивный курс иврита.
К концу второй недели практически все мы превратились из ошеломленных новой действительностью новобранцев в матерых «Михвей Алоновцев».
Ранний подъем, спортивная зарядка, уроки иврита, агитлекции, упражнения с оружием, да много чего еще. Самое интенсивное время для нас наступало вечером. После того, как наши командиры проверяли винтовки на незаряженность, нас строили на вечерний хэт перед тем, как распустить на шаат таш (свободное время). Надо сказать, что если построение хэта (хэт – «П»образное построение) отделениям еще удавалось в какие-то приемлемые сроки, то взводный хэт по-прежнему оставался проблемой. Из пятидесяти человек (четыре отделения) слишком многим было весело. Сержантесса не начинала разговор до тех пор, пока все не выстроятся по линиям и не замолчат. Но шутников было слишком много. Пока одних «подкупом и угрозами» уговаривали замолчать, другие, потеряв терпение, рассаживались на лавке. Пока поднимали усевшихся, третьи заводили новую полемику. Пока затыкали спорящих, заканчивалось действие «магического заговора», и шутники снова начинали свою песню. По утрам это занимало больше получаса. Но вечером многие из нас теряли терпение. Чем больше времени длился этот балаган, тем меньше оставалось нам на отдых, душ, звонки и прочие дела. На этой почве часто вспыхивали конфликты.
– Геннадий, замолчи!
– Самелет, что я? Это вон у лягушатников балаган!
– Гена, да просто замолчи! – я начинал закипать.
– Илья, пусть сначала французы замолчат!
– Сука, кому ты лепишь? Завали ебало!
Отменную русскую брань все уже понимали без перевода. Все-таки, прав был Некрасов. Великий и могучий русский язык. Увещевать пытались и сознательные америкосы, и латиносы, но сила русского слова воистину больше.
– З а л а в и е б л а о? – переспросил меня Сокол, приготовив ручку и блокнот.
– Нет, «завали ебало» – медленно по слогам произнес я. Йонатан записал за мной выражение латиницей и несколько раз повторил с чудовищным американским акцентом.
– Это как заткнись?
– Да, это крайняя, самая сильная форма «заткнись». После этой фразы оппонент либо замолчит, либо даст тебе по морде, – разъяснил я Соколику.
– А от чего это зависит? – не унимался мой забавный американский друг.
– От твоей харизмы.
Услышав наш диалог, стоящий рядом канадец Адам шуточно толкнул меня и, скорчив страшную гримасу, на безупречном русском выпалил:
– Соси мой хуй, урод. Я ебал твою бабушку.
Меня поражал Адам. За какую-то неделю он уже освоил сложные многоэтажные выражения, при том чисто, без тени акцента. Вообще, обучать материться на языке Пушкина и Толстого было главной забавой русских. Американцы, в свою очередь, тоже очень охотно, со свойственным им прилежанием, изучали материал.
– Чисто, очень чисто. Хотя и неупотребимо. Жестче и лаконичнее.
– Отсоси, гондон, я бабку твою ебал, – тут же на лету выстроил канадец, безукоризненно копируя не только интонацию, но и выражение лица своего учителя.

Совместными с «активистами» усилиями, сержантесса наводила порядок в вечернем хэте за рекордные четверть часа. После десяти минут муторной речи, подводящей итог дня, лейтенантша вынимала из кармана ручку и просила поднять руку тех, кому нужна запись к врачу. В небо взлетал лес рук. Запись к врачу требовал себе каждый, даже если еще не придумал, на что он будет жаловаться.
– Ок. Пусть поднимут руки те, кому не нужен врач, – убирая блокнот, устало произносила она.
Когда, наконец, объявляли свободное время, и до отбоя оставалось около двух часов, все устремлялись в казарму. Парни метались, готовые разорваться на части, как та умная и красивая мартышка, чтобы успеть к медсестре пожаловаться на какую-нибудь очередную муть и получить направление в поликлинику, принять душ и попасть на беседу к мошаке-таш. Бесспорно, среди этих дел машаке-таш было главным направлением. Что это за зверь? Сейчас объясню: перевести на русский это можно как «куратор проблем», короче, военный социолог — милые девушки, пользующиеся бешеной популярностью у ребят, поскольку призваны разрешать множество самых разнообразных финансовых, жилищных и семейных проблем. А таковых у ребят было в избытке.
Во-первых, валом валили русские парни, репатриировавшиеся с родителями. Чтобы улучшить свое финансовое положение, они шли двумя путями. Либо добивались получения так называемой помощи семье, когда армия выплачивает пару тысяч шекелей родителям ввиду отчаянной бедности и временной утраты призванного в армию кормильца, либо пытались выбить для себя статус солдата-одиночки, так как, якобы, насмерть разосрались с предками и более не могут с ними проживать. Этот вариант был несколько сложнее, потому что представители армии приходили домой, беседовали с родителями. Не каждая мать соглашалась врать, глядя в глаза офицерам, что сын ее мерзкий гондон и чтоб ноги его не было у нее на пороге.
Во-вторых, самой распространенной проблемой солдат были долги перед банками.
Кроме того, при определенной настойчивости можно было получить чек на новые кроссовки, электротовары или одежду в каком-нибудь ужасно дорогом и бестолковом магазине, топ-менеджером которого является зять важного армейского генерала. В конце концов, даже такие вопросы, как облегченный режим службы и разрешение на работу тоже делается через мошаке-таш. В общем, как я сказал, девочки пользовались успехом.
Я уже получил и оформил весь пакет необходимых выплат, а перспектива давиться в очереди ради новых кроссовок или талона на покупку маечек с блестками меня совершенно не привлекала. Поэтому, приняв душ, я отправился на прогулку по базе. Боря из первого отделения привлек мое внимание.
– Давно в Израиле?
– Год как, – на его лице по отношению ко мне читалось осуждение, – зачем ты устроил этот спектакль днем? Девчонки просто делают свое дело.
– Ты про что?
– Занятия по маскировке.
– Боря, уж извини, но мазать морду грязью и втыкать в уши веточки аки Шрек… К чему? И так ясно, что все это бойскаутский отряд. Большая часть из нас проведет дни своей службы где-то на складе, вдали от боестолкновений. А те, что попадут в боевые войска, пройдут суровую интенсивную подготовку, которая будет иметь мало общего с нынешней маетой.
– Девиц жалко.
– Да хуй с ними. Мне китов жалко… Ты в Союзе кем был? Не ментом случайно?
Странное дело: Советский Союз уже мертв двадцать лет, но эмигранты все еще оперируют этим названием, даже те, что и рождены-то уже были после его развала.
– Да, в кисловодском ОВД работал. Как ты узнал?
– У тебя на лбу написано.
Если большинство русских в нашей роте мне просто хотелось удавить, чтобы они не позорили меня тем, что я говорю с ними на одном языке, то Боря внушал неподдельное уважение. Понимая, что все, чем мы занимаемся, по большей части игра, он, тем не менее, всегда был впереди, не спорил и не ставил в унизительное положение командирок, делал все так, словно это имело смысл. Хотя какой уж там смысл!? Что нового о боевой подготовке и принципах ведения боя могли рассказать зеленые девчонки парню с двумя боевыми командировками в Чечню за плечами?
Боря был тем парнем, про которых мой дед говорил: «Он хороший, слишком хороший для этого мира».
Будучи на четвертинку или восьмушку евреем по крови, он был абсолютно русским православным человеком, выросшим на юге России. Его родители уехали в Израиль, бросив своих детей на попечение старшего сына. Все трое братьев, включая младшего Бориса, служили в милиции и заботились о сестрах. У Бори была странная мечта – закончить университет. А вот знаний не хватало. В России деньги компенсируют любые ваши недостатки. Если у вас есть «бабки», вы с легкостью защитите докторскую диссертацию по математике, даже если не в состоянии решить квадратного уравнения и понятия не имеете, чем простые числа отличаются от комплексных. Что уж там говорить про диплом о высшем образовании! Я не знаю, почему после третьего курса у Бори не хватало денег, чтобы заплатить за очередную сессию на вечернем отделении. Может, ментам в Кисловодске мало дают на лапу, а может, Боре совесть не позволяла брать, как всем. Но, взяв академку и уволившись из ментовки, он приехал в Израиль на год с одной лишь целью – тяжелым трудом на стройках заработать денег на оплату университета и взятки преподавателям.
Как вы уже, конечно, поняли, это была только присказка к судьбе Бориса. Сказка впереди. В своем повествовании Боря был довольно путаным и непоследовательным. Как простой русский парень, которому невдомек разбираться с банковскими документами, он не стал открывать себе счет. Он просто хотел работать, а зарплату ему переводили на папин счет, где он ее и предполагал накапливать. Год прошел в трудах и стараниях, вопрос встал ребром – пришла повестка в армию, и нужно было или возвращаться в Кисловодск или призываться. И Боря пришел к отцу за деньгами. Но папа, сделав скорбное лицо, объяснил, что то ли брат, то ли сват то ли умер, то ли женился. Короче, Борины деньги он истратил, и собирался бы сынок в армию. Между ними произошла ссора, родители выгнали сына на улицу, и в ожидании призыва он слонялся по друзьям.
Призыв не сильно облегчил его положение. На выходные солдат отправляли по домам, а ему идти было некуда. Более того, так как формально родители в стране, ему не дали статуса солдата-одиночки. Положение его было отчаянным.
– Боря, но ты это все объяснил машаке-таш? Требуй статуса одиночки!
Боря вздохнул, южный акцент с мягким «г» придавал его словам особый колорит:
– Да меня вызвали на комиссию. Знаешь, сидят вокруг тебя, глядят и вопросы неприятные… В общем, не стал я от своих отрекаться.
Отрекаться! Он был сильно обижен на родителей, но ситуация на комиссии воспринималась им ничем иным, как предательством своей семьи, отречением. Его душа идеалиста не могла смириться с унизительной процедурой. Выносить обиды перед посторонними, заявлять людям в погонах о разрыве отношений, отрекаться от своих родителей в обмен на материальные блага… Для других это был лишь спектакль, для него – недопустимая сделка с совестью.
– Илья, а ты бы отрекся от своих?
– Отрекся ли бы я от папочки, если бы он спиздил мои деньги? Что ты… я бы просто голову ему строительным молотком расхуячил!