Закат

Автор: Шева …А вот с мужем ей однозначно повезло!
Небезосновательно считала Анна Петровна по прошествии уже почти сорока лет их совместной жизни.
Ее Ваня сразу ей понравился. Как только увидала его, — высокого, стройного, с непокорной прядью, падающей на лоб, в подготовительной группе при поступлении в институт. И ничего, что приехал в Москву из провинции, что семья у него была небольшого достатка.
Вот глянулся сразу – и все. И свадьбу уже на третьем курсе отыграли. И зажили, как говорится, в любви и согласии. Детей, правда, Бог не дал.
А в остальном – грех жаловаться. По распределению вместе попали в солидный проектный институт — Гипротяжмаш. Ну, она-то понятно, девчонка и есть девчонка, спросу с нее немного, больше так — подай, принеси. Да у нее и не было каких-то амбиций.
Счастлива была, что Ванечка при ней, что не только молодые девчонки, но и некоторые институтские дамы, давно работающие и поэтому посматривающие на них, молодых, «сверху вниз», заглядываются на статную фигуру ее супруга.
Законного, между прочим, как она один раз в сердцах высказала крашеной профсоюзной профурсетке.
А у Ванечки сразу по службе дела хорошо пошли. Быстро стал ведущим, потом начальником сектора, потом отдела. Уже лет пятнадцать – начальником отделения. Последнее время, правда, особенно после переезда, все больше невеселый ходит, угрюмый какой-то стал.
А с другой стороны, — что ты хочешь, жизнь-то, считай, прошла. Скоро и ему на пенсию.


А Иван Ильич последнее время чувствовал себя действительно неважно.
Причин было несколько.
К руководству институтом пришли новые люди. Не из их системы. Но с новым, как говорил теоретик и практик перестройки, мышлением. Произошла реорганизация. Затем серьезное сокращение. Оставшихся многих понизили в должности, в том числе и его, перевели на новую систему оплаты. Базовый оклад — так, как раньше говорили, «для поддержки штанов», премия же- как решит шеф.
А с новым шефом у Ивана Ильича как-то сразу не сложилось.
Да плюс переезд. Из их отличного старинного здания на Овчинниковской набережной в «убитое» здание расформированного за ненадобностью какого-то НИИ, работавшего вроде на «оборонку», на улице Новаторов. Глухо поговаривали, что «новые» на таком обмене заработали очень хорошие денежки.
Допотопный лифт, бэушная мебель, оторванный с пола в коридорах линолеум – видно, когда мебель таскали, попортили, темнота в коридорах с наступлением ранних зимних сумерек, тусклое освещение в рабочих комнатах.
- Не нравится? Увольняйтесь! — вот и весь сказ.
Комнату, в которой разместился Иван Ильич, он называл «табакеркой». На самом-то деле и не комната, а так, комнатушка.
Но «табакеркой» называл не столько и только из-за размеров, а потому-что нравилось ему очень это слово — «табакерка». Еще из той эпохи.
Казалось бы, всего лишь слово — набор букв для обозначения предмета или понятия. А произнесешь вслух: табакерка, вальяжный, буду премного благодарен, не извольте беспокоиться, честь имею, и на душе вроде как светлей становится.
Другой мир, другие взгляды, другие отношения.
Да…отношения…


Единственный плюс от переезда института был в том, что его дом оказался теперь практически рядом с работой.
И на обед Иван Ильич стал ходить домой.
Вот и сегодня, как обычно, прийдя домой, он зашел в ванную, тщательно помыл руки и уже затем вошел на кухню.
Стол уже был накрыт. Сели обедать.
Последнее время вдруг резко постаревшая жена, бывшая его одногодкой, стала сильно раздражать Ивана Ильича. Глядя, как эта почти бабка суетится по дому, иногда ему казалось, что это совсем чужой ему человек, каким-то непонятным образом оказавшийся в его квартире и непонятно, что тут делающий.
Приступы глухого недовольства и раздражения все чаще одолевали его. Прямо как чеховский Иванов, пришло даже как-то в голову Ивана Ильича.
И сейчас он почему-то вспомнил пьяный взгляд Луспекаева-таможенника, которым тот посмотрел на жену, вернувшуюся с рынка и суетливо накрывающую стол любимому супругу.
Даже не сам взгляд, а вселенскую тоску в нем.
Иван Ильич очередной раз с омерзением обратил внимание на чавкание супруги.
- Свинья старая! — подумал он.
Но затем, без перерыва, — А ты что — молодая? То-то, брат.
Жена доела, начала было подниматься из-за стола, и вдруг вскрикнула.
- Опять! – скривившись, она показала Ивану Ильичу выступившую на одном из пальцев правой руки кровь.
Когда-то, уже сейчас и не вспомнишь — отчего, на одном из металлических уголков, служивший окантовкой кухонному столу, образовалась зазубрина. И жена Ивана Ильича несколько раз уже ранилась о нее.
- Нечего варежку раззевать! — буркнул Иван Ильич, но затем смягчился, — Ладно, сейчас шлифану.
Он полез в кладовку, взял «болгарку», воткнул штепсель в розетку.
Нажал клавишу. Инструмент обрадованно завизжал.
Звук этот неожиданно напомнил Ивану Ильичу из уже далекого детства крик свиньи, которую тащили на забой.
Почему-то.
Ставшая на колени жена что-то подтирала на полу тряпкой.
На широких бедрах натянутый в обтяжку лоснился грязноватый халат. Седые растрепанные волосы, небрежно стянутые сзади резинкой, покачивались в такт движениям рук.
Взгляд Ивана Ильича упал на толстую шею.
Мелькнула дурацкая мысль, — вроде где-то читал…а может, слышал, странное выражение — «Этюд в багровых тонах».
Конан-Дойль, вроде? И тут же, — Да какая разница?
Если решил.
И Иван Ильич резко опустил вращающийся диск…


С обеда он опоздал всего на полчаса.
Сел в своей «табакерке», начал перебирать бумаги.
Зачем-то.
В голове как вспыхнуло где-то раньше слышанное:


…В багровых реках утонули мысли.
Слизав обиды с наших берегов.
В багровых реках утонула пошлость.
И двое в лодке просто страшный сон.
Все твои чувства превратились в подлость.


В середине декабря темнело очень рано, но день выдался хороший, солнечный.
Вид на закат из окна кабинетика Ивана Ильича был великолепен. Будто просился на картину современного Васнецова или Репина.
Закат в такие дни — это было единственное, что радовало Ивана Ильича на новом месте. Багряные цвета на бирюзово-голубом, видно, что холодном небе, напоминали ему яркие, фантастические цвета из калейдоскопа.
Подаренном ему кем-то на именины перед первым классом.
В то же время закат пробудил в нем чувство тревоги, ожидания чего-то такого…
Хотя, казалось бы, чего?
Вдруг он вспомнил фильм, который они с женой недавно посмотрели по одному из каналов. Какой-то современный новомодный режиссер. Мутота невразумительная, конечно, но послевкусие фильм почему-то оставил сильное. Вот и сейчас им овладели такие же чувства неизбежности и неотвратимости конца, невозможности уже что-либо поправить, как у героев фильма. Когда огромный диск чужой планеты начал полностью закрывать горизонт.
- А ведь…, — Иван Ильич долго подыскивал слово, нематерное, чтобы обозначить чувство, охватившее его, но так и не нашел. Поэтому завершил фразу коротким, — ВСЕ!
Внезапная мысль удивила своим холодом, подсознательной расчетливостью и безысходностью.
Иван Ильич вдруг подвинул стул к окну, встал с него на подоконник. Резко дернул ручки окна и широко распахнул его.
С удовольствием вдохнул свежий, морозный воздух, поднял глаза вверх.
Каким-то детским, пацанским чувством позавидовал летчику самолета, ползущего высоко в небе и тянущему за собой белый пушистый инверсионный след.
И шагнул вперед…