Плач

Автор: Боль Умерший Семидесятый возвращался в соту. Бесшумный подъёмник стремительно поднимался вверх, сквозь бесконечные перекрытия «Фигуры». Постоянно ветвящиеся, разбегающиеся во все стороны коридоры, холодным металлическим светом стремительно проносились перед глазами единственного пассажира механизма, и безнадёжно исчезали где-то в низу. Ярус за ярусом «Фигура» постепенно оставалась позади, пока подъёмник, наконец, не остановился, на предпоследнем уровне. Двери бесшумно открылись и семидесятый очутился перед коридором ведущим к его соте. Стерильный металлический свет серо-голубого оттенка ненавязчиво струился из специальных отверстий проделанных над самым полом вдоль всего коридора. Семидесятый вышел из подъёмника и, утверждённым «Формацией» шагом, направился по коридору к своей соте. Номер соты соответствовал его личному номеру семьдесят, хотя конечно полное имя данной биологическое единицы было значительно длинней, состояло из многочисленного «верно утверждённого» набора «чётко-составных» символов и в соответствии с «четвёртым функциональным положением о способах нумерации биологических единиц» был выжжен на его лбу. Дойдя до Семидесятой соты, объект прислонился необходимой частью лица к специальному окошку, с целью позволить машине получить о нём всю необходимую информацию. Вся процедура заняла не больше секунды, дверь открылась и семидесятый попал домой.
Сота представляла собой помещение чёткой кубической формы. С левой стороны, как и во всякой другой соте, здесь были расположены информационная капсула и камера биологического облегчения. Напротив, с правой стороны находились «Насосы очистки психического содержания», три небольших и два покрупнее. Насосы представляли собой небольшие каплеобразные кресла со специальным «рабочим наконечником» для головы. У небольших насосов наконечники были похожи на куриное яйцо разрезанное пополам и повёрнутое полым отверстием к полу, у больших были сделаны в форме кубов. Прямо напротив двери располагалась «камера для восстановления сил биологической единицы», по форме напоминавшая небольшую лодочку, а по суте являвшаяся кроватью. Стены соты, равно как и все находящиеся в ней предметы были окрашены в светло серый, металлический цвет, освещение было таким же как и во всей остальной «фигуре». Материал из которого было сделано всё вокруг назывался Адген18 и являлся далёким потомком давно исчезнувшей пластмассы.
Прямо над «камерой для восстановления сил» были расположены четыре лампочки – «специально утверждённые формацией» часы, безошибочно подсказывающие «биологической единице» на какой фазе находится её существование. За один день биологическая единица проходила несколько фаз. В данный момент горела третья лампочка, загоравшаяся в момент прихода биологической единицы в соту после окончания своей «биологически полезной деятельности» и означавшая, что теперь всё время вплоть до того момента когда зажжется четвёртая лампочка биологическая единица располагала свободным биологическим временем.
Семидесятый был совершенно обычной био-единицей, произведённый в мир тридцать лет назад, включенный в систему, как и полагалось двумя годами позже, он в течение последующих двадцати восьми лет исправно выполнял заложенные в него задачи. Два, пожалуй, самых важных года для каждой био-единицы, начинающихся после отнятия от биологической мамы, он провёл как и все остальные в программном цеху, где в него вкладывались все необходимые для его дальнейшего функционирования данные, корректировались личные особенности, программировался биологически верный характер. Процесс насыщения био-единицы заключался в том, что она на два года подключалась к специальному насосу который в течении всего этого времени накачивал её всей необходимой информацией. Одной такой накачки обычно хватало на одну целую биологическую жизнь, однако иногда случались погрешности и тогда единицу приходилось докачивать или, что ещё сложней, стирать и программировать по новой. Такие процедуры в зрелом биологическом состоянии переносились единицами крайне тяжко и были крайне не желательны. В следствии большой вероятности неудачного исхода такой процедуры, «Управление» последние время всё чаще от них отказывалось и в случае сбоя в программе био-единицы объект утилизировался. Процесс утилизации состоял в полном уничтожении объекта и при этом был теснейшим образом связан с процессом появления новых био-единиц ибо общее количество объектов было строго регламентировано и одной утилизированной био-единице должна была соответствовать одна «новообразованная» и наоборот. В связи с чётким распределением био-трудовых задач «Управление» не могло позволить себе деталью больше или деталью меньше. Места для каждой отдельной единицы были чётко рассчитаны и расписаны и «Управление»чрезвычайно внимательно следило за тем чтобы «закон сохранения численности био-единиц» никогда и нигде не нарушался.
После накачивания единица помещалась в свою первую соту в которой ей предстояло провести первые пятнадцать лет своего существования до переселения во вторую, взрослую. Первая и вторая соты ничем не отличались, кроме количества установленных в них «контролирующих насосов» ибо именно первые пятнадцать лет считались «Управлением» наиболее нестабильными, именно в этот период био-единица могла с наибольшей вероятностью дать сбой. По истечению пятнадцати лет био-единицу тестировали и в зависимости от результатов либо признавали годной для дальнейшей полноценной биологической деятельности и переселяли в новую соту, либо отправляли в коррекционный цех.
За тем чтобы у био-единицы признанной годной не возникало проблем связанных с её биологическими потребностями, чтобы объект мог содержать себя в «биологически верном состоянии» в сотах были расположены специальные личные насосы, основной целью которых было чёткое контролирование возникновения в био-единице её природных желаний и потребностей. Три насоса поменьше отвечали за потребность в пищи сне и воспоминаниях. Если к примеру по каким-то причинам био-единице вдруг переставало хватать для насыщения одной стандартной порции зелёного волокна в сутки и у неё появлялось чувство голода, то ей рекомендовалось начать проводить ежедневные пятнадцати минутные сеансы у соответствующего насоса, который как правило за несколько сеансов справлялся с возникшей проблемой путём откачки из единицы её «биологически вредного желания». По тому же принципу работал и второй насос, в том случае если у объекта возникали проблемы со сном, то ему рекомендовалось провести перед сном одну процедуру у второго насоса, который, путём откачивания у био-единицы общих жизненных энергий приводил её в состояние повышенного биологического утомления, способствующего возникновению острой необходимости в восстанавливающим сне. Третий малый насос был профилактическим и рекомендовался для использования каждый пятый день с целью чистки памяти. Операция эта была необходима для того чтобы у объекта не накапливалось слишком большое количество лишней информации могущей привести к возникновению «биологически вредных мыслей» и в результате повредить «биологически полезной деятельности» объекта.
Два больших насоса были обязательными и предписывались «Управлением» к обязательному использования два раза в сутки – с утра и перед сном. За пропуск процедур био-единица подвергалась серьёзным наказаниям. Первый большой насос предназначался для откачки из био-единицы любых желаний связанных с инстинктом продолжения рода, ибо любое усиление половых стремлений приводило к неминуемому снижению уровня полезной биологической деятельности объекта и в общем нарушало его нормальное функционирование. Для получения новых био-единиц выбирались самые удачные особи которым давалась возможность произвести пробный объект и в случае получения удачного продукта им позволялось произвести ещё две единицы после чего им тоже давалось указание начать регулярное использование «насоса номер один». Второй большой насос «Насос номер два» предназначался для выкачки из био-единицы способности мечтать. Процедуры именно на этом насосе являлись для объектов наиболее болезненными, особенно в первые пятнадцать лет, именно после прохождения первой, в своем биологическом существовании, процедуры на «Насосе номер два» многие объекты отсеивались признаваясь не годными для дальнейшего программирования. Различалось два вида био-единиц, с прямо противоположными реакциями на второй насос, у первых после сеанса происходила полная биологическая дезориентация с дальнейшее потерей способностей к нормальному биологическому функционированию – объект сходил с ума, у второго вида наблюдалась прямо противоположная реакция – после откачки способности мечтать у них наблюдалось резкое повышение всех биологических показателей, объект становился здоровей, лучше усваивал закачиваемую в него информацию и чётко выполнял предписанную ему «биологически полезную деятельность». Этот второй тип тоже имел свой минус в следствии излишнего энтузиазма проявляемого во время выполнения поставленных задач он быстро изнашивался, срок биологического существования таких био-единиц был очень незначительным.
Однако это были две крайности которые постепенно встречались всё реже, постоянное усовершенствование второго насоса позволило добиться максимального сглаживания особенностей обоих типов и достигнуть стабильного среднего уровня для почти ста процентов объектов.
Семидесятый был типичным представителем такого среднего уровня Родившись в мир с абсолютно средними показателями по всем параметрам, он продолжал оставаться таким же на всех стадиях своего биологического существования. Он исправно выполнял все даваемые ему после ежедневного сканирования предписания, и здоровье его оставалось неизменно на хорошем среднем уровне, сам семидесятый при этом тоже чувствовал себя хорошо.
Во время «обязательного биологически-активного отдыха» на время которого объект отлучался от биологически полезной деятельности и помещался контекст дружно биологического общения с другими объектами семидесятый неизменно демонстрировал уравновешенность своего характера, чёткость умственных процессов и положительный настрой духа. На время таких биологически полезных процедур уровень откачки на втором насосе несколько понижался, что давало возможность био-единице чувствовать себя более раскованно, шире воспринимать спектр возникающих у него эмоциональных состояний и активней выражать свои внутренние биологические переживания. Делалось это с целью снять с объекта неизбежное внутреннее напряжение возникающее из-за постоянных процедур откачки, а так же с целью постоянного активного наблюдения за био-единицами и выявления наиболее не стабильных объектов, которые при минимальном понижении уровня откачки на втором насосе могли начать проявлять неадекватные реакции, впадать в неверные биологические состояния. После выявления такому объекту либо увеличивали уровень откачки, либо направляли в коррекционный цех, где после проведения необходимых биологических процедур решалось вернуть его в соту или утилизировать.
Семидесятый вернулся после пятой декады полезной биологической деятельности в свою соту в своём обычном среднем состоянии, горела третья лампочка указывая на то, что было наступило время биологического свободного пространства. Семидесятый направился к капсулам расположенным с левой стороны. Приложившись лбом к соответствующему считывающему устройству он получил свою суточную порцию зелёного волокна и, удобно устроившись в информационно расслабляющей капсуле, стал употреблять биологически необходимую субстанцию и получать информацию. Информация была обычной – сообщалось о новых этапах в строительстве «Фундамента», о новых усовершенствованиях насосной системы призванных сократить время проводимое у аппаратов, о новых рекомендациях по способам передвижения по коридорам «Фигур» позволяющим экономить биологически необходимую энергию и т.д. Семидесятый чувствовал себя хорошо, на протяжении всей последней декады он не разу не пользовался насосами еды и сна, к очистки памяти тоже не приходилось прибегать чаще рекомендуемого, а ежедневные сканирования неизменно показывали хороший результат. Употребив до конца биологически необходимую субстанцию, семидесятый решил, что получил достаточное количество информации и пересел в соседнею капсулу для биологической очистки. Закончив процедуру, семидесятый заметно посвежел и стал аккуратно готовиться к процедуре обязательной вечерней откачки. Сняв с себя все лишни предметы и намазав виски специальным раствором, он стал терпеливо дожидаться момента когда зажжется четвёртая лампочка. Это случилось довольно скоро.
Семидесятый подошёл к первому насосу, осторожно опустился в каплеобразное кресло, и надел на голову кубический шлем. Для «биологически верных единиц» процедура откачки на первом насосе была совершенно безболезненной. Сознание объекта погружалось в некое подобие транса, оно как бы повисало в бесконечной пустоте, пустоте тёплой, обволакивающей словно воды океана чьё пространство ласково окутывает своими объятиями. Стандартная вечерняя процедура откачки сексуальных желаний не занимает много времени и вот семидесятый уже переходит к насосу номер два. Здесь ощущения получаемые в процессе откачки были иными, иногда их даже можно было назвать болезненными. На втором насосе казалось, что тёплый океан начинает резко замерзать, его плотность стремительно увеличивается, он постепенно начинает всё сильнее сдавливать, попавшее в ледяной плен, сознание. Однако на самом деле давление оставалось неизменным, а ощущение его нарастания было лишь ложным восприятием сознания объекта, и био-единице с хорошим среднем уровнем как правило к середине процедуры удавалось расслабиться и тогда давление превращалось в лёгкое покалывание сродни тому, что может возникнуть в затёкшей конечности.
Второй насос работал чуть больше первого, но вот наконец четвёртая лампочка погасла, символизируя окончании процесса обязательной вечерней откачки. Теперь вплоть до момента когда зажжется первая лампочка наступал момент сна. Следуя предписаниям семидесятый провёл необходимые приготовления и окончательно разоблачившись поместил своё тело в лодочку-кровать. Приложившись лбом к очередному сканеру вмонтированному в стенку постели он дал команду отключения свечения и закрытия кровати специальным волокном. Серо-голубое свечение медленно исчезало, постепенно сота погрузилась в полную темноту.
Семидесятый услышал плач. Откуда то из окружавшего его мрака доносился если слышный сдавленный плач. Семидесятый не понимал, что это? Сон? Что такое сны семидесятый знал потому что после процедур биологического отдыха когда снижали уровень откачки на втором насосе и способность мечтать возрастала он иногда видел сны. Снов он не любил они были странными и непоследовательны, биологически бессмысленны, они мешали спать, а после пробуждения от них болела голова и было трудно сосредоточиться на биологически полезной деятельности. Но сейчас это не было похоже на сон, глаза семидесятого были открыты и всё происходило на самом деле.
Что такое плач семидесятый помнил по детству, в те первые пятнадцать лет что он провёл в малой соте ему иногда приходилось плакать. Однако после того как удалось подобрать адекватный уровень персональной откачки он плакать перестал, все перестают, никто из переселившихся в большую соту не плачет. Однако звук продолжался. Он доносился откуда то из-за стены у которой была расположена кровать семидесятого, кто-то плакал в соседней соте. Но это было не возможно никого моложе пятнадцати в их фигуре быть не могло. Здесь были только здоровые взрослые объекты с хорошим среднем уровнем, такие как он.
Плач продолжался. Он был какой-то очень спокойный, тихий бесконечно однообразный, своей монотонностью напоминающий бесконечный унылый плеск волн лениво накатывающихся на пустынный берег и вновь уходящих обратно в океан. Семидесятый попробовал закрыть глаза и уснуть, у него не вышло. Он лежал один в темноте, слушая не понятный плачь и вдруг совершенно неожиданно для себя принялся представлять кто бы это мог плакать. Мысленно он представил себе соту такую же как и его собственная, погружённую в кромешную темноту в которой в расположена также кровать лодочка, а вне свернувшись в позе зародыша лежит человек и тихо плачет. Он увидел маленькие слезинки скатывающиеся по щеке незнакомца и падающие на промокшую подушку.
Стоп, что это? Неужели он замечтался, начал фантазировать, но это невозможно ведь его сегодня откачивали, его постоянно откачивали. Испуг семидесятого быстро перешёл в раздражение – кто-то пропустил откачку, может не одну и теперь недопустимо плачет, мешая ему био-единице с хорошим среднем уровнем получить полноценный биологический отдых. Теперь с утра он будет не в форме и ему будет сложней выполнять свою биологически полезную деятельность. От досады семидесятый слегка стукнул кулаком по стенке кровати. О что это он позволил проявить себе эмоции, и это в середине декады. Семидесятый заставил себя лечь на спину и успокоиться. Всё в порядке завтра с утра он проведёт внеочередной процедуру откачки у насоса памяти, а вечером перед сном сеанс у насоса сна и всё будет в порядке. А ещё он непременно пожалуется, что кто-то позволяет себе пропускать процедуры обязательной откачки. Постепенно семидесятый стал приходить в норму. Было, что-то чрезвычайно успокаивающие в этом плаче, что-то близкое и родное, наполнявшее его смутными ощущениями чего то давно ушедшего. Под звуки плача семидесятый спокойно заснул.
На следующий день он не стал ни на кого жаловаться и чувствовал он себя вопреки всем своим предположениям бодрым и отдохнувшим. Он не стал пользоваться ни насосом памяти с утра ни насосом сна вечером, более того залезая в свою кровать лодочку он лелеял в себе некую смутную надежду, некое странное ожидание чего-нибудь особенного, чего-то в чём бы он никогда себе не сознался. Он лёг и, отдав команду погасить освещение, принялся ждать. Через некоторое время из-за стены раздался знакомый ему плач.
Семидесятый вновь лежал закрыв глаза и представлял себе соту с плачущим человеком, он представлял как то лежит слегка вздрагивая при каждом новом всхлипе, он снова увидел прозрачные не видимые в темноте слезинки скатывающиеся по щекам неизвестного, постепенно он стал думать о том, что могло заставить плакать того человека, почему ему плохо. Он уже не думал, что тот возможно пропускает откачки, он вообще не думал про откачки, он представлял себе этого человека чувствуя необъяснимую близость с ним, странное ощущение родства. Звуки плача казались ему чрезвычайно приятными и по степенно убаюканный он заснул с улыбкой на губах, а под утро ему приснился сон.
Встал он радостный и испуганный. Ему понравился его сон, впервые в жизни ему понравился его сон. Он не мог вспомнить, что именно ему приснилось, но помнил, что во сне ему было чрезвычайно приятно. Семидесятый прошёл процедуру откачки и отправился на биологически полезную деятельность, однако весь день он ни как не мог сосредоточиться и с нетерпением ждал момента отхода ко сну. Плачь повторился и на третью ночь. Семидесятый ждал его с трепетом и когда тот наконец начался он уже не представлял себе плачущего человека, он лежал и мечтал о местах где никогда не был, он представлял себе удивительные картины невероятных странных причудливых ландшафтов. А потом он заснул и ему вновь приснился сон, но в этот раз он не забыл его по пробуждению, в этот раз он его прекрасно помнил, этой ночью летал во сне.
День наполненный биологической активностью прошёл незаметно. В этот раз Семидесятый мог выполнять предписания и одновременно вспоминать свой сон. Процедуры откачки тоже пролетели не заметно. И вот наконец снова ночь и снова тихий, безысходный, такой нужный и успокаивающий плач. Кто же это всё таки мог плакать и почему, что это за человек и что с ним такого случилось что он плачет уже четвёртую ночь подряд, и кто он мужчина или женщина? Да действительно кто? И почему он не задавался этим вопросом раньше?
Женщина, конечно же это женщина, ему приснилась, прекрасная удивительная женщина, не та биологическая единица к которой его однажды подпустили, а совсем другая настоящая женщина. С утра он проснулся во влажной постели с невероятным, необъяснимым чувством в груди. Весь день он не мог найти себе места, семидесятый был сам не свой и ему потребовались огромные усилия чтобы не выдать себя. Откачка на него всё равно больше не действовала и в этот день он решил её пропустить. Он не мог думать не о чём кроме того как ему будет хорошо ночью, как во сне он вновь увидит прекрасную незнакомку и как они вместе взявшись за руки полетят над невиданными просторами их нового мира.
Едва дождавшись того момента когда он наконец смог лечь в постель он с нетерпением принялся ожидать заветного плача. Плач не раздался.
Семидесятый не спал всю ночь, он хотел о чём-нибудь подумать представить, что могло случиться, почему его сосед больше не плачет, но у него ничего не выходило, он лежал как в лихорадке покрывшесь испариной, с силой сжимая кулаки в тщетной надежде, что вот вот плач возобновится. Однако единственное о чём он мог думать это об ужасающей чёрной тишине окружившей его со всех сторон, об ужасающей пустоте жадно заключившей его в свои холодные объятия. Почему он не замечал этой тишины раньше, где она была, где пряталась, до этого чтоб именно сейчас наброситься на него, подмять, раздавить.
В эту ночь он так и не заснул, не спал он и следующие две ночи подряд, а на четвёртую ночь, когда мрак и тишина вновь окружили его, семидесятый перевернулся но бок, лёг в позу зародыша и тихо заплакал.