Старая-Старая Сказка

Автор: Голем * * *
Жил-был Леший.
Не так, чтобы совсем уж леший. Вполне себе Лешачок.
Всех леших зовут Лёшами. Как всех мишек – Мишами. Потеряшек – Машами.
А неваляшек – Дашами… Впрочем, абсолютных неваляшек изредка зовут дурами. Но это к делу уже не относится.
.
Работал Лешачок приёмщиком объявлений в газете «Вести Гор, Лесов, Полей и Рек».
От неурядиц семейной жизни с веселухой-Кикиморой, которая без конца молодилась и кликала себя неувядаемой Наядой (откровенно говоря, и Лешачку мечталось взбрыкнуть сатиром, но получалось только изредка, и то — откровенным козлом), Лёша совсем захирел. К своему трехсотлетнему юбилею, известному в лесу как «вторая молодость», леший порос сучьями, напоминавшими отростки рогов. В кулуарах Лёша нюхал смесь из разрыв-травы и сушеных мухоморов, мрачно вздыхал и путал времена глаголов. За что его ругательски ругал главный редактор – молодой, но весьма продвинутый Выхухоль.
.
Близился новогодний выпуск, и леший усердно заполнял редакционный подвал.
После продолжительных авторских мук Лёша ухватил, наконец-то, требуемый концепт и вывел его корявыми письменами на берёстяном папирусе:
«В навозной куче, отложенной по евростандарту в окрестностях Мартышкиного пруда, СДАЮ В АРЕНДУ ПЕРВЫЙ ЭТАЖ.
С видом на ласточкины гнёзда! А ещё продаётся брошенный туристами Славянский шкаф иврейской наружности (полки не гнутся, ножки не вынимаются) Всегда Ваш, Отдел Рекламной Объявы».
И возрадовался леший, что выполнил поручение.
Но рано возрадовался.
.
Ибо вновь легла на выю Лешика суровая длань руководства.
Оказалось, что Лёша всё перепутал: это ножки у шкафа не гнутся, а полки не вынимаются! И вместо «иврейской наружности» следовало писать «итальянского производства»… Впрочем, на подобные мелочи лесной читатель давно не обращал внимания: весь берестяной тираж традиционно шёл на растопку.
.
Утомлённый Выхухоль пару раз пнул Лешачка, обозвал трухлявым поленом и смолк.
Сучковатой тенью леший выскользнул за дверь. Пару часов шатался по заснеженному лесу, поглаживая бархатные от моха стволы. Вдруг рядом хрустнул совершенно не знакомый сучок, и Лёша моментально исчез. Как и полагается уважающему себя лешему, он никогда не попадался на глаза егерям, лесникам, туристам и прочим дуралеям с гитарой… а самодвижущиеся повозки любого вида искренне полагал сложной галлюцинацией.
.
Притаившись от шума, Лёша постепенно обрёл привычные очертания и форму, а затем высунулся рассмотреть источник тревоги.
Под кустом с заиндевелыми волчьими ягодами сидела не знакомая Лёше, но совершенно понятная девочка Маша. Она была в слезах, измятом кожаном полупальто и платье с красными бусиками. Молодая совсем, умилился Леший.По рукам и шее, при вынужденном отсутствии макияжа, девочке Маше можно было дать от силы лет тридцать. Или тридцать пять, но не больше!
Больше и в лесу теперь не дают.
.
Маша изо всех сил ругалась, думая, что делает это про себя, и всхлипывала в промежутках, разглядывая заваленный сугробами лесной пейзаж.
– О чём, дева, плачешь? – сказал леший, выходя на свет и обнаруживая неожиданную приязнь к хоровой классике.
– От девы и слышу… О-ой! Дяденька, выведите меня отсюда! – воскликнула Маша.
Она торопливо оглядела лешего на предмет возможного её изнасилования и вздохнула с облегчением: не, только не в этот раз…
Леший выглядел простовато, но очень обыденно.
.
Ишь ты, подумал Лешачок.
Мужичка увидала, и слёзки моментально просохли. Теперь полезет в сумочку – помаду разыскивать…
Он торопливо произнёс, дабы пресечь возможный поток иллюзий:
– Мне не положено: я в энто муниципальном округе лешим подрабатываю! И в газете ещё.
– Как это – не положено?! – вскипела Маша. – Вот дрын болотный… Я у него в гостях под Новый год очутилась, а ему не положено?! Так вот тебе моё гостевое заклятье! Через год и шесть месяцев ты, леший, помрёшь никому не ведомой смертью! Можно сказать, на честном слове погибнешь. А теперь – всё! Проваливай. И позови мне нормального мужика. Или мужиков, а-ааа…
.
Не дослушав, Лёша исчез.
Только заклятий ему и недоставало… Посмеиваясь про себя – а всем в лесу ведомо, что любая нечисть бессмертна, пока сама себя не изведёт! – Лешачок решил, что неплохо было бы пробежаться: развеяться слегка, да и наставить Машу на путь истинный. В хорошем смысле. Вместо лыж два куска коры вполне подойдут, а лыжные палки — это для неудачников. По кустам да по валежнику хрустит Лешачок, разминается.
То кабаном похрюкает, то дурачком покрякает…
Полу-проводник, одно слово!
.
Перепуганная непривычными по зиме звуками да шорохами, Маша послушно принялась бежать, кое-как держась заданного направления.
Минут через десять она охнула от счастья, потому что выбежала на украшенную нарядной ёлкой лесную опушку. Под ёлкой, как мешок с подарками, стоял здоровенный джип, из которого вывалился навстречу Маше столь же здоровенный барбос с красной рожей и пустыми глазёнками.
Ну чистый Дед-Мороз, мой Борюсик, подумала Маша, только без шубы и валенок. И грустно вздохнула: да и без подарков…
Увидев, что девушка вернулась с пустыми руками, барбос отчётливо икнул и произнёс:
– Была без радости любовь, разлука будет без печали! Не за пивом тебя, Машка, а разве что за смертью посылать… Чем мы косорыловку отполируем?! Весь Новый год, э-э… под хвост…
.
Судя по всему, подумал Лешачок, Маша благополучно вернулась к радостям семейной жизни.
Только подумал это – и ощутил, что Машино заклятье непременно сбудется! Это ж надо, накопить столько ведовской энергии в несусветном замужестве… От этого «джипа» о двух ногах даже пули, наверно, отскакивают.
.
Прошёл год, прошли и ещё полгода.
Год в лесу незаметен, словно одна минута. А Лешику неймётся, всё на календарь поглядывает. К полудню в июньский зной, в день исполнения предсказания, супруга-Кикимора призвала к себе Лешачка и молвила, обмахиваясь лопухами телеграммы-молнии:
– Мои драгоценные племянники приезжают! Быстро, Лёша, печку топить. Пирожки с лягушачьей икрой поставлю… Воды натаскай. В зелённую лавку сбегаешь, у нас конопля и перечная мята закончилась. И чтобы мне гости не плакали! Смотри, анчутка древесно-стружечный…
С чего бы им плакать?! Заплакал, разумеется, сам Лешачок.
Осознал, что от судьбы не уйдёшь.
.
Катились по туловищу-стволу
Янтарные слёзы, похожие на смолу…
.
Схватив берестяное ведёрко, Лёша отправился к лесной бочажине, дабы воды приказанной наносить.
Сел на камушек, погрустнел, словно сестрица Алёнушка. Представил себе набег кикиморовой орды в тридцать весело жрущих-орущих глоток – и решил, что пора кончать! Вынул из берестяного ведёрка плетёную ручку-поясок, смастерил петельку и накинул её на горло. Другой конец привязал повыше к ветви ивы беспечальной, что склонилась над бочажком. Вскарабкался леший повыше к солнцу. Прыгнул со ствола, прощаясь с жизнью – да не тут-то было! Горло-то деревянное…
.
Эх, мать-перемать, сколько горя от ума!
Каблуками придавили, надо с полу подымать…
Нашарил леший в дупле, отведённом под заначки, подобранную в лесу зажигалку. Чиркнул колёсиком. Бросил под ноги весело разгоревшийся огонёк и внутренне содрогнулся. Сейчас охватит ствол небывалый жар, унесётся Лёша туманным облачком следом за журавлями… Но огонёк только взбежал вверх по туловищу-стволу. Пережёг ивовую петельку и умолк: сыровата оказалась лесинка. От растерянности Лешачок даже замер.
Тут у воды показалась кикиморова орда.
Заорала торжествующе:
– Ага! Теперь-то мы по тебе полазаем! А лучше – поплывём…
.
Потащили лешего на берег. Спустили на воду, как захудалый корвет.
Без парусов и такелажа, но с массой житейских пробоин. Малолетние бандиты оседлали Лёшу, словно обычный древесный ствол, и, болтая ногами, отправились в путешествие. Внезапно Леший почувствовал, что наполняется чем-то холодным, неотвратимым – и камнем пошёл ко дну.
Ствол его изнутри был пуст. Что поделаешь, пустоват был Лешачок. Во всех отношениях. Вот оно и сбылось, гостевое заклятье. Не сбавляя хода, малолетки-кикиморы забарабанили по воде многочисленными конечностями и устремились к центру пруда…